Пони меняются

      Тамблвид устало выронил изо рта окурок и опустил на него переднее копыто, размазывая в пепельно-табачно-бумажную лепешку. Эта была его последняя сигарета. В принципе, у него оставалось-то их всего полпачки, да и большую часть этого у него изъяли счастливые победители вместе с зажигалкой. На самом деле, ее было совсем не жаль – стандартная заводская поделка, ничего интересного, но осадок обиды остался и особенно ясно чувствовался, когда он фокусировал магию на кончике слегка помятого цилиндра, пытаясь его поджечь, иногда по полчаса, а то и больше. Нет, заклинание щита у него выходило намного лучше. Как, впрочем, и стрельба. Интересно, это ли значили два револьвера, скрещенных поверх полицейского значка в форме щита, украшавшие его бока и не стертые даже магической радиацией, превратившей его в монстра?       Секунды тянулись очень медленно. Жаль, что он не умел колдовать старинные заклинания для перемещения сквозь пространство и время, формулы которых, говорят, хранились где-то в темных залах библиотек в Кантерлоте и Понивилле, а то бы он непременно сбежал бы к прошлому себе и уговорил бросить нахрен затею присоединиться к ближайшему походу войск Красноглазого. А может, стоило бы отправиться лет этак на двести назад и уговорить себя быть образцовым полицейским и не брать взяток? Тамблвид вздохнул и вернулся к теме обличения правителя Филлидельфии. Лучше уж мусолить эту тему и дальше, чем думать о своем прошлом до гулификации.       Он вступил в армию Красного Глаза, когда тот решил, что Парадайз и Ростовщица ему больше не нужны, не столько из-за платы, что его самого удивляло, сколько из-за возможности посмеяться в лицо вербовщику, на коллег и дом которого обрушилась та самая Эквестрия, которую он восстанавливал рейдами и угоном мирных пони. К сожалению, он то ли успел к тому времени смотаться, то ли погиб из-за разногласий со своим боссом, не успев увидеть ее падения. И даже горло мерзкому ди-джею по кличке Красная Борода, который насиловал его уши во время того неудачно окончившегося визита в Хуфф, перерезал кто-то другой, причем в прямом эфире.       Под уродливым красно-черным знаменем Тамблвид нашел много наемников, разделяющих его психологию наплевательского отношения ко всему, кроме денег, и совсем мало фанатиков «Новой Эквестрии», поэтому после разорения крупнейшего центра работорговли в Хуффингтоне он решил остаться на этом довольствии, исправно получая крышечки и веря, что Красный Глаз при всех своих стратегических дарованиях не продержится дольше пяти лет, и низвергнется, как и куча других царьков Пустоши. Что ж, эта вера быстро рассеялась после того, как он впервые после падения бомб посетил Филлидельфию и был поражен – не превращением города в рай для гулей и других любящих радиацию мутантов, но тем, что чертов киберпони при помощи рабов сумел заставить пойти несколько старых фабрик. Там же как копытом стерло его насмешки над облаченными в рясы проповедниками веры в Богиню и Единство, когда он увидел трех ебаных живых аликорнов. Красноглазый взялся за дело захвата Пустоши очень серьезно и обзавелся очень крутыми союзниками. После того, что Тамблвид видел в Филли-Ди, у него возникли сильные сомнения в том, действительно ли анархия, овладевшая Эквестрией, будет царить на ней еще двести лет, как он полагал раньше. Опасения, овладевшие им, когда он увидел поднявшиеся в Хуффе новые фракции, ставшие серьезными игроками меньше, чем за тридцать лет, превратились в полноценный ужас перед ускоряющимся колесом истории, и гуль не мог ничего поделать с собственной мерзкой натурой – он должен был быть на стороне победителей.       Когда Красноглазый пожелал разобраться с крепостью рейдеров в бывшей реабилитационной колонии Разбитое Копыто, добывавшей кучу самоцветов и являвшейся важным стратегическим пунктом, он не сбежал, но присоединился к походу, уверенный, что скоро обитатели лагеря станут рабами. К тому же, даже несмотря на договор с главой бандитов, неким Дэдайзом, якобы решившим спасти, по крайней мере, свою задницу, они сделали резкий марш-бросок, чтобы напасть раньше, чем сообщили мульему сыну – на случай, если он пиздит и готовится к обороне. Все должно было кончиться быстро. Черт, как же они просчитались.       Какого-то хрена пустые посты удалось миновать без проблем, но когда они обрушились на зачем-то собравшихся в одном здании рейдеров, то они возникли. Ублюдки дрались, как загнанные в угол кошки (что, в принципе, было верно), но это были еще цветочки. Ягодки пошли, когда откуда-то из коридоров колонии вылез целый ебаный дракон. Здоровый, оранжевый и очень злой, потому что турели, стоявшие при одном из входов в столовую, открыли по нему огонь, в ответ на что он принялся щедро делиться своим внутренним пламенем с ближними, наемниками и рейдерами, без разбора. Гуль едва успел спастись из превратившегося в ад помещения и, перезаряжая револьверы и сбивая беретом огоньки с плаща, усиленно думал, откуда посреди Эквестрии взялся дракон, и как рейдерам удавалось его сдерживать так долго. Как следует поразмышлять над этим предметом ему не удалось, поскольку битва вскоре нашла его снова.       Стреляя, выбрасывая гильзы и заряжая новые патроны, колдуя и рассеивая щит, он в компании еще нескольких пони пробился во двор каменоломни, надеясь встретить там часть основных сил, но, по воле судьбы, пересекся с кое-кем другим.       Они с Владимиром столкнулись практически нос к носу, и на протяжении чудовищно долгого мгновения вглядывались друг в друга. Броня и шкура сталлионградца были покрыты кровью, как своей, так и товарищей Тамблвида. Сам гуль наверняка был черен от копоти. Он увидел, что они оба вырвались вперед, оставив позади союзников. Как во сне, поднял револьверы и направил их в лицо приближающемуся пони, но, глядя в прищуренные золотистые глаза того, кто был ему верным напарником, другом, пока их тропки-дорожки не разошлись, не мог спустить курок. Как оказалось, братские чувства воспылали в нем несвоевременно, ведь Владимир…       Владимир, как и тогда давным-давно, в баре, воспользовался заминкой, и смял гуля, как ниппонского бумажного журавлика, а затем развернулся и лягнул. Тамблвид, впервые ощутивший на своей шкуре силу его задних ног, почувствовал упоительную и идиотскую радость полета, а потом, приземляясь, ударился головой о твердую землю и скользнул в черноту беспамятства.       Очнулся и осознал произошедшее со всей полнотой он только через часа три, когда сражение уже закончилось. Отнюдь не в пользу Красного Глаза, а значит, и не в его. К несчастью, кто-то сообразил, что он не сдох и вместо ямы с трупами, откуда он мог выбраться и спастись, доставил его в нижние жилые помещения, на некоторое время вновь ставшие тюрьмой. На самом деле, он даже догадывался, кто. Наверняка один мулий сын в все-таки такой идиотской шапке. И вот теперь он, Тамблвид Гарден, известный под кличкой Либер Гуль, без каких-либо вещей, кроме нескольких сигарет и даже без единой заколки, при помощи которой, вспомнив старые навыки, он смог бы вскрыть дверь, сидит в пустой комнате без матраса на железной кровати и облупившейся фреской ультра-патриотического содержания. Дерьмецо.       Из коридора донеслось цоканье копыт по полу. Тамблвид устало повернул голову и вперился в дверь, ожидая, когда она со скрипом несмазанных петель раскроется и явит посетителя. Хотя, идти могли вовсе не к нему, или это вообще мог быть решивший пройтись сторож. Ан, нет. Шаги замерли возле его двери, сменившись звоном доставаемого ключа. Если это охранник, надо будет попросить его вернуть хотя бы одну из сигарет…        «О чем ты, блять, думаешь только, идиёт?!» – накинулся гуль на самого себя, осознав, что за два прошедших дня к нему приходили только раз, когда он очнулся и сидел посреди пустой камеры, – «Тебя сейчас могут повести на расстрел, а ты мечтаешь о ебаном куреве!» – не слишком обрадованный подобной перспективе, единорог вскочил, встал напротив двери и опустил голову, готовясь броситься тараном на входящего и, скорее всего, не ожидающего от него такой подлости, пони. При толике везения рог вонзится в горло, если не убив, то, по крайней мере, выведя из строя. А затем остается только схватить оружие и надеяться на Карму, но ведь она достаточно поиздевалась над ним за последнее время? Конечно, если их двое, то ситуация может резко ухудшиться, но…       Дверь открылась. Гуль бросился вперед, но вошедший резко метнулся в сторону, а кто-то снаружи захлопнул дверь, и не успевший затормозить наемник со всей силы врезался в старое дерево. Ублюдочная толстая доска, рассчитанная на буйных «гостей», выдержала, а сам гуль свалился перед ней. Похоже, мульи сыны предугадали его действия, благодаря то ли опыту, то ли банальному здравому смыслу.       – Дурак, – пророкотал до омерзения знакомый голос сбоку. Да, только этого ублюдка и не хватало – Зачем ты это делаешь? Тебе же будет хуже.       – Иди ты нахуй, вот что я тебе скажу, – злобно прохрипел Тамблвид, кое-как поднимаясь и отходя в угол.       – У меня не было выбора, – ага, пришел оправдываться, что ли? – Ты бы меня пристрелил.       – Нет.       – Да. – чуть ли не прорычал Владимир, – Я тебя знаю. Это ты сейчас говоришь «Брат, братан, братишка, напарник». Хочешь спасти свою шкуру. А если б Красноглазый победил, то ты плюнул бы на мой труп и пошел дальше, получать свои сраные крышки.       – Красноглазый…       – Да, блять, скажи, что он тебя вынудил, – прервал его сталлионградец, – что ты не польстился на его мошну, и вообще собирался сбежать при первой возможности! – он приоткрыл копытом седельную сумку, вытащил из нее, схватив зубами, какой-то ком, бросил его на землю и принялся расправлять. Тамблвид поморщился. Это был его пыльник. Со спины плаща глядел немигающий красный глаз с черным вертикальным зрачком – символ, который гуль позволил намалевать, чтобы его отличали свои, и теперь ставший уликой обвинения.       – Посмотри на себя, гуль. – с презрением в голосе произнес Владимир, – Ты связался с работорговцами! С ублюдками, которые захватывают мирных пони и продают, как скот!       – А ты – с рейдерами! – резко парировал единорог, – С садистскими уебками, которые этих пони убивают! Сидишь в их ебаной крепости, откуда они держат в страхе всю округу, и еще тыкаешь мне в нос то, что я продался!       – Не крепость рейдеров, – отрезал сталлионградец, отводя взгляд от гуля и вглядываясь в маленькое зарешеченное окно, откуда был виден унылый пейзаж из забора с колючей проволокой и куска Пустоши, – Больше нет. Теперь торговый город. Литтлпип сказала так.       – Литтлпип? Та единорожка, которая завалила дракона? – сам Тамблвид этого не видел – он соскользнул в беспамятство до того, как голос дракона пронесся над двором каменоломни, оповещая защитников Разбитого Корыта о том, что он, оказывается, был главным боссом и собирался их всех в конце концов сожрать, но ему об этом и о падении с небес трупа с громадной дырой в боку, красочно поведал тот охранник, что приходил его проведать в самом начале.       Владимир кивнул.       – Хрена с два, – презрительно махнул копытом гуль, – Может, она и справилась с гигантской выдыхающей огонь ящерицей, но Дэдайз ее сожрет с потрохами и все тут будет снова по-прежнему, разве что горбатиться вы будете и вправду на него.       – Не-а, – покачал головой сталлионградец, – Дэдайз мертв.       – Чего?       – Его застрелил ваш агент, как раз когда вы атаковали. Теперь нами руководит Гаудина Грозоперая. По ней снайпер промахнулся.       – Ничего не знаю ни про какого снайпера, – отрезал гуль.       – Это значит только то, что тебе не доверяли. Знали, что ты родную мать продашь за крышки.       А он, оказывается, и забыл, насколько может быть горько и больно.       – Не смей так говорить, уебок! – Тамблвид вскочил и, давясь сводящей скулы и скрипящей на зубах злобой, уставился снизу вверх в золотые глаза сталлионградца, – Ты, блять, не знаешь, что я делал для своей матери! – гуль прищурил глаза и, задыхаясь от ненависти, нанес четкий и резкий удар, – Так что заткнись, пока я не придушил тебя этими копытами, ублюдок вонючего раба и вши…       Клинок оскорбления, похоже, попал прямо в цель, потому что Владимир взревел и поднялся на дыбы, готовясь обрушить свои тяжелые копыта на голову докопавшегося до подноготной сути чересчур внимательного единорога. Тот, поняв, что бежать некуда – ведь он сам встал в углу, – съежившись, метнулся между ног здоровенного жеребца и в мгновение ока очутился за его спиной.       – Я не мог в тебя выстрелить, сталлионградский идиёт, – хрипло выдохнул он в сторону разворачивающегося взбешенного пони, – Мы были напарниками два года. Ты при всей своей тупости – мой лучший друг за последние двести лет. Пойми, канистра с водкой.       Владимир ничего не ответил, лишь как-то странно, не то удивленно, не то злобно взглянул на гуля и метнулся за дверь. Послышалось сердитое гарканье и звук поворачивающегося в замке ключа. Тамблвид в изнеможении опустился на пол, поджав ноги, и принялся считать воображаемые крышки.

***

      Из полусонного забытья, в которое он погрузился после две тысячи восемьсот пятой крышки от «Спаркл-Колы», его выдернул донесшийся откуда-то издалека взрыв. Гуль поднял голову и поставил уши торчком, прислушиваясь. Кто-то бежал по коридору. Нападение? Какой-то из немногочисленных пленников вроде него сумел выбраться и добыть гранату? Остановились снова напротив двери его камеры. Сердце гуля забилось быстрее, он вскочил, пытаясь понять, освобождают его или, наоборот, собираются пристрелить, чтобы воспрепятствовать этому? Ключ повернулся. Дверь распахнулась. На пороге стоял Владимир. Тамблвида будто придавило наковальней, он пошатнулся, сумев выдавить из себя лишь жалкое «Что происходит?»       – Нет времени вдаваться в подробности, – рявкнул Владимир, хватая единорога копытом за шею и вытаскивая в коридор, – Одна из твоих сигарет оказалась пропитана нитроглицерином и разнесла постовому лицо. Я бросился на взрыв, но ты вскрыл замок в двери отмычкой, успел забрать из ящика с оружием арестованных свои револьверы и сейчас меня подстрелишь, ясно?!       Опешивший гуль бросил взгляд в ближний конец коридора, где валялось на полу кучей тряпья чье-то тело. Пары секунд хватило ему, чтобы понять, что произошло.       – Ты сунул ему в зубы ебаную шашку динамита, – глухо произнес он. Язык отчаянно отказывался повиноваться.       – Сигары, сигареты, разница невелика. – кое-как пробурчал сталлионградец, хватаясь зубами за кольцо с ключами и перебирая их в поисках подходящего к сундуку с вещами заключенных. Гуль несколько секунд глядел на это, а затем вырвал связку изо рта Владимира телекинезом и принялся за дело сам. Нужный нашелся после четвертой попытки.       – Тебе не кажется, что на открытых замках очень редко остаются следы взлома? – произнес Тамблвид, запихивая в удачно нашедшиеся седельные сумки оба револьвера, которые, похоже, благодаря Владимиру, никто не присвоил, десяток спидлодеров и всегдашний берет с пером жар-феникса, потерять который было бы попросту обидно.       – Мне кажется, им будет не до того, – хмыкнул жеребец, захлопывая крышку сундука, – Теперь возвращай ключи на пояс к этому трупу, и за дело, пока сюда все не сбежались.       Единорог хотел было последовать этому совету, но что-то его остановило, заставив ключи тихонько звякнуть, столкнувшись друг о друга и повиснуть над забрызганной кровью тушей. Несколько мгновений он размышлял, стараясь не замечать прыгающего на периферии напряженного лица сталлионградца, а затем метнулся к ближайшей двери, нащупывая телекинезом маленькую единичку, выбитую на округлой и плоской головке одного из ключей.       – Ты что делаешь? Мозги совсем сгнили? – ласково осведомился Владимир, опуская ему копыто на плечо и резко разворачивая лицом к себе, – Если ты решил встать на тропу благородств и добродетели, сейчас совсем нехороший момент, гуль! У нас времени нет!       – Один я не выберусь – охрана меня пришьет, как пить дать, – огрызнулся Тамблвид, вставляя ключ в замок и поворачивая его, – К тому же, там, среди вещей, лежит плазменный пистолет, а этот решетчатый забор нужно как-нибудь проплавить.       Из-за распахнувшейся внутрь, как и везде в этой гребаной каменоломне, двери выпрыгнул, чуть не сбив их с ног, темно-багровый пони с уродливым, не зарастающим шерстью шрамом на шее, от правого уха до самой ключицы.       – Я уж, блять, думал, никогда не дождусь, – сварливо бросил он, разворачиваясь и оглядываясь, – Где тут эти ублюдки осла и дешевой шлюхи прячут наше барахло? – и, не дожидаясь ответа, кинулся к сундуку, а гуль, преследуемый громко и по-иноземному матерящимся Владимиром (Тамблвид внезапно осознал, что практически все понимает – два года общения давали о себе знать), отправился в прямо противоположную сторону – к следующей двери. Как оказалось, этот коридор был не слишком забит узниками – наверняка большая часть тех из солдат Красного Глаза, которые не погибли на поле боя и не смотались обратно в Филли-Ди, подохла в том, что эти дикари называли лазаретом, не приходя в сознание. Из двадцати камер занято было от силы шесть, не считая той, в которой коротал эти два дня сам Тамблвид.       Карма определенно решила, что он сделал достаточно хороших вещей, и теперь улыбалась ему – тревогу еще никто не забил, иначе бы собравшихся бежать наемников уже задавили бы. А может, объектом ее благоволения был Владимир, а гуль просто прилепился к удаче, как мозговой слизень из зебринских джунглей – к своей жертве. Как бы то ни было, события развивались просто отлично. Ровно до тех пор, пока Владимир не остановил Тамблвида и не произнес с ледяной серьезностью в голосе:       – Тебе не кажется, что ты кое-что забыл, Либер? Ты должен в меня выстрелить, чтобы все сошло за правду.       Гуль вытащил из сумки револьвер, зарядил в него спидлодер, взвел курок и взглянул на сталлионградца. Внезапно он понял, что, возможно, Владимир устроил этот побег, чтобы проверить, правду ли он сказал, что не мог выстрелить в друга. Тамблвид уставился в золотые глаза жеребца поверх ствола пистолета, лихорадочно пытаясь сообразить, что же ему делать. Если он выстрелит, то потеряет доверие того, кого мог назвать своим единственным другом на всей Пустоши, а если не выстрелит, то вся их легенда рассыплется как карточный домик. Да и еще в любой момент могущие нагрянуть рейдеры, которых эта бочка упрямо именует «жителями торгового города»! Ебаные дилеммы! В глазах Владимира внезапно появилась злость. Неужели он понял, что гуль поня…       С криком «Ебаный идиот!» сталлионградец произвел мощный удар передним копытом в живот гуля, заставив того глухо выматериться в ответ на выдохе и выронить из телекинетического поля револьвер. А затем он подхватил упавшее оружие зубами и выстрелил себе в ногу.       Приглушенный зажатым во рту пистолетом вскрик, брызги крови, энергичное ругательство с упоминанием Селестии, Луны и их половых органов, донесшееся из-за спины гуля, и падающее на пол с глухим звуком здоровое тело. Вдохнув благословенного воздуха, Тамблвид бросился к лежащему на полу сталлионградцу. Пуля вошла аккурат под коленную чашечку, доставив кучу проблем тому, кто его будет оперировать. Если будет.       – Сталлионградский дурак! – прошипел единорог, вырывая из ослабшей хватки челюстей Владимира револьвер и тыкая ему в лицо облезлым копытом. Он был не слишком сведущ в медицине, но тут даже его ограниченных знаний было достаточно, – Ты просто… Ты, блять, понимаешь, что если ты в ближайшем будущем не получишь лечебного зелья и медицинской помощи, то все нахуй загноится и ты имеешь реальный шанс остаться без ноги?       – Не беспокойся обо мне, мушиная наживка, – скривил рот, безуспешно пытаясь скрыть боль, страллионградец, – Когда ты боишься, кожа так облегает твои кости, что просто мерзко. А теперь беги наверх со своими братками, живо. Обо мне позаботятся.       – Ты идиёт, – констатировал гуль, устало проводя копытом по лицу, – Клинический. Надо было тебя пристрелить еще тогда, в баре, спас бы тебя от твоей собственной глупости…       – Нагнись, я тебе кое-что скажу на ушко, мудак, – угрюмо буркнул жеребец. Тамблвид, вздохнув, повиновался – это, как-никак, мог быть последний раз в его жизни, когда он видит своего бывшего напарника живым. В мастерство здешних врачей он не слишком верил.       Нет, он ожидал какой-нибудь подлости, но уж точно не того, что Владимир вопьется в его гниющие губы. Гуль изумленно выпучил свои глубоко-морские глаза, слишком огорошенный, чтобы что-то сказать или даже прервать поцелуй. За его спиной кого-то громко стошнило. Еще кто-то – судя по голосу, тот багровый со шрамом, которого они выпустили первым, – ограничился фразой «Ах ты ж ебаные педерасты-фетишисты, заеби меня Луна!».       – Если ты сейчас присоединишься к тому жеребчику, который расстается с местными харчами в углу, то я не обижусь, – проинформировал открывшего в себе неожиданные и весьма… странные сексуальные вкусы сталлионградца гуль, – и на твоем месте я бы выпил двойную дозу антирадина.       – Пошел ты! – проворчал тот. После обмена слюной с единорогом он существенно позеленел под шерстью.       Гуль фыркнул и, бросив последний взгляд на бывшего товарища, присоединился к взбегающим по лестнице наемникам, готовясь наткнуться на патруль рейдеров. Это заняло некоторое время, но они прорвались. Прорвались и исчезли в Пустоши, как будто их и не было никогда.