Хороший конец - не для нас

Шима Сакон плохо вписывается в Западную Коалицию. Нет, он ни с кем не конфликтует, наоборот — даже с Мицунари ухитряется общаться довольно мирно. Он выполняет приказы, он искренне ратует за общее дело, но… Шима Сакон — существо живое и жизнелюбивое, здоровое душой, разумом и телом, ему есть, что терять, и есть, на что рассчитывать, и его вопиющая нормальность действительно раздражает Отани Ёшицугу, как раздражают его все подобные люди, обладающие тем, чего давно лишён он сам. И в особенности его раздражает то, что Сакон, напротив, настроен на контакт, будто видит перед собой такого же нормального человека. «Эй, вы меня сами взяли вторым стратегом, так дайте высказаться!» — так обычно говорит он, когда на военном совете Отани выдвигает тезис, чем-то его не устраивающий, и с ним сложно спорить. Вообще сложно спорить с людьми, настолько искренними в каждом своём порыве. Хотя искренний человек и хороший стратег… Отани не понимает, как Сакон ухитряется совмещать в себе эти два качества, и упорно продолжает искать в нём второе дно, которого, может быть, на самом деле и нет. На последнем перед решающей битвой совете Сакон отмалчивается, но усиленно о чём-то думает — а после, не мудрствуя лукаво, заявляется к Отани на чай и партию в сёги — извечный способ занять время, пока раздумываешь над ответом. Наглость вопиюща настолько, что Отани даже не отказывает. В конце концов, если этому человеку так хочется провести вечер за лицезрением прокажённого… Они располагаются на открытой террасе — Королеве Демонов вздумалось прогуляться при луне, и Отани не хочет оставлять её без присмотра. — Хороша, — говорит Сакон, глядя на Оичи, танцующую в саду среди своих теней. В его голосе нет ничего… претендующего, но Отани едва удаётся подавить вспышку собственнического негодования, которую Сакон, к счастью, не замечает — бинты скрывают мимику ненамного хуже шлема и мэнги. — Ты об этом пришёл говорить со мной? — ядовито интересуется Отани, жестом привлекая внимание Сакона к себе и сёгибану. — Нет, — второй стратег тотчас же делается серьёзным. — Я о грядущей заварушке, — он делает первый ход, кажется, наугад. — Ты уверен, что атака лоб в лоб — хорошая идея? Отани взглядом передвигает одного из пехотинцев. Тратить время на построение обороны он не намерен. — Что заставляет тебя думать иначе? — Численность. Их и наша. — Силы приблизительно равны. — Если считать Кобаякаву и Мори, в которых нельзя быть уверенными. Вычти их — что останется? А если к Востоку всё же примкнут силы Этиго? Нас сметут, как котят. — Неважно. Если Кобаякава струсит, если Мори поступит как всегда… неважно, Шима Сакон. Наша цель — не дать глупцам, идущим за Токугавой, помешать Мицунари достигнуть цели. — То есть — отомстить, неважно, какой ценой? Ёшицугу-сан, извини, конечно, но я думал, ты умнее. Отани поднимает на него ничего не выражающий взгляд: — Навязать себя гостем и оскорблять хозяина? Впрочем, не скажу, что я думал, будто ты воспитаннее. — Ну-ну, не злись, — мягкий тон и примиряющая улыбка. Так похоже на… Да. Так похоже на Токугаву. Отани впивается взглядом в невозмутимо-честные карие глаза напротив, а Сакон спокойно продолжает: — Я не ставил целью тебя оскорбить. Но я не понимаю тебя. Какой будет прок от победы, если на пути к ней все полягут трупами? И в случае чего даже некому будет прикрыть отступление Мицунари. — Этого не потребуется. — Ты так уверен в его непобедимости или в том, что он не переживёт поражения? — Замолчи! — на доске вздрагивают фигуры, в пиалах всплескивается забытый чай. — Не замолчу, — Сакон спокоен, как земля и скалы. — Ёшицугу-сан, я на вашей стороне. И я желаю всем нам победы. Но ещё я желаю всем нам, или хотя бы большинству, выжить, чтобы было, кому строить будущее. — Будущее?.. — Отани срывается на смех, выцветшие глаза смотрят в пустоту, сквозь потолок непереносимо ярко светят звёзды. — Шима Сакон, как ты наивен… будущее предопределено, его нельзя построить… — И что же ты видишь в этом предопределённом будущем? — Боль, страдания и смерть! — И всё? — И ничего больше! — Для всех? — Да! — И для меня? — Да! — И для тебя? — Я не исключение! — И для твоей женщины? — Конечно! — И для Мицунари? Отани замирает, замирает всё, едва не поднятое им в воздух, и в комнате становится очень тихо. Звёзды гаснут, оставляя кромешный мрак — и чёткое понимание одной-единственной константы. — Мицунари… уже достаточно страдал… я не позволю.! — Отани закрывает лицо руками и не видит, как через подоконник перекидываются тени, забрасывая в комнату Королеву Демонов. — Что ты сделал, большой волк?! — испуганно восклицает она, бросаясь между Саконом и Отани, падает на колени рядом с последним, хватает за запястья, пытаясь открыть лицо. — Мотылёк, мотылёк, ты слышишь Ичи? Что случилось? — Всё хорошо, Оичи-химэ, — выдыхает тот, уступая её напору. — Мы немного повздорили, но это не стоит твоего беспокойства. — Ичи не верит… На заднем плане Сакон благоразумно отступает подальше от клокочущих теней. Перебинтованные пальцы неловко касаются щеки женщины. — Разве я когда-нибудь лгал тебе, химэ? — Нет… — Тогда поверь. Я в порядке. Не нужно никого убивать. — Хорошо… Ичи сделает, как ты говоришь… — она разжимает руки и отодвигается, смыкая тени над собой, как полог. Отани медленно выпрямляется и вскидывает голову, встречая взгляд Сакона. — Ты ещё здесь? — Ты же не выслушал, что я хочу сказать насчёт Сэкигахары. Отани думает, что хочет его убить. Прямо сейчас, собственноручно, и со всей жесткостью, на которую способен. Но… — Говори, Шима Сакон. Я слушаю.