От Иларии до Вияма. Часть первая

―1― Барток проснулся посреди ночи, потому что где-то в глубине сада сменилась стража и до дворца донеслись команды. Наверное, обитатели покоев уже привыкли к этим звукам, но Барток был здесь человек новый, да и многолетняя выучка сказалась ― посторонний звук тут же разбудил. Во сне Шалья откинулся на спину, и Барток встал с постели, не потревожив его. Прошёл в купальню, оттуда ― в туалетную комнату. Облегчившись, привёл себя в порядок и вернулся в спальню. На резном столике неподалёку от кровати нашёл стеклянный кувшин и чаши; налил себе воды, привычно понюхал, смочил губы и определил вкус, и только лишь выпил ― услышал со стороны ложа. ― Принеси и мне, душа моя. ― Я разбудил тебя? ― Просто почувствовал, что тебя нет рядом, ― сказал Шалья тихо. Барток наполнил вторую чашу, присел на край кровати и протянул ему, улыбнувшись. ― Ваша стража слишком громко кричит. ― Ты не слышал, как кричат ночные сторожа в городе, ― ответил Шалья, немного промочив горло. Голос его звучал хрипловато. ― А у вас, кажется, колокол отмеряет время ночью? ― Да, ― кивнул Барток. ― Служка следит за временем по водяным или песочным часам ― и отбивает нужное количество ударов в положенный срок. ― И вы каждый час просыпаетесь? ― Нет, привыкли. Шалья осушил чашу, отдал её Бартоку и стал придвигаться к краю постели. ― А ты видишь в темноте, ― заметил он. ― В купальне-то две лампы оставлены гореть. Он придержал князя и помог ему спуститься с ложа на пол. ― Погоди-ка. Спустился с возвышения, поставил чаши, нашёл на столике огниво и зажёг свечу. ― Благодарю, ― кивнул князь. ― Ложись, я сейчас. Ложиться Барток не стал, сидел на краю постели, прислушиваясь к шагам Шальи, ночным звукам в саду ― больше по привычке. Он думал, что ближе к вечеру найдёт время, чтобы появиться пред очами Кристиана, и, возможно, ему повезёт ― герцог будет по-прежнему занят с гостями. А если не повезёт… ― Письмо можно при случае как-то… кинуть в дверь? ― спросил он у Шальи, который уже появился в спальне. ― Можно. Только лучше именно кинуть, не касаясь пространства внутри рамы. ― Попробуем, ― сказал Барток. ― Ложись. Не знаю, как выстроен твой день, но Кристиан встаёт с рассветом. ― Я тоже, ― кивнул Шалья, устраиваясь удобней на ложе. ― Отец ждёт меня после завтрака для обсуждения дел. ― Бедный ты мой, ― вздохнул Барток с улыбкой, обнимая его. ― Тяжела княжеская доля. ― Это только в сказках князья спят до обеда, ― послышалось сонное бормотание. ―2― Никогда ещё князь не просыпался с таким трудом. Однако на губах его сразу появилась улыбка. Как же ей не появиться, если он проснулся в объятиях возлюбленного? Больше Шалья не сомневался в милости богов. Какие могли быть сомнения, когда человек, дарованный ими, был с ним, обнимал его, шептал на ухо, будоража сонный разум. Шалья улыбался, мысленно отсчитывая минуты, пока… а, вот оно. Раздалось звяканье колокольчика, потом в покои тенью проскользнул слуга и поставил на столик поднос с завтраком. Князь приподнялся, бросил взгляд на блюда и кивнул ― приготовили на двоих. Барток тоже глянул заинтересованно ― лепёшки, кажется, ещё горячие, фрукты, чай, небольшие плошки с разноцветными соусами. Опять звякнул колокольчик. Вошёл не кто иной как «почтенный» Али собственной персоной. Радостно улыбаясь и кланяясь, он держал в руках сложенную одежду ― и что-то её было слишком много. Он взошёл к самом ложу и с поклоном оставил рубашки и шальвары на краю постели. ― Тебе жарко будет в твоём виямском наряде, ― сказал Шалья, поглаживая любовника по светлой коже. ― Научи меня носить местную одежду, ― усмехнулся Барток. ― Господин, его величество, ваш отец, велел передать, что вы можете опоздать, ― всё так же широко улыбаясь, промолвил Али и с поклоном удалился. ― Мне надо собираться, ― вздохнул Шалья, но поднялся, не слишком торопясь. Он оделся сам и помог одеться Бартоку, показывая, что и как надевать. Потом они причесались, приведя головы в пристойный после ночных баталий вид, спустились к столику и сели на низкий диван ― завтракать. Ложек не полагалось ― да они были и ни к чему. Отщипывая куски лепёшки, их макали в соус по выбору, потом пришёл черёд фруктов и чая со сладостями. ― Мне пора, ― сказал наконец князь. ― Негоже опаздывать, когда ждет отец. ― А что прикажешь делать мне? ― улыбнулся Барток, поймав его ладонь и поднеся к губам. Шалья подумал миг, высвободил руку и хлопнул в ладони. Мальчик-слуга появился на пороге опочивальни, склонился в почтительном поклоне. ― Покажи его светлости оружейную и тренировочный зал, ― приказал князь. Мальчик снова согнулся в поклоне, не отрывая глаз от пола. Когда князь ушёл, Барток проводил его взглядом, полным сожаления, потом повернулся к мальчишке. ― Веди. Оружейный зал человека, далёкого от военного дела, поразил бы только роскошью ― в том числе и клинки, развешанные по стенам и покоящиеся на подставках. Но Бартока богатая отделка сабель и кинжалов не обманывала ― она лишь подчеркивала безжалостную практичность смертоносной и дьявольски красивой стали. Он заметил внезапно, что слуга с тем же любопытством разглядывает его самого. Попросил принести платок ― непрозрачный, плотный... пока мальчик бегал, выбрал себе пару длинных кинжалов, примерил к рукам и успел размяться немного ― без оружия. Оценил удобство местного свободного наряда, не стеснявшего движений, разогрел мышцы. Когда слуга вернулся, Барток попросил его: ― Завяжи мне глаза. Плотно, надёжно. Тот даже дыхание затаил, и гость усмехнулся ― ожидает фокуса... Любопытно, на всех ли друзей князя мальчишка смотрит во все глаза так, что забывает, чем дышать, или только в нём одном почуял что-то не совсем обычное?.. Барток снова взял в руки кинжалы, проверил баланс. Махнул рукой ― и вызванный силой его мысли по залу медленно и неслышно закружил полупрозрачный вихрь. Почуять его с завязанными глазами и нанести удар в воображаемое сердце ― неплохое упражнение. Для убийцы. Для охотника на убийц. После точного попадания вихрь распался на две половины ― и вот уже два призрачных противника закружились по залу. Бой становился интереснее. Шалья, склонившись над картой северной границы, тем временем ловил на себе слегка насмешливые взгляды отца, но молчал, потому что и князь Сагара тоже решил не задавать прежде времени вопросов. ― А почему нет отчёта из крепости Соам? ― нахмурился Шалья. ― Есть, ― ответил старый князь. ― Я уже изучил его. Шалья посмотрел на отца с недоумением. ― Ведь я велел передать тебе, что ты можешь опоздать. Послушай, сын, у нас не война, а у тебя гость, которого ты так долго ждал. ― Я понял это послание иначе, отец, ― молодой князь опустил глаза и на щеках вспыхнул румянец. ― И боялся заставить вас ждать. Откинув расшитый полог, на пороге появился слуга, взглядом попросил внимания повелителя и, повинуясь жесту, бесшумно приблизился, прошептал на ухо короткое донесение. ― Что сообщают мне! ― обратился Сагара к сыну, когда они вновь остались одни. ― Кто твой гость, Шалья? Тот с удивлением посмотрел на отца. ― Человек, которого я ждал. Барток, телохранитель герцога Каффа. ― Он не маг ли? ― спросил Сагара. Шалья качнул головой, не зная, может ли открыть секрет, поведанный ему в постели. ― Тогда кто же? Мне доложили ― такие чудеса в оружейной показывает, которые простому смертному не под силу. Шалья продолжал молчать, гадая, что будет большей виной перед богами: солгать сейчас отцу, что ничего не знает о любовнике, или выдать его тайну ― и стать причиной собрания жрецов, поклонения, шума, которого Барток всю жизнь избегал. Правда, его возлюбленный не стесняется показывать чудеса. Так, может быть, это такое негласное разрешение? ― Идём, взглянем, ― промолвил старый князь, поднимаясь с места. Так и не придя к решению, Шалья последовал за отцом. На пороге залы слуга хотел было объявить о повелителе, но тот, подняв руку, запретил тревожить гостя. Сам с интересом смотрел, как тот с завязанными глазами охотится на бесшумные вихри. Барток уже рассёк пополам шестого призрачного врага, когда почувствовал, что за ним наблюдают. Сердце забилось ― Шалья здесь, но тут же рядом с ним он уловил и другое присутствие. Умея чувствовать суть человека, он распознал ауру власти, исходящую от незнакомца, и, развернувшись точно лицом к нему, опустился на одно колено и положил кинжалы на пол. Вихри исчезли. ― Встань, ― сказал Сагара, ― сними платок с глаз. Барток подчинился, нашёл взглядом мальчика-слугу, бросил ему смятую ткань. Поклонился князю. ― Ваше величество. И больше не сказал ни слова, предоставляя Сагаре самому оценивать и решать. Старый князь щёлкнул пальцами, и слуга исчез за дверью, как и двое охранников. Бросив хмурый взгляд на таинственного гостя и на кинжалы у его ног, прикрыли резные створки. ― Кто же сегодня посетил наш дворец? ― спросил Сагара у почтительно склонившего голову гостя. ― Мой сын говорит, что ты не маг, но тогда... мы не узнали божество? ― Я не бог, Ваше величество, ― тихо ответил Барток. ― Моя мать зачала от бессмертного. ― Твои умения говорят сами за себя, ― заметил князь, ― выдают происхождение. ― Я многому научился, уйдя из дома, ― молвил Барток. ― Кто твой отец? ― спросил Сагара прямо. ― Сифей, ― с неохотой признался Барток. ― Джитея, значит, ― кивнул князь. ― Наши воины на севере почитают его особо. Сагара не знал пока, радоваться ему или переживать за сына. Шалья вернулся из поездки не просто обретшим радость ― к нему словно вернулась жизнь, и сделал это именно полубог, стоявший сейчас перед ними. С другой стороны, боги капризны и непостоянны, захочет ли сын божества связать свою жизнь со смертным ― пусть и высокородным? Он так испытующе смотрел на Бартока, что тот частично понял его сомнения. ― Ваше величество, ― сказал он. ― Я люблю вашего сына, и если бы не мой долг друга и вассала герцога Каффа, я бы сейчас просил вашей милости ― остаться в Иларии. ― Я дарую тебе эту милость, ― сказал князь Сагара, ещё раз взглянув на сына. ― Мне радостно, что любовь не заставила тебя позабыть о долге. Он протянул Бартоку руку, и тот почтительно её поцеловал. ― Дела подождут, ― сказал старый князь. ― Развлекайтесь, дети мои. Он, правда, как-то странно посмотрел на Бартока при этих словах, и когда вышел, тот удивлённо, в свою очередь, взглянул на Шалью. ― Отец, видимо, сомневается, ― не окажешься ли ты старше его самого, ― улыбнулся тот. ― О, нет! ― рассмеялся Барток. ― Мне лишь немногим больше сорока, но я не знаю, сколько именно. Может, сорок два, а может ― чуть больше. ― Ты старше меня, ― сказал Шалья. ― Правда ли? ― озорно прищурился Барток. Тут Шалья вспомнил вчерашние утехи, тело напомнило о них ломотой в членах, и скулы его окрасились румянцем. Он очнулся, сообразив, что они одни в зале, подошёл к Бартоку и обнял его. ― Вельможный князь покончил с делами? ― спросил тот шепотом. ― Найдется ли у него немного времени и сил, чтобы показать гостю дворец или сад вокруг дворца? Впрочем, если ты устал, любовь моя, можно продолжить знакомство со спальней. Шалья хохотнул, а потом рассмеялся, как мальчишка. ― Мы забыли об учтивости, душа моя. Ведь я до сих пор не познакомил тебя с матерью и сёстрами, ― сказал он. ― И я забыл о приличиях, ― повинился Барток. ― Так ведь и не спросил ― сбылось то, о чём грезил твой названый брат Кумал в Ахене? ― Дата назначена, ― посерьёзнев, сказал Шалья. ― Мы готовимся к торжеству. Если... До него осталось три дня, и ты мог бы... я был бы рад... — Он помолчал. — Вечером мы вместе отправимся в замок Кристиана, я передам и ему приглашение. ― Конечно, я останусь на торжество, если ты окажешь мне честь приглашением, ― сказал Барток. ― А сейчас? Немного отдохнёшь или представишь меня прекрасной половине вашей семьи? ― Сёстры сейчас как раз должны выйти в сад на прогулку ― скоро сезон дождей, нужно пользоваться погожими днями. Идём ― заодно посмотришь сад. ― Если только заодно, ― Барток с улыбкой поцеловал его в щёку. Они вышли в сад рука об руку, и Шалья повёл возлюбленного в ту часть, что примыкала к женским покоям. Тот невольно вспомнил другое райское место ― где он однажды видел Нурлаш. Княжеские сады лишь немногим уступали небесным. ― У вас тут неподалёку должна быть река? ― спросил Барток. ― Да, совсем рядом устье самой полноводной в Иларии реки ― Ниламы, под землёй множество источников, ― кивнул князь. К пению птиц откуда-то из-за поворота аллеи примешивалось дружное верещание обезьян. И когда князь с Бартоком очутились там, их глазам открылась забавная картина: мартышки собрались толпой вокруг нарядно одетой девочки, тянули к ней маленькие лапы, так напоминающие человеческие ручки, а та доставала из края покрывала лакомства и вкладывала в ладошки. Почуяв, что идут ещё люди, мартышки засуетились, забеспокоились, заверещали. Хватали лакомства и отбегали к краю аллеи, посмотреть, кто идет, что несёт. Но вдруг оставили девочку и с визгом унеслись на деревья. Кто потрусливей ― даже добычу побросали. ― Кажется, это из-за меня, ― сказал тихо Барток. ― Ничего, они привыкнут, ― Шалья ласково погладил его по руке. ― Братец! ― обрадовалась девочка. ― Вот глупые мартышки. Она топнула ножкой, выложила лакомства на землю под кустом и побежала к князю. ― Это наша Махима, повелительница обезьян, ― улыбнулся Шалья. ― Познакомься, сестрёнка, с моим другом Бартоком. ― Вот для кого были те прекрасные куклы, ― улыбнулся Барток, опустившись на одно колено, чтобы быть к девочке ближе. ― Самое лучшее для прекрасной княжны. ― Ты видел моих кукол? ― удивилась та. ― Я видел похожих ― у мастера, который их делал. Уверен, тебе достались самые красивые. ― Потом я тебе их покажу, ― важно сказала девочка. ― Но я не княжна. Я внучка начальника дворцовой стражи. ― Достойно, ― сказал Барток, склонив голову. ― Жду знакомства с твоими куклами. Махима улыбнулась и посмотрела на князя. ― Мне предупредить сестёр? ― Обязательно, ― на этот раз Шалья говорил серьёзно. Две молоденькие девушки и одна невеста должны быть готовы к знакомству с незнакомым мужчиной. С Махимы тут же слетела важность, она подпрыгнула, хлопнула в ладоши и убежала. ― Свой глашатай на женской половине? ― усмехнулся Барток, поднимаясь на ноги. Шалья с улыбкой кивнул. Две младшие княжны успели до их появления прервать игру в волан, чтобы не скакать при постороннем подобно горным козам. Малика же сидела под навесом и вышивала шёлком замысловатый узор на полупрозрачной ткани. Она просто воткнула иголку в кайму и встала, чтобы приветствовать брата и его гостя. Старшая княжна присматривалась к пришельцу, исподволь, стараясь понять, что увидел в нём брат, что увидел он в брате, будет ли наконец Шалья счастлив, как она с Кумалом. Барток же, оказавшись среди таких красавиц, пожурил себя мысленно, что не спросил заранее, как в Иларии принято здороваться с женщинами знатного рода ― в восточном этикете он был не силён, потому, кланяясь княжнам, приложил ладонь к сердцу, полагая, что такой жест не истолкуют превратно, а лишь как выражение искренней радости. Шалья взял его за руку. ― Малика, Чадри и Анжала, мои сёстры, ― сказал он. ― Сестрички, это Барток. Это... ― он заколебался перед словом «человек». ― Это Барток. Я люблю его. Младшие княжны потупили глаза и улыбнулись. Кажется, они бы захихикали, как девочки, если бы не приличия. Малика же с уважением склонила голову. ― Да будет счастливым союз ваших сердец, ― промолвила она. ― Да будет долгим ваш союз, княжна, ― отозвался он. ― Счастьем же боги уже благословили и вас, и вашего избранника. Шалья чуть сжал его пальцы, когда услышал о благословении богов. В устах Бартока ― особенно теперь, когда он знал, кто его любимый, ― это звучало... особенно, не простым пожеланием добра. Малика улыбнулась шире. ― Вам идёт иларийская одежда, господин Барток. Надеюсь, что и жизнь у нас со временем подойдёт вам так же. ― Я был бы счастлив, княжна. ― Вы бывали раньше в наших краях, что так хорошо знаете язык? ― По молодости охранял караван иларийского купца, торговавшего с Притцем. За три года выучил язык, боюсь только ― с тех пор подзабыл произношение. ― Вы говорите прекрасно, ― сказала Малика, пока младшие сестры, чинно потупив глаза, стреляли украдкой взглядами в непростого гостя. Шалья тут внезапно осознал, что Барток и впрямь стал говорить лучше, словно он впитывал произношение от окружающих, как губка. Оказав почтение княжнам, влюблённые отправились на поклон к княгине. Та занималась тем, что следила, как слуги драпируют пиршественные залы. ― Матушка, ― позвал Шалья. ― С добрым утром. ― Сынок, ― улыбнулась княгиня, очень живо для её возраста и полноты подошла к нему и удержала за плечи, не давая поклониться в ноги. ― Ты привёл своего друга? Вот хорошо. Молодой князь, обняв мать, шепнул ей имя возлюбленного. ― Барток? Княгиня подошла к гостю, подняла руки, прозвенев браслетами, обхватила ладонями его голову и, наклонив, поцеловала в лоб. ― Красавец, воин, истинный лев! Барток смутился, отвёл глаза, но благодарность произнес ― и достойную, и цветастую. Шалья снова изумился ― любовник по-иларийски уже как на родном говорил, лишь забылся ― и лёгкого акцента, как не бывало. ― Твоя мать, наверняка, гордится тобой, ― сказала княгиня. ― Я почти её не помню, Ваше величество. ― Ах, сыночек! ― царственная Прени погладила Бартока по щеке. ― Позволь, я стану тебе матерью. ― Это честь для меня, сиятельная, ― сказал Барток, ― и Шалья снова замер, представив себе, как всплеснёт руками мать, когда отец поведает ей о том, кого принимают в семью. ― Но с недавних пор меньше всего хочу я оказаться братом вашему сыну. Не как брата люблю я его. Совсем иначе. ― Когда Кумал женится на Малике, у него будут две матери. Почему же и тебе не стать мне сыном? ― улыбнулась Прени. Барток склонился к её руке, прижался к ней лбом и почтительно поцеловал. ― Клянусь, вам не придётся сожалеть, что вы открыли мне материнские объятия. Слуга подбежал к княгине с вопросом, и та милостиво отпустила своих детей. Барток не привык бездельничать, но до вечера он провёл время, словно в раю: влюблённые обошли часть дворца и сада, поплавали в океане, смыли соль в купальне, пообедали уединённо ― в покоях князя. Плотские утехи Барток решил оставить до ночи, поберечь силы Шальи. И про вечерний визит в Виям забывать не следовало. Перед тем, как предстать пред Кристианом, его телохранитель переоделся в гутрумское, князь тоже сменил одежду на более приличествующую случаю. Оказавшись у рамы, Барток шагнул в неё первым, а потом принял в объятия Шалью, у которого с непривычки закружилась голова. Они осторожно вышли в коридор, и Барток провёл князя в кабинет, где по счастью и находились в этот час герцог с волчонком. Лени захлопал в ладоши, увидев их, ― волновался, что скрывать, и за переход, и за возвращение Бартока. ― Друзья мои, ― улыбнулся Кристиан. Волчонок не выдержал и кинулся на шею Бартоку. ― Соскучился? ― засмеялся тот, покружил юношу по комнате. ― Соскучился, ― признался Лени. ― Как там у тебя... у вас? ― он покосился на князя. Видя, как оба светятся счастьем, Кристиан в который раз пожалел, что не может отпустить Бартока уже сейчас. ― Мы не с пустыми руками, ― сказал Шалья и извлёк из складок одеяния свиток, снабжённый печатью. ― А с приглашением. ― От тебя или Кумала? ― спросил Кристиан с улыбкой. ― От родителей невесты ― у нас так полагается. ― Князь вручил герцогу свиток. ― Даже по-гутрумски, как любезно, ― улыбнулся он. ― Но прежде всего, прошу простить, друг мой, что не предлагаю остаться на ужин. У нас гостит приор из Земерканда ― я не хотел бы раскрывать перед ним наши секреты, пока не изучил этого человека. ― Когда он уезжает? ― озабоченно спросил князь. ― Вы сможете вместе с Лени незаметно прийти к нам? ― Сейчас посмотрим. А пока что… Лени, давай нальём гостям вина. Ещё два кубка, мой дорогой. Волчонок наполнил два кубка, поднёс их ― сперва Шалье, потом Бартоку. Сказал смущенно: ― Преподобный ещё день, может, задержится, не больше. Госпожа Латиша рассказывала ― у них много обязанностей, отлучаться надолго не могут. Все четверо сели у стола, и Кристиан развернул свиток. ― Свадьбу у нас празднуют три дня, ― пояснил Шалья, ― но мы понимаем, что вы не сможете гостить так долго, поэтому приглашаем вас на второй вечер, когда семья и близкие будут пировать у нас во дворце, а местная знать разъедется. Барток пригубил вино и отставил кубок ― пить не хотелось. Он сообразил вдруг, что ему-то на первом дне никто пировать не помешает, напротив ― раз преподобный всё ещё в гостях, то всем даже проще будет от его отсутствия. И придётся появиться рядом с Шальей на глазах у всей иларийской знати. Он, конечно, не стал бы сейчас говорить с князем о своих сомнениях, тем более тот принялся объяснять герцогу и Лени, как работает дверь. ― Значит, перед новолунием вас можно ожидать в гости? ― улыбнулся Кристиан. ― Это было бы прекрасно. Только вот ― придётся вас прятать. ― Что ж мы, звери страшные? ― улыбнулся Барток. ― Меня и так полгорода боится, поводом больше, поводом меньше... ― Дело не в этом, ― Шалья взял его за руку. ― Ведь моё появление вызовет вопросы, а просто прийти вечером, а уйти утром я не смогу. ― Выйдем вместе, потихоньку, и войдем вместе ― у всех на глазах, ― Барток погладил его ладонь. ― А мне вопросы мало кто задает. ― Если это не повредит Кристиану ― ведь слухи всё равно пойдут, ― сказал Шалья. ― Князь, да полно, ― сказал тут Лени. ― Кто в Вияме знает, что вы вернулись на родину? Никто. ― Да кого это в Вияме волнует, ― хмыкнул Барток. Договорившись о депешах ― об отъезде приора и о времени посетить торжество, одна пара осталась в замке, а вторая удалилась в княжеский дворец. Барток мысленно посетовал, что лишь неделю за весь лунный цикл можно ходить туда-сюда, словно из одной комнаты в другую. ― Ты же будешь со мной ― в первый день? ― как-то нерешительно спросил его Шалья. ― Если твои родители сочтут это уместным. ― Они же позволили нам быть вместе, ― улыбнулся Шалья. ― Мне так показалось. Отец вряд ли поверил мне, что дверь нужна ещё и в интересах государства. ― Но мы о них помним, правда? ― Барток осторожно вытащил шпильки из его волос. ― Об интересах государства. Даже двух. ― Но к свадьбе это не относится. Там будет столько гостей, что половина впервые увидит воочию другую половину. Я хочу, чтобы ты был со мной и сидел рядом со мной. Пусть видят и пусть привыкают. Барток отступил на шаг, любуясь им. Потом вдруг склонился, сложив руки у груди: ― Слушаю и повинуюсь, мой князь, ― сказал он с улыбкой. ― Не надо, ― Шалья положил ладони на его предплечья. ― Не шути так, душа моя. ― Я серьёзен, ― сказал Барток. Улыбка противоречила его словам, но Шалья не обратил на это внимания. ― Прости меня, ― попросил он. ― Я не спросил, хочешь ли ты, удобно ли тебе это… Прости. ― Иди ко мне, ― Барток обнял его. Запустил пальцы в волосы. ― Я хочу тебя. И мне удобно с тобой. Где бы ты ни был. Он поцеловал Шалью и шепнул. ― Я люблю тебя. ―3― Слуга неслышно подошёл к дивану, на котором сидел князь Сагара, и промолвил: ― Ваше величество, ваш сын вернулся и его гость вместе с ним. ― Хорошо, иди. ― Он вытер пальцы салфеткой и взял чашечку с йогуртом и маленькую серебряную ложку. ― Завтра одни сплошные хлопоты… Царственная Прени лишь покачала головой. ― Всё давно готово, муж мой. И хлопоты и волнения ждут разве что невесту с женихом. ― Их хлопоты так приятны, ― князь чуть усмехнулся, вспомнив собственную свадьбу. ― Разве ты не хотела бы сейчас вернуться назад и вновь справить нашу? ― Она казалась почти невозможной, ― согласилась княгиня. ― То ли дело Малика и Кумал. Они созданы друг для друга, и лишь сами так долго боялись это признать. Но боги милостивы... ― Боги направили их сердца навстречу друг другу, а прочее было в наших силах. Сагара, поставив чашечку на стол, взял жену за руку и ласково притянул поближе к себе. Несмотря на возраст, супруги до сих пор не скучали по ночам на брачном ложе ― не так, как в юности, конечно, но за все прошедшие годы князь так и не завёл собственную спальню, предпочитая всю ту же постель, на которую возлёг с любимой Прени после свадьбы. Сагара наклонился к губам жены, и повисло недолгое, но очень приятное для обоих молчание, а потом разговор продолжился. Княгиня вздохнула ― грядущее счастье дочери чуть затмевалось в её глазах несчастливой и сложной судьбой единственного сына. ― Если бы и Шалья... ― вырвалось у неё. ― Может, хоть в этот раз боги сжалятся над ним. Этот мужчина, Барток, хоть и чужак, но... ― Этот мужчина везде будет чужаком, кроме того места, где будет пребывать его сердце. Уж не знаю, на горе или на радость встретил его наш сын. ― Что ты говоришь, муж мой? Ты знаешь что-то о нём? Он может... ― голос княгини оборвался, и она закончила шёпотом, ― может причинить нашему мальчику вред? ― Не больше, чем любой на его месте, если вдруг разлюбит, ― вздохнул князь. ― Но я мало что знаю о детях богов. Прени ахнула. ― Вот, ― князь развёл руками. ― Уж, наверное, поколений пять, а то и шесть в Иларии не рождалось подобных нашему гостю. ― О боги... ― княгиня, как в далёкой юности, зажала рот рукой. ― Боги, как же... ― Наш гость ― сын Джитеи. Прени улыбнулась с гордостью: ― Шалья достоин! Это все его подвиги на севере, муж мой. ― Хорошо, коли так. ― Князь добродушно усмехнулся. ― Да и родился Барток в тех краях, где у бога другое имя ― Сифей. Но мы его почитаем, не в пример бывшим соотечественникам нашего гостя. Может, это и знак ― не могу судить. Княгиня снова прижала руки к лицу. ― Муж мой, должны ли мы оказать ему подобающие почести? ― спросила она. ― Ведь мы приняли его, хоть и с радушием, но не как божество. ― Он и не божество. А герои получали почести сообразно подвигам. Пока что он любовник нашего сына, и мы его приняли, как родного. ― Сагара посмотрел на жену ― уж её-то натуру он знал. Поди уже обласкала льва. ― Пусть спокойно наслаждаются любовью. По тому, с какой неохотой Барток признал своё родство, понимал князь, что меньше всего он будет требовать себе почитания. И так, наверняка, много сил приложил, стараясь оставаться человеком. Не за поклонением и дарами пришёл он в их дом, потому и не стоит вмешиваться. ― Так что оставим детей в покое. И не пора ли и нам отойти ко сну? Сагара обнял жену, крепко прижал к себе. Как многие иларийские женщины, пополнев с возрастом, Прени сохранила пленительные линии фигуры. ― Не рано ли? ― улыбнулась княгиня. ― Набраться сил перед завтрашними волнениями, а ты у меня, как полноводная Нилама, ― источник жизни, любимая. Царственная смущенно засмеялась, как девочка, и скоро супруг опустил полог над их ложем. ―4― «Дети» же, оставленные в покое, пользовались свободой и возможностью насладиться друг другом после долгих дней разлуки. Уже и стража второй раз сменилась, а в спальне Шальи всё горели лампы. Князь, утомлённый, как не бывал даже после сражений, распростёрся на ложе и смотрел на Бартока, который, сжалившись, не понёс его на сей раз в купальню, а обтирал ему живот тёплой водой ― больше ласкал, так что князь начал постанывать от прикосновения смоченной в тёплой воде ткани, которая оставляла после себя влажную дорожку. Влага на воздухе быстро становилась прохладной, по телу поползли мурашки, Шалья не выдержал и сжал запястье Бартока. ― Смилуйся, душа моя. Тот остановился, отложил в сторону ткань, прижался губами к животу любовника. Ладони князя тяжело легли ему на плечи. ― Замучил я тебя, ― шепнул Барток без малейшего угрызения совести. Отстранился, чтобы поставить чашу с водой на пол, ткань бросил плавать, словно пучок водорослей. Прошёлся по спальне и загасил лампы ― оставил одну только у дверей купальни. Лёг рядом с Шальей, набросил на свои и его бёдра покрывало. ― Я всё никак не поверю своему счастью ― что мы сможем видеться, ― признался он. ― Сможем, ― Шалья сжал его руку. ― Я и сам не верю, но это правда. ― Ах! ― вдруг насмешливо сказал кто-то, скрытый за пологом. Голос шёл со стороны дивана. Лампа на столике вдруг зажглась, и не только ― висящие вдоль стен тоже. Шалья привстал, изумленно оглядываясь. Барток скорчил насмешливую гримасу и набросил на любовника ещё одно покрывало. Некто пока невидимый весело рассмеялся. ― Ты зачем пришёл? ― проворчал Барток. ― По двум причинам, ― ответил ночной гость. ― Не так часто я слышу своё имя столько раз из твоих уст, да и как же мне было не прийти и не присовокупить своё отцовское благословение к общему хору? Глаза Шальи широко раскрылись. Он как безумный посмотрел на Бартока и отодвинул полог. На диване сидел мужчина ― менее всего похожий на божество. Худощавый, рыжий, с белёсыми бровями и ресницами ― не сказать, что некрасивый, но какой-то слишком обыкновенный. Одетый на старинный манер ― в длинную тунику из зелёной ткани, отороченную лисьим мехом. Но от жары не страдал ― и даже как будто холодком от него веяло. Шалья посмотрел на любовника, потом снова на пришельца. К позвоночнику словно ледяной клинок приложили. Барток обнял его за плечи. ― Благословил? ― спросил мрачно отца. ― Спасибо. До свиданья. Князь чуть слышно, с упрёком шепнул имя возлюбленного, почти испуганно взглянув на него, а потом произнёс слова приветствия в честь гостя. Конечно, для него любое божество, почитаемое в Иларии, было священно. ― Вот, ― сказал Сифей, беззлобно, даже с юмором, ― только от родного сына и не дождёшься почтения. Не бойся, смертный, ты в безопасности. Пока. Барток побагровел ― Шалья, увидев такое, побледнел ещё больше. Сифей заложил руки за голову и довольно потянулся. ― До чего же смертные ― занятные существа, ― рассмеялся он. ― Навыдумывают о нас небылиц, и сами в них верят. Для тебя, зять, если тут кто и представляет опасность, ― так это мой не в меру ненасытный сынок, который до тебя дорвался. ― Он не такой, ― Шалья осмелился возразить божеству и стиснул руку Бартока. Сифей усмехнулся. ― Хороший выбор, сын, ― сказал он. Барток наградил его мрачным взглядом, но чуть смягчился. ― Знаю, ― сказал он. ― Спасибо... ― выделил голосом, ― папенька. Шалья провёл ладонями по лицу ― в жар кинуло. ― Простите его, ― обратился он к Сифею, ― Барток слишком долго жил среди тех, кто не знает богов. ― Полно, князь. Барток всё-таки мой единственный отпрыск, пусть и от смертной. Я же не изверг какой и не людоед. Да и не так страшен, как меня принято изображать. И сын мой богов как раз знает, но несколько предвзято к нам относится. Со смертью любезничать ― это пожалуйста. Дядюшке вино возливать ― почему бы нет? Но попросить о чём-то отца он всегда считал ниже своего достоинства. ― Ты меня бросил, ― сказал Барток, глядя в сторону. ― К чему тратить время, вознося мольбы тому, кто от тебя отказался? Черты лица Сифея заострились и стали похожи на череп. ― Никто из детей бессмертных не приходит в чертоги родителей, иначе, чем умерев. Я не бросал тебя, а следил за тобой всю твою жизнь, и ты стал тем, кто ты есть. Я не мог дать тебе больше, чем дал ― свою кровь. ― А где ты был, когда умирала моя мать? ― спросил Барток. ― Тоже следил откуда-нибудь из-за угла? ― Твоя мать прожила, сколько ей было предначертано, и не в моей воле продлевать жизни, ― спокойно ответил Сифей. ― Она обрела покой, а ты не мать сейчас жалеешь, а себя. ― Меня не учили этому, ― качнул головой Барток. ― Смертных этому учить не нужно. Дай вам повод ― и вы забываете, что каждая жизнь переплетена с чьей-то жизнью. Не будь ты собой, тебя бы не было сейчас в этой комнате и твой избранник до сих пор не знал бы счастья. ― Скажи ещё, что все несчастья были посланы ему из-за грядущей встречи со мной, ― вскинулся Барток. Шалья взял его за руку. ― Ты неправ, ― сказал он. ― Я понимаю, что хочет сказать твой отец. Это справедливо. Не ты ли указал мне на то, что я сам терзал себя все эти годы и не видел истины? Мгновение ― и Сифей сидел уже на краю постели. Протянул руку, взял сына за подбородок. ― Злость на меня не помешала тебе стать лучшим в своем деле, ― сказал он. ― И найти любовь не помешала тоже. Кто сказал тебе, что все эти годы я не гордился тобой? Шалья даже зажмурился поначалу ― божество сидело рядом на расстоянии вытянутой руки. Странно, но холода князь уже не чувствовал. Правда и подобия человеческого тепла тоже. Он осторожно коснулся пальцем меха на опушке рукава ― тот был настоящим. Губы Сифея тронула улыбка. Он разжал пальцы. Барток опустил глаза. ― Я знаю, чего ты желал, но я не мог тебе этого дать. Я не человек, ― промолвил бог войны. ― В чём-то вы, люди, стоите ближе к Творцу, чем мы. Мы всего лишь слуги или помощники ― можно называть нас, как угодно. Он взглянул на Шалью, у которого было выражение лица несчастного, падающего вниз с огромной высоты. ― Если хочешь, князь, я навещу тебя, и ты сможешь задать мне свои вопросы. Сейчас я пришёл не за тем, чтобы обсуждать устройство мира. Он взял Шалью за руку и вложил её в руку Бартока. На короткое время, что потребовалось для этого, князь почувствовал странное ― будто не кто-то другой дотронулся до его руки, а он сам. ― Я пришёл сделать вам подарок, ― сказал Сифей. ― Репутация у меня плохая, так что не буду разочаровывать. Пока вы не воссоединитесь полностью, дверь будет открыта и днём, и ночью, невзирая на бледное светило. ― Он усмехнулся и подмигнул близкому к обмороку князю. ― Я люблю вышибать двери. Барток обнял Шалью, притянул к себе. Прижавшись спиной к его груди, князь почувствовал себя уверенней, будто спокойствие любовника передалось ему. ― Спасибо, ― сказал Барток всё ещё сумрачно, но искренне, ― отец. Шалья еле успел прошептать слова благодарности, как Сифей без единого слова исчез ― и лампы погасли. Кроме одной. ― Это сон? ― спросил князь. ― Нет, ― сказал Барток. Поцеловал его. ― Но можешь считать, что тебе приснилось, если так легче. ― Как же приснилось… когда дверь, ― Шалья запнулся. Почему же «если»? Недоверием можно оскорбить бога. ― Считай это вещим сном, ― Барток наматывал на палец прядь его волос. ― Боги знают, что люди боятся их, потому чаще приходят во сне. Определённо, князю такое предложение не нравилось ― пусть он и был напуган, но от чуда отказываться не хотел. Барток поцеловал его в печально опущенный уголок рта и уложил на подушки. ― Отдыхай, любимый. Завтра тебя ждут вполне земные заботы и радости. ― Я не боюсь, ― Шалья вздёрнул подбородок, повторил ― упрямо и гордо: ― Я не боюсь. Это не был сон. Барток нежно погладил губами немного уже покалывающий подбородок, тронул языком ямку на нём. Шепнул, подтягивая выше покрывало: ― Но сейчас мы будем спать. Иначе отец окажется прав по поводу моей ненасытности. ― Ты всегда был таким? ―так же шёпотом спросил Шалья. ― Нет. Я не знал любви до встречи с тобой. Я иногда испытывал похоть, но не желание. Ведал порой жалость ― к детям и к женщинам. Но нежности не знал. ― Мне повезло, ― шепнул Шалья, устраивая голову на его плече. ― Спи, милый мой, ― Барток поцеловал его в лоб. ― Мы сегодня получили столько благословений, что сон наш должен быть самым приятным. ― Ты моё благословение, ― услышал он шёпот Шальи за миг до того, как тот заснул.