Хороший конец - не для нас

Круг по комнате и сразу новый — командующий Западной Армии меряет шагами покои своего советника, терзая оплетку эфеса окатаны. Отани Ёшицугу не приходит в себя третий день, и на фоне этого меркнет даже ярость на Токугаву Иэясу и на самого себя — что не хватило сил убить. «Очнись, только очнись, Судия, остальное я исправлю, ты только очнись…» Круг по комнате, ещё один, ещё — пока окончательно не оставят силы, и ноги не подломятся, заставив упасть на колени у изголовья Отани. Бинты светятся призрачно-белым в лунном свете, и вся фигура советника кажется такой тонкой, такой хрупкой, почти как у Такенаки-сама. Только тот был — фарфоровая статуэтка, уязвимая, но всё-таки реальная, а Отани Ёшицугу — туман, призрак, дым; кажется, тронь — развеется ночным миражом, и больше не вернётся. «Не бросай меня». Мицунари роняет голову на руки и даже не воет уже, а шепчет, бесконечно по кругу, так же, как мечется по комнате все эти дни и ночи. «Не бросай, у меня больше никого не осталось, если не станет ещё и тебя — я тоже перестану быть…» Тишина в ответ. Только кружатся в лунном свете пылинки да вплетается в хриплое дыхание легкий бесцветный дым. «Ёши, я…» Колючие плечи под бронёй вздрагивают и расслабляются. Мицунари закрывает глаза и сворачивается возле Отани угловатым клубком. «Я так устал… можно я тут посплю? Ничего ведь не случится, я почувствую, если что не так… или если ты проснёшься…» Он думает так, а потом не думает ничего — сон наваливается мягкой тяжестью и затягивает надолго и глубоко, и Мицунари не видит уже, как в дымной, терпко-травяной темноте чья-то рука в камуфляжной перчатке закрывает крышечку курильницы. — Ярэ-ярэ… чувствую себя Мацунагой Хисахиде, не к ночи будь помянут…