От Иларии до Вияма. Часть первая

Илария Княжна Малика всю неделю наблюдала за братом ― с того момента, как маги впервые открыли дверь в другой мир, находящийся на расстоянии многих дней пути от Илакшера. Когда статуя Нурлаш вернулась к нему, он устроил богине обильное жертвоприношение и долго медитировал, но встал с молитвы неожиданно бодрым. Раньше, бывало, он иногда слышал шёпот богини или видел её настоящее лицо, и человеческая природа не выдерживала столько божественного рядом с собой. Шалья иногда рассказывал сестре, что он видит и слышит во время молитвы, но на сей раз он был задумчив, и княжна осторожно спросила ― ответила ли Нурлаш на его призыв? Шалья молча кивнул. ― Как странно, брат мой, ― промолвила Малика, погладив молодого князя по руке, ― теперь ты не падаешь в обморок и не жалуешься на головную боль, почитая это достойной платой за счастье видеть и слышать богиню. Ты бодр и здоров. ― Я и сам не понимаю… Шалья кривил душой, но лишь самую малость. Он не то чтобы не понимал, он позволял себе надеяться, что понимает, и верил в милость богов. Нурлаш просила его приносить ей цветы, потому что в крови нужда отпала, ― разве что пару капель уронить на лепестки. Малика не имела возможности сама обращаться к богине ― женщинам запрещалось проливать жертвенную кровь, даже и несколько капель. Женщинам полагалось подносить богам цветы, фрукты, зерно или благовония, и не всякому божеству предназначались женские молитвы. Маги меж тем уже готовы были открыть дверь ― так, чтобы из Вияма мог войти к ним первый гость. Шалья не сомневался, кого увидит, и не находил себе места и почти не спал. ― Какой он, тот, кого брат так ждет? ― расспрашивала Малика жениха, и Кумал каждый раз задумывался, прежде чем ответить ей, что Шалья выбрал прекрасного друга. Визирь смотрел на названного брата и думал, как причудлива жизнь и как люди порой чувствуют совсем не то, что должны бы ― по дороге в Ахен сам он был исполнен надежд, но несчастен. По пути на родину ― трепетал от ожидания. Увидел любимую ― и опять тоскует в ожидании свадьбы. Так и Шалья ― ходит словно в доме смертельно больной, хотя всё ближе миг свидания с любимым. Братья поддерживали друг друга ― один ободрял другого перед свадьбой, второй не давал загрустить перед встречей с Бартоком. В назначенный вечер Шалья ждал в длинном, полутёмном зале, куда входить имели право только маги и члены княжеской семьи. Маги открыли призрачную дверь, но на всякий случай остались, отойдя в тень и даже отвернувшись, дабы не смущать наследника и его гостя, когда тот войдёт. Шалья различал в бронзовой раме смутные силуэты с той стороны ― кажется, Барток что-то передавал герцогу. Рядом виднелся стройный силуэт Лени. Потом пространство внутри рамы вспыхнуло резким белым светом, так что князь зажмурился. А когда открыл глаза, у рамы стоял Барток, слегка ошеломлённый, и озирался по сторонам. Шалья бросился к нему, забыв о княжеском достоинстве. Маги поспешили удалиться, чтобы не смущать правителя, тем более, что переход сработал превосходно и их присутствия, в общем, не требовалось. Барток, очнувшись, увидел бегущего к нему князя, и его словно кто-то ударил в висок мягкой лапой, он пошатнулся, сделал два неуверенных шага вперёд, и ему оставалось только прижать князя к груди. ― О, боги, боги, ― зашептал Барток. Они крепко стиснули руки, всё ещё не веря, что это происходит на самом деле. ― Драгоценный мой, ― шёпотом, словно боясь спугнуть удачу, произнес Барток, с нежностью погладив Шалью по щеке. Не глядя по сторонам, не заботясь, видят их или нет, хоть и чувствовал, что в зале кроме них ― никого, чуть приподнял голову князя, впился в его губы жарким поцелуем, о котором мечтал так давно, что и самому не верилось. Пальцы князя беспомощно скользнули по кожаному колету гостя. ― Тебе не жарко? ― спросил он, стараясь говорить спокойно. ― Предложу тебе освежиться и переодеться. Оба попытались держаться, как подобает мужчинам ― то есть как считают те, всякие другие люди, что предписывают женщинам сидеть за прялками и не поднимать глаз, а мужчинам быть суровыми завоевателями и покорителями. Но выдержка вскоре покинула Шалью ― он с коротким стоном потянулся к губам Бартока. Тот же чувствовал, что ему вдруг стало не хватать воздуха, в груди завязался тугой узел ― впервые в жизни он был близок к тому, чтобы прослезиться. ― Идём, любовь моя, ― шепнул князь, беря его за руку, и Барток пошёл за ним, не спрашивая, куда его ведут. Он почти не замечал, по каким комнатам и залам они проходят, есть ли там люди. Он только чувствовал руку князя в своей руке. ― Вот, ― сказал наконец Шалья, остановившись, прикрывая за ними дверь. Эта зала не была тиха, как все, что остались позади, ― шумел, изливаясь в небольшой мраморный бассейн, быстрый пенящийся поток воды. Зал с куполом наверху меньше всего напоминал место для омовений. В куполе зияло отверстие, пропускавшее солнечный свет, а сейчас, когда солнце клонилось к закату, оно окрасилось такими оттенками лазурного и багрового, каких не сыщешь и в Ахене. ― А что в сезон дождей? ― машинально спросил Барток, глядя вверх. ― Увидишь, когда придёт время, ― ответил Шалья, расстегнув на нём колет. ― Хорошо, я подожду, ― согласился Барток. ― Садись, ― кивнул Шалья на мраморную скамью. Скрывая радость, присел на корточки, разувая гостя. Барток смотрел на его стройную спину, скрытую шёлком рубахи, на тяжёлые волосы, стянутые в узел, ничего не говорил ― только гладил плечи. Шалья разул его, ненароком ласково проведя пальцами по голой щиколотке, поднял голову и взглянул в лицо. ― Иди ко мне, ― шепнул Барток, поднимаясь, потянул любимого за собой. ― Окунёмся наскоро, ― прибавил он, стаскивая с князя рубашку и жадно прихватывая его губы в поцелуе. Они торопливо разделись и вошли в воду ― неожиданно тёплую, словно прогретую солнцем. Возможно, так оно и было. Стоило им погрузиться в купальню, как за стеной скрежетнул какой-то механизм, поток иссяк и лишь их судорожные движения баламутили воду. Бартоку так хотелось распустить Шалье волосы, но жаль было их мочить. Он прижал князя к краю бассейна, целуя в шею. Шалья тихо охал и стискивал его плечи. Барток не выдержал первым, подхватил его под бедра, приподнял ― князь вскрикнул негромко, удивлённый. Хоть и знал о силе любовника, хоть и были они в воде, что уменьшало вес, как выучил он ещё в детстве, занимаясь с учителями, но слишком уж легко это получилось. Барток усадил его на мраморную окантовку, обнял, прижался всем телом, и Шалья выбросил из головы все мысли, чувствуя, как их обоих пронизывает одно желание. ― Разве в спальне не будет удобнее? ― спросил он, уткнувшись пылающим лицом в шею Бартоку. ― Покажешь мне её? ― шепнул в ответ Барток. Обнял его крепче и ― Шалья сам не понял как ― в одно мгновение уже стоял на мраморном краю бассейна. ― Что это? ― опешил князь. ― Что же это? Он в испуге посмотрел на Бартока. ― Кто ты? ― Это имеет значение? ― спросил Барток мягко. ― Я тот, кто любит тебя. Конечно, именно последнее и имело для Шальи значение, но в голову разом хлынули воспоминания о странностях, оговорках, недомолвках ― а разве это не худший яд для любви? ― Ты человек? ― шепнул князь. Он не отстранился от Бартока, и всё так же обнимал его в ответ, но как-то застыл, словно боялся, что тот сейчас исчезнет. Барток вздохнул. Осторожно вытащил заколки из волос князя, запустил в них пальцы, лаская. ― Не совсем,― сказал он наконец. ― Прости, меньше всего я хотел напугать тебя. Я так обрадовался встрече, что потерял осторожность. ― Идём, душа моя, ― сказал Шалья тихо, беря Бартока за руку. Забыв брошенную одежду, они прошли через дальние двери в спальню. Слуги уже зажгли светильни, резную арку, украшавшую выход на веранду, занавесили тонкой тканью, пропускавшей свежий вечерний воздух, но защищавшей комнату от ночных насекомых из сада. На возвышении стояло ложе, Шалья подвёл к нему Бартока, дёрнул за витой шнур и с трёх сторон опустился полог. Барток снова подхватил его на руки, опустил на ложе, прилёг рядом, погладил по щеке. ― Так кто же ты? ― тихо спросил Шалья. ― У вас верят в незримых духов, созданных до начала времён… ― начал он. ― Джинн не может иметь детей от смертной женщины, ― перебил Шалья. Барток вздохнул. ― Я сын Сифея, ― промолвил он и стиснул зубы. ― Сын Джитеи, ― повторил князь машинально, называя иларийское имя бога войны. Барток не сказал больше ни слова. Пальцы его медленно двигались в волосах князя, рассеянно играя тяжелыми прядями. ― Ты стыдишься отца? ― спросил Шалья, прижимаясь к нему. ― Напрасно. В Иларии его почитают. ― Это-то и пугает, ― сквозь зубы бросил Барток. ― Потому я и постарался убраться как можно дальше от мест, где известно его имя. ― Боги хороши или дурны в той мере, в какой люди их делают такими, ― промолвил князь и поцеловал его. Скользнул языком по твёрдой линии губ. ― Тогда папашу явно испортили почитатели, ― хмыкнул Барток. Он притянул к себе Шалью, впуская его язык в рот, поглаживая по бёдрам. ― Из тебя мог бы выйти маг, а получился воин, ― охнул тот, когда его опрокинули спиной на подушки. Барток целовал его грудь, а он машинально поигрывал прядями его волос, которые намокли в купальне и теперь, высыхая, стали завиваться на концах. ― Завоеватель! ― ахнул Шалья и ухватился за его плечи, когда лёгкая боль в схваченном губами соске истомой отозвалась в теле. Мысли вихрем пронеслись в голове у Бартока ― о чистом и светлом огне, который он чувствовал в князе. О пламени, так непохожем на его собственное ― тёмное и тайное. Он мог бы стать магом, а стал убийцей, и терпеливо брёл по жизни, думая, что до конца дней его ждёт такая участь, пока не встретил равного себе. И Шалье случалось убивать, но душа его оставалась живой, любовь и нежность не иссякли. Барток приподнял голову, посмотрел на исполненное восторга и наслаждения лицо князя и прошептал: ― Я люблю тебя. Священный трепет охватил Шалью, огонь побежал по жилам. Отдавшись ласкам, они всё больше распалялись и словно боролись друг с другом, не желая уступать. Вот уже и Барток оказался побеждённым в любовной схватке и, лёжа на спине, тихо стонал. Чёрные волосы князя змеились по его груди, закрывая лицо. Барток чувствовал горячие и влажные прикосновения, вздрагивая всем телом. ― Буквы твоего языка, любимый, так затейливы... – прошептал он сквозь стон, словно выводя на его спине пальцами слова своего признания. Мужчинам не положено любить сладкие речи, но Шалья слушал бы их вечность. ― Я хочу тебя, ― взмолился Барток. ― И я хочу тебя, ― улыбнулся Шалья. ― Что делать будем? ― Твоё желание ― закон. Скажи ― и я всё исполню. Князь с ласковым упрёком покачал головой и потянулся к подушкам, извлекая из-под них флакон с ароматным маслом. Плеснул себе на ладонь. ― Тогда пусти меня, милый, ― попросил он, разводя Бартоку ноги. Тот выгнулся, уже не сдерживая стона. Он хотел Шалью ― хотел всё сильнее, принадлежать ему, быть с ним рядом, следить за тем, чтоб огонь ― светлый, лёгкий... вкусный даже огонь — никогда не погас. С коротким стоном князь соединился с ним. Шалья чувствовал, что из него в эту ночь воин не выйдет ― он двигался резко, проникновенно, а стонал жалобно, как мальчишка, и всё льнул к Бартоку, чтобы поцеловать, или просто прижаться щекой. А когда отстранялся, тому казалось, что любимый хочет покинуть его, и он притягивал его ближе, держал крепче. ― О, нет, ― простонал князь, когда Барток прикусил ему плечо, задрожал всем телом, но всё же удержался на краю. ― Не могу… бери меня. Барток был осторожен, словно в первый раз, ― как бы нетерпеливый Шалья не упрашивал его не томить более. ―О! Сил нет! ― взмолился князь. ― Ляг на спину. Барток послушался, и Шалья уселся верхом, чуть поморщившись и стиснув его запястья. Его дыхание и аханье стали почти не отличимы. С напряжённых пальцев князя Барток считывал его ощущения: как крепко он стиснул их, когда насадился до конца, ― от непривычки, от боли... как постепенно ослаблял захват, привыкая... и вовсе выпустил, упершись в кровать. Он задвигался, Барток поглаживал его бедро, придерживал, порой сам выгибаясь в пояснице, и стараясь не стонать, чтобы не пропустить ни одного звука, ни одного стона. Ждал, когда Шалья устанет, чтобы притянуть к себе, осторожно перевернуть на спину. Закинул смуглые ноги себе на плечи, прикусил у щиколотки, навалился сверху, вырывая с каждым движением у Шальи всё более громкие стоны, а потом резко выпрямился, удерживая его на весу. От испуга глаза князя широко раскрылись, он обхватил Бартока за шею, крепко сжатый в стальном кольце рук. Барток резко вскинул бёдра вверх ― у князя вырвался вскрик, глаза повлажнели. ― Ещё… ― простонал он. Барток смотрел в его лицо, с наслаждением следя, как испуг в глазах любовника сменяется удовольствием. Шалья отвечал стоном на каждое движение Бартока, крепко держась за него. Тела тёрлись друг о друга, и князь старался прижаться теснее, и выкрикивал что-то бессвязное, и ломало его. Шальные мысли витали в голове Бартока, отвлекая и не давая кончить раньше времени, ― о том, как затейлив иларийский язык, и что бедный князь его завтра не встанет с постели. Он еле успел удержать Шалью, когда тот начал заваливаться назад, почти теряя сознание, и, наконец отпустил и себя тоже. Он осторожно уложил любовника на постель, вытянулся рядом, подперев голову рукой. Провел кончиками пальцев по влажному животу Шальи. ― Ты чудесен, ― шепнул он. ― Чудесен. Князь вздрогнул и хватанул ртом воздух, чуть слышно всхлипнув. ― Прости, ― Барток погладил его по щеке. ― Прости, родной. Кажется, я забыл о сдержанности. ― Нам надо омыться... ― шепнул Шалья. ― Сейчас. Сейчас я поднимусь. ― Не надо, ― Барток улыбнулся, ― я сам. Он поднялся, подхватывая любовника так легко, словно тот ничего не весил. Шалья лишь охнул удивленно, снова обнял его за шею ― больше инстинктивно. В купальне Барток медленно вошёл с ним в воду, тихонько поставил ногами на дно бассейна, придерживая, и бережно омыл. ― Ты ведь не уйдёшь слишком рано? ― еле выговорил Шалья, приваливаясь к нему. ― Задержусь, сколько позволишь, ― сказал Барток, и Шалья едва не задохнулся, коря себя мысленно ― что не владеет собой, замирает от счастья, как в пору первой любви. ― Сейчас полнолуние подступает, ― чуть слышно выговорил князь. ― Дверь будет открыта еще шесть дней ― три до, три после. А потом придётся ждать новолуния. ― Подожди, я не понял… Пойдём, я уложу тебя, и ты мне объяснишь. Кое-как с помощью Бартока Шалья добрался до постели. ― Душа моя, открой вон тот шкафчик, ― он указал в угол комнаты, справа от арки. ― Там на самом верху лежит свиток, перевязанный чёрным шнурком. Принеси его сюда, пожалуйста. ― Слушаю и повинуюсь, ― Барток рассмеялся и шутливо поклонился. Шалья смотрел, как он идёт по комнате нагой, спокойно и уверенно. Его движения напоминали поступь хищника, идущего по охотничьим угодьям и ничего не страшащегося. «Сын Джитеи», повторил про себя Шалья, веря и не веря в сказанное любовником. Почему бы богу и не зачать дитя со смертной женщиной? В его священных книгах такие истории были, скорее, правилом, чем исключением. Целые династии прошлого происходили от божественных шашней на смертной земле. Князь верил, что такое возможно, чувствовал, что именно таким и был бы сын воинственного божества ― но все не мог поверить, что выбор этого полубога пал на него. Эта милость казалась ему незаслуженным чудом. Впрочем, может, горе его было настолько сильно, что боги решили подарить ему облегчение ― несколько дней и ночей, чтобы он забыл о прошлом, а потом... вновь одиночество. Нужный свиток нашёлся сразу. ― Маги тут подробно изобразили фазы луны, и пометили, когда и в какую сторону открывается дверь. Барток углубился в изучение рисунка. ― Получается, если бы я попал сюда, скажем, раньше на три-четыре дня, то мне пришлось бы задержаться, чтобы попасть назад? ― Да, поэтому маги открыли дверь так, чтобы ты смог вернуться на следующий день. Но ты можешь приходить ко мне ещё два дня до полнолуния, в день полнолуния, и три дня после. Потом уже дверь пропустит гостей только к вам. За день до новолуния лучше не путешествовать, как и в новолуние, и после. Но отец может отпустить меня к тебе накануне, чтобы я прогостил у вас дней пять-шесть. ― Хочешь, чтобы я скорей ушел? ― спросил Барток, улегшись рядом и притянув любовника на свое плечо. ― Или мне можно остаться? ― Ты мог бы остаться на целую неделю, ― сонно прошептал Шалья, ― но ты же не сможешь. ― Поговорим об этом позже, ― шепнул Барток. ― Завтра, послезавтра... ― О боги, этот сон прекрасен... ― выдохнул Шалья. ― Это не сон, но ты спи. И не бойся ничего ― я никуда не уйду. Князь уткнулся ему в плечо и заснул почти мгновенно. Барток же, прежде чем присоединиться к нему, подумал, что завтра, наверняка, в Виям прибудет приор из Земерканда, и ему не с руки лишний раз мелькать у священника перед глазами. Кристиан поймёт. Виям Хотя Кристиан в душе волновался за Бартока: добрался ли, сможет ли вернуться, ― он испытал некоторое облегчение от его отсутствия, потому что с утра следующего дня, как телохранителя проводили на свидание за тридевять земель, приехал приор Мельяр с женой. Кристиан, предупреждённый заранее весточкой от его преподобия Гильмара, вышел на крыльцо встречать молодого церковного чина, от которого так много зависело в будущем. Сперва он даже не понял, что молодой мужчина, спрыгнувший со ступеньки закрытой повозки, и есть приор. Принял его за секретаря или помощника. Но когда тот подал руку скромно одетой женщине царственного вида, покинувшей повозку следом, Кристиан сделал правильный вывод и шагнул вперед, приветствуя гостей. ― Доброе утро, ваше преподобие, ― приветствовал гостя герцог, ― доброе утро, госпожа Вилс. ― Утро и в самом деле доброе, ваша светлость, ― улыбнулся приор, обладавший прекрасно поставленным, звучным голосом профессионального проповедника, ― моя жена ― Латиша, ― представил он супругу. ― Доброе утро, ― промолвила ведьма. Кристиан, конечно, старался теперь употреблять деликатное название «ведунья» ― даже в мыслях, но к супруге приора оно как-то не шло. Так и крутилось на языке ― ведьма. Латиша чуть заметно улыбнулась, словно прочитала его мысли. ― Для вас приготовлены комнаты, ваше преподобие, ― сказал Кристиан. ― Вас проводят. Отдохните с дороги. ― Душа моя, мы устали? ― спросил приор супругу. ― Не особо, ― улыбнулась та. ― Мы приведём себя в порядок и будем готовы к беседе. ― Думаю, его светлость захочет поговорить с тобой с глазу на глаз. ― Как угодно, потом придётся всё пересказывать тебе. Кристиан смотрел на эту пару ― замечательную пару, судя по всему, любящую, но немного недоумевал. Этого человека тётушка хочет поставить во главу церкви? Умное лицо ― бесспорно, взгляд слегка насмешливый, но что-то не видел герцог в Мельяре духовного вождя тысяч и тысяч, или он ничего не понимал в церковниках. Последнее вернее. Мысленно пожал плечами. В дела церкви он вмешиваться не собирался ни в настоящем, ни в будущем. Главное было получить поддержку в нужный момент и понимание по ключевым вопросам. ― Мне, в самом деле, хотелось бы поговорить с вашим супругом наедине, госпожа Вилс, ― любезно улыбнулся он. ― Я даже своего супруга не приглашаю на первый разговор. ― Вы нас представите друг другу, ваша светлость? ― оживилась Латиша. Кристиан вспомнил про сестру Уэллу, и что-то ревнивое шевельнулось в душе. Госпожа Вилс не убивала наповал красотой, но тоже, поди, немало сердец заставляла трепетать ― чёрные волосы вьются, брови вразлёт, рот капризный, глаза… ― Кристиан вспомнил пословицу: «ведьме в глаза смотреть ― дураком быть». ― Если вас не смутит, что он оборотень, ― ответил он на вопрос о Лени. ― Ничуть. ― Мы тоже можем поговорить о церковных делах, и о том, как живут люди в королевстве, ― заметила ведьма. Первая половина её фразы любого бы повергла в приступ истерического смеха, но вторая звучала уже более понятно и справедливо. Кристиан, впрочем, успокоился ― разговор о делах между Лени и женой приора, которая знает ситуацию в Земерканде изнутри, будет полезным дополнением к его собственной беседе. ― Что же, тогда вам покажут ваши покои, ― решил Кристиан. ― Мы с супругом будем ожидать вас обоих. Лени услышал от него о паре из Земерканда только ― «странные они», и решил составить своё мнение. С чего им быть странным? Когда слуги проводили Мельяра с супругой в столовую, где подали второй завтрак ― всё-таки гости с дороги, Лени начал мысленно считать странности. Священник женат на ведьме ― первая странность. Интересно ― сколько? ― задавался вопросом волчонок, подмечая, как приор придвигает супруге стул, как ухаживает за ней по время трапезы ― надо же, обхождение какое! Манеры госпожи Вилс тоже отличались утончённостью, которую не во всяком богатом доме увидишь: как она держала приборы, как ела ― не торопясь, изящно. При этом одеты оба были скромно ― вовсе не бедно, но скромно. Всё чистое, новое, хорошо пошитое, но совсем не из тех тканей, что полагались им по статусу. Лени вспомнил, как Кристиан собирался приора немного откормить ― не похоже, что тот в подобной милости нуждался. И ему, и супруге, определённо, было не всё равно, что они едят, ― как полагается по этикету, они похвалили понравившиеся блюда, ― но оба проявили в еде умеренность. По рассказам Лени представлял Мельяра нервным, побитым жизнью, суетливым и немного фанатичным ― и ничего подобного не видел. За трапезой о церковных делах не говорили ― Кристиан спросил, как идут дела в столице герцогства, как ведётся торговля на море. Приор подробно и обстоятельно отвечал на вопросы. Латиша же осторожно выспрашивала волчонка о его жизни в замке, о том, чем он любит заниматься, что читает ― ненавязчиво, только чтобы собеседник почувствовал к себе льстящий самолюбию интерес. Волк внутри топорщил шерсть, но всё же повиливал хвостом. Потом герцог с приором уединились в кабинете, а Лени пришло время развлекать даму. Та попросила отвести её в сад. На свежем воздухе волчонок почувствовал себя с ней свободнее ― может быть, ведьма на то и рассчитывала, кто знает? И всё же Лени совершенно не знал, о чём говорить с женщиной ― он вообще терялся, оказываясь рядом с какой-нибудь красавицей, разве что в обществе Овайны чувствовал себя хорошо. Пока ещё позволяли обязанности хозяина, он провёл её по дорожкам, показал лабиринт и фонтан. Но сад внутри крепостных стен был не велик ― и скоро их прогулка закончилась. Это с Крисом они могли бродить здесь долго ― останавливаясь на каждом шагу, целуясь, шепча нежности, а с незнакомой ведьмой?.. Он подвел Латишу к любимой скамье ― окруженной цветущими кустами. ― Вот и весь сад, ― сказал смущённо. После визита в Ахен виямская растительность казалась скудной и бледной. В Земерканде климат был почти таким же, стало быть гостья привыкла к садам и паркам куда больше и прекрасней. ― Прелестный сад, ― улыбнулась ведьма, садясь на скамью. ― За стенами замков они большая редкость. Лени снова заколебался. Рассказывать ли жене приора ― пусть и ведьме, пусть даже внутренний волк преданно и неумело вилял ей хвостом ― о том, что сад держится не только на источнике и заботе слуг, но и на эльфийской магии, принесенной матерью Кристиана в суровый Виям? ― Люди стали забывать многие важные вещи, ― продолжала Латиша, словно не замечая замешательства Лени. ― Вы знаете историю гонений? Как всё началось? ― По книгам, ― сказал волчонок осторожно. ― Официальную версию. ― Согласно указам Бранна, гонений не было, ― сказала ведьма. ― Была борьба с тёмной магией. ― Разве только с тёмной?.. Да, конечно, королевские указы… ― Гонения начал дед нынешнего короля ― тот боялся магов, как и всех, кто, как ему казалось, угрожал власти. Маги не желали подчиняться, не желали изменять своим правилам и законам ― а раз они свои законы ставили выше королевских, то их следовало уничтожить. ― Как можно просто так убить мага? ― удивился волчонок. ― Маг ― не значит пророк. Дар предвидения очень редок. Я расскажу вам, как был убит глава магического ордена. Ему пришло письмо от короля с просьбой прийти для разговора ― посланец не знал содержания письма, не знал о планах короля, и не чувствовал никакого стыда или беспокойства. И так же все слуги, и стражники, что встретили главу ордена, не несли в себе и тени угрозы. Только лишь войдя в тронный зал и увидев там вооружённых рыцарей, он всё понял. ― Защищался? ― с надеждой спросил Лени. ― Пытался вырваться и спастись. Но никого не убил и даже не слишком покалечил. Они напали так быстро ― лишь только он вошёл… Маги оказались обезглавлены, лишены руководства ― в том числе и в герцогствах тоже. Нас ведь не так много было и раньше. Хороший маг ценился людьми на вес золота. Счастлив был город, защищённый магией, счастлива деревня, сумевшая заполучить себе ведьму. ― Но если выжили только плохие... никудышные, на кого и внимания никто не обращал, ― сказал Лени осторожно, ― то как же традиции... они же утрачены. И как их теперь восстановить? ― Почему же только никудышные? ― рассмеялась Латиша, и волк Лени опять встопорщил шерсть на загривке. ― Вас-то к себе далеко не никудышная ведьма привязала. Волчонок смутился ещё сильней, вспомнив совершенную красоту Уэллы, ― и внутренний волк повалился на спину, раскинув лапы, не возражая, чтобы его потискали и почесали по животу. ― А эльфы? ― спросил он. ― Их за что? ― Странные ― не люди, но похожи, живут долго, от короля не зависят ― что-то непонятное и бесполезное. Значит, надо уничтожить. Люди часто пытаются уничтожить то, чего они не понимают. Волчонок насупился, это-то было ему хорошо знакомо. ― Эльфы рассеялись, спрятались среди людей, ― продолжала Латиша. ― Когда пора приходила начинать стариться, бежали туда, где их никто не знал, объявляя себя умершими. Оборотням приходилось тяжелее ― вас глаза выдают. ― Да кому легко, ― буркнул Лени, отгоняя неприятные воспоминания. Давно они не возвращались ― уж Кристиан старался как мог. ― Ну, вот… Отец Целестина продолжал гонения ― только больше на бумаге. Законы оставил в силе, но намеренно никто жертв не искал. Разве что случайно попадались. А Целестин, когда был молод, хотел перемен. Он отменил законы против магов, эльфов и оборотней ― но и только. Ничего не сделал, чтобы исправить то зло, что уже причинили его предки. Эльфам никто не вернул их леса, оборотней никто не защищает от расправ, а маги хороши лишь те, что пляшут под дудку короля. ― Мы хотим это изменить! ― горячо воскликнул Лени. ― Кристи и я. Всё должно быть по справедливости, неважно, эльф ты, оборотень или ведьма, или маг, или просто человек. Ведьма улыбнулась и кивнула. ― Творец вам в помощь. ― Можно ли спросить вас?.. ― решился наконец Лени. ― Конечно. ― Земерканд ведь богатый город? ― Да. ― А ведь приор… жалование то есть… Латиша так и покатилась со смеху. ― Конечно, мой муж получает жалование, полагающееся приору. Только у нас деньги долго не задерживаются. Мельяр открыл в городе школу для бедных детей ― бесплатную. А ещё лечебницу для бедных и приют для стариков. Конечно, у нас есть помощники, и есть жертвователи, но иногда приходится латать денежные дыры средствами из своего кармана. А я работаю только в этих трёх заведениях ― на большее у меня времени не хватит. ― А Кристи помогает монастырю матери Фрайды, ― неожиданно сказал Лени. ― Думаю, на его деньги и основан. Только никто не знает. ― Зато мы знаем, ― шепнула Латиша. ― Мы, сёстры. ― Ве… дуньи? ― запнулся волчонок. Жена приора вновь рассмеялась. ― Ага! Приор Гильмар уже воспитывает вас? Да называйте вещи своими именами ― ведьмы мы и есть, или колдуньи. ― Волшебницы? ― улыбнулся Лени. ― Волшебницы только в сказках бывают. И в рыцарских романах. ― А чем отличается? Латиша легонько толкнула его локтем. ― Вы ещё хвостом помашите. Лени фыркнул. ― В сказках волшебницы ― это богини, которым поклонялись раньше, ― пояснила ведьма. ― Скажут слово, махнут руками ― и всё делается по их желанию. Вечно юные, всемогущие. Только в сказках о них память и осталась. ― А сами они куда делись? ― чуть обиженно, как ребёнок, заставший родителей, прячущих подарки, спросил волчонок. ― Они же вечные и всемогущие? ― Вечные, ― согласилась Латиша. ― Но, конечно, не более всемогущи, чем Единый, их создавший. ― Как это ― их создавший? ― Ну, а кто их создал? Они его помощники. Вы когда смотрите ночью на небо, что видите? ― Звёзды, луну… ― Луна ― безжизненная пустыня, а вот звёзды ― это такие же солнца, как наше, и кое-где есть такие же небесные тела, как наше, на котором мы живём. Там есть своя жизнь, и свои боги ― помощники Творца. Они формируют форму всех вещей и суть всех стихий. ― А почему же у нас в них больше не верят? ― В том не боги виноваты. Вера в Единого есть везде, у всех народов. Но мы же говорим о культе. Вот культ Творца заменил культ богов, да. А почему… Дело в том, что есть два способа почитать высшие силы. Способ первый ― мы дадим вам жертву, будем поклоняться вам ― то есть льстить, а вы нам за это дадите какие-то блага. ― Да так не только богам поклоняются… ― усмехнулся волчонок. ― И в наши храмы зайди ― таких людей увидишь. ― Правильно. Поэтому они язычники в душе. Язычник не тот, кто верит в богов, а кто пользуется ими. А есть способ второй ― любить Творца. А как любить некую силу, которую трудно себе представить? ― А как? ― опешил Лени. ― Любить его в творениях. Он создавал их с любовью, и мы должны относиться к ним с любовью. ― А ваш муж думает так же? Про богов? ― Конечно. ― Приор? ― недоверчиво протянул волчонок. Латиша улыбнулась. ― Единый сотворил нас с живым умом и способностью сомневаться и задавать вопросы, ― сказала она. ― Не для того же, чтобы мы тупо заучивали страницы священных книг и боялись ошибиться в даже в одном звуке? Лени подумал о Бартоке и пожалел, что того нет сейчас в Вияме.

***

― Могу ли я узнать цель, ради которой вы меня пригласили через приора Гильмара? ― спросил первым делом его преподобие Мельяр, войдя в кабинет герцога. ― Пригласи вас я сам, это вызвало бы слишком большое удивление, ― сказал Кристиан. ― Я и в церкви-то тридцать лет не был. Мельяр пожал плечами. ― Тем хуже для вас, ваша светлость, но не мне вас судить. Однако когда власть предержащие хотят говорить с высшими чинами церкви, речь редко заходит о спасении души. ― Мой супруг и преподобный Гильмар уже вовсю занялись этим вопросом, ― Кристиан улыбнулся, но Мельяр видел ― глаза его серьёзны, поэтому и не попенял на лёгкость отношения, хоть и вертелось на языке. ― Я же хотел обсудить с вами и виямским преподобным нечто более мирское. ― Я внимательно вас слушаю, ваша светлость. Мельяр ощутимо изменился, лишь только речь зашла о делах ― его ироничность сменилась сосредоточенностью. ― Скоро церковный совет должен разослать бумаги приорам и главам орденов с просьбой подписать их и тем самым продлить полномочия Верховного приора ещё на какой-то срок, насколько я знаю? ― начал Кристиан. ― Совершенно верно. И, как обычно, мы с Гильмаром останемся в гордом одиночестве. Ах, да, прошу прощения ― есть ещё ваша почтенная тётка. Но у нас, к сожалению, уже давно с приорессами не считаются. ― Мне кажется, можно изыскать возможность убедить и некоторых других не подписывать эти согласия... не продлевать эти полномочия, ― осторожно сказал Кристиан. ― Для меня внутрицерковные отношения ― тёмный лес, да, признаться, я и не хочу в них вмешиваться. Ни сейчас, ни когда-либо потом. ― Но вы себе противоречите, ваша светлость, ― улыбнулся приор, продемонстрировав ранние морщины в уголках глаз, ― если вы не вмешиваетесь в церковные дела, то как расценивать ваш… совет? ― Я не хочу вмешиваться, ― повторил Кристиан. ― Хочу навсегда избежать необходимости вмешиваться. Путь, которым идет церковь сейчас, непременно приведёт к такой необходимости. ― Я могу предположить, потому что вы до сих пор говорите уклончиво, ― могу предположить, что вы опасаетесь желания Бранна урезать права дворян, права герцогств, и что вам придётся поневоле оказывать влияние на того же Гильмара, даже против вашей воли? ― Нет, ― покачал головой Кристиан. Улыбнулся одними губами. ― Я опасаюсь, что действия церковной верхушки, потакающей Бранну, приведут к гражданской войне. ― Это уже звучит разумно. Хорошо. Допустим, мы переизбираем приора, Целестин отправляется в лучший мир, на трон восходит… кто? Мальтус? ― Приор жёстко усмехнулся. ― Да он развалит страну за год. ― Нынешняя династия завершится на Целестине, ― тихо и уверенно сказал герцог. ― Новый приор, новый король. Только так. Мельяр хмыкнул и покосился на кувшин с вином. Кристиан понял этот взгляд, наполнил два кубка и подал один приору. ― Новый король… ― промолвил Мельяр. ― Король Кристиан. И кого же его величество хочет видеть на высшем церковном посту? ― Скорее, король Ленард, ― сказал Кристиан. ― Что до нового приора... как я и говорил, я не знаток церковных дел. Но я попросил совета, и мне назвали ваше имя, преподобный. Мельяр покачал головой. ― Не думал, что вам настолько не жалко вашего супруга. ― Махнул рукой. ― Оставим пока что мою особу в покое. ― Жаль, ― кивнул Кристиан. ― И я безумно люблю его. Буду рядом с ним, сколько позволит Единый, постараюсь расчистить ему дорогу, как только смогу. Но Лени станет прекрасным правителем, ему будут подчиняться не из страха, из любви. ― Дорогой мой герцог, ― вздохнул приор, ― это прекрасно, конечно, когда правителя любит народ, но народная любовь не должна правителя излишне воодушевлять ― она что лист на ветру. Намного прочнее власть, которая опирается на разум и просвещение. Короноваться должны вы, а ваш супруг стать вашим соправителем и наследником. Поделите с ним полномочия, пусть набирается опыта. Что касается вашего предложения, то я не обещаю вам лёгкой жизни. ― Когда бы я её искал, ― отмахнулся Кристиан. ― Я ищу не того, кто будет выполнять мои капризы и искать в священных книгах оправдания моим преступлениям и неприкосновенности моего титула, а человека, который будет заниматься делами церкви, в которых я ничего не смыслю и не собираюсь вмешиваться. К слову, от церкви я жду того же. ― Не вмешиваться в ваши дела? ― уточнил Мельяр, чуть нахмурясь. ― Если то, что я делаю или буду делать, не противоречит вашей вере и вашей совести, ― сказал Кристиан. ― В этом случае, уверен, вы вмешаетесь. И так же уверен, мой супруг опередит вас. ― Он верующий человек? ― Да. Мельяр кивнул. ― Это хорошо. Если Творцу будет угодно, меня изберут. Или же я предложу кандидатуру Гильмара. Я бы предложил, конечно, избрать мать Фрайду, но я не думаю, что вам, при неблагоприятном стечении обстоятельств, хочется потерять ещё и сестру матери. Надеюсь, я продержусь до той поры, пока вы не окажетесь в Бранне. ― На всё воля Единого, преподобный, ― Кристиан снова наполнил его кубок, ― но безопасность тех, кто поддержит перемены, заботит меня не меньше, чем успех всего дела. Вы правы, потеряв мать, я не хочу вновь терять близких. ― Вас не должны особо беспокоить тамошние маги, ― промолвил приор, ― они совершенно ничем не выделяются. Обычные маги, средних способностей, пригревшиеся у кормушки. Они не занимают никакого особого положения в магической внутренней иерархии, хоть сами о себе, конечно, очень высокого мнения ― у них есть деньги и подобие власти. Насчёт магов, впрочем, вам лучше объяснит моя жена. ― Простите, ваше преподобие, что спрашиваю ― вы давно женаты? ― поинтересовался Кристиан. ― Да уж лет восемь, а что? ― Так долго? Вы прекрасная пара, должен сказать. ― Спасибо. Вот и свою пару поберегите. И не упрямьтесь, ваша светлость ― подумайте на досуге. Когда Латиша беседовала с Ленардом, я слышал, что она спрашивала, и что он отвечал ― он ещё не готов к такой ответственности, как управление страной. Морально, может быть, и готов, а в остальном ― поберегите его. Когда спадёт вся пена, поднятая переменами, люди успокоятся ― тогда, если уж вас не покидает идея отойти в тень, тогда можно будет говорить о троне. Но не сейчас. И вот ещё ― у вас по-хорошему времени до марта. Дальше уже взять власть почти бескровно не получится. Даже в отсутствие Мальтуса. ― Мальтус… ― нахмурился Кафф. ― Его жаль ― не повезло человеку родиться в королевской семье. Он как-то был у нас в Земерканде. Наслушался по всему о мятежном приоре и решил полюбопытствовать. Поначалу он произнёс гневную речь по поводу того, что творится в королевстве, но когда мы с женой заговорили о том, что необходимо сделать новому королю, вскоре увидели, что принцу стало смертельно скучно. ― Хороший совет, преподобный, ― кивнул Кристиан, едва заметно улыбнулся. ― Но без крови обойтись невозможно. И если даже получится избежать кровопролития внутри страны, зверолюды на уговоры не поддадутся. Им безразличны титулы и планы на будущее, преподобный, и моему мальчику, возможно, придется быстро взрослеть. ― Зверолюды ― это уже другой вопрос. И не думаю, что вы в тот же год ринетесь на них войной, пока ещё не укрепились во власти. ― Это мне решать, в зависимости от ситуации, ― сказал герцог. Мельяр понял, что перешел границу, и кивнул, не продолжая. Но, помолчав, всё же решился добавить. ― Осмелюсь всё же спросить вас кое о чём? Вы слышали о ситуации с Макенией или до Вияма слухи ещё не дошли? У нас-то город портовый, и макенские купцы часто швартуются. Недавно в трактире чуть не забили до смерти одного макенца ― за непочтительные высказывания в адрес Гутрума. ― И что же, ― поинтересовался Крис, ― действительно непочтительно отзывался или подгулявшие горожане готовы на чужаков с кулаками броситься? ― Он был в сильном подпитии ― наверное, поэтому стал болтать. Называл нас дикарями, расписывал прелести макенских порядков. Люди не выдержали, когда он начал предрекать, что после смерти Целестина, при новом короле ― молокососе, как он назвал Мальтуса, Макения завоюет сначала Бранн, а потом по одиночке и другие герцогства. ― И как же поступил ваш герцог? ― поинтересовался Крис, подумав про себя, что одним отрезанным языком купчишка в Вияме бы не отделался. Мельяр вздохнул. ― Убийство есть убийство. Но наш герцог поступил довольно изуверски: отправил арестованных в Бранн ― для разбирательства в столице. Там же есть макенское посольство. Арестованных передали им. Поговаривают, что убийц купца переправили через границу в Виллотис. Ходят слухи, что макенцы сохранили им жизнь, но сделали рабами ― как это у них принято. И вроде бы продали их в чей-то гарем, а там сделали евнухами. У Криса сорвалось грубое ругательство. Он быстро взял себя в руки, извинился перед преподобным. Но подумал, что приор не так уж неправ по поводу войны ― придётся укрепить границу с Макенией ― а это опять горные заставы. Что ж, уж в заставах он толк понимает. Он нахмурился, прикидывая, что за участок границы, приходящийся на Земерканд, он никак не может отвечать. Пока. Сейчас. Вот и ещё один довод в пользу его решения. Мельяр и правда оказался человеком тяжёлым. С другой стороны, он говорил то, что думал, невзирая на то ― поддержит его Кристиан или нет. ― Вам бы политикой заниматься, ― не удержался герцог всё же от шпильки, ― а не в священники идти. ― Не с моим происхождением, ― ответил приор. ― Вы из простых? ― Нет, почему же? Но я младший сын в семье. ― Обычно их не спрашивают, хотят ли они посвятить жизнь религии. ― Но я хотел. А политика… ― он пожал плечами. ― Вы сказали: я могу вмешиваться в дела государства, если то, что вы сделаете или соберётесь сделать, будет противоречить вере. А что конкретно вы имели в виду? ― Если соберусь казнить кого-то не по закону, а по капризу, ― сказал Кристиан. ― Если государство ― в моём лице или в лице кого-то из моих подданных ― посмеет диктовать свою волю церкви, пусть даже в самом маленьком приходе. Если я... ― он помедлил и процитировал священную книгу, ― «подниму руку на вдову и обращу гнев на сирот». Мельяр кивнул. ― О казнях мы с вами ещё поговорим, ваша светлость, если будем живы. То есть о вдовах и сиротах. Надеюсь, вы не считаете наши законы совершенными? ― Считай я их таковыми, мы не говорили бы с вами сейчас, ― заметил Кристиан. Приор вновь кивнул и улыбнулся. ― А ваш супруг и Латиша, кажется, нашли темы для разговора. ― Очевидно, расспрашивает её о вед... о магах, преподобный, ― развёл руками Кристиан. ― О ведьмах, о ведьмах, ― засмеялся Мельяр. Помяни ведьму ― она тут как тут. Нагулявшись, Латиша и Лени послали слугу узнать, можно ли присоединиться к общей беседе. Волчонок опасался, что жена приора почувствует чужую магию, и ему казалось, что она вот-вот повернёт голову в сторону спален, или рука её дрогнет, чтобы указать в том направлении. Но даже если госпожа Вилс что-то и почувствовала, то промолчала.