От Иларии до Вияма. Часть первая

Виям — 1 — «Почтеннейший господин Авуэн! Вернувшись из поездки в Ахен, как вам известно, традиционной и привычной, герцог Кафф отдалился от дел, словно бы потеряв к ним интерес, зато внезапно обрел интерес к делам духовным. Мне приказано привести в порядок счета и книги, изыскать возможность пожертвования на благотворительность неназванной пока суммы, по приказу его светлости восстановлена часовня в замке и приглашён к обеду виямский приор. Подслушать разговор не представилось возможным, однако особой дружбы между его светлостью и преподобным, как не было прежде, так и не заметно до сих пор. Тем не менее, приор не упустил случая воспользоваться нежданной милостью его светлости и ― ввиду бедности его городского дома ― воспользовался помещениями в замке для приёма своего земеркандского собрата. Герцог не возражал, но и не выражал восторга по этому поводу. Приоры беседовали о делах церковных, в частности, о подошедшем сроке выбора Верховного приора, но не пришли к какому-либо решению, по меньшей мере, мне о том доподлинно не известно. Из происшествий ― внезапно скончался келарь приора, что удивительно, принимая во внимание его молодость и всегдашнее здоровье. Целитель герцога и травница монастыря признали смерть его несчастным случаем ― согласно показаниям челяди приора, покойный за день до трагического события, перебеляя одну из проповедей приора, уколол под ногтем кончиком пера, ибо предпочитал именно так подправлять их во время письма, после чего палец его, а затем и руку охватила горячка и гнойная лихорадка, что и привело к скорой и мучительной смерти. Вознесём же молитвы за упокой его души, а я с почтением остаюсь вашим преданным слугой. С.». ―2― Гонец разбудил Тьерри, а тот осторожно постучался в спальню герцога. ― Ваша светлость, ― шепнул он, на цыпочках подходя к постели. Кристиан с трудом открыл глаза и оторвал взлохмаченную голову от подушки. ― С ума сошёл? ― шепнул он, покосившись на Лени. Тьерри протянул ему письмо. ― От отца Ленарда. Я подумал, мало ли… ― А… хорошо, ступай… Тьерри поклонился и вышел. Кристиан опять уронил голову на подушку, повертел в пальцах сложенный и запечатанный лист плотной лиманской бумаги. Нардин, видимо, использовал личную печать ― в калхедонской геральдике герцог был не силён, но помнил, что на гербе царства изображён мифический зверь урша ― полумедведь, полулев, а на сургуче отпечатался какой-то сложный символ ― с орлиными крыльями и звёздами. ― Малыш, ― нерешительно побудил Кристиан волчонка. ― Ммм? Пора вставать? ― Лени заполз поглубже под одеяло. ― Тут тебе письмо от отца принесли. ― Что? Сон слетел с волчонка мгновенно ― он подскочил на постели и жадно уставился на послание. Взял нерешительно в руки, повертел, не решаясь сломать печать, посмотрел на Кристиана со знакомым ему жалобным выражением. ― Читай, читай, ― подбодрил герцог, ― написал же, значит... ― не решился сказать «жив и на свободе», закончил после едва заметной паузы: ― ... значит, что-то интересное. Лени разломал сургуч и развернул письмо. ― «Возлюбленные мои сыновья, ― начал он, сразу переводя с калхедонского на гутрумский, ― множество дел не давало мне возможности написать вам. Лени, мальчик мой, я получил твоё письмо, только когда вернулся ненадолго в имение. Новый управляющий даже не знал, куда его переслать, так как свои передвижения я держал в тайне». Волчонок замолчал и утёр глаза. Кристиан обнял его за плечи, коснулся губами волос. ― Ну что ты, милый, ― сказал ласково. ― Поверь, всё хорошо и будет хорошо. Лени покивал и принялся читать дальше. ― «В ближайшее время мы с друзьями готовимся отправиться в путешествие ― вы догадываетесь, что оно будет долгим и непростым. Лени, надеюсь, Альбер понимает, о чём я веду речь. Но перед тем как отправиться в путь, я приеду навестить вас. Думаю, что письмо опередит меня не больше, чем на пять дней. Мы приедем поодиночке, и, надеюсь, мои друзья не стеснят Кристиана». ― Тьерри... ― вполголоса позвал Кристиан, и, как по волшебству, верный домоправитель оказался рядом. ― В ближайшие дни нас посетят дорогие гости. Отец Лени, его величество Нардин, с друзьями. Тьерри кивнул, не произнеся ни слова, и супруги снова остались одни. ― «Остальное расскажу при встрече, ― прочитал Лени, посмотрел на то место, где только что стоял эльф, помотал головой и вернулся к письму. ― Крепко обнимаю вас, мои драгоценные. Да хранит вас Творец. Ваш отец Нардин Хамат». ― Несколько дней, ― сказал Кристиан. ― Самое большее, пять дней ― и вы встретитесь. Хочешь сразу поговорить с Альбером или дашь ему выспаться? ― Пусть поспит, ― Лени сложил письмо и положил его рядом с подушкой. Вздохнул и лёг герцогу под бок. ― Увидимся, а потом он уедет, и кто знает, что будет. ― Всхлипнул. Кристиан погладил его по голове, как маленького. ― Вот увидишь, всё будет хорошо, ― повторил он. Конечно, утешение выходило не бог весть какое, но что он мог сказать? Будущее виделось ему туманным ― Хамат вернёт трон, и кто знает ― вдруг он передумает и захочет сделать Лени наследником? А не потребует от сына перебраться в Калхедонию, то видеться они будут ― хорошо, коли раз в год. Герцог обнял волчонка, думая, что сложилось всё как-то… коряво. Едва Лени нашёл отца, как снова разлучался с ним, и кто знает... ― он мысленно повторил слова волчонка. Но о худшем исходе даже думать себе запретил. ― Не засну, ― пробормотал Лени. ― Кристи, я схожу в часовню? ― Мне пойти с тобой? Волчонок ответил растерянным, несчастным взглядом, и герцог понял, что в часовне будет явно лишним. ― Иди, милый, конечно. Я не подумал. Лени поцеловал его, молча оделся и выскользнул за дверь. Кристиан вздохнул. «Творец, ― взмолился он мысленно, ― позволь мне одному нести все тяготы. Не мальчикам, не Лени. Он столько страдал уже. Пожалуйста, хватит». Он тоже оделся, пошёл в кабинет, посмотрел на непривычно пустой стол ― с помощью Лени бумаги теперь не залёживались. Перечёл письмо от Белтрана ― писаное рукой тётушки Мейнир. Это встревожило Кристиана, и он второй раз за утро обратился к Единому с просьбой ― теперь уже позаботиться о старике. Но тон письма был всё таким же молодым и задиристым. Белтран писал, что переговорил с приором Мадсом, и тот обещал поддержать кандидатуру Мельяра на выборах. Письмо изобиловало крепкими словечками в адрес Бранна. Кристиан всё-таки не выдержал, вышел в коридор и отправился к дверям часовни. Постоял, помялся, наклонился ухом к створке ― и услышал сдавленные рыдания. Выпрямился, в душе разрываясь на части: и неловко было, что подслушал, и хотелось распахнуть дверь, ворваться, утешить. Он отошёл подальше от двери, не зная, сколько ждать. По счастью, ему на глаза попался их художник, решивший, видать, приняться за работу пораньше. Кристиан остановил его, и, когда Лени вышел из часовни, они обсуждали росписи на галерее пиршественного зала. Волчонок шмыгнул носом, почуяв супруга. Мысленно поблагодарил Творца за то, что Кристиан не ждал его у дверей часовни, а занимался делами, ― так у него было время чуть успокоиться за несколько шагов, что разделяли их. ― Ну, вот, идите, мастер, работайте, ― промолвил Кристиан. Молодой живописец, гордо задрав подбородок от того, что его наградили этим званием, отправился в часовню. Лени шмыгнул носом ещё раз, посмотрел вслед художнику, незаметно для Кристиана вытер глаза. ― Ты ему ещё работу придумал? ― спросил он. ― Расписать галерею в зале, ― сказал Кристиан спокойно, как ни в чём не бывало. Обнял супруга, прижал к себе. ― Почему бы нет? Смотреть на картины приятней, чем на голые стены, а картины могут быть и полезны. На них смотрят, о них думают... ― А волк там будет? ― улыбнулся Лени. ― Обязательно, ― пообещал Кристиан. ― Хорошо, ― важно кивнул волчонок. ― А эльфы? ― И даже парочка ведьм, ― заверил герцог. ― Тогда пусть расписывает, ― Лени ненадолго уткнулся ему в плечо. Кристиан удержал его и поцеловал в лоб. ― Мы будем сегодня бездельничать. Нам же завтра на свадьбу. ― Ох, а подарки? ― Подарки найдутся, ― заверил Кристиан. Получив приглашение из рук Шальи, Кристиан мысленно перебрал содержимое своей сокровищницы и выбрал дары для счастливых молодожёнов и их родителей. ― А бездельничать мы будем в замке или где-то ещё? ― спросил Лени. ― Куда ты хочешь? ― На реку. Купаться уже нельзя, но хоть рыбу половить. ― Ну, тогда пошли собираться. На берегу и позавтракаем. Они вернулись в свои покои, и там их уже поджидал Тьерри, словно мысли прочитал. На кухне собрали корзины с провизией, слуги приготовили снасти. ― А Бартока-то нет, ― растеряно промолвил волчонок, привыкший, что телохранитель везде их сопровождает. ― Возьмём с собой Маттиаса и Гарета ― пусть привыкают, ― улыбнулся Кристиан. ― Хрюшка тем более задолжал тебе речку. ― Ну... ― Лени смутился, ― не совсем же так... Но пускай. Гарету и на реку-то поди недосуг было сходить ― с волчатами на руках. И дом оставлять без присмотра боязно. Илария ― 1 ― Дворец ожил с самого утра ― за дверями раздавались забавные звуки: то сновали слуги в сандалиях. «Шлёп, шлёп». Обычно их было почти не видно и не слышно, а сейчас огромное здание напоминало муравейник. Барток сел на постели, прислушиваясь к необычному шуму. Шалья тоже проснулся. ― Свадьба есть свадьба, ― сказал он. ― И куда же вы денете такую ораву гостей? ― удивился Барток, с улыбкой глядя, как тот потягивается. ― Одно крыло дворца предназначено для размещения приглашённых на пир или другое какое торжество, но у нас не принято оставаться ночевать на свадьбах ― останутся только родичи, кто приглашён на второй и третий дни. Остальные приедут к сроку, вечер и ночь проведут на празднике и сразу уедут. ― Неплохо придумано, ― кивнул Барток, легко пощекотал Шалью за пятку. ― Нам тоже пора собираться, ― Шалья отдёрнул ногу со смехом, повернулся к нему. ― Так рано? ― удивился тот. ― Пока гости ещё не приехали, жрецы проведут некоторые обряды: благословят семью, помещения, где будет пир, потом ещё ― брачное ложе. Затем у нас будет пара часов для отдыха, и после ― начнём одеваться на пир. Сейчас принесут чай и сладости ― и до пира придётся попоститься. ― Полностью попоститься? ― чуть разочарованно спросил Барток, притягивая к себе любовника за смуглое бедро. ― Нет, ― рассмеялся тот, ― я о еде. Ведь впереди ещё два дня угощений. Когда Али вошёл с подносом в спальню, полог вокруг ложа был опущен со всех сторон ― и, пока оттуда раздавались лишь звуки возни и смех, поспешил поставить завтрак на стол и удалиться с довольной улыбкой. К началу церемонии благословения любовники успели и утихомириться, и привести себя в порядок ― не без помощи слуг. Те приготовили им богатые одежды, умастили волосы и кожу душистыми маслами. Барток чувствовал себя немного неловко. Но и при всей своей скромности он не мог не признать, что выглядит более чем хорошо ― загар бы добавить, и можно подумать, что он родился в Иларии. ― Ты прекрасен, ― шепнул Шалья, положив руки ему на плечи и заглянув в зеркало из-за его спины. Барток немного смутился, когда вспомнил, что это ещё не самый парад ― к пиру придётся переодеваться ещё раз. ― Откуда одежда? ― поинтересовался он. Шальвары-то шились в Иларии безразмерные, ещё нечто вроде пояса с драпировкой впереди ― тоже подойдёт для каждого. Но рубашка оказалась впору. ― Это из отцовских запасов, ― признался Шалья. ― Рубахи у нас длинные, рукава свободные, а в ширину вы с отцом одинаковы. ― Он усмехнулся. ― Только ты широк в груди, а он пониже. ― Достаточно высок, чтобы всего тебя заслонить от опасности, ― Барток накрыл ладонями руки любовника. Тот вздрогнул и попросил: ― Лучше будь рядом. ― Я буду с тобой, ― сказал Барток тихо, и Шалья поверил. *** Не без волнения сын Сифея входил в зал, где собралась вся княжеская семья ― кроме жениха, конечно, который с матерью проводил обряды у себя дома. Малика сидела в резном кресле, лицо её скрывала вуаль, а платье бледно-жёлтого цвета было почти лишено какой-либо вышивки ― очень скромный наряд, специально предназначенный для религиозной церемонии, символизирующий чистоту и невинность невесты. Возле кресла стояли на полу широкие чаши с плавающими по поверхности воды цветами. Младшие княжны сыпали в жаровню какие-то благовония. И они, и даже обезьянка Махима держали себя на редкость серьёзно и торжественно. Шалья объяснил Бартоку, что в день заключения брака жених и невеста олицетворяют собой божественную пару ― отца богов Арунью и мать богов Санью. И все почести надлежало воздавать им. Потому молодой князь только лишь слегка поклонился отцу и матери, зато сестре ― в ноги. Малика сидела неподвижно, будто во сне, руки её лежали на коленях ладонями вверх. Барток подошёл к её креслу, низко поклонился и отошёл к Шалье. Раздался удар гонга, и в зал вошли жрецы ― только они да ещё маги имели право носить белое. Барток с удивлением увидел, что некоторые несут в руках музыкальные инструменты: барабаны, цимру, название которой он уже знал, и ещё пару незнакомых ― струнный, с большим грифом и смычком, и нечто похожее на коробочку с мехами. Музыканты расселись на коврах напротив невесты, скрестив ноги, а перед ними певец. Двое оставшихся жрецов держали в руках чашечки под крышками и маленькие кисти. Первые такты гимна звучали тягуче, и Барток мысленно попросил прощения у богов за то, что сравнил голос коробочки с мехами с завыванием. ― О, великий отец наш Арунья! ― начал певец. ― О, владыка Вселенной! Воззри на жемчужину небес, божественную подругу твою, мать всех богов Санью! «О, боги!» ― подумал Барток. И тут вдруг бодро зазвучали барабаны, колокольчики, певец стал ритмично бить в ладони, игравший на цимре кинул россыпь переборов, и все члены княжеской семьи ― кроме невесты, конечно, ― запели хором. ― Всеблагому и всемогущему повелителю мира поклонимся! Несмотря на такие торжественные слова, гимн больше напоминал весёлую плясовую. Жрецы с чашками открыли их, подошли к Малике и стали наносить ей на ладони священные знаки, призывающие счастье, здоровье и плодовитость её чреву. ― Тело её подобно снегам на вершинах гор, ― заливался певец, ― лоно её ― источник жизни, подобно полноводной реке, груди её ― словно чаши с мёдом и нектаром. После каждого припева жрец продолжал перечислять женские прелести, и Барток подумал, что в Гутруме такие гимны сочли бы непристойными. Впрочем, звучало это даже возбуждающе. Барток задумался, ушёл в себя, пытаясь представить, как можно было бы переделать этот гимн для Шальи. «А ты знаешь, сын, что у Инары два спутника ― женщина и мужчина?» ― прозвучал у него в голове насмешливый голос. «Вот я думаю, ― отозвался он, тоже с улыбкой, ― как бы Шалью описать столь же... аппетитно». Барток смотрел на красивый и неспешный обряд, мысленно благословляя невесту и жениха, желая им счастья, долгих лет супружеской любви и нежности, и определённо завидовал поэтическим способностям иларийцев. Жрецы расписали ладони невесты, опустились на колени, сняли с её ног сандалии и принялись покрывать узорами своды стоп, а гимн всё не кончался. В голову полезли совсем не подобающие моменту мысли ― практичная натура брала своё. Барток невольно сочувствовал княжне ― с такими узорами и не отдохнуть, пока прочие члены семьи, как говорил Шалья, даже могут вздремнуть часок-другой. «Они не смываются водой, ― подсказал всё тот же голос, ― только особым составом. Дальше ей много всего предстоит, о чём мужчинам знать не обязательно» «Ты же мужчина… в некотором роде», ― усмехнулся про себя Барток. «Но-но, сыночек, ― строго сказал Сифей. ― Наглей, но в меру. Достаточно мужчина, чтобы дать тебе жизнь». Присутствие отца почему-то не раздражало ― наоборот, развлекало ― Барток, конечно, пытался подтягивать припев, но после того, как его любопытство оказалось удовлетворённым, он вспомнил о вожделенных часах отдыха. Он не поэт ― увы, зато силён в другом. Жалобно посмотрел на Шалью под раскатистый хохот в голове. «Вот только не вздумай давать мне советы! ― возопил в мыслях Барток и прибавил: ― Прошу тебя!» «Я, конечно, женщин предпочитаю, ― признал Сифей, ― но... твой сердечный друг очень неплох». «Не вздумай, ― взмолился Барток. ― Отец!» «Ладно, ладно, ― уже не только голос слышался, но и присутствие почувствовалось ― совсем рядом, ― у меня с шутками, как говорит многократно поминаемый тут Владыка Вселенной, неважно. Оставляю вас в покое. Дела ждут. Но мы ещё увидимся. Конечно, мне радостно было, что ты обо мне вспомнил, но это твой Кристиан призвал меня опять в ваш мир». «Знаю, ― сумрачно отозвался Барток. ― Не по своей воле, отец. Хотя, какая теперь разница». Слава богам, что их с Шальей присутствие на обряде благословения ложа не потребовалось ― только женской части семьи. ― Весёлые у вас церемонии, ― покачал головой Барток, когда они вернулись в свои покои. Шалья посмотрел на него испытующе: ― Это не развлечение, ― сказал он. ― Но... ты и сам знаешь? ― Да, ― кивнул Барток. ― Волнующе и непривычно. Он придвинулся к любовнику, обнял его. ― Грешен, ― прошептал на ухо. ― Слушал гимн о красе невесты и думал только о тебе. ― Разве это грех? ― улыбнулся Шалья. ― Тогда и я грешен не меньше тебя. ― Это мы грешили в мыслях, а как же на деле? И Барток подхватил князя на руки. ― Боги, что ты делаешь? ― Да мы не очень сильно ― так, слегка. Но остановился на миг, посмотрел тревожно на любовника: ― Мы же ничего не нарушим, правда? ― Ничего. Главное, потом на пиру не заснуть. И они согрешили ― совсем немного, но с превеликим удовольствием. ― Не скажу, что я сравнил бы твой вкус со сладостями, ― Барток, довольный, вытянулся на постели, уложив Шалью на себя, ― но для меня он самый чудесный. ― А для меня ― твой, ― Шалья коснулся его губ. ― Отдохни, пир будет продолжаться всю ночь. Даже после того, как новобрачных проводят в спальню. ― Всю ночь? И что можно делать на пиру всю ночь? ― полюбопытствовал Барток, прикрывая веки. ― Неужели только есть? Тогда пост просто необходим. ― Не только есть, ― Шалья пожал плечами. ― Разговаривать. Смотреть на танцовщиц, факиров, слушать музыкантов и певцов. На второй и третий день, когда остаются только избранные, конечно, всё будет не так пышно и больше по-домашнему. ― А в первый день, ― усмехнулся Барток, ― раз соберётся вся знать, наверное, и о других свадьбах и союзах тоже будет переговорено немало? Шалья кивнул, улыбаясь. Был уверен, что прибывшие воспользуются случаем ― обсудить и свои дела, искренне радуясь за властителя. ― И женихи твоих младших сестёр тоже будут? ― Будут, только посадят женихов с невестами в отдалении друг от друга ― юноши ещё слишком молоды. Хватит им и того, чтобы полюбоваться на будущих жён. ― Уверен, они не обойдутся только взглядами, ― шепнул Барток, пощекотал ласково Шалью между лопаток. ― Ничего преступного, ничего опасного ― улыбки, жесты, может, самый храбрый цветок от своей гирлянды оторвёт... ― Ай! ― рассмеялся князь. ― Ты спать собираешься, ненасытный мой? ― Только если ты заснёшь, ― Барток прижал его к себе. ― Заснёшь? Шалья сполз с него и устроился рядом, положив голову ему на плечо. ― Вот как раз собираюсь. ―2― Они вошли в огромный, богато украшенный зал вместе с членами княжеской семьи. Ни жениха, ни невесты ещё не было. Повелителя ожидали только особо почётные гости, прибывшие раньше прочих. Барток понял: это те, что останутся пировать и на два следующих дня. После того, как знать приветствовала князя, все расселись по своим местам ― по левую сторону от помоста, где жрецы должны были проводить брачную церемонию. Сначала за низенькие столы уселись на подушки князь с княгиней, ― место подле них предназначалось для матери жениха, потом Шалья, усадив рядом с собой Бартока, за ними ― младшие княжны. Махима тоже занимала место рядом с семьёй, а по другую сторону от неё сидел мрачного вида старик с пышными усами и в тюрбане. Лицо его было изрезано морщинами и напоминало ствол дерева. Это и был господин Акшай, её дед, начальник дворцовой стражи. В том же ряду по всей длине зала разместились почётные гости, а ряд напротив оставался пустым. Тут на балконе, опиравшемся на ряд колонн, заиграли музыканты, в центр зала выбежали танцовщицы, похожие на райских птиц. Под пение и музыку, под плавные движения гибких тел в зал стали входить остальные гости. Распорядители пира встречали их, провожали сначала пред очи повелителя, а потом сажали на отведённые места. Гости чинно устраивались на мягких подушках, вполголоса здоровались с теми, с кем выпало сидеть рядом, украдкой, соблюдая приличия и этикет, оглядывали зал ― кто ещё приглашён праздновать с правителем и его семьёй, кто приближён, кто в опале... Барток чувствовал на себе любопытные взгляды. Незнакомый мужчина рядом с наследником, чьи предпочтения ни для кого секретом не были, привлекал всеобщее внимание. Пусть никто не решался задавать вопросы, за мыслями едва ли могли уследить. Бартока же не столько волновали эти взгляды, сколько то, что думает по поводу его появления Акшай. Шалья достаточно долго скорбел по его погибшему сыну ― и вдруг такие перемены. Но молоденькие княжны переговаривались между собой, и Махима щебетала, как птичка, за их головами Барток мог разглядеть только высокий тюрбан начальника стражи, но никак не его лицо. Хотя даже если бы старый царедворец сидел рядом с Бартоком и смотрел ему прямо в глаза, сомнительно, что и тогда он бы сумел различить истинные чувства Акшая. Танцы и пение немного скрашивали долгое ожидание, Шалья вполголоса переводил Бартоку язык жестов ― оказывается, красавицы разыгрывали целые истории о богах и героях. Наконец все места за столами оказались занятыми, и началась церемония. Первыми вошли трубачи, огласившие зал пронзительными звуками, за ними ― опахальщики, потом жрецы и слуги, несущие дары для невесты. Вбежала стайка танцовщиц, одетых в синее, закружившаяся в неистовом танце, и на носилках, словно богиню, внесли княжну в лазурном наряде ― лицо её закрывала полупрозрачная вуаль. Носилки опустили на пол перед помостом, жрецы протянули Малике руки, помогли сойти на ковры и усадили в низкое кресло, больше напоминавшее трон. Гости сопровождали действо одобрительными возгласами. Барток смотрел с любопытством ― он работал на иларийцев, но на свадьбах их не был ни разу. Не доводилось. Мать жениха прибыла раньше, чем он сам. Шалья пояснил, что Кумала везли на слоне от самого его дома в сопровождении свиты, а госпожа Шерават приехала в повозке, запряжённой лошадьми. Её с почтением приветствовали гости, младшие княжны лично сопроводили за стол. А потом прозвучал удар гонга, на балконе запели гимн в честь новой пары, и жрецы ввели в зал Кумала. Его торжественно усадили рядом с невестой, музыка смолкла ― и начался обряд. Курились благовония, жрецы нараспев читали молитвы, изредка прерываемые ударами гонга, оплели руки новобрачных расшитыми лентами, на шеи надели цепочки, символизирующие верность в браке. Потом на головы молодым водрузили золотые головные уборы ― как те, в которых изображалась верховная божественная пара. И княжна, и Кумал не говорили ни слова, не произносили никаких клятв ― Шалья шепнул, что им надлежит молчать до того момента, когда их отведут в покои для первой ночи. Жрец снял шёлковые путы с их рук и вдруг воздел руки вверх, выкрикнул что-то, остальные подхватили ― грянула весёлая музыка, и жрецы забили в ладони и заплясали ― и так, выплясывая, кто как может, покинули зал. Вновь вбежали танцоры, жонглёры и акробаты ― пир начался. ― Тяжёлое испытание, ― шепнул Барток, склонившись к Шалье. ― Сидеть рядом, чувствовать тепло друг друга и не вымолвить ни слова, даже не взглянуть... ― Это продлится недолго, ― успокоил его князь, ― им и еду в опочивальню потом принесут ― на пиру они съедят только ритуальную пищу: рис и фрукты в меду. Блюда с упомянутой едой меж тем начинали появляться на столах ― слуги ловко лавировали по залу, огибая акробатов и жонглёров, и ставили угощение перед гостями. И тут Барток заметил в зале какого-то старичка в белых одеждах. Он шёл себе, опираясь на палку, и никто в его сторону даже головы не повернул. ― А кто?.. ― открыл Барток рот, но умолк. Старика явно никто, кроме него, не видел. Тот наконец достиг помоста, где сидели княжна и визирь, поднялся по ступенькам, оставаясь незримым и для молодых: они как раз брали по щепоти риса из чаши. А странный гость встал позади их кресел, и от лица его заструилось сияние. Он молодел на глазах, превращаясь в прекрасного юношу. Слева от него встала прелестная дева, одетая во что-то зыбкое и серебристое, а справа ― мужчина, станом, статью и лицом схожий с богами. То ли заметив, то ли почувствовав взгляд Бартока, странный старик-юноша чуть повернул голову и подмигнул ему с улыбкой, затем снова принял серьёзный вид. «Инара пришёл, ― подумал Барток, ― благословенный союз». Бог любви и его спутники стояли за спинами молодых, пока тем не помогли подняться, не посадили на носилки и не понесли в опочивальню, сопровождая пожеланиями счастья. Барток провожал их глазами, когда почувствовал касание. Обернулся ― Инара склонялся к нему и Шалье, положив ладони им на плечи. Князь, похоже, не чувствовал и не замечал ничего, не отрывая взгляда от сестры и её супруга. «И ваш союз благословен», ― услышал Барток тихий голос в голове. Божество растворилось в воздухе, оставив после себя тонкий, еле уловимый аромат цветов, который не смог заглушить запах благовоний и яств, витавший в зале. Теперь-то Шалья почувствовал и повернулся к любовнику, с рассеянной улыбкой на лице заметил: ― Пахнет, как в весеннем саду... Глаза его затуманились, словно руки Бартока уже коснулись его. Тот с трудом смог сдержаться, чтобы не обнять своего князя, ― но вовремя вспомнил, что такие нежности на людях у иларийцев не в ходу. Только мимолётно коснулся его руки кончиками пальцев и ответил таким же взглядом, полным нежности. Остаток пира оба просидели, словно в тумане. Танцоры сменяли фокусников, акробаты сменяли певцов, слуги разносили угощения, Шалья и Барток что-то ели, почти не чувствуя вкуса. Будто над ними самими жрецы сейчас творят обряд, и надо хранить молчание до первой брачной ночи. А что жрецы, если сам Инара их благословил? ―3― Лени волновался ― после полудня в секретной комнате появилось письмо, что их с Кристианом ждут в восемь вечера. Ближе к назначенному времени приходил Барток, одетый так, что его сначала и не признали, ― словно чуял, что надо помочь с дарами, ― он перенёс сундуки, поручив княжеским слугам. Чего именно боялся волчонок, он и сам объяснить не мог, но чувствовал себя, как в первый свой приезд в монастырь тётушки Фрайды ― незнакомая магия тревожила, а с ней предстояло соприкоснуться. И вот они стояли у рамы, и Лени всё не решался войти. ― Не бойся, ― приободрил его улыбкой Барток, стоя на иларийской стороне. Голос доносился как будто издалека. Волчонок прикусил губу, упрямо вскинул голову и шагнул вперёд. Голова закружилась, он пошатнулся, но устоял. И тут же забеспокоился, а как там Кристиан? Но и он очутился рядом в длинном коридоре, освещённом ажурными коваными жаровнями. Запахи были незнакомые, но приятные. Лени с любопытством уставился на наряд Бартока. Тот предупредил, что в Илакшере жарко, но не приходить же в одних рубашках? И так уж выбрали камзолы без рукавов, и из самой тонкой ткани, какую только нашли. ― Скажу Шалье, он намекнёт отцу, чтобы вас посадили поближе к опахалу, ― покачал Барток головой. А тут и сам молодой князь появился, посмотрел на гостей, тоже головой покачал. Да Лени уж и сам почувствовал, что надел лишнего. Но всё же гордость не позволяла ни признаться, ни снять парадный наряд. ― Чаши со льдом поставить рядом, ― Барток посмотрел вопросительно на Шалью. ― Кто отвечает за пир, за гостей ― сообразит ли, как быть с иноземцами? ― Не сообразит, подскажем, ― отвечал князь. Склонил голову, приветствуя герцога и его супруга. А потом, забыв о церемониях, обнял обоих. ― Идёмте отсюда ― туда, где окна открыты и посвежее. До пира ещё есть немного времени. Дворец казался бесконечным, и устроен был странно. Волчонок мысленно сравнил его с сотами в улье и поёжился, вспомнив о пчёлах. Казалось, что кроме молчаливой стражи, попадавшейся то и дело у дверей, никого тут больше нет. Но вот они подошли к занавесу, скрывавшему что-то за аркой, слуга потянул за витой шнур, ткань приподнялась, и они очутились в покоях Сагары. Всё княжеское семейство, кроме Малики с мужем, сидело на низких мягких диванах и беседовало. Тут же Махима сидела на подушке и забавлялась с кошкой. Картина выглядела домашней и уютной. Барток пропустил герцога и волчонка и вошёл последним, по старой привычке. Впрочем, княжеская семья его уже знала, так что можно было и не лезть вперёд. Старый князь встал навстречу гостям ― решил приветствовать их согласно гутрумским обычаям. Кристиан и волчонок поклонились. ― Для нас большая честь быть приглашёнными на ваше семейное торжество, государь, ― сказал герцог. ― Не меньшая честь принимать таких важных гостей, ― ответил Сагара. Волчонок держал Кристиана за руку ― на всякий случай. Юные сёстры князя стреляли в него взглядами, скромно прикрывая лица краями покрывал. Сагара чуть повернул голову в их сторону, и обе сели чинно, хотя вот-вот готовы были прыснуть. Он представил гостей княгине, которая одарила каждого ласковым словом, но всё равно оба чувствовали себя немного скованно ― смущала и непривычная пышность, и незнание обычаев, ― пока в церемонии не вмешалась Махима. Она внимательно разглядывала гостей поверх мурчащей кошки, потом решительно направилась к Лени и вручила зверька ему. ― Ой… ― тот чуть не уронил кошку от неожиданности, но потом придержал и прижал к себе ласково, почёсывая ей загривок. ― Надо же, она меня не боится. ― А почему она будет тебя бояться? ― спросила девочка. ― Потому что я волк, а волк ― это всё-таки немного собака. ― Шукра не боится собак. Это они её боятся. ― Я не боюсь, ― засмеялся Лени. ― Она тёплая и не царапается. ― Вот и правильно, ― одобрил князь Сагара, ― нечего чиниться и разводить церемонии. И спасибо вам за дары, они чудесны. Но подарки для Малики и Кумала вручат им особо. А скажите мне, герцог… Сагара взял Кристиана под локоть, отвёл в сторону, усадил на диван и завёл разговор о прекрасном седле, которое получил в подарок. Лени же достался женской части княжеской семьи. Барток приглядывал за ним вполглаза ― больше по привычке, чем в самом деле опасаясь за младшего герцога. Девушки, кошка, малышка Махима ― казалось, все что-то щебетали и мурлыкали. ― Не волнуйся, ― шепнул Шалья. ― Лени в надёжных руках. ― Знаю, ― ответил Барток, коснулся пряди его волос, пропустил сквозь пальцы. ― Я просто смотрю. Спустя некоторое время он повёл герцога и волчонка в зал, где уже собирались приглашённые. Распорядитель пира объявил высоких гостей из Гутрума, их отвели на отведённые места ― неподалёку от княжеских. На торжество второго дня созвали только самых близких, поэтому гости не сидели чинно на своих местах, а в ожидании владыки переходили от одного кружка к другому. Виямские гости пока что держались вместе, посматривали по сторонам. Лени был совсем по-детски счастлив ― мог ли когда-то представить себе подобное путешествие на иларийский пир? Кристиан старался сохранять солидный вид почтенного правителя, но сияющий волчонок да и собственные ощущения после пути через магический коридор требовали для этого много усилий. Барток незаметно поцеловал Шалью в щёку, оставил его беседовать со знакомыми вельможами и опустился на подушку рядом с повелителем и его супругом. ― А когда же появятся молодые? ― поинтересовался Кристиан. ― Любопытно взглянуть, ― добавил он шёпотом, ― по кому так убивался визирь. ― Сперва владыка выйдет, ― тихо ответил Барток. ― Потом жрецы освятят зал, чтобы молодые могли показаться, не боясь ревнивых духов. А потом уже... Распорядитель перебил его, возвестив выход князя Сагары. На сей раз тот обошёлся без церемоний ― гости не встали со своих мест, как этого следовало бы ожидать, а жестами пожелания здоровья и долгих лет приветствовали князя. Да и жрецы не слишком длили обряд ― ограничились молитвами, прочтёнными нараспев, да курениями. Вечер принадлежал молодой чете. Кумал и Малика появились в зале и стали обходить гостей, приветствуя каждого. Лени ещё раньше, чем рассмотрел лицо княжны, заметил, что её покрывало удерживает венец с рубинами ― тот самый, что выбрал в качестве подарка Кристиан. Старинная работа эльфов. Он прекрасно подошёл к её наряду ― сегодня молодожёны были оба в красном с золотом. Каждый гость, к которому они подходили, складывал ладони и протягивал им, а молодые принимали их в свои, словно поглаживая. Так они делились с гостями частицей счастья. Лени и Кристиан безошибочно повторили необходимый жест. Молодые чуть задержались рядом с гостями ― Малике хотелось присмотреться к друзьям брата. Кумал пожал обоим руки, отдав дань их обычаям. Волчонок во все глаза смотрел на Малику. Она чем-то напомнила ему сестру Уэллу, только была не прохладна и холодна, как луна, а подобна тёплому весеннему солнцу. Кристиан коснулся его ладони, словно предупреждая, что и в Вияме на чужую невесту не пристало смотреть так долго, коли, разумеется, не собираешься её увезти от жениха ― по согласию или без. Волчонок покраснел и опустил взгляд. Лишь только молодожёны заняли свои места, пир начался ― он удался на славу и совсем не походил на вчерашний, хотя вроде развлечения были такими же, но зато «угощал» князь гостей второго дня «сливками». У Лени даже рот открылся от изумления, когда он смотрел на одного из танцоров ― полуобнажённый, прекрасный, как бог, тот выделывал такие вещи, что дух захватывало, его тело мелькало в безумном ритме, повинуясь россыпи барабанов. Кристиан отметил столь необыкновенное искусство, но отвлёкся, поймав на себе пристальные взгляды двоих мужчин, сидевших поодаль. Убедившись, что привлекли внимание гостя, оба поклонились ― уважительно, но с достоинством. Барток тоже перехватил этот безмолвный разговор, спросил тихонько Шалью, кто такие. ― Троюродный брат матери, ― сказал тот в ответ, ― да его сосед. У обоих огромные имения, чай выращивают и хлопок. Не беспокойся, скорее всего, о торговле поговорить хотят. Год нынче выдался благоприятный, но если не продать то, что собрано, крестьяне будут голодать. Чаем да хлопком сыт не будешь. Барток усмехнулся. ― Тогда им стоит побеседовать с его светлостью Ленардом, ― сказал он. ― Уверен, если есть возможность заключить выгодный договор, он будет заключён. Важные иларийские землевладельцы были удивлены и немного раздосадованы, что дела им предстояло обсуждать с таким юнцом, но не выдали своих чувств. Барток сел поближе к Лени и стал переводить. Прошло совсем немного времени, и иларийцы поменяли своё мнение, но волчонок поначалу испугался, когда оба вдруг возвысили голоса и принялись жестикулировать, хотя Барток переводил их речи как совершенно мирные. ― Ты не тушуйся, ― шепнул он волчонку. ― Здесь так принято: они заинтересовались и теперь торгуются. А ты стой на своём. Лени оживился и решительно вступил в спор. Впрочем, прежде чем заключать договор о поставках, надо было выяснить кое-что. Сперва ― как доставлять купленный товар в Виям? Везти его караванами или на кораблях? Долго и небезопасно ― особенно по земле. Да и хлопок сам по себе для виямских ткачей был новым материалом, ― в Гутруме выращивали лён, и стоило сперва убедиться, что они смогут с ним работать. Услышав про лён, к их кружку подсел ещё один гость, который не прочь был ввезти в Иларию крепкие и прохладные ткани. Лени охотно верил, памятуя о льняных простынях в виямском замке. Кристиан слушал краем уха, как волчонок ведёт переговоры, и думал, что к тому времени, когда всё уладится, уж в следующем году наверняка, торговать эти иларийцы начнут уже с новыми правителями Гутрума, а не просто с одним из герцогств. Сагара поглядывал на переговорщиков и добродушно посмеивался. Чувства чувствами, а дружба сына с герцогом обещала Иларии немалую выгоду. И всё же пир оставался пиром, и Шалья по просьбе отца напомнил родичам, что они пришли не торговать, а праздновать. На второй день свадьбы мужчины пили вино, да и женщинам позволялось немного ― разбавленного. Разумеется, молодожёны ни капли в рот не брали, да они почти и не сидели на месте, переходили от гостя к гостю, говорили приветливые слова и комплименты, угощали традиционными сладостями. Шалья показал Бартоку и виямским друзьям женихов своих младших сестёр ― совсем молодых людей, почти мальчиков. Те сидели напротив невест, отделённые от них пространством зала, и обменивались с ними взглядами, больше шаловливыми, чем страстными. ― Им всё ещё только предстоит, ― шепнул Барток Шалье, ― наверное, изумительное чувство. Он всё думал ― стоит ли говорить любимому о благословении Инары, что получили не только молодые, но и они двое. Малика и Кумал подошли к их кружку, обойдя зал, и присели рядом на подушки. ― Правду говорят, ― улыбнулся Кристиан, ― что свадьба для молодожёнов ― тяжкий труд. ― Завтра в доме моей матери отдохнём, ― ответил Кумал. ― Будет только родня. Как было бы хорошо, если бы и вы почтили нас своим присутствием. Лени грустно улыбнулся и покачал головой. ― Завтра полнолуние. ― Как жаль, ― вздохнула Малика. ― Но вы навестите нас при случае? ― Да, ― горячо и искренне пообещал волчонок. Молодые поблагодарили их за дары, и княжна не удержалась: спросила про венец ― кто сделал такое чудо. ― Пусть боги и Единый, которому вы служите, пошлют вам удачу, ― сказала она, выслушав рассказ герцога про эльфов, ― чтобы старое зло изгладилось, и для всех народов в ваших землях наступил мир и покой. Кристиан поблагодарил её, решив не омрачать день свадьбы молодой княжны напоминанием о том, что за мир и покой сперва придётся повоевать. Доброе вино сделало своё дело, и, когда музыканты заиграли снова, гости стали прихлопывать в ладони, а потом пошли плясать ― и молодые вместе с ними, со смехом утащив за собой Шалью. Даже старый князь с княгиней ― и те решили тряхнуть стариной. Сагара поводил плечами, гоголем ходил вокруг жены, а та плавно покачивала бёдрами. Барток сидел, подогнув ногу, смотрел на Шалью, чувствуя то особенное тепло, которым наполнял его душу любовник. Присоединяться к танцующим он не спешил, но улыбался, не сомневаясь, что их вечер продолжится в спальне и будет не менее жарок, чем у новобрачных. А волчонка от сладкого иларийского вина и курений разморило. Он сначала привалился к плечу Кристиана, потом положил голову ему на колени и уснул. Герцог ласково поглаживал его по волосам, думая, что пора возвращаться домой. Накануне полнолуния волчонку не стоило бы переутомляться. Но как отвлечь семью от праздника? Не уходить же незаметно? Пока Кристиан обсуждал это с Бартоком, на помощь пришла Махима. Полюбопытствовала, чего это гость уснул, сбегала к Шалье, подёргала его за кушак, потом к старому князю. Жалко было отпускать гостей так рано, но что поделать. Пока гости веселились и не смотрели по сторонам, Кристиан попрощался с княжеской семьёй, поднял спящего Лени на руки, и Барток незаметно проводил его к двери в Виям, обещав вернуться через день. ― Не торопись, ― шепнул Кристиан, боясь разбудить прильнувшего к нему юношу. ― Если случится срочное, пришлю тебе письмо. Наслаждайся, ты же на свадьбе. Усмехнулся, увидев невероятное зрелище ― Барток покраснел. ― Нечего тут. Скоро опять поедем в Ахен, так что расстанетесь с князем на какое-то время. А пока ты у меня тут вместо посла. С этими словами герцог шагнул сквозь раму и пропал из вида.