Нитью

Дом просматривает ленту обновлений и едва не роняет телефон из рук, видя его фото. В нём что-то противно ворочается, не давая вздохнуть. Абсурдно хочется закурить. Он копается в карманах куртки — знает, что в каком-то из них точно есть пачка сигарет. Пачка на случай, если нервы сдадут. Она лежала нетронутой очень долго. Как и зажигалка. Он не поддавался соблазну ни во время напряжённого, безумного порой графика съёмок, ни после расставания с Сарой. А сейчас его кроет. Все гайки слетают с болтов, здравый смысл сносит с рельс. Он делает первую затяжку и чувствует горькое удовлетворение по мере того, как отрава проникает в лёгкие. «Нам ничего не стоит убивать себя каждый день, сокращать и так короткий срок», — философски отметил однажды Альберто. Милый, добрый и весёлый Ал, который, несмотря на домыслы фанатов, стал ему самым преданным другом. Тем, кому удавалось возвращать его к жизни снова и снова. Улыбкой и тёплыми словами переключать рубильник с «настроение в ебеня» на «Доминик Шервуд — шут и балагур». После разрыва с Сарой, который — теперь он понимает это — был неизбежным, когда хотелось на стену лезть или проспать лет эдак сто, только бы не слышать, как всем жаль, ведь они были такой красивой парой. Он Розенде слишком многим обязан. Дом усмехается. На этот раз тебе не вытащить меня, Ал. От этого внезапного, идиотского, нелепого и пиздецки сильного помешательства, начавшегося как раз, когда они приступили к съёмкам нового сезона «Охотников», Розенде его не удастся спасти. Он снимает блокировку с уже потухшего гаджета, смотрит на снимок, который моментально отпечатывается на сетчатке. Он смотрит, продолжает эту пытку, упиваясь тем, как что-то внутри него протяжно стонет, сворачивается клубочком, а после дерёт его внутренности безжалостно, методично, на разрыв остатков здравого смысла. Что с ним? Когда это проявилось впервые? Почему сейчас? Когда у них одна совместная сцена за другой, и продыху этому наваждению нет, а Шервуду бы выть, кричать от бессилия. Потому что чувствовать, как каждый раз дерзость в нём угасает, ощущать, как Уилл, сам того не зная, помыкает им, дёргает за ниточки, подчиняет, невыносимо. Он его ломает, по кости раз за разом, и Дому действительно интересно, надолго ли хватит его, или он свихнётся раньше. Ему хочется пальцами вцепиться Уиллу в горло, посмотреть на него открыто. Заставить его обратить на себя внимание, сделать наконец так, чтобы перестал игнорировать как ничего не значащего, пустого, ничтожного. Чтобы взглянул не холодно, отстранённо, а мягко, тепло. Чтобы задержал взгляд невозможных глаз, чтобы улыбнулся, как тогда, когда оба были ещё неизвестными начинающими актёрами. Когда их не разделяла целая стена, которую теперь не пробить. Когда ветер в голове, одна бутылка текилы на двоих и поцелуи с привкусом лайма. Куда делось всё это, Уилл? Он курит третью сигарету подряд, от никотина начинает тошнить, но он с мазохизмом продолжает обновлять страницу. Кэтрин пишет столь милый комментарий, что он со всей дури швыряет телефон на асфальт, тушит сигарету и кричит что есть мочи, и так плевать, если кто-то услышит. Мобильник не ломается, несмотря на заметные трещины на экране, и Дом смеётся. Смеётся, пока не закашливается, хрипя. Почему она? Почему она, Уилл? Каждая их сцена связана с Кэтрин. На неё он смотрит нежно. А ему достаётся жгучая ненависть по кромке радужек, ледяное презрение. В такие мгновения он моментально забывает, что это не Уилл, а Себастьян, потому что взгляд Тюдора пробирает до костей, морозной стружкой проникает в вены, инеем обволакивает его всего. И отчаянно хочется согреться. Холодно. Блядски холодно рядом с ним. Непозволительно приятно. Даже так, на расстоянии, в кадре. За сотни световых лет — ни за что не дотянуться рукой. Ты только не уходи, прошу. Эту сцену они снимают с первого дубля. В своей голове он проматывает каждый взгляд, каждое движение, каждую перемену в выражении лица Уилла столько раз, что мысленно затирает до дыр. Сизую дымку раздумий разгоняет назойливая трель. Он принимает вызов дрожащими пальцами. — Да? — после сигарет горло саднит, и голос будто и не его вовсе. Нужен. Нужен. Как ты мне нужен. — Неужели ты так и не понял? — искренне, безо всякой надменности спрашивает Уилл, впервые за долгое время не терзая его незримыми упрёками. — Я… — слова застревают в глотке, с трудом продираясь наружу. — Приезжай ко мне, — контрольный в голову — и остатки самоуважения наряду с гордостью крошатся в пыль, стираются, осыпаясь пеплом под ноги Уиллу. — Я скоро буду, — он звучит аномально равнодушно.

***

Дом стоит на пороге его съёмной квартиры уже через полчаса. Стучит. Руки всё никак не перестанут дрожать. Уилл открывает практически сразу. Словно…ждал? — Ты что-то… — вопрос забывается за ненадобностью, когда Тюдор притягивает его к себе и целует, вынимая душу. Вырывая с корнями cердце, которое и так принадлежит ему. Что происходит, Уилл? Умоляю, ответь. Только позже. А пока не прекращай меня целовать.