Лисёнок

Эвен коснулся тонких губ лишь на короткую секунду и отстранился, заглядывая в огромные полные слез глаза. Молодая зелень еще детских глазок была покрыта слезами, словно кристально чистой свежей росой, делающей их еще чище и невинней. В них был наивный, доверчивый испуг, который задел Эвена чуть ли не сильнее, чем та пустота, которую он так стремился забрать себе. Пустоты действительно больше нет, но мужчина опять не оправдал доверие младшего. — Черт! Исак, прости! Все не так, как ты думаешь! Мальчик настороженно сглотнул, и из его глаз потекли слезы, смывающие испуг с его красивого лица, задевая все ссадины и, вероятно, принося боль, которую он заметить сейчас был не способен. На лице снова открывалась пустота, которая ощущалась почти физически. — Я знаю, что только что произошло, — его голос был безжизненным, а взгляд был устремлен в потолок, — только я не понимаю… Мальчик словно говорил сам с собой, ни к кому не обращаясь, никого не замечая. Слезы продолжали течь по тонкой коже, отливающей всеми цветами, благодаря гематомам и ожогам. — Исак… — Эвен, — мальчик посмотрел на собеседника как на незнакомца и снова отвернулся, — я знаю, что это было, но гибридов не целуют. Никогда. — Исак… — Нам говорили, что поцелуями люди выражают привязанность или сексуальное возбуждение, но даже в случае последнего гибридов не целуют, — лис замолчал, но потом, совсем отстраненно, добавил, — их просто берут. — Исак, послушай… — Я не дурак, Эвен. Если тебе хочется секса, ты можешь просто взять, не издеваясь над чувствами. Представляешь, даже у таких животных как гибриды есть чувства. — Мальчик еще с минуту помолчал, а Эвен просто не мог выйти из оцепенения, чтобы что-то сказать, — Только я не понимаю, почему сейчас? Сейчас, когда я особенно уродлив, когда я даже двигаться не могу. Почему, Эвен? Мальчик посмотрел ему прямо в глаза. Отошедший за это время до середины палаты, Эвен снова подошел к кровати, не разрывая зрительного контакта, с таким же пустым взглядом, как у собеседника, упал на колени, боясь коснуться лиса. Он хотел привычно схватить парня за руку, но в последний момент проснулся страх. — Исак, Исак, лисеночек, как ты вообще мог подумать о том, что я хочу поиметь тебя на этой кровати в таком состоянии?! Исак, я… Я не знаю, как объяснить… Я влюбился, Исак. Ты знаешь, что значат эти слова, лисенок? Эвен опять с нежностью заглянул в полюбившиеся глаза и, не найдя там ничего, грустно усмехнулся и отвел взгляд. — В кого? У Исака был хриплый тихий голос. Эвен вздрогнул. — А как ты думаешь? Ты же сам сказал, что через поцелуи люди выражают привязанность. В этот список можно добавить симпатию, любовь, нежность… Так что, лисенок? Поделись мыслями. Мальчик сглотнул. — Я не понимаю, Эвен. Что случилось? Перестань мучить меня, пожалуйста, только не так, не морально. — Ох, лисенок, — Эвен покачал головой и, тяжело выдохнув, признался, — я в тебя влюбился. А после этой аварии я понял это слишком точно. Но это лишь мои чувства, я все понимаю, и я не хотел напугать, тем более обидеть. Прости, я больше не трону тебя. Голос Найшема дрожал, а глаза наполнялись влагой. Договорив, он глубоко вздохнул и быстрым шагом вышел из палаты.

***

В тот вечер Исак долго плакал. Он сам не знал, что его так расстроило, почему он чувствует себя виноватым. Лис чувствовал, что Эвену плохо, более того, из-за него плохо. Мальчик не мог не признать, что рядом с Эвеном ему очень тепло и комфортно, что его голос обволакивает, а прикосновения горячих рук приятны, но это было слишком неожиданно и не правильно. Гибридов никогда не целуют. И не обнимают. А ведь Найшем его почти обнимал. Но лис не придавал этому значения, пока все не зашло слишком далеко. Так не должно быть. Это неправильно. Эвен ошибается, он не влюблен, нисколько, это точно. Человек не может любить гибрида. Никто не может любить гибрида. За этими мыслями мальчик не заметил, как провалился в тяжелый, настороженный сон.

***

Проснувшись, лис увидел несколько пакетиков с фруктами. Там были мандаринки, виноград и, кажется, черешня; и был квадратный термоконтейнер, который Исак с любопытством взял той рукой, что была здоровее. К крышке была прилеплена записка: Когда решишь покушать, позови медсестру (на ручке кровати кнопка, самая большая), она тебя покормит. Ты пока не сможешь есть сам, вторая рука будет восстанавливаться долго. Внутри омлет, ты же любишь его, так что, я надеюсь, ты покушаешь. У Исака снова потекли слезы. Он обидел Эвена, а мужчина продолжает заботиться о нем. Разве может такой человек обидеть, соврать, чтобы потом сделать больнее? Наверное, нет. Да и в своем положении Эвен вообще может делать с лисом все что угодно, но пока ничего плохого он ему не сделал, наоборот заботится, старается, время на него тратит. Все это до сих пор кажется Исаку слишком сюрреалистичным, что бы быть правдой, и мальчик просто боится проснуться в своей клетке, на циновке. И, наверное, дело больше даже не в проклятой циновочке, а в Эвене. Найшем слишком хороший, слишком родной уже, чтобы терять его. Он переживает о мужчине с тяжелым психическим заболеванием, но ведь если Исак проснется, значит нет Эвена и нет болезни? Но почему он все равно так боится проснуться? Лис не хотел звать медсестру, но омлет он правда хотел. Эвен ведь старался, время тратил, готовил этот омлет, который действительно очень нравится Исаку, разве может лис проигнорировать омлет. Лис попытался пошевелить второй рукой, но было очень больно, так что Исак оставил эту затею. Интересно, кто принес еду и фрукты? Неужели сам Эвен, заходил в палату, а Исак в это время дрых? Вряд ли, но все-таки. Исак наконец до конца осознал, что сделал Эвену больно. Ему стало стыдно, он захотел сейчас же увидеть мужчину и узнать, как он, извинниться, исправиться, но мальчик, не знал, что скажет Эвену, когда он вернется. Поэтому в то же время он хотел не видеть Эвена подольше, чтобы успеть придумать нужные слова. Исак весь день провел в подборе нужных слов и ожидании Эвена. Мальчику даже в голову не приходило, что мужчина может не прийти, он где-то глубоко на подкорке надеялся, что Эвен не оставит его. Приходила медсестра, кормила его омлетом, чистила фрукты, но смотрела с еле скрываемой неприязнью. Исак постоянно говорил, что ему ничего не надо, все в порядке, и он справится, чтобы не мучить девушку. Но она говорила, что мистер Найшем велел скормить все, и продолжала свое занятие. — Эм, извините, как вас зовут? — Алиса. — Красивое имя, я не слышал раньше таких. Так вот, давайте вы оставите все и просто уйдете, я же вижу, что вам неприятен, мне это не ново. Я не хочу мучить вас, Алиса. Идите, Эвен ничего не узнает. Ну, а если вдруг что, валите все на меня. Он поверит. Тем более, я действительно сам вас выгнал. Исак грустно улыбнулся менее поврежденной частью лица. Девушка вздрогнула и немного удивленно посмотрела на пациента. — Я… — Идите, Алиса. Все в порядке. Девушке стало стыдно за свое отношение к гибриду. Она тряхнула прямыми русыми волосами и помотав головой ответила: — Нет, давайте я вам все почищу и мусор выкину, а поедите вы сами. А я пойду займусь документацией, чтобы не оставаться после смены. — Хорошо, — Исак вздохнул, — если вы так хотите. Алиса сложила фрукты на тарелочку и поставила Исаку рядом с относительно здоровой рукой, так что мальчику было удобно. Потом она собрала очистки и, скинув их в целлофановый пакетик, убрала в карман белого халатика. — Спасибо, Исак. Она помахала ручкой и скрылась за дверью. А лис опять погрузился в невеселые мысли, надеясь не увидеть Эвена ближайшее время. Стыд одерживал верх, и Исак боялся увидеть эмоции Найшема. Но Эвен так и не пришел в тот день. Как, впрочем, и в последующие. Единственное, что Исаку давало понять о существовании Эвена, это завтраки по утрам и Алиса, приходящая по его приказу. На четвертый день Исак заволновался и впервые задумался о том, что возможно больше никогда не увидит Эвена. Не увидит его улыбки, вздернутых бровей, ярких глаз и причудливой улыбки. Не услышит его заискивающего голоса, чуть хриплого с низкими нотками. Не прикоснется к горячей коже. Исаку стало очень тоскливо от этих мыслей. Он снова заплакал.