Ревенант

Первая мысль, посетившая Саске, стоило Сакуре показаться на дворцовой площади Токио, была ему необычна. Он подумал, что у нее слишком длинные волосы. Ей будет неудобно, жарко, и наверняка этот конский хвост отяжеляет голову не хуже одной из маминых рубиновых и бриллиантовых заколок. Как она вообще может терпеть такую копну волос вокруг своего лица? Будь Саске девушкой, он бы однозначно носил мальчишескую прическу и не удосуживался бы использовать ни грамма косметики. Впрочем, это ложь. Будь Саске девушкой, выглядел бы примерно как Корнелия. Он моргнул, отводя взгляд от Сакуры, одетой в черные облегающие велосипедки до колен и спортивную сине-белую футболку с логотипом Куантомо. Она стояла рядом с родителями и сотрудниками Куантомо, среди которых он узнал Сейди, директора по маркетингу, и ее ассистента Джона. Все они были одеты в фирменные футболки компании. — Мне это не нравится как-то, — проворчал Наруто, стоявший рядом с Саске. Они только что закончили разминку, обязательную перед грядущим марафоном. Саске с удовольствием избавил бы Сакуру от участи бежать пятнадцать километров под летним солнцем, — повезло, что сегодня не таким жарким, как обычно, — но увы-увы. Эдвард решил, что девушка Учихи Саске должна бежать, что им нужен поцелуй для прессы (последний, как обещал репетиционный консультант), а Итачи согласился. У Саске и Сакуры не было выбора. — Марафон не нравится? — хмыкнул Саске, мельком глянув на друга. Тот сцепил руки на довольно внушительной грудной клетке, обтянутой простой белой футболкой без логотипа известной компании. Наруто, как всегда, бежал сам за себя, и отчего-то Саске этот факт магическим образом радовал и успокаивал. — Мы же каждый год с тобой бегаем. — Да причем тут марафон, он-то как раз классный. Моя любимая часть вашей благотворительной недели, — Наруто махнул рукой, и под утренним солнцем блеснули умные часы, надетые на его запястье. Саске подарил их года три назад, с тех пор модельный ряд обновился раз шесть, технология продвинулась вперед, но придурок Узумаки менять свой прибор не собирался, хотя мог бы себе позволить. Не зря ведь они трудились над сетью кофеен последние три года. — Мне не нравится идея ваших отношений, — он выразительно изобразил кавычки, — с Сакурой. — И ты только теперь решил это сказать? — Саске подавил желание закатить глаза. Слишком много прессы, знакомых. Слишком много глаз, чтобы разбрасываться эмоциями. — Хотя плевать. Эти якобы отношения всего на месяц. — Я молчал раньше, сам знаешь, потому что у Шион были проблемы, и я ей помогал, как нормальный парень, — Наруто снова выразительно глянул на Саске. — Что за намеки, Узумаки? — Просто мне все это не нравится! Мы оба знаем, почему Сакура согласилась. Не из дружеских чувств и даже не для того, чтобы помочь. — Да ты знаток. Всякий раз, когда Наруто спрашивал Саске о чем-то личном и отвечать Учихе не хотелось, он отшучивался, отмахивался, и обычно Узумаки переводил тему. Но сегодня это не сработало. — Не надо быть умным, чтобы все понять, потому чт… Э-э-э! — вскрикнул Узумаки и тут же замолчал под неодобрительное шиканье Саске. — Это что, Корнелия?! — Она самая. — Какого?.. Что она здесь делает? — Почему ты удивляешься? Ее отец довольно известный филантроп. Корнелия участвует в благотворительности от его имени. К тому же, у моей семьи кое-какие дела с отцом Нел. Саске поймал взгляд девушки, одетой в желтую футболку с эмблемой благотворительного фонда ее отца и такие же желтые короткие шорты, и кивнул ей. Нел, с длинной косой на спине, как всегда без косметики и как всегда симпатичная, растянула губы в слабой улыбке и отвернулась к Киншики Ооцуцуки, с которым и прибыла на марафон. — Ну, я даже не знаю, она типа твоя бывшая!.. Я не общаюсь со своими бывшими, хотя ты сам по себе странный, конечно, от тебя всякое можно ожидать, — Наруто закивал, соглашаясь сам с собой. — Не вижу ребят. Неужели никто не придет? — Гаара не соизволил ответить на сообщение, — и Саске это ни на секунду не удивило; Гаара в трезвом состоянии вообще превращался в асоциального мудака и предпочитал отсиживаться в глухом панцире своей квартиры, играя в покер и шахматы сам с собой. — У Канкуро встреча с частным детективом, а Тем на свидании. — С частным детективом?! Господи, зачем ему детектив? И как Темари может быть на свидании, если я вижу, как к нам идет Шикамару?! — Наруто растерянно махнул в сторону приближающегося Нары, и Саске слегка нахмурился. — Не знаю, с кем Темари. Мне без разницы. А Канкуро ищет барыгу Гаары, чтобы… Саске не договорил. Шикамару вошел в зону слышимости, а Учиха не был уверен, как много он знает и как много ему вообще следует знать. — Йоу, — поздоровался Нара. — Шикамару, я не верю, что ты здесь, — Наруто подозрительно прищурился. — Ты хоть три километра-то пробежать сможешь? — Сдался мне ваш марафон. Я ищу Тем, потому что ее ищет тетя Карура, потому что… Ай, да неважно. Вы не видели мою невесту? — Шикамару внимательно посмотрел на Саске. Саске просто пожал плечами. — Невесту? — выпав в осадок, переспросил Наруто. — Ага. Ты что, не в курсе последних новостей? — Да я как-то не слежу за вашей личной жизнью… Но Шикамару! Ты серьезно?! Серьезно хочешь жениться в девятнадцать?! — Наруто вскрикнул, выпучил глаза и посмотрел на знакомого, как на полоумного. — Не хочу, но женюсь, — бросил Шикамару и снова взглянул на Саске. — Ну ладно, раз Тем здесь нет, съезжу в ее любимую кофейню. Казалось ему, или Нара что-то не договаривал? А еще вероятность того, что девушка на свидание и впрямь отправилась в свою любимую кофейню, довольно высока. Саске подавил вздох, глядя в гибкую, чуть сгорбленную спину Шикамару, и отвернулся. Он не собирался сдавать Тем, равно как и покрывать ее. — Иногда я совсем не понимаю твоих друзей, Саске. — Я бы этому радовался, Наруто. Саске знал, что она на него смотрит. Он каким-то шестым чувством безошибочно отгадывал ее взгляд, неспрятанный под длинными, светло-темными ресницами. Саске обернулся и посмотрел на Сакуру в ответ. Она не растерялась и махнула ему рукой, улыбнулась — не дурацкой слабой улыбкой, как у Нел, а широкой, чуть ли не блаженной, будто она стала свидетельницей прихода Иисуса. Щелкнула вспышка. Их сфотографировали. — Да Сакура такая же актриса, как ты, — пробормотал Наруто, наблюдая, как девушка приближалась к ним легкой и плавной, как у призрака, походкой. За плечами покачивались длиннющие волосы, собранные в тугой хвост. Саске подумал, что было бы удобно наматывать ее волосы на кулак, и скривился от собственных же мыслей. Их последние две встречи, — поцелуй на бал-маскараде и совместно выкуренная травка у Тем, — влияли на него не самым благоприятным образом. Вообще, крайне нежелательным образом. — Готовы к марафону? — сверкнув белыми, немелкими зубами, спросила Сакура и потянулась за поцелуем к Саске так естественно, словно делала это каждый день. Со своей ролью она справлялась на десять баллов из пяти. — Всегда готовы, — Наруто удивленно моргнул, когда Саске склонился к Сакуре, не замешкавшись ни на секунду, и чмокнул ее в губы, приобнимая за талию. Щелк, слабая вспышка, чей-то умиленный комментарий. — А ты, Сакура? Саске сказал мне, что ты не бегаешь. — Угу, единственное, к чему я реально готова, это к своим мучениям, — она вздохнула, и Саске каждой частичкой кожи ощутил ее напряженное дыхание и вздымающуюся грудную клетку. — Пятнадцать километров это не так много, как кажется, — сказал Саске, медленно опуская руку. Ее талия была хрупкой даже под безразмерной футболкой. — Ты справишься. — Ну надеюсь. Будет неловко, если я прибегу самой последней и все поймут, что девушка Учихи Саске далека от спорта, как человечество от колонизации Марса. — Эй, я верю в Маска! — откликнулся Наруто, улыбаясь Сакуре, как сестрёнке, и Саске невольно приподнял бровь. Наруто, кажется, стал к девушке еще благосклоннее, хотя, казалось бы, куда уж дальше. — Так что, уверен, все не так плохо. — Ладно, буду откровенна, Наруто. Я в колонизацию Марса верю больше, чем в свою способность пробежать пятнадцать километров и не откинуться по пути. Наруто рассмеялся, Саске не сдержал ухмылки, и Сакура, довольная их реакцией на шутку, улыбнулась и слегка покраснела. — Мы начало маршрута пробежим с тобой, Сакура, но дальше помогать не сможем, — с извиняющейся улыбкой сказал Наруто, а Саске подумал, что Сакура вряд ли вообще ждет чьей-то помощи. — Мы с этим идиота куском всегда прибегаем в первой тройке, Саске же типа крутой и все такое, а я тот самый друг, который говорит ему, что нихрена он не крутой и что я вообще-то круче!.. Так что я бы с удовольствием остался с тобой, но надо помогать Саске поддерживать его репутацию, — Наруто, закончив тираду, очаровательно улыбнулся, закинул руки за голову, и Саске краем глаза взглянул на Сакуру. Она была одной из немногих его друзей, при которых Наруто шутил так непосредственно и открыто. Говорил, что думал, не таясь. Как Саске и ожидал, Сакура изумленно приподняла аккуратно оформленные брови (боже, блядь, отрешенно подумал он, надо меньше слушать трёп Тем о женских процедурах) и мило прыснула, улыбаясь и прикрывая рот ладонью. Она всегда так делала, когда улыбалась очень широко и при этом пыталась сдержать смех. — Идиотка кусок? — переспросила она. — Ты что, про?.. — она не договорила и устремила взгляд на Саске, стреляя выразительными зелеными глазами. — О, ты не знала? — воодушевился Наруто. Явно нашел себе заинтересованного слушателя. — Эту кличку я ему еще в детстве дал, когда мы играли в одну компьютерную игру и Саске просто офигеть как тупил! Ты знаешь, мне вечно приходилось его тащить и, по сути, играть за обоих, да-да. Сакура в ответ рассмеялась и скептично, даже насмешливо посмотрела на Наруто, всем своим видом давая понять, что ни капли не верит ему. Умная девочка. — Ты что, не веришь мне? — Узумаки попытался наигранно возмутиться, но пребывал в слишком приподнятом настроении, чтобы ему это удалось. Саске в очередной раз задался вопросом, мучившим его полжизни: как вообще его друг умудрялся быть таким, мать его, жизнерадостным почти сто процентов своего времени? — Верю, что ты и правда мог дать такое прозвище в детстве, — закусив губу, растягивающуюся в улыбку, ответила Сакура. — Тц, — Наруто цокнул и обвинительно тыкнул указательным пальцем в грудь Саске. Черт, он не рассчитывал силы, было даже больно, но Саске скорее бы откусил себе руку, чем позволил Узумаки осознать, что тот физически чуть превосходит его. — Саске, что ты наплел Сакуре, что она теперь не верит, что ты можешь в чем-то быть не очень, а? — Она не верит, потому что я ни в чем не бываю не очень, в отличие от тебя, — огрызнулся Саске по привычке. Наруто вообще был единственным человеком, которому регулярно удавалось втянуть его в дурацкие, бессмысленные споры. — Да конечно, а ты забыл, как перебрал в Сеуле и… — Наруто, захлопнись. Иначе расскажу Сакуре, какая у тебя кличка, и за что ты ее получил, — Саске зыркнул на друга, и тот молчаливо изобразил, как закрывает рот на замок и выкидывает ключ. — О-о-о, — с забавным предвкушением протянула Сакура, переводя любопытный, как у детеныша ласточки, взгляд с одного парня на другого. — Я хочу знать, хочу знать! — Кличку Наруто? — хмыкнул Саске. Одновременно с ним заговорил и Наруто: — Как Саске тошнило? — И то, и другое, — Сакура сложила ладошки в молитвенном жесте и состроила умилительно-просительную мордочку, хорошо знакомую Саске еще с ее детства. Она раньше часто упрашивала о какой-нибудь очередной фигне, вроде поиграть в снежки, именно с таким лицом. Удивительное время было. Простое. Тогда проблемы с Сакурой были совсем другого характера, и ему от понимания этого захотелось прикрыть глаза рукой и отмотать пленку назад. — Наруто! Ты же понимаешь, твоя история на вес золота! Пожалуйста?.. — Понимаю, Сакура, но не могу я, не могу, — Узумаки утешительно взял Сакуру за запястья и сжал, словно пытался поддержать в момент горя. Сакура выпятила нижнюю губу и сделала шажок к Наруто, видимо, все еще надеялась уговорить его рассказать историю. Саске расслабленно наблюдал за ними, держа руки в карманах белых спортивных шорт, и сам не понял, в какой момент в мозгу вспыхнула красная вспышка. Всего мгновение, и он тот же обуздал странную реакцию, которую не мог даже определить: какое-то странное сплетение из секундного гнева, здравого смысла и чрезмерной осторожности. Гнев велел немедленно убрать загребущие руки Узумаки с тонких запястий Сакуры, потому что запястья эти внезапно показались ему слишком интимным местом, чтобы вот так хватать ее там, просто так. Здравый смысл говорил, что он бредит, что гнев неадекватен. Осторожность мимолетно шепнула, что опасность нужно истреблять на корню. Уничтожить каждого потенциального соперника. Саске прикрыл глаза и тряхнул головой, заталкивая лишние эмоции куда подальше. Итачи говорил, что у него проблемы с двумя дамами: злостью и манией контроля; сейчас, очевидно, проявилась вторая. Открыв глаза, он увидел, что Наруто отпустил Сакуру и улыбался, говоря что-то нелепое: — Я бы рассказал тебе, Сакура, правда, но потом полиция найдет мой труп в квартире Саске, а его посадят за жестокое убийство… Он же очень чувствительный к своим ошибкам, а я как обычно о нем, идиотка куске, забочусь… — а сам Узумаки бросил ясный, смешливо-вопросительный взгляд на Саске. Все заметил, чертов Узумаки. Как всегда внимательный там, где Саске это нужно меньше всего. — Успокойтесь. Оба, — сухо велел он и кивком головы указал на ведущего, вышедшего на линию старта с микрофоном в руке. — Начинаем через пять минут. — Наконец-то, я уже устал ждать, — Наруто подпрыгнул на месте и оглянулся. — Немало народу в этом году. Сколько?.. — Почти двести человек. Действительно много, учитывая возрастное ограничение. — За сколько вы планируете пробежать дистанцию? — спросила Сакура, нервно озираясь по сторонам. Легкость, с которой она общалась с Наруто, испарилась, стоило Саске напомнить о марафоне. — Час, — ответил Наруто, потому что Саске замолчал, сощурив глаза и глядя Сакуре за спину. — Ну или пятьдесят минут, тоже реально, но учитывая начало… — Наруто пожал плечом, неосознанно давая Сакуре понять, что она задержит их на самом старте. — В общем, часа точно достаточно будет, чтобы прийти в первой тройке. Не зря же мы тренируемся с дядей Ирукой. — Ох, Наруто, тогда не надо мне помогать, я сама справлюсь… Сакура понятия не имеет, кто такой Ирука, хотелось автоматически сказать Саске, но он не обмолвился и словом, а Сакура не успела закончить предложение. К ней сзади приблизились Шотери и Кен. Сладкая парочка, от которой Саске тошнило. Он и без того видел их обоих чаще, чем ему бы хотелось. А еще не забывал о планах Шотери на Сакуру, которые, естественно, давно устарели, но все же. Саске вообще ничего важного не забывал. — Всем привет, — почти жизнерадостно поздоровался Шотери. Сакура обернулась и одарила своего бывшего удивленной улыбкой, здороваясь и спрашивая какие-то неважные дежурные вещи. Зачем она вообще ему улыбается? Наруто махнул рукой, Саске же по обыкновению промолчал. — Саске, — Кен кивнул в знак приветствия, подойдя к нему чуть ближе, чем Саске позволял левым людям. Выпроваживать парня из своего личного пространства (с куда более широким диапазоном, чем у большинства людей) он тем не менее не стал. Выглядел Кен откровенно неважно, — посеревшая кожа лица, прыщики на подбородке, синие мешки под глазами, — но это неудивительно, учитывая ту поеботину, что творилась в его семье. — Херово выглядишь, — хмыкнул Саске, не сдержавшись. Кен ему не нравился, но на фоне Шотери, слишком скользкого, слишком нахального, казался вполне терпимым. — Да, у меня не лучшие деньки, — мрачно усмехнулся Кен, и Саске вспомнился избалованный кретин на Бэнтли, которого они с Наруто встретили на дороге этой весной. Всего полгода, даже меньше, а тот Кен-богатенький-красавчик успел умереть и на смену ему пришел уставший, осунувшийся парень, на плечи которой внезапно обрушилась удушливая, тяжелая правда о собственном отце. В отличие от Кена и большинства ему подобных, Саске с детства рос с пониманием того, кто его родители, кто его отец. Даже узнай он сейчас что-то разочаровывающее, наподобие того, что Кен разузнал о своем отце, Саске по крайней мере не был бы ошеломлен. У него не ушла бы земля из-под ног. Он перевел задумчивый взгляд в сторону Сакуры, болтавшей о чем-то с Наруто и Шотери. Вот у кого, наверное, обрушился бы весь мир, узнай она правду о… — До старта одна минута! Надеюсь, никто не халтурил во время разминки! — проголосил ведущий, и на установленных электронных часах высветился таймер с вытянутыми ярко-синими цифрами. — Всем подойти к финишной прямой! На картах указаны точки с водой и едой, а также три медпункта. Пожалуйста, если кому-то станет плохо, немедленно отправляйтесь к ближайшему медпункту! Не забываем, что марафон благотворительный! Ваше участие — уже большая победа! Каждый из вас внес свой вклад в будущее… Саске не слушал. Он верил в благотворительность, но только в практическую ее часть: сниженное налоговое бремя, поддержание репутации и бренда компании, создание и укрепление связей. Много чего, но — сделать мир лучше? Серьёзно? Он остановился посреди толпы, пропуская перед собой взволнованную Сакуру. Шотери, следовавший за ней по пятам, как долбанная тень, попытался протиснуться следом за девушкой, но путь ему преградила внушительная фигура Наруто, который даже не удосужился скрыть свои намерения. Узумаки и Сарутоби смерили друг друга взглядами, а Саске тем временем склонился к уху Сакуры, подойдя к ней со спины и следя за тем, чтобы не соприкасаться с ней кожей в чувствительных местах. Все еще ясно помнил, как жуткое, чуть ли не болезненное желание окатило его несколько дней назад на вечеринке у Темари, когда Сакура, красивая, мокрая, в открытом купальнике, смотрела на него мутными глазами, в которых горел раздражающий его вызов. И да, хорошо, что ей хватало дерзости вести себя с ним так, что он злился. Злость помогала отвлечься от других… мыслей. — Ты не должна никому ничего доказывать, — сказал он. — Беги так, чтобы было комфортно. Она приподняла голову и обернулась к нему через плечо. Его окатил запах ее шампуня, шею защекотали волосы. — О, не волнуйся за меня. Шотери обещал помочь, — сказала она, пряча глаза. Несвойственно безразличные глаза. Она что, пытается заставить его ревновать?.. Да нет, Саске тут же отбросил эту мысль, Сакура бы не стала. И все же не лишним будет кое-что напомнить. Саске положил ладони на ее локти и слегка надавил, заставляя ее сделать шаг назад, соприкоснуться футболками. И говорил он все так же ей на ушко, не ощущая ее кожи, но совсем немного другим голосом. — Помнится, ты хотела опробовать на мне свои навыки соблазнения?.. Думаю, тебе будет неловко это делать, параллельно поощряя внимание своего бывшего. — (Глаза девушки расширились, как разошедшееся от дождя болото, затянутое вязкой тиной). — И не забывай, чья ты девушка. Просвистел свисток. Саске тронулся с места вслед за Сакурой, краем глаза наблюдая, как за ним последовал Наруто, как в метрах десяти от них Корнелия закатила глаза и побежала вместе с Киншики, одетым в футболку корпорации Ооцуцуки; как Шотери похлопал по плечу мрачного Кена.

***

Сакура не выдержала и, преодолев метров десять от финишной прямой, плюхнулась коленями прямо на асфальт. От жжения и боли в коленях стало даже приятно, будто физическая боль могла задушить злость. По ее шее и лбу блестящим градом стекал пот. Белая футболка потемнела на груди, спине и в подмышках. Растрепавшиеся волосы намокли и липли к бровям, некогда высокий хвост сполз куда-то к мокрому, влажному затылку. — Сакура, ты как? — от его участливого голоса её тошнило. Еще больше тошнило от своего безразличия, глухого раздражения к парню, который просто беспокоился о ней. — Ты умничка, ты справилась за… — Плевать, — на выдохе выплюнула она, прикрывая глаза. Господи, поскорее бы исчезли противные черные мушки под веками. Она перевернулась с горем пополам и уселась на задницу. От пота даже спортивные трусы, кажется, промокли. Сакура трясущимися губами присосалась к горлышку бутылки и за раз попыталась влить в себя поллитра теплой, кислой, как кока-кола без газа, воды. — Полегче! Нельзя так много за раз, — Шотери сел рядом. От него пахло свежевыстиранной футболкой и потом. Уйди, уйди, уйди! Я не хочу тебя ни слышать, ни видеть, пожалуйста, думала Сакура, сминая прозрачно-зеленоватый пластик в пальцах и выдавливая в рот последние капли. От воды ее затошнило еще сильнее. — Отличная работа. Сакура зажмурилась и резким движением отдала бутылку растерявшемуся Шотери. Отличная работа, вот как. Она выложилась, как могла, чтобы соответствовать никому не нужному высокому статусу девушки Учихи Саске, и, господи боже, ей давно не было так плохо. Зашкаливающий пульс, барабанной дробью отбивающий виски, стоявшая в горле желчь, жутко болевшие колени, стопы, лодыжки. Сакуру не стошнило только благодаря дьяволу, которому Саске продал свое сочувствие. Отличная работа. Сакуре во второй раз в жизни захотелось ударить парня. — Нас ждет фотограф. Идем, — Саске протянул ей руку, слегка, как будто ему лень, наклоняясь. Его силуэт загородил слепящее обеденное солнце. — Мне очень плохо, — прошептала она, слишком тихо, чтобы кто-нибудь услышал. Кто-то позвал Саске, и он нетерпеливо склонился к Сакуре. Сел на корточки. — Сакура, — она увидела его пальцы, длинные, красивые, бесящие ее пальцы! — Вставай. — Слушай, она воды перепила, ей надо… — встрял Шотери, окончательно доводя Сакуру до белого каления. — Все в порядке! — отрезала она и, схватив Саске за руку, встала. В глазах потемнело, на языке осела горькая кислинка подкатывающей рвоты. — Веди, — велела она Саске спустя секунду, когда зрение так и не прояснилось до конца. Горло обожгло кислотой. Саске снова окликнули, и он повел Сакуру к фотографу. Слишком много обязательств перед семьей и обществом, чтобы заметить, что она вот-вот облюет водой и слюнями его идеальные бело-синие Nike. — Эд хочет, чтобы мы поцеловались после марафона, — обходя галдящих людей, сказал Саске. Голос его звучал отстраненно, словно он едва помнил, кого ведет за руку прямо в лапы фотографа, который Сакуре сейчас казался врагом номер два. После, собственно, самого парня. — Это последний поцелуй, так что можно расслабиться после него. — Я расслаблюсь, когда проблююсь, — угрюмо буркнула Сакура. — Что? Ведущий, блять, как будто микрофон проглотил, ничего не слышно. — Ничего. Забей. Картинка перед глазами наконец восстановилась, но легче от этого не стало. Вокруг все так же говорили люди, среди которых Сакура разглядела Итачи, мать Саске, свою собственную маму, пару сотрудников Куантомо, Наруто, Эда, Ри, уже знакомого ей фотографа… Меня сейчас стошнит, подумала Сакура, когда земля ушла из-под ног, а желудок совершил кульбит где-то в горле. Но нет, она все так же тащилась следом за раздраженным Саске, а горячий асфальт все так же притягивал ее больное тело. -… нахер, Ри, — сквозь гул в ушах донесся обрывок фразы Саске. — За тебя говорит твоя нездоровая любовь к свидетелям и публике. — Решайте ваш вопрос быстрее, — вставила Микото. Ее голос звучал так, будто Сакура слышала его из-под толщи воды. — У тебя еще есть дела, Саске. — Эдвард сказал: нужен поцелуй. Ты ведь его послушал, Саске? — нетерпеливо и очень быстро говорила Ри. — Так вот, я говорю: пройдите к ближе к людям, изобразите бешеное счастье от возможности помогать бедненьким детям и, блин, просто хорошенько поцелуйтесь, как целуются люди на эмоциях, от счастья! Прошу, не усложняй мне работу, тут и так обстановка нерабочая… Ах, да, поцелуй. Как целоваться, когда она от тошноты и боли в голове готова свою селезенку выблевать? — Как ты себе это представляешь? Мы будем выглядеть глупо и неестественно, нам только конченные дауны поверят. — Ох Ками, Саске, не говори так про даунов!.. — Ри, это просто выражение. Твоя идея не подходит, думай и… Сакура точно знала две вещи. Один. Ее сейчас вырвет. Два. После этого она ни за что не будет целовать Саске. — Я уже придумала, установила камеру и говорю тебе… — Я отказался, я недостаточно ясно выражаюсь? — голос у Саске становился все холоднее. Он терял терпение. — Успокойся, милый, — снова Микото. — Может, мы… О, нет! Вместе с тошнотой к зубам Сакуры подкатил ужас. Это единственный шанс. Она сжала пальцы Саске, с силой потянув его на себя. Парень обернулся, открывая рот, чтобы что-то сказать, и Сакура решительно прильнула к нему. Встала на цыпочки, подрагивающими руками обняла влажную от пота шею и впилась в его губы своими. Продержись десять секунд, всего-то десять! — зажмурившись, приказала Сакура мысленно. — Пошла нахер, тошнота. Саске растерялся, и Сакура куснула его за нижнюю губу, подталкивая вперед, глубже в ее рот. В следующую секунду его руки обвили талию, прижимая мокрую футболку к ее вспотевшей коже, и теплый язык столкнулся с ее собственным. Он ей отвечал, но не более того. Его пальцы прикасались к ее телу сквозь футболку, но не более необходимого. Его губы двигались, чтобы гармонично выглядеть в кадре, и не более того. Сакуре было плохо. Она была зла на Саске, на его семью, на саму себя. Поцелуй Саске был слишком наигранный, чтобы заглушить ее эмоции. Сакура нахмурилась, укусила, уже не игриво, его за уголок губ и распахнула глаза. Как она и ожидала, Саске посмотрел на нее в ответ, в узких черных зрачках блеснуло что-то нехорошее. Что, не нравится? — со злорадством подумала она, кончиками ногтей проводя по коже под черными прядями волос. Их фотографировали с самого начала. Какая-то девчонка, — Сакура увидела это краем глаза, — достала телефон и без стеснения принялась записывать их на видео. Саске тоже видел всё. Он сощурил посветлевшие, — а светлели они обычно далеко не от страсти, — глаза и резко углубил поцелуй, куснув ее язык в ответ. Руки опустились под ягодицы и подсадили выше, больше сжав и без того мертвецки-уставшие мышцы. Сакура с трудом обвила ногами его талию, смутно осознавая, как вокруг зашептались люди. — Так вот какая у него девушка… — О боже, постеснялись бы взрослых… — Вы слышали, что она школьница?.. Это вообще легально?.. — Охренеть, меня бы матушка за такой поцелуй прибила!.. — Я завидую этой сучке. — Меня сейчас вырвет, — шепнула Сакура Саске в губы. К счастью, он всегда отличался сообразительностью и способностью быстро действовать. Саске кивнул и, держа ее на руках, побежал к какому-то зданию. Не успел он захлопнуть за ними входную дверь, как Сакура мешком рухнула на пол и ее вырвало. Открыв слезившиеся глаза, она взглянула на жижу перед собой и порадовалась, что не ела сегодня. Кроме воды и полупрозрачной слизи на ледяном бетонном полу ничего больше не было. — Самый романтичный поцелуй в моей жизни, — сказал Саске, спиной прислоняясь к выпирающей колоне и складывая руки на быстро вздымающейся груди. Бег с ношей весом в сорок семь килограмм дал о себе знать. — Так тебе и надо, — вздохнула Сакура, вытирая рот и губы.

***

Она провела массажной щеткой по влажным волосам, сделала глоток невкусного кофе (без молока и сахара) и нахмурилась, когда деревянные зубчики застряли в запутавшихся кончиках. Когда колтун так и не поддался попыткам его расчесать, Сакура злобно дернула рукой, вырывая несколько волосинок. Щетка без препятствий прошла дальше. — Сакура? — в комнату без стука вошла Мебуки и нерешительно замерла у порога. — Как самочувствие? — Нормальное. — Уверена? Ты весь вечер после марафона злая как… — поймав раздраженный взгляд Сакуры, Мебуки замолчала. — Это все из-за видео? — Какого еще видео? — Которое мне… э-э, прислала Сейди, директор по маркетингу Куантомо, если ты ее помнишь… Сакура отвернулась к зеркалу и продолжила расчесывать волосы. Стульчик под ней промок из-за воды, стекшей с тела и головы. — Я в одних трусах и почти голая, мам. Если не возражаешь, я хочу остаться одна, ладно? По крайней мере, пока не оденусь. Хорошо? Мать вздохнула и, проигнорировав просьбу, закрыла за собой дверь. — Я твоя мама, ты не можешь меня стесняться. И ты не знаешь про видео. — Дай угадаю, — Сакура закатила глаза и, вытащив из верхней полки комода первую попавшуюся футболку, натянула на себя. Как же она хотела просто остаться одна, черт побери. — То самое видео, где Саске-кун взял меня на руки и мы целуемся, а потом прячемся в ближайшем административном здании? — Ты хоть понимаешь, как это выглядит? Все уверены, что вы… что вы убежали туда заниматься сексом! — Какая разница? — Сакура потерла глаза, пытаясь успокоиться. — Большая, Сакура. Мне небезразлично, что о тебе думают люди, а еще ты сказала… — Я сказала, мама, что мы забежали в то здание, потому что мне стало плохо, потому что еще пара секунд, и я бы обрыгала Саске-куна, понимаешь? Не понимаю, к чему этот разг… — Никакого секса до восемнадцати, Сакура, — вдруг отрезала Мебуки, сверля дочь напряженным взглядом. Сакура в этот момент как раз взяла в руки телефон, увидев уведомление о пришедшем сообщении, и исподлобья взглянула на мать. — А вот это не тебе решать. — Мы решим это вместе, потому что я твоя мать и имею право… — Нет! Это мое личное дело, неужели ты не понимаешь? Ты здесь никаких прав не имеешь с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать. Голос у Сакуры был жесткий, как остывшее железо, и в любое другое время она бы не позволила себе говорить с матерью таким тоном, такими словами… Но сегодня она была слишком зла и расстроена. — Ты собираешься с ним переспать! — округлив глаза, словно увидев оживший кошмар, выдала Мебуки. — Ничего я не собираюсь делать, мам, клянусь! Но если захочу, — а то, что она действительно хотела, Сакура уточнять не стала, — и соберусь, то обязательно сделаю и тебя не спрошу. — Сакура, тон сбавь! — голос матери превратился в колкий арктический лед. — Ты с матерью разговариваешь, наглая девчонка! Я тебе не подружка и не ровесница! — Вот именно, мама, вот именно, — зашипела Сакура, опуская взгляд и читая сообщение. Саске У., 22:02 Выходи. Очень лаконично, как всегда. Сакура вдохнула и, призывая все имевшееся терпение, постаралась сказать примирительно: — Мам, давай не будем ссориться. Пожалуйста. — Тогда веди себя разумно. — Я разумна, ты же знаешь, — сжав зубы, проговорила Сакура. — Да, всегда, — согласилась Мебуки, и Сакура уже расслабилась, как мать продолжила: — Пока дело не доходит до Учиха, мать его, Саске. — Да хватит уже. И он приехал, кстати, поэтому мне пора. — Зачем? Мебуки ощетинилась, как ёж, и Сакура почувствовала, как остатки терпения летят в тартарары. — Мы договорились днем, что он приедет, когда освободится, — Сакура, больше не глядя на Мебуки, прошла к шкафу и выудила из груды одежды черные шорты. — Они очень короткие, — прокомментировала Мебуки. — С каких пор тебя это волнует? Раньше ты что-то ничего мне не говорила. Мама либо остановится сейчас, либо нас ждет большой скандал, подумала Сакура, надевая поверх футболки короткую летнюю толстовку все того же чёрного цвета. Мебуки молча наблюдала за ней, а затем, неодобрительно цокнув, капитулировала. — Долго не засиживайся. И я знаю, что ты в итоге поступишь, как считаешь нужным, но хотя бы не торопись. Хотя бы подумай, сколько Саске-сан встречал таких, как ты. Каких таких? — хотелось спросить, но Сакура промолчала. Сакура Х., 22:05 Три минуты Она обула потрепанные кроссовки, взяла телефон, открыла дверь, и ее нагнал встревоженный, хрипловатый голос Мебуки. — Презерватив нужен? — Мама! — она возмущенно оглянулась на мать. — Нет. — Слава богам. Сакура положила в карман толстовки ключи, покачала головой и вошла в лифт. Обычно ей нравилось бегом спускаться по лестнице, перескакивая через ступеньку, но только не после убийственного марафона. Она поспешила отогнать воспоминания о том, что было после. Саске, рвота, побег домой с мамой. Как жаль, что она не может воспользоваться устройством для стирания памяти, как в фильме «Люди в черном», и немного поорудовать над мозгом Саске. Подойдя к уличной парковке, Сакура не увидела спортивного автомобиля Саске и слепо сузила глаза, вглядываясь в блеклую темноту меж кругами фонарного света. С каких пор она не узнает его машину? — Сакура. Она, вздрогнув, обернулась на голос, и первая мысль, стоило увидеть Саске в спортивном, облегающем костюме черного цвета, была ей слишком привычна. Просто офигеть какой красивый. А с растрепавшимися волосами, с блестящим шлемом подмышкой и в темных перчатках без пальцев он вообще мог бы быть идеальным воплощением одного из грехов Пандоры. Хватит думать о всякой чуши, приказала Сакура самой себе. — Саске-кун, — и ни слова больше, потому что это она зла, потому что это Саске расстроил ее сегодня. — Ты как-то говорила, что хочешь покататься на моем мотоцикле, — хмыкнул он, механически поправляя волосы. — Так что сегодня тебя ждёт поездка с ветерком. — Мы куда-то едем? — сложила руки на груди. — Уже поздно. — В десять вечера? — О, нет, снова этот насмешливый тон! И время хороших девочек, если ты не знал, закончилось. Ей хотелось спорить с ним в самых неважных мелочах, хотелось заставить его злиться. Ещё тлела мысль, что причиной такому поведению была ее собственная злость, которую Сакура не могла выплеснуть рядом с ним в полной мере. Саске если ее потуги и заметил, то вида не подал. — Отлично, значит, твоя хорошая девочка отправляется спать, а со мной едет плохая Сакура. Надевай. Он передал ей шлем, который зажал в подмышке, и Сакура покрутила его в руках. — Если это был не флирт, Саске-кун, то я, видимо, очень тупая. — Ты не тупая. — Я не знаю, как его надеть, — а ещё ей надо было срочно перевести тему, иначе рисковала попасться под темное очарование Саске и забыть о праведном гневе. Саске молча водрузил шлем на ее голову, костяшками пальцев задевая ее волосы, застегнул ремни и провёл к своему транспорту. Массивная чёрная железная штука не внушала доверия и, показалось Сакуре, очень подходила своему владельцу. — Опять с мокрой головой вышла на улицу. — Опять папочкины замашки. Саске вздохнул, — так, чтобы она услышала и распознала в каком-то дурацком, выпущенном из его рта воздухе раздражение. И, что ее напрягло, Сакура действительно мгновенно поняла, что Учиха недоволен. Так тебе и надо, — снова подумала, пристраиваясь на сидении позади парня. — Это хорошая Сакура всегда тебе рада и в рот заглядывает, а у плохой бывает плохое настроение и она умеет злиться. На тебя. — Так куда мы едем? — спросила она, перекрикивая шум ветра и рев проезжающих машин, когда они остановились на светофоре. Саске на удивление ездил аккуратно и не спешил. — Кофе попить, — красные циферки уверенно ползли вниз и приблизились к нулю, когда он добавил для вежливости: — Ты хочешь? — Можно, да. Дома какой-то отстой. Зеленый свет Саске не дождался и сорвался с места еще на желтом. От адекватной езды осталось лишь воспоминание. Сакура, вцепившись в ребра парня, слезящимися глазами наблюдала за отблесками баров и магазинчиков, мимо которых они пролетали. Улицы размазались, будто кто-то пролил на них банку краски и расплескал их толстой кистью. Они остановились у кофе-бара с уютной террасой минут через семь и, заняв последний свободный столик с тесными высокими стульями, заказали два кофе. Американо без молока и сахара для Саске, капуччино на соевом молоке для Сакуры. — Корнелия тоже пила только соевое или рисовое молоко, — хмыкнул Саске, подперев подбородок ладонью. На его запястье сверкнули часы, довольные простые на вид, и Сакура задумалась об их цене. — Выглядит как дань моде, из разряда питания без глютена или кофе флэт уайт. — Ты меня только что назвал жертвой моды или мне показалось? — фыркнула Сакура, пытаясь устроиться на стульчике поудобнее и выглядеть при этом уверенной молодой женщиной. Только ощущала она себя примерно как злющий подросток в позднем пубертате. И хотелось еще использовать умные слова и, ссылаясь на какие-нибудь важные, но малоизвестные исследования, доказать Саске, что он ошибается и кофе на соевом молоке действительно полезнее и вкуснее. Однако в голове были лишь мысли о том, что он зачем-то вспомнил о своей бывшей. — Тебе показалось, — Саске закатил глаза, всем своим видом давая понять, что он думает о ее поведении. — Я понял, что ты злишься на меня, но я не понимаю, за что. — Да неужели. — Сакура, — он строго поглядел на нее. Я злюсь, потому что ты повел себя сегодня, как эгоистичный придурок! — она ответила мысленно, но в реальности на рот будто блок повесили, и она спросила: — Что Корнелия делала на марафоне? Саске в ответ выгнул бровь, словно спрашивая: что за вопрос вообще? — У наших семей кое-какие общие дела. Сакура смяла в пальцах бумажный треугольник салфетки и кивнула официанту в черно-красной униформе, когда тот принес их заказ. Отпив глоток, облизнула губы и впервые в жизни подумала, какие же разные у них семьи и какие разные дела. Его семья — богатая влиятельная, известная, Саске такой же, еще и красивый впридачу. Его друзья и девушки из таких же семей. Им привычно покупать костюмы за сотни тысяч долларов на один благотворительный вечер, привычно бегать по пятнадцать километров, чтобы собрать деньги неизвестным детям. Они покупают дома в лучших странах и машины из лимитированных коллекций, не глядя на цены. Они все связаны друг с другом, у их семей общие дела, как Саске и выразился. Сакура жила с родителями в обычном жилом комплексе, и если ей и подарят квартиру, то только в ипотеку, и это будет простая однушка, без личного консьержа или огромного паркинга. Ее семья покупала одежду в обычных масс-маркетах или, бывало, заказывала онлайн, а потом в течение двух недель они хранили чеки, чтобы если что вернуть неподходящий заказ. С брендами ее мама если и была знакома, то только с нижним сегментом, типа того же Майкла Корса, и покупала она там что-то только в сезон скидок. Вообще-то они жили нормально и Сакура ни на что не жаловалась, но в сравнении с положением Саске или Корнелии она внезапно почувствовала себя… жалкой, неуместной, неподходящей. — Сакура? — Саске смотрел, прожигая дыры во ее лбу. — Что? — Я спросил, почему ты злишься. Сакура ударила ложкой о стенку кружки и поморщилась. Надкусила принесенную с кофе печеньку, но та оказалась ужасно пряной, и ее снова затошнило. — Выплюнь, — Саске невозмутимо протянул пачку салфеток, разглядев метаморфозы на ее лице. — Это ужасно некрасиво будет. — Плевать. Лучше, чем тошнить потом. Сакура покраснела, аккуратно выплюнула печенье в салфетки, задев языком с крошками шершавый материал, и носком кроссовки поковыряла щель между кривоватыми плитками. — Спасибо, что напомнил о моем конфузе. — Никто ведь о нем не знает. Ну, кроме меня, конечно, — он ухмыльнулся, и Сакура улыбнулась в ответ. Сложно злиться, когда он ведет себя вот так. — Так ты собираешься сказать, что произошло, или мне придется гадать? Я не очень-то люблю такое. — Неужели ты не понял еще? — Ага. Мой ум способен решить самые сложные задачи, но причины женских обид вне его компетенций. Сакура закатила глаза и пригладила передние пряди волос. — Только ты мог ответить так самодовольно, Саске-кун. — Это не самодовольство, это констатация фактов. — Ну-ну, — Сакура нахмурилась. — Я разозлилась, потому что ты повел себя сегодня, как мудак. Опять. — Мудак, значит, — Саске сделал медленный глоток, будто опробовал слово на вкус. — Уточни. — Я пробежала дурацкий марафон и показала результат выше среднего, но ты же знаешь, что я не была подготовлена. Представляешь, каких усилий мне стоило это все? Я думала под конец, что еще чуть-чуть и правда откинусь. — Я рад твоему результату, хоть и такой ценой. Но причем здесь я? — Я сделала это для тебя и твоей семье. — Но мы ни о чем таком тебя не просили, — Саске побарабанил пальцами по белоснежной чашке, откинулся на спинку стула. — Я знаю! Ну и что? Я все равно хотела сделать все максимально хорошо и сделала. А ты вместо заботы или благодарности… — она сглотнула, кончики ушей горели от вернувшейся в двукратном объеме злости. — Я сказала, что мне плохо, но ты полностью проигнорировал мое состояние и повел фоткаться! Блин, мне было вообще не до фоток в тот момент, мне нужна была помощь, и может быть меня не стошнило бы, и люди не говорили бы теперь, что мы убежали заниматься сексом, как кролики, и мама не переживала бы… — она вздохнула, уронила лицо в ладони и отвернулась в сторону вечерней улицы. Поток машин все не иссякал, вокруг гремели ложки, смеялись молодые люди, из колонок лилась дурацкая приставучая американская песня. — Ты понимаешь? Скажи честно. — Нет, — он равнодушно складывает руки на груди. Перчатки без пальцев лежат на столике рядом с остывающим кофе. — Надо было сказать, что тебе плохо. Откуда мне было знать. — Я сказала. — Так говори громче. Я не услышал. — А может, ты и не хотел меня слушать, потому что тебе так надо было сделать те тупые кадры, и плевать, что при этом думаю я, потому что нам так надо угодить твоей семье… Сакура осеклась и тут же поняла, что сказала то, что говорить нельзя. — Прости, Саске-кун. — Неважно, — он отвернулся, но челюсть напряглась и образовала острые прямые углы. — Прости меня. Я совсем не то хотела сказать. — Тебе не за что извиняться. Как и мне. — Я не особо-то с тобой согласна, — она выразительно приподняла брови и положила в рот ложку с пенкой молока. — Какая жалость, — его голос сочится сарказмом, и Сакура стучит зубами о металл ложки. Саске проследил за ней краем глаза. — Слушай, я думал, ты злишься, потому что заболела или может до тебя докопался кто на марафоне. Но злиться из-за того, что я в толпе людей не услышал, что тебе плохо?.. Он не договорил, будто позволяя ей самой додумать верный ответ. Сакура и додумала, но не тот, на который он очевидно рассчитывал. — Да неважно, услышал или нет. Ты мог бы на меня вообще посмотреть и понять, что мне плохо. — Это какой-то глупый спор. — Ты сейчас называешь мои чувства глупыми, Саске-кун, — Сакура чувствует, как в глазах закипают слезы и спешно хватается за рукав толстовки, отпускает его, отпивает кофе и не ощущает вкус. — Сакура, — он окидывает ее безразличным взглядом, и она понимает, что он закрывается с каждой секундой все больше. — Я не хочу, чтобы ты на меня обижалась. Если бы я понял, что тебе нехорошо, никаких фотографий бы не было. Мы с Эдом придумали бы альтернативу, а тебя отправили к врачу. Сакура закусила губу, уговаривая себя успокоиться и ничего больше не говорить. Саске ведь так четко выразил свою позицию, по сути сказал, что ему не все равно, что он бы о ней позаботился. — Я хочу домой, — говорит она и краем глаза видит новые сообщения в чате ее класса. «Сакура-Сакура, а я думал ты так и закончишь школу целочкой» «Ну Учиха миллиардер, еще бы она не давала ему по первой прихоти» «Да забейте, ребята» «Теперь хотя бы понятно, чего она ни с кем не общалась и даже поцеловать себя не давала, да» «Говорят, Саске практикует тройнички. Тебе понравилось, Саку?» — Уверена? — спрашивает Саске и не двигается. — Угу, — она рассеяно отвечает, не сводя взгляда с экрана смартфона. Ино затыкает одноклассников, пара девочек вяло ее поддерживает. Злые шутки утихают быстро, кому-то как будто становится стыдно, но назад слов никто не возьмет, иначе посчитают, что он на стороне Сакуры, валютки. Валютка. Сакура с трудом вспомнила, как это слово использовала Темари. Девушка, продающая себя за деньги, подарки или цацки богатым мужчинам. Чуть лучше проститутки, потому что это не работа, а способ быстро продвинуться по финансовой лестнице за чужой счет. Саске подождал еще мгновенье, словно думал, что она передумает, а потом подозвал официанта и оплатил заказ. Ей показалось, или он выглядел немного разочарованным? — Я… — Сакура начинает вопрос и, вспомнив сообщения одноклассников, не может закончить. Приходится дико моргать, чтобы не разреветься. — Эм, я должна тебе что-то? — За кофе? — Саске недоуменно фыркает, будто не слышал в своей жизни ничего глупее. Наверное, так оно и было. Он никогда, еще с детства, не позволял ей платить за себя, когда они были вдвоем, и Сакуре это казалось нормальным. Но что, если в словах одноклассников есть частичка правды? Что, если ее тоже можно причислить к этой унизительной касте женщин со значком доллара вместо мозгов? Или даже вместо сердца. У Сакуры задрожали пальцы, и все лицо стянуло в жуткую безликую маску, где глаза — два перекошенных болота. — Ты так расстроилась из-за сегодняшней ситуации? Саске довез ее дома за минут десять, не семь, как когда они ехали в кофе-бар и настроение у нее было получше, и теперь стоял рядом с широкой дверью, ведущей в ее подъезд. Сакура шарила холодными пальцами в кармане шорт и никак не могла выудить скользкие ключи. — Я… Да нет. Нормально все. Просто устала, спать хочется, — и она удивилась, как естественно звучит ее голос, будто и нет страха, стыда и отчаяния, тугим обручем сдавивших ей диафрагму. — Ключи забыла? — голос Саске звучит мягче, чем обычно, даже обеспокоенно, и от этого ей еще больше хочется убежать и спрятаться в углу комнаты, вырубив телефон. — Нет. Вот же они, — и Сакура вовремя достает ключ, подносит таблетку к домофону и с облегчением слышит звон, оповещающий об открытии. Она влетела в подъезд, не позволив Саске открыть для себя дверь, и обернулась, когда между ними появилось хоть какое-то расстояние. — Пока! Спокойной ночи, Саске-кун. Саске выглядел растерянным, может, даже хотел сказать что-то, но потом выдохнул и запустил руку в карман штанов. Наверное, за ключами. — Спокойной, — попрощался он и ушел. Забежав домой, Сакура закрылась в комнате, уселась на кровать, не переодевшись, подтянув коленки к груди, и набрала Ино. Подруга ответила мгновенно. — Боже, Сакура, ты как? — голос у нее дрожит, от слез или злости, Сакура не знает. — Ну как сказать, — хмыкнула Сакура, кладя руку на живот. Снова тошнило. — Давай поговорим, но только не об этом. Не хочу об этом говорить. — Да, конечно. Как… как каникулы вообще? Вопрос очень глупый, учитывая то, что Ино и сама все знала, но все лучше, чем обсуждать одноклассников, устроивших Сакуре личный суд. С Ино они проболтали до пяти утра, а потом Сакура уснула, свернувшись калачиком и накрывшись бледно-голубым пледом. Интернет она отключила, как только вошла в квартиру, и включать его не собиралась.

***

Два дня спустя, в среду двадцать третьего августа, Сакура с пустым, как у полной луны, выражением лица нажала на иконку вай-фая. Она сидела на кухне и ногтем водила по банке с арахисовой пастой, так и не открыв ее. Спустя пару секунд интернет на телефоне снова заработал. В чате ее класса сообщений накопилось больше пятиста, и она намеренно отвела взгляд, чтобы не видеть вообще ничего. Следующим высветилось сообщение от Ино. Ино: ты как, малышка? я заткнула их как могла Сакура: все норм, не переживай Потом она открыла сообщение от незнакомого номера. К огромному ее удивлению, писала Темари. Темари: Привет, Сакура! Это Темари, подруга Саске. У тебя наверное нет планов на четверг перед бал-маскарадом? Хочу пригласить тебя в мой любимый СПА в Киото, там работают лучшие тайки и вообще зашибись! Ты не пожалеешь, все за мой счет. Жду ответ, целую! Сакура изогнула брови, перечитывая сообщение. Темари зовет ее в СПА, да еще и в Киото? Причем здесь Киото она не поняла и только потом спохватилась. Ведь точно, уже в пятницу должна закончиться благотворительная неделя. Она нахмурилась, вспоминая, как там Саске говорил, бал-маскарад с нюансами? Следующим показалось сообщение, собственного, от самого парня. Сакура поерзала на стуле, когда поняла, что он писал ей со вчерашнего дня. Саске, 22.08, 12:30: В пятницу завершающий неделю бал-маскарад. Он не совсем обычный, потому что пройдет в Киото. Гостей туда довезет отдельный поезд в четверг, я скину время и место отъезда чуть позже. Одежда готова, тебе не о чем беспокоиться. Саске, 22.08, 20:36: Отпишись, если увидела сообщение и все по плану :) Саске, 22.08, 21:22: Ты все-таки обиделась на меня? Саске, 23.08, 09:15: Сакура, ты сутки не на связи. Если не ответишь до двенадцати этого дня, я звоню Кизаши. Сакура посмотрела на время, отображенное в правом углу смартфона. 11:55. Чуть не опоздала. Если бы Саске позвонил отцу, тот точно что-то бы заподозрил. Сакура, 11:55: Извини, у меня был детокс от интернета и всякого такого. Ок, поняла про Киото, жду время Ответ пришел незамедлительно: отлично, завтра увидимся. Потом она написала Темари: Привет, Темари! Звучит отлично, я бы с удовольствием. Тем молчала, но Сакура ответ и не ждала. Она думала, открывать чат с одноклассниками, которые не додумались, к счастью, писать ей в личные сообщения, или нет, и в какой-то момент обнаружила, что нога затекла, а бедро схватила легкая судорога. — Ты в порядке? — спрашивает мама, вышедшая из душа с огромным белым полотенцем на голове. От нее пахнет шампунем для окрашенных волос и скрабом с абрикосовыми косточками. — Сидишь тут уже полчаса. — Ты едешь в Киото? — Сакура игнорирует вопрос и откручивает крышку от арахисовой пасты, запускает в банку ложку. — Нет, у папы дела в городе. Я с ним останусь. — Ясно. Меня Темари, дочь Каруры, пригласила завтра в СПА в Киото. — Хм, — Мебуки задумывается и плотнее запахивает халат. — Надеюсь, это не инициатива самой Каруры. — Ага, завтра посмотрим, — Сакуре откровенно плевать. Ей хочется поскорее свалить из города, хоть это и не избавит ее от террора класса. Она так и не смогла решить, что с этим делать и как справляться. Пока игнор казался единственным решением, потому что рано или поздно им надоест, кому-то станет стыдно. Ино по телефону говорит, что часть класса ей просто завидует: девочки связи с Саске, а мальчики просто получили возможность отплатить ей за высокомерие и наплевательское отношение. Сакура возражает, что никогда так с ними не общалась, но Ино в ответ только фыркает и смеется.

***

Сакура лежала на животе, мокрым лбом уткнувшись в раскаленные деревянные доски, от которых пахло эвкалиптом, сухим паром и разомлевшим телом. Верх купальника она спустила под грудь, но стесняться было некого — в самой горячей сауне женского крыла никого, кроме нее, Темари и старухи с коричневатой кожей, не было. Темари рядом перевернулась на спину, ее внушительная, немного обвисшая из-за размера грудь покраснела и распласталась по грудной клетке. С Саске Сакура так и не встретилась: он написал в последний момент, что задержится в Токио по делам и в Киото прилетит ближе к балу. Женщина-банщица в середине темной комнаты, подсвеченной слабыми красными лампочками, поддала влажного пару, и Тем удовлетворенно вздохнула. — Боже, как же хорошо. Я давно не парилась так. Знаешь, мои подруги предпочитают хаммамы, у них, видите ли, слишком нежная кожа для высокой температуры, но я думаю, что они просто боятся ранних морщин. Типа как из-за солярия кожа быстрее стареет, ты естественно знаешь. — (Ничего такого Сакура не знала, но промолчала.) — Они сто процентов думают, что из-за бани тоже можно быстро увянуть. Идиотки, — последнее слово Темари произносит с таким отвращением, что Сакура приподнимает брови и думает, что у Тем очевидно проблемы с подругами. — Я так рада, что пригласила тебя, Сакура, и мне так ужасно стыдно за то, как я вела себя раньше. Извини, ладно? — Да я уже забыла. — Ты такая классная. Ты мне нравишься, честно говоря. Сакура неопределенно хмыкнула и вспомнила, как одноклассники назвали ее валюткой и даже оставили несколько нелицеприятных комментариев у нее на странице. Она не могла их удалить, потому что казалось: если удалит, то так покажет свою уязвимость, и они набросятся на нее с новой силой. — Супер. Хорошо, что ты не считаешь меня валюткой, — зачем-то сказала Сакура и удивилась, как резануло это слово язык. — Что? Нет, конечно, нет! Я даже в самом начале так плохо не думала… — Темари растерялась и стерла со лба сбегающую струйку пота. — Ты когда-нибудь целовалась с девчонкой? — вдруг спросила она. Они с Темари лежали на верхних полках в дальнем углу комнаты, который почти не освещался, но Тем говорила громко, и лежавшая напротив бабка ее, кажется, совсем не смущала. Сакура задержала дыхание и посмотрела на бабушку. Та устроилась головой вниз, вообще не двигаясь, и походила на всплывшего над водой мертвеца. — Э-э, нет. — Я так и думала. Ты похожа на очень правильную девочку-отличницу, которая краснеет и заикается от одного упоминания поцелуя с другой женщиной. Сакура яростно потерла щеки, действительно покрасневшие от вопроса Темари. И ей было бы спокойнее, говори Тем потише, так, чтобы у бабули был хотя бы шанс не услышать, но увы. — А хочешь попробовать? — Попробовать что? — спрашивает Сакура, зная ответ, и прикрывает глаза. Дышать становится сложнее, от смущения сохнет в горле. — Поцеловаться со мной. Могу потренировать тебя перед Саске, — Темари широко ухмыляется, ее идеально-белые зубы блестят в сумраке. — Могу такому научить, что он охренеет, клянусь, и я не только про поцелуи, а о… — Тем, — шепчет Сакура, приподнимаясь на локтях и косясь на бабку. Но та не подает признаков жизни. — Господи, давай потише. — Какая разница? А-а… да это бабушка Чие, она тебя не слышит. Она в саунах без слухового аппарата, так что можно тут хоть кричать и оргию устроить, ей посрать. Чие вообще мировая женщина, знаешь ли, — она снова ухмыляется и обмахивает вспотевшую грудь ладонями. — Ну так что? Я тебя не соблазняю, с девчонками вообще особо возбуждения нет. Но бывает прикольно и, я тебе говорю, это как тренировка перед сексом с парнем. — Спасибо за предложение, но я откажусь. — Ой, не забудь занудой. Ну давай! — Тем, если воспринимать это как тренировку, то я не вижу в ней смысла. Саске все равно не проявляет инициативы. — У него не лучший период в жизни, — отмахивается Темари и кладет ладонь на лопатку Сакуры, отчего у нее напрягаются все мышцы спины. — Я научу тебя целоваться так, что даже у старика встанет. — О боже! — Сакура смеется и переворачивается на спину, чтобы видеть лицо Темари, и попутно скидывает с себя ее руку. — Надеюсь, это просто игра слов, и ты не проверяла это на практике… — Ну, если мы считаем стариком тридцатипятилетнего, — подмигивает Тем и хохочет в ответ. Улыбка у нее такая заразительная и живая, что Сакура не может прекратить улыбаться. Они молчали всего пару мгновений, и в это время в парную комнату вошли две девушки. Обе в раздельных удобных купальниках, которые не застревают между ягодиц и не увеличивают грудь на пару размеров. Девушки расстелили темные влажные полотенца на нижних полках и растянули поверх стройные, бледноватые тела, не прекращая болтать. — Ну у него какие-то проблемы, я так поняла, но я ничего не спрашивала, естественно, — мелодичным голосом говорит первая, с длинными темными волосами, и спускает с груди верх купальника. Сакура случайно видит, что у нее большие темные ореолы вокруг сосков, и смущенно отводит взгляд. — Естественно, еще бы, мужчины такое не любят, — говорит в ответ вторая, у нее светлые волосы собраны в прилизанный пучок. Она купальник не трогает. — И-и… было, как говорят? — Да нет, — возбужденно шепчет первая, но выходит громко, и у Сакуры нет выбора, кроме как слушать разговор. — Это круче, чем говорят, честное слово! — Да ладно?.. — Ну попробуй сама, если не веришь! — Пф-ф, Мираи, ты же знаешь, что не так-то просто попасть к нему в койку. Особенно теперь, когда у него девушка есть, еще и так публично… Сакура затаила дыхание и поняла, что вслушивается в каждое слово. До последней фразы ей было неинтересно. — А-а-а… у них, наверное, свободные отношения. Он не особо, знаешь ли, думал, когда ну… того меня над столом в приемной, — Мираи хихикает, ее голос смущенный и взбудораженный. Она собирает волосы, снова распускает и добавляет: — Он такой педант, ты бы знала, так мило. Дал мне презик, чтобы минет был безопасным, прикинь? И перед тем, как войти, взял другую резинку. — А это плохо? — Нет. Не знаю. Мне без разницы, пока он та-ак, — Мираи, кажется, закатывает глаза, — ну, ты поняла. — Я тебе завидую, — вторая девушка вздыхает и смотрит на обнаженную грудь Мираи. — Я недостаточно красива для парней, вроде твоего Саске или тех же Гаары с Неджи… Сакура пальцами впивается в горячие дощечки и жалеет, что на них нет острых выступов и зацепок. Боль могла бы отвлечь ее от подступившей тошноты. Рядом странно хрипит и что-то сопит Тем. — Я собираюсь завтра напомнить, как ему было со мной хорошо, — задумчиво говорит Мираи, слов подруги она, видимо, не слышит и заговорщицки добавляет: — Он сказал, что минет был профессиональный. Не зря я ходила на те курсы, а?! Ну давай, признай, Китс. Не зря две недели мучалась с силиконовыми штуками, бр-р… — Ну не знаю, — Китс звучит неубежденно, а у Сакуры в легких кислород заканчивается. — Может, он всем так говорит, откуда тебе знать? — Я уверена. — Но ты не знаешь точно… — Я завтра попрошу у него обещанный танец, — перебивает Мираи. — В первый бал-маскарад он пообещал и забыл, но так даже лучше. — Завтра он будет со своей девушкой, как ее там?.. Она довольно симпатичная, даже красивая по-своему, — Китс говорит нарочито задумчиво, и Сакура отстраненно думает, что она пытается задеть подругу, но не выходит. — Не знаю, не помню. Что толку, даже если она красивая? Может, она ханжа? Мне показалось, он любит… — Мираи замолкает и пытается подобрать нужное слово. — Не по-миссионерски? — М-м-м… Хах, можно и так сказать. Мираи смеется. Сакура щипает себя за талию и не двигается, как и бабуля Чие. Скрипя сердце она думает, что у девушки, с которой переспал Саске, приятный, женственный и мягкий смех, как прикосновение прохладного шелка к коже. Темари переплетает их пальцы и смотрит на Сакуру. В темно-зеленых глазах, куда темнее и выразительнее собственных, Сакура видит понимание и призыв держать себя в руках. Она кивает и предпочитает не заметить, как дрожит нижняя губа. — В общем, не думаю, что девушка это проблема, — беспечно продолжает Мираи и встает с подсохшего полотенца, возвращает верх купальника на место. — Сбежим завтра на полчасика, никто и не заметит. Пойдем? Тут пипец как жарко, не могу больше. — И тебе хватит полчаса? — хмыкает Китс, вставая следом за подругой. — Сегодня полчаса, завтра час, послезавтра вся ночь, — Мираи дергает плечом, на котором Сакура замечает татуировку в виде птицы. Они уходят, закрыв за собой дверь. Темари садится ближе к Сакуре, ее губы жестко сжаты. — Я понимаю, что у нас фиктивные отношения, — Сакура скрипит зубами и оборачивается к Тем. Она зла, обижена и ревнует так, что у нее болит желудок и немеют кончики пальцев. — Но как думаешь, что бы сделал Саске, если бы услышал от другого парня, как тот занимался со мной сексом, пока мы якобы встречаемся? — О, — Темари складывает руки на груди, ее глаза сверкают, как зеленые маяки у пристани. — Он бы наказал каждого, кто принимал в этом участие. — Тогда я имею сейчас полное право быть в ярости, ты же согласна? — Еще бы. — Я… Мне сейчас хочется что-нибудь сломать… и одновременно плакать и уехать домой, чёрт… Я идиотка. — Нет-нет, ты права. У меня есть идея, пошли. Темари хватает Сакуру за руку, и они покидают сауну, забыв полотенца. Бабуля Чие все так же не двигается.

***

— По сути, это не бал-маскарад, — заключает Сакура, сидя на заднем сидении элегантного черного Мерседеса. Рядом Темари доедает пиццу с трюфелями и запивает ее колой, разбавленной виски прямо в жестяной баночке. — По сути, все это чепуха, которая не имеет значения. — Тогда почему это называется маскарадом?.. — А почему Учиха всегда проводят его в Киото? И всегда довозят гостей на поезде с собственными комнатами и рестораном со звездами Мишлен? — Темари испытующе смотрит на Сакуру, но у нее нет ответа. — Потому что это традиция, вот и все. Очередная тупая традиция, которая перешла взрослым от их родителей, а они пытаются впарить ее нам, своим детям. Сакура кивнула и комментировать дальше не стала. С Саске и его семьей она должна встретиться уже у входа в клуб, и, несмотря на обиду, несмотря на злость и желание облить его чем-нибудь несмываемым, ей хотелось его увидеть. Сакура подумала, что она и вправду самая нелогичная девушка в мире и у нее нет никакой гордости. — Мне кажется, мне нужен долбанный литр виски, чтобы терпеть Шикамару весь вечер, особенно когда он полезет целоваться, — ворчит Темари и болтает полупустой баночкой в пальцах, унизанных золотыми кольцами. — Но вы разве не встречаетесь? Я не понимаю, — Сакура смотрит на блестящую этикетку кока-колы и фыркает. — И я не верю, что ты можешь выпить столько виски. Темами фырчит ещё громче. — О, поверь, могу ещё как. И мы с Шикамару встречаемся, в этом-то и проблема. Сакуре хотелось уточнить, что Темари имеет в виду, но та вскидывает голову и говорит, что они вот-вот подъедут и переобувает легкомысленные туфли на красной танкетке в лоферы, а потом вытирает жирные пальцы об одноразовое влажное полотенце. Сакура достаёт телефон и смотрит на себя в переднюю камеру. Кожа после сауны свежая и блестит, как медный таз, тональный крем лёг невидимым слоем. У неё густо прокрашенные ресницы, темно-коричневые стрелки и липкий блеск на губах. На внутренних уголках глаз крошечные стеклянные стразы; они красивые, но смущающие. Небесно-голубое шёлковое платье доходит до середины бёдер, театрально-пушистая юбка развевается и переливается, подобно конфетти. На ногах белые сандалии на завязках, которые плотно обтягивают ногу от щиколоток до выше колен, волосы крупными волнами спадают на оголенную спину. Никаких татуировок с дурацкими птицами, думает Сакура. — Сакура. Закрой глаза. — Зачем? — Просто закрой. Сакура послушно прикрыла глаза и оцепенела, когда ее смачно чмокнули в губы. От Темари пахло расплавленным сыром, морской солью и колой с виски. — Это чтобы придать уверенности, — усмехается Тем. Машина останавливается, и кто-то открывает им двери. Сакура поднимает глаза и видит протянутую руку Саске. Он одет в чёрную рубашку из жёсткой ткани, вдоль рукавов спускаются двойные белые линии, которые кажутся Сакуре сексуальными. Чёрные облегающие джинсы, а на ногах белые грубые ботинки. — Ого, — говорит она. — Красотка, — хмыкает Саске и помогает выйти из автомобиля. — Такой формат одежды мне нравится больше обычного бального официоза. — Да. Я будто попала на показ какого-то азиатского футуристичного дизайнера. Саске после ее слов оглянулся, быстрым взглядом окинул собирающуюся вокруг толпу и скривил губы в усмешке. — Пошли, зайдём вместе с моей семьей, — он махнул Темари и галантно подставил Сакуре локоть. Она поколебалась и приняла его руку. — Тем, твои буквально пару минут назад подъехали. Ждут Нара. — Да-да, сейчас найду всех. Сакура, увидимся. — Конечно. Сакура шла рядом с Саске, глядя строго перед собой и стараясь выглядеть уверенной, шикарной, дорогой девушкой. Саске вряд ли прилагал какие-то усилия, но выглядел он именно так. Клуб находился на последнем этаже самого старого киотского отеля, и всю его территорию сегодня оцепила охрана в строгой темно-синей униформе. — Вижу, у тебя появилась новая подруга. — А ты не очень удивлён, — Сакура говорит спокойно и понимает, что ей все-таки удалось втиснуть чувства в хрустальный шарик внутри себя и упрятать его подальше. Вопрос лишь в том, когда он треснет под давлением. — Пару месяцев назад может и удивился бы, но не сегодня. — Темари классная. — Она ещё не пыталась переманить тебя в свой лесбийский кружок? — Саске, кажется, веселится, но не слышит отрицательного ответа и слегка удивлённо смотрит на Сакуру. От этого почти весело стало уже ей. — Пыталась, — все-таки отвечает Сакура и безмятежно улыбается. — Даже поцеловала. В этот момент они приблизились к семейству Учиха, которые ждали их в вестибюле отеля, и Сакура не успела понять, как Саске отреагировал на ее слова. — Привет! — Микото, одетая в спортивку в стиле спорт-шик и высокие белые сапоги на каблуке, расплылась в улыбке. — Сакура, спасибо ещё раз помощь. Мы все тебе очень благодарны. — Здравствуйте. Не благодарите, пожалуйста, мне несложно. — Всем бы таких подруг, — насмешливо хмыкнул Фугаку, и это было очень похоже на интонацию Саске. — Отличное выступление на марафоне. Сакура. Сакура зарделась. С последними событиями о марафоне она и думать не думала. — Спасибо, господин Фугаку. — Так официально, — позади неё звучит голос, почти идентичный Саске. Она мгновенно узнает его брата и вспоминает, что он говорил вроде бы, что хотел бы пообщаться еще. — Предлагаю уже подняться наверх. Здравствуй, Сакура. — Здравствуйте, Итачи-сан. Фугаку, Итачи и Саске ушли вперёд, они активно обсуждали какую-то американскую акцию. Сакура обернулась к Микото, которая не пошла вместе с семьей и явно хотела что-то сказать. — Ты прямо куколка сегодня, Сакура, — Микото улыбается и внезапно подмигивает. Сакура видит, что белки глаз у неё мутные, будто часто краснеют от напряжения. — Честно говоря, за моим сыном тут охотится добрая половина девушек. Хорошо, что ты с ним. Она ушла плавной, уверенной походкой, находу раздавая последние указания персоналу. Сакура вздохнула и понадеялась, что Микото не обидится, когда она оставит Саске после официальной части. Все же ей очень импонировала эта женщина.

***

В клубе темно. Сакура узнала от Темари, что это место — одно из самых элитных и закрытых в азиатском обществе. Здесь стеклянные полы, стены обнесены чёрным обсидианом, повсюду мраморные круглые столы на четверых, и на них слишком много еды, которую Сакура не знала, как есть. Первые два часа она провела за столом рядом с Шикамару, Темари и Ли. Саске ещё в начале присоединился к родителям и Итачи. Небольшая сцена постоянно занята: на ней поочерёдно выступают люди в костюмах, в меру экстравагантных, с отчетами, докладами и прогнозами, от которых у Сакуры жужжит в ушах. Шикамару и Темари не разговаривали друг с другом, а Ли ковырялся в тарелке вилкой с двумя зубчиками и поднимал голову только когда его окликали. — Он в завязке и поэтому в депрессии, — объясняет Темари и кладёт в рот кусочек манго, посыпанного тертыми орешками. — Официальная часть скоро закончится, потом будут танцы и всякая такая приблуда. Там и улизнём. Перед танцами предки Саске передадут финальное слово какому-нибудь супер уважаемому старикану, и после всем станет все равно, кто пришёл, кто с кем ушёл, кто сколько съел. — Я кажется теперь понимаю, почему ты пила в машине, — Сакура усмехается и смотрит, как Фугаку и Микото синхронно встают и направляются куда-то в сторону сцены. Два места за столом Саске свободны. — Скукотища, да? Даже я не понимаю большую часть того, о чем тут говорят. — Тебе хотя бы не надо думать, каким прибором что есть. — Хах! Один из немногих плюсов принадлежать к моей семьей. Сакура отпивает минеральную воду и думает, что у Темари тоже не лучший период в жизни, но уточнять не решается. На периферии зрения она видит, как к столику Саске приближается девушка в облегающем бежевом комбинезоне с молнией вдоль всей груди. У нее высокий конский хвост, ботинки в стиле как у Саске, и Сакуре не нужно даже смотреть ей в лицо, чтобы понять, кто она. Темари тоже замечает лавирующую меж столами девушку. — Забей, ей ничего не светит, — хмыкает Тем. — Круто было бы потрепать Саске нервишки и подцепить тут кого-нибудь из парней. Я могла бы даже попросить одного знакомого за тобой приударить, но, прости, не сегодня. Для семьи Саске сейчас очень важные… моменты, нельзя провоцировать слухи. — Да я даже не думала о таком, я просто хочу уехать, — отмахивается Сакура и заставляет себя отвести взгляд от Мираи, подошедшей к Саске. Итачи строчит что-то в телефоне. — О каких важных моментах ты говоришь? — Я сама толком не знаю, спроси у Саске. — Он не расскажет, — она спешит положить в рот что-то вроде жаренной курочки, за соседним столом Мираи присаживается на освободившийся стул, лица Саске не видно. Он не двигается. — Если и расскажет, то явно тебе, а не мне. И уж точно не этой выскочке с прилизанным хвостом. — Мне все равно, — заявляет Сакура и краснеет, ловя взгляд Тем. — Ладно. Если ты хочешь, чтобы я так думала, я тебе поверю. Мираи встает и уходит, Итачи говорит что-то Саске. Начинается долгая речь Фугаку и Микото, а потом они действительно передают слово мужчине лет так двухсот в старомодном костюме и с тростью. Спустя двадцать минут начинаются танцы. — Потанцуем? — Саске первым делом пригласил Сакуру, но Темари объяснила, что этого и следует ждать. Это вроде как традиция. — А у меня есть выбор? — спросила Сакура и встала, когда Саске приподнял брови. Они молча вышли на середину прямоугольного танцпола, выложенного темной стеклянной плиткой. Рядом Итачи вел под руку бабулю Чие. — В чем дело? — Саске ведет Сакуру уверенно, она, к счастью, не наступает на его белоснежную, как имплант зуба в стоматологическом кабинете, обувь. На Саске нет галстука, и задумывается: а был ли он, когда они встретились в начале вечера? Может, Мираи забрала, как трофей, мало ли. — О чем ты? — Сакура смотрит куда-то мимо его плеча, на слабо гудящие торшеры и разношерстные пары. — О твоем настроении. — Ой, у меня прекрасное, отличное настроение. У меня красивый парень, я красивая, мы танцуем в красивом отеле. Все зашибись. — Сакура, — голос Саске, еще в начале вечера почти довольный, мрачнеет. Он смотрит на нее, как на ребенка, изрисовавшего стену, и ей становится еще хуже. — Саске? — Я не буду бесконечно выпрашивать, что произошло. — Отлично. Замечательно. Мне именно это и нужно. Они больше не разговаривают, и танец заканчивается. Сакуру подхватывает Темари, и Саске отпускает ее молча, даже не оборачивается. Сакура обернулась, когда начался второй танец, более ритмичный, и почувствовала одновременно и ужас, и странное мазохистское злорадство. Второй танец Саске действительно отдал дурацкой, эффектной Мираи. — Он танцует с ней, потому что Итачи на правах старшего сына позвал Микото и Саске остался не при делах, так сказать. Третий танец у него будет с матерью, — тараторит Темари, взглянув на забитый танцпол. Сакуре это все напоминает драматичную школьную дискотеку, только денег больше потрачено. — И он, конечно же, танцует с ней только из-за того, что мать занята, — с отвращением, удивившим ее саму, говорит Сакура. Темари смотрит на нее с жалостью, пока они пробираются сквозь гостей и официантов к выходу. — Не знаю, что у него на уме. Прости. — Ты-то чего извиняешься? — Не знаю, — снова бормочет Темари, выискивая кого-то в толпе. — Прости. Мне как-то стыдно за то, что у нас такие… О, Шикамару. В коридоре между основным залом клуба и лифтом их встречает Шикамару. Он курит, несмотря на знак, запрещающий курение, вторая рука в кармане песочных штанов. — Темари… — Мы с Сакурой уходим, — у нее голос предупреждающий и ледяной. — Нам надоел этот цирк. — Как скажешь. Но прошу, если решишь встретиться со своим парнем… — Я знаю, Шика, знаю, — Темари вдруг крепко обнимает его за сутулые плечи, и Шикамару неловко хлопает ее по спине, как старого друга. — Я тебя не подставлю, клянусь. — Ладно. Ты ведь знаешь, мне-то плевать, встречайся с кем хочешь, правда, но если мать узнает… — и он вздыхает, словно на его плечах вся тяжесть мира. — Не узнает. Если Саске будет искать Сакуру, скажи, что не знаешь, где она, окей? Они обмениваются взглядами, и Сакура интерпретирует это как: ничего не обещаю, но постараюсь. Она прикусывает язык и думает, что это все неважно, потому что Саске не будет ее искать. Он будет занят. На глазах выступают слезы, и Шикамару отводит взгляд и делает вид, что ничего не заметил. Консьерж в темно-синем костюме вызывает лифт.

***

Сакура и правда чувствовала себя мазохисткой. Той, которая расковыривает болячки до крови, а потом дует на сочащуюся ранку и пытается залепить ее пластырем из ближайшей аптеки. Она прочитала каждое сообщение в чате с одноклассниками, а особо обидные перечитала по несколько раз, чтобы стало невыносимо больно. Так причин бередить царапину на руке становилось больше. Потом она нашла страничку Мираи среди подписчиков Саске (облегчение, что в друзьях ее не было) и долго, с упоением разглядывала ее фотки. Ее было бы легче ненавидеть, будь Мираи пустоголовой богачкой, но она, как назло, окончила Токийский университет с красным дипломом и работала секретарем директора. Хотя фотографий с Ибицы и Куршавеля тоже было немало. Сакура вздыхает, поднимает пластиковую трубку телефона и заказывает в номер баночку кока-колы с сахаром. Темари попросила Шикамару, и тот выделил ей стандартный номер в отеле, принадлежавшем его семье. Ей нужно лишь продержаться до семи утра, а там за ней заедет водитель Тем и отвезет в Токио. Мысль о том, чтобы завтра возвращаться в город на поезде вместе с Саске и Мираи была ей почти так же отвратительна, как фантазии об их сексе. Содовую приносит улыбчивая женщина, и Сакура отдает ей половину карманных денег. Август на исходе, и средств, которые Кизаши выделяет первого числа каждый месяц, почти не осталось. Она ведь еще и потратилась на подарок Саске, на который копила все лето. Лучше бы купила ему целый короб дешевых презервативов, раз уж он такой педант, как сказала Мираи. В дверь звонят, и Сакура думает, что, может, ей следовало дать больше чаевых той женщине? Но ей не хватит денег. Она открывает дверь и тут же пытается ее захлопнуть. Белоснежный, но чуть запыленный ботинок вонзается в косяк, и тот дрожит от сопротивления. — Я тебя сюда не звала! — Сакура всем телом нависает на дверь, но ее попытки тщетны. Саске не слишком напрягается, чтобы отодвинусь ее вглубь номера и захлопнуть за собой дверь. У него лицо непроницаемое. — Мне не особо нужны приглашения. — Я не хочу тебя видеть, не хочу с тобой разговаривать и… — Больше совсем не хочешь общаться? Сакура молчит, а Саске не двигается, так и замерев у входа. Его рубашка все так же идеально выглажена. — Где твой галстук? — Какой нахер галстук? — Ты разве не надевал его сегодня в клуб? — Сакура складывает руки на груди, пытаясь сказать: дальше ты не пройдешь. Саске считывает язык ее тела и делает шаг вперед. — Стой. Не подходи ко мне. — Не было никакого галстука… — Саске тряхнул головой, будто пытается сосредоточиться. — Почему ты ушла? — Захотела. — Это плохой ответ. Он все-таки приближается к ней, поэтому Сакура резко вдыхает, как перед марш-броском. И стоит на месте. — Почему ты ушла? — требовательно переспрашивает он, останавливаясь на грани ее личного пространства. Сакуре хочется огрызнуться, но вместо этого она плавится, как сыр в микроволновке. Глаза жжет, но ресницы сухие. Под веками частичками пыли осыпалась тушь. — Я… я кое-что услышала, когда была вчера в СПА. — Что именно? — Сам догадайся, что именно. Саске хмурится, ему, кажется, не нравится, куда она ведет. — Понятия не имею, я не грёбанный экстрасенс. — Ну, тогда скажу, что не очень удивилась, что ты педант, я-то и так это знала. Не знала только, что ты используешь два презерватива, один для орального, а второй для… — она сглатывает, слова не идут, но в глазах Саске все равно мелькает понимание. — И вообще, в кабинете секретарши наверное только не по-миссионерски и получается, м? Саске прикрывает глаза и тихо выдыхает. А потом смотрит на нее, и его взгляд смягчается. — Это была ошибка. Мне жаль. — Круто, но мне не сильно легче от твоего признания, — Сакура вскидывает подбородок повыше и надеется, что не выглядит, как плаксивая девчонка, у которой проблемами с ревностью. — Это не повлияет на твою репутацию, потому что… — Репутацию?! Если ты думаешь, что дело в репутации, — выплевывает Сакура и знает, что следующими словами похоронит образ неревнивой девушки, — то я, черт возьми, не знаю, что сказать. — То есть тебя расстраивает сам факт секса? Взгляд у Саске снова меняется. От зачатков мягкости и сожаления не остается и следа. Сакура сжимает челюсть так, что по щекам проходит судорога. — Я не должен перед тобой отчитываться, но скажу, что у меня был хреновый день тогда, и я ошибся. Ошибся, — выделяет Саске, сузив глаза, — в том, что чуть не подставил тебя под удар. Будь на ее месте другая, может, кто-то и сказал бы что. Но слово Мираи ничего не значит, она мелкая рыбка. — Рыбка?! — Сакура быстро отворачивается и не замечает, как распущенными волосами хлещет Саске по груди. Пальцы автоматически тянутся к ранке на руке. — Тебя что, расстраивает уже какая-то метафора? — рявкает Саске и хватает ее за руку, чтобы развернуть к себе лицом. Сакура дергается, как эпилептик в припадке. — Меня расстраивает, что я влюбилась в бесчувственного придурка! — сказав это, Сакура похолодела и обернулась через плечо, впиваясь пальцем в воспаленную царапину. — Шутка. Я пошутила. Не влюбилась, а… просто нравишься. Саске молчал так красноречиво, что она не могла отгадать ни единой его мысли. Покачав головой собственной тупости, Сакура открыла банку кока-колы, присела на краешек кровати и сделала глоток. Сахар, холодные пузырьки, привкус ванилина. Саске опускается рядом, ложится на двуспальную кровать и закидывает руки за голову. Он выглядит таким расслабленным, а ее прошивает зависть. — Я виноват. — Ты не можешь контролировать чужие чувства, — фыркает Сакура и передает ему баночку колы. Саске отрицательно качает головой, и она, пожав приоткрытым плечом, ставит содовую на пол и аккуратно ложится рядом. — Что ты хочешь? Бриллианты, редкую сумку, путешествие в какой-нибудь, не знаю, Париж? — Что? Я тебя не понимаю. — Что ты хочешь за мой косяк? Проси что угодно. Сакура приподнимает брови и смотрит ему в лицо, чтобы понять, шутит или нет. Саске не моргает и глядит в потолок, в отсвет антикварной люстры, и она думает: он серьезно и он действительно чувствует себя виноватым. — Саске-кун, — Сакура переворачивается на живот, кончиками волос задевает его локоть, — не подарками заглаживают вину. — Разве? Все, кого я знаю, именно так и делают. — Ну, мы с тобой, по-моему, отличаемся от «всех». Как две разные планеты столкнулись, — она робко дотрагивается до его рубашки. Вроде больно было ей, а утешить хотелось его. Саске, наконец, перевел на нее взгляд — слишком внимательный и изучающий. Сакура мысленно взмолилась, чтобы не покраснеть. — Если бы кто-то трепался о том, как спал с тобой… Даже не знаю, что бы я сделал, — он качает головой и поджимает губы. — Этот парень лежал бы уже в больнице. — Я была бы не против, если бы Мираи тоже там полежала. Саске в ответ ухмыляется, и над его головой как будто рассеиваются мрачные тучи. Сакура почему-то чувствует облегчение. — Тогда как мне извиняться, если не подарками? — Даже не знаю, ртом, — Сакура закатывает глаза и недоумевает, что за странные у него представления о способах заслужить прощение. Саске в ответ молча кривит губы в насмешливой усмешке, и Сакура изгибает бровь. — Что? — Ничего. Я знаю, что могу дать взамен. — Если хочешь подарить все-таки подарок, то я не шутила про больницу и Мираи. Настала очередь Саске закатывать глаза, но потом он смотрит на нее спокойно, взгляд пронзительный. — Я скажу тебе правду. — А я думала, ты всегда говоришь мне правду, — а сама в любопытстве закусывает губу. — Я спал с ней, да и с другими, чтобы не испытывать сексуального желания. — Хм-м… — она хмурится и совершенно не понимает. — Как это? Разве… разве сексуальное желание не предшествует?.. — Обычно да, но у меня — нет, — Саске вздыхает и смотрит на нее почти весело. — Хотеть секса это тоже слабость. Поэтому лучше им заниматься наперед и ничего не чувствовать. Не зависеть. — Это… это самая нелогичная вещь, которую я когда-либо от тебя слышала. — И тем не менее это правда. — И что… со мной ты тоже хотел бы… — Сакура не может договорить, нервно сжимает юбку платья, которое выглядит неуместно-праздничным в старомодной строгости номера. — В этом-то и проблема. Мираи в принципе была нужна, чтобы не желать другую девушку. Сакура приказывает своему сердцу стучать реже. Может быть, он имеет в виду не нее, может быть, он вообще о чем-то другом. Она облизывает губы и чувствует на языке остатки блеска. — На вечеринке у Тем я разозлился, когда ты начала говорить о нашем споре, потому что знал, что проиграю… — голос у Саске спокойный, он лежит естественно и красиво, как черный ягуар, но взгляд заставляет Сакуру краснеть. — Ненавижу проигрывать. — М-м-м… ну, мы можем изменить условия спора. Если хочешь. Саске вопросительно изгибает бровь и сохраняет молчание. Сакура выпаливает, не глядя на него: — Мы можем поменяться местами. Вроде как ты в роли… хм, соблазнителя, да, а я… эм… — Ты проиграешь. Сакура чувствует, как в легких не остается кислорода, щеки пылают. Она вытягивает руки перед собой и сжимает пальцы в замок, решившись взглянуть на него. — Разве это не то, чего мы оба хотим? Саске принимает решение мгновенно — она видит это по темноте, блеснувшей в его глазах. Он гасит верхний свет, и номер освещается единственным торшером, тускло горящим над кроватью. Сакура сидит, не шевелясь, от напряжения кожа на руках покрылась мурашками. — Весь вечер не мог оторвать взгляд от тебя, — Саске садится рядом и кладет ладонь ей на ногу, ниже колена. Сакура не знает, что сказать, и он слегка поглаживает. — Такая теплая кожа, — внимательно наблюдает за ее смущением. — Интересно, выше так же тепло? Его ладонь медленно, не отрываясь, двигается вверх. — Хочешь проверить? — дрожащим голосом спрашивает Сакура, как загипнотизированная следя за длинными пальцами. Она и не знала, что колени могут быть такими чувствительными. — Уже проверяю. Саске склоняется к ней и целует в губы. Их поцелуй медленный, как разгорающиеся угольки, и у него вкус кока-колы и блеска для губ. Сакура закрывает глаза и повторяет движения Саске, хотя от волнения постоянно сбивается с ритма. Его губы теплые и нежные, а ладонь замирает под платьем. Она не знает, сколько они так целуются. Ее затягивает в воронку из долгих касаний, и кожа Саске на ощупь напоминает прохладное стекло. Воздух в номере старого отеля спертый и влажный, пахнет водяными лилиями и ее тихими выдохами. Синий тюль, завешивающий приоткрытое окно, приподнимается от порыва ночного ветра, и Сакура распахивает глаза, когда молочно-белая молния разрезает небо. Саске мягко подталкивает ее на спину. — Ложись. Она подчиняется, но закрывать глаза в этот раз страшнее. Лежа на спине, она чувствует себя уязвимой. Задравшееся платье не улучшает ситуацию. Ладонь Саске на ее бедре не двигается, и Сакура медленно расслабляется. Он, запечатлев легкий поцелуй на ее губах, спускается к ушку и шее. Она сглатывает его запах и жмурится от удовольствия: кажется, в мире нет ничего, что пахло бы вкуснее. Не замечает, как кладет ладонь ему на спину и сквозь колючую ткань рубашки чувствует напряженные мышцы — Саске держится на локтях, чтобы не давить на нее. Шумно выдыхает и выставляет горло, когда по влажной шее, там, где ее касаются его губы и иногда язык, бегут мурашки. Ветер холодит разгоряченную кожу, и Сакура думает мимолетно, что у нее, может, температура. Бюстгальтер кажется тесным и жестким. Ладонь Саске на ее бедре тяжелеет и сжимает ее всего на мгновенье, а потом исчезает. Сакура сгибает ногу в колене, словно инстинктивно пытается вернуть его прикосновение, и обнаженной икрой прижимается к бедру парня: аккуратно, будто спрашивает разрешения. Платье задирается так, что ему виден кружевной кончик ее небесно-голубых трусиков; кожа на их фоне светло-золотистая, как зрелый мед. — Сакура, — Саске нависает сверху и усмехается. Его глаза — две червоточины без дна. — Ты забыла, что должна сопротивляться соблазнению? Сакура смотрит ему в глаза и отодвигает ногу, но недостаточно, чтобы платье вернулось на место. Она делает это специально, и оба это знают. За окном гремит гром, шелестит сухая листва, тюль полупрозрачным облаком вздымается к кровати, и Сакура провожает его мутным взглядом. — Я стараюсь, Саске-кун. Очень стараюсь, — она говорит смущенно, и ее тон совсем не вяжется с ее действиями. Саске неодобрительно щурится и мельком смотрит на ее ногу, бедро, небесно-голубой узор. — Вот как? — у него голос низкий, двусмысленный. — А по-моему, ты меня провоцируешь. Сакура, может, и ответила бы, но Саске такой возможности не дает. Снова целует, но теперь его губы сминают и язык во рту требовательный. От него по венам течет расплавленный метал и собирается под животом, так, бывало, происходило, когда она смотрела сцены с поцелуями в европейском кино. Правая рука парня ложится поверх голубой ажурной резинки, оттягивает ее и резко отпускает; кожу обжигает. Сакура выдыхает ему в губы и издает первый несмелый стон, когда поцелуй становится глубже, и она чувствует себя бумажным корабликом посреди открытого океана; сносит, и нет сил сопротивляться. Терпение Саске медленно трескается под полустонами, сорванными с ее приоткрытого, мокрого рта. Он гладит ее шею, ключицы, ребра мучительно медленно и заводит пальцы за ее затылок. Ленты шелкового платья развязываются с тихим шорохом, и Саске прерывает поцелуй. У Сакуры дрожат ресницы, когда он отстраняется, чтобы видеть каждый угловатый изгиб ее тела, каждую выпирающую косточку и тускло-зеленые жилки вен. Верх платья вслед за его рукой опускается на собранный у бедер подол, и кружевные узоры небесно-голубого оттенка едва прикрывают ее грудь. Кусочки ткани режут чувствительные соски. Сакура закусывает припухшую губу, смотрит на Саске, с трудом откинув руки от белья, и онемевшими пальцами впивается в холодную мякоть одеяла. На белом фоне ее волосы и платье, как баббл-гам — яркие и нелепые. Он целует ее грудь, и ее дыхание глубокое и тяжелое. Через пару минут она выгибается рваной дугой, в чернильно-лиловых тучах ей вторит ослепляющая молния, и громкий, высокий стон заполняет копошение и шуршание комнаты. Ее взгляд слепой, будто она выцедила бутылку столового вина в два глотка. Его шипение тихое, но в тишине, установившейся между ударами молний, она слышит каждый его вздох. — Что? — Сакура смотрит на него, к щекам прикипает кровь, когда она думает, что, должно быть, выглядит странно, как выброшенная кукла без одежды. Саске снимает с нее платье и задумчиво смотрит на сандалии, тугой шнуровкой обхватившие ее тонкие икры, колени, стопы. — Ты не представляешь, как сексуально выглядишь сейчас, — выдыхает Саске и развязывает шнурки. Под ними на коже остаются красные полосы. Большой палец очерчивает передавленные линии, нажимает, и в мышцах у неё ноет мучительно-сладко. — Встань. Она встает на колени и не знает, куда деть руки, откидывает с лица спутанные волосы, смотрит на свои трусики и надеется, что выбранное белье Саске нравится. В голове густой туман, от него мозги шевелятся медленно, как заржавевшая деталь в старинных часах, и мысли приходят только странные. Сакура сквозь пелену в ушах видит, как Саске ложится на спину и, крепко держа ее за колени, придвигает ближе к себе. Она понимает, что происходит, только когда его лицо оказывается между ее бедер, а пальцами они впивается в зернистую, упругую кожу кроватной спинки, иначе не удержит равновесие. Сакура чувствует себя неловко и неуверенно, даже хуже, чем во время их первого поцелуя, а ещё мысленно благодарит Ино за привитую привычку ходить на полную депиляцию. Не получается ни возразить, ни отстраниться — тело цепенеет, словно его опустили в ледяную ванну. Где-то на улице, сквозь вату в ушах, она слышит шлепанье дождевых капель о подоконник. Пахнет влажным бетоном, сломанными травинками и сладко-терпким исступлением. Ее не то целуют, не то массируют, и под усиливающуюся грозу ей кажется, что она находится среди моря. Все тело накрывает волна за волной, прохладная, с привкусом вязкой воды, соли и пляжного песка, разгоряченного под солнцем. Сакура глубоко вдыхает и краем пьяного сознания думает, что столетний номер теперь пахнет сладким цитрусом, а не лилиями. На кончиках пальцев трещит электричество, и она жмурится с широко раскрытым ртом. Кто-то босыми ногами хлюпает по лужам и шумно дышит, но Сакура едва слышит. Кожу покалывает, сперва щекотно, а потом все сильнее, будто увеличили напряжение. Она безжалостно кусает губу и стонет, когда электрический ток прошивает все тело от низа живота до макушки. Время замедляется, возникает чувство, будто она долго бродила под холодным ливнем и теперь, наконец, отмокает в теплой ванне с запахом ванили, от которого кружится голова. У нее дрожащие ноги, мокрые ресницы и невыносимая пустота меж ног. Сакура открывает глаза и понимает, что лежит, распластавшись, на груди Саске. Белье по-прежнему на ней, только влажные трусики неприятно врезаются в складку между ягодицей и бедром. Она сглатывает и полувопросительно смотрит на Саске. Понравилось ли ему? Не считает ли он ее невкусной? Саске ловит ее взгляд и ухмыляется. У него взгляд молодого мужчины, выигравшего в блэкджек, и губы, очерченные четким, бледно-розовым контуром, слегка блестят в дрожащем свете торшера, словно он воспользовался гигиенической помадой. У Сакуры от смущения першит в горле. Или дело в частом дыхании. — Если бы я знал, что ты будешь так стонать и плакать, сделал бы это все раньше. — Мне стыдно, — честно говорит Сакура и перекатывается на бок, прижимаясь к нему, как котенок, подобранный на заснеженной улице. Он снова ухмыляется и гладит ее волосы. Сакура думает, что никогда еще не видела его в таком ребячливом, игривом настроении. Воздух в комнате влажный и тяжелый, струи дождя стекают по деревянному подоконнику. — Тебе еще будет стыдно, когда я научу тебя всему, что мне нравится, — он облизывает губы и, взяв ее ладонь, кладет ее на твердую, шероховатую поверхность черных джинс. Его глаза не отрываются от ее лица, и Сакуру как будто ударили свинцовой трубой. Голова гудит, ей кажется, что в самом номере появилась неестественная искривлённость, когда она потворствует его молчаливому взгляду и спускается ниже. Ремень из мягкой, дорогой кожи скользит в вспотевших ладошках, и Сакура хмурится от усердия — застежка непослушно выпрыгивает и не желает освободить вздыбившуюся ткань. Руки Саске ловко ей помогают. Протяжно свистит ветер, когда джинсы ложатся поверх снятой рубашки. Сакура не помнит, чтобы снимала ее. У Саске тело, как у скульптуры «Гений зла» Гийома Гифса. Сакура как-то видела реплику в музее рядом с домом и подумала тогда, что, если бы Люцифер действительно выглядел так сексуально и неумолимо, то у него в армии непременно был бы собственный отряд из обезумевших женщин. Пальцы дрожат так, словно она стоит перед учителем у доски и сдает экзамен, на который не знает правильного ответа. У него прохладная, очень светлая, как мрамор, кожа, от ясной нижней линии пресса к резинке спускается узкая дорожка из темных волос. У нее во рту скапливается слюна, и волосы розовым пятном выделяются на серо-стальных боксерах. Она глотает, и слюна тяжело проходит по горлу. Саске вдруг садится и, обняв ее, целует. У его поцелуя привкус сладкий, с приятной терпкой ноткой, и Сакура прижимается к его груди своей, неплотная мягкость к твердости, слабо-медовая кожа к мраморной. Ливень барабанит по дребезжащим окнам неотвратимо, и тюль потемнел от воды. — Мне страшно, что не получится… — Мне плевать, — тут же отвечает Саске, когда она сидит у него на коленях, ощущая, как он упирается ей в бедро сквозь нежный хлопок. — Я дико возбуждён. Он проводит рукой по круглой впадинке на пояснице, и Сакура выгибается, не отрывая от него глаз. Ей одновременно нравится и не нравится быть к нему так близко. Отсутствие сантиметров меж их телами не позволяет как следует рассмотреть его сухие мышцы, его длинные, твердые линии и маленькие, бледные соски. Они снова целуются, грузно, тяжело, будто проваливаются в снег, а потом она слышит: — Вниз, Сакура. Саске больше, чем ей казалось под серо-стальным полотном белья. Прикосновение к нему напоминает касание прохладного шелка, и у Сакуры губы дрожат, как сломанные крылья бабочки, когда целует его гладкую кожу. В нос забивается запах чистоты с ноткой мускуса, она не закрывает глаз. Его кожа местами темнее и испещрена бледно-голубыми, извилистыми, как толстая паутина, венками. Посередине выпуклая уздечка делит его надвое, и на вершине блестит круглая, прозрачная капля. В ушах шумит в такт выдоху Саске, когда она слизывает и языком, плотно прижавшись, ведет вниз. Она знает из пьяных разговоров с Ино, что зубы нужно держать за вытянутыми губами, что нужно быть ритмичной и красивой. Сакура мысленно отстраняется и словно смотрит на себя со стороны окна: прогнуть спину, изгибом ягодиц подтянуться вверх, к потолку, убрать волосы с лица, смотреть на него… Саске кладет ладонь на ее затылок, чуть давит, и инструктаж Ино испаряется из головы. Во рту раскрывается новый вкус — идеальный баланс солености и сладости. Это напоминает Сакуре вечер поздней весной, когда Саске приехал к ней после тренировок, не успев принять душ, и запах его кожи смешался с мылом и безвкусным потом. Еще это было похоже на орехово-инжирный леденец во рту, только горячий и не тает, и от него колет втянутые щеки. Немного напоминало плавно изогнутый банан, неспелый, поэтому твердый и жжет верхнюю губу, но он сладкий и хочется больше, не останавливаясь. В полуголом окне яростно скрипит молния, и Сакура вздрагивает, сомкнув челюсть. Саске морщится и подтягивает ее наверх. Ей снова стыдно, она знает, что виновата, и прикусывает губу. — Я хочу, чтобы тебе тоже было хорошо, — шепчет она, пальцами поглаживая его влажную после ее рта кожу. Саске переворачивает ее на живот и ставит на четвереньки, потом наклоняется и целует в уголок губ. Он усмехается, но мрачновато, как будто с трудом, как если бы выдавливал из себя эту усмешку через силу. — Сейчас будет. И снимает с нее трусики, спустив по раздвинутым ногам. Сакура думает, что сейчас он сделает то же самое с лифчиком, но вместо это чувствует давление на пояснице. Саске прогибает ее сильнее, и она подчиняется. Слышится треск разрываемой пластиковой упаковки, медленный шорох. — Саске… — бормочет Сакура почти панически, забыв про суффикс, и оборачивается. — Мы не использовали презерватив во время… — Забыл, — он передергивает плечом, будто отмахивается от нее; его черты лица заострились и кажутся нетерпеливыми. У нее ощущение, будто стоит на краю бездны, но стоит ему сказать — и она прыгнет, не думая. Ее тело напряжено и вместе с тем расслаблено; она максимально выгибает спину и запрокидывает голову. Поза ей как будто знакома, как будто она инстинктивной, древней частью себя знает, как лучше. Саске шумно выдыхает и прижимается к ней членом, его руки на ее талии и держат крепко, словно она собирается убежать. — Я буду аккуратным, — зачем-то говорит он. Его не слишком слышно за ливневой дробью. — Я не боюсь, — в подтверждение слов она неумело виляет бедрами и поддается ему навстречу. И Сакура не врет. Она доверяет Саске даже больше, чем самой себе, и знает, что ей понравится, независимо от деталей, боли и крови, о которых твердят все девчонки в ее окружении. Она замирает, когда чувствует давление, от которого медленно раскрывается. Бедра, живот и грудь прошивает напряженными, колкими искрами. Сакура стонет на выдохе, ощущая Саске в себе — совсем чуть-чуть, так легко, словно горькое лекарство перебили сладким чаем. Он входит глубже, и от твердой, толстой головки у нее жжение в стенках. Она сжимается и обхватывает его, как тугая, тесная, маленькая перчатка. С ее губ срывает стон, в нем и боль, и сладкая лихорадка. — Блять. — Сакура слышит резкий голос и дергается, пытается повернуться, но его пальцы впиваются глубже в ее кожу. — Не двигайся. Ты охренеть какая узкая. Сакура моргает и вспоминает слова Ино. Говорят, быть узкой — это хорошо, но что, если она чересчур, слишком?.. Ей почему-то хочется извиниться, но тут Саске гладит ее плечо, бережно ласкает грудь, живот, его пальцы останавливаются на комке нервов и возбуждения, который он ласкал языком совсем недавно. Он облизывает большой палец и массирует ее там. Сакура не сразу понимает, что тонкий писк, разорвавший номер, издала она. Воздух снова наполняется ароматов ванили, цитруса, ей хочется ближе… Порывистый толчок. Сакура жмурит глаза и хрипит; невозможно понять, чего больше: болезненного жжения или приторного, похотливого наслаждения. Ей хочется извиваться и выгибаться, как кошечка, и она пробует и тут же жалеет об этом. — Не торопись, — бормочет Саске, и она представляет, как у него стиснуты зубы, как заострились красивые скулы. Как он прикрывает глаза и медленно, размеренно дышит, сдерживая себя. У нее между ног все горит. Пальцы сжимают белое одеяло, и она громко, протяжно стонет, когда Саске двигается рывком: немного назад и быстро вперед, там же, где он остановился ранее; его большой палец все это время не отрывается от влажной, пульсирующей точки. Ей больно, но терпимо, и очень, очень хорошо. — Хочу еще, — говорит она, прикусывая язык и раздраженными сосками прикасаясь к упавшим вперед волосам. Саске вздыхает — звучит так, будто собирается нырнуть глубоко под воду без акваланга. — Уверена? — негромко спрашивает он и толкается вперед, с легким намеком. Но Сакура совсем не привыкла, и даже это слабое движение ощущает каждой клеточкой организма. Ей кажется, что все это происходит не с ней. — Да. Его ладони неспешно проходятся по ягодицам, по спине и с неожиданной агрессией сжимают бедра. Сакура удивленно распахивает глаза, думает, что ей нужно еще немного времени, и хочет сказать это, как Саске, жестко удерживая ее на четвереньках, одним сильным движением входит глубоко. Сакура глухо вскрикивает и рефлекторно накрывает рукой низ живота. У нее зрачки смешиваются с болотной зеленью глаз, когда Саске нетерпеливо откидывает ее ладонь в сторону и снова накрывает клитор, теплой кожей массируя ее исступленную, уже не такую мокрую. — Ах-х… — Сакура гулко выдыхает и стонет, и тут же жмурится, и заставляет себя подставить ему ягодицы, остро выгнув спину, пока Саске, не давая ей передышки, медленно, коротко двигается, одновременно лаская ее пальцем. Это напоминает ей вкус любимого клубничного мороженого, которое она ела с больным горлом. Поначалу все першило, кололо, горло горело, но было слишком вкусно, чтобы остановится. И боль постепенно отошла, стоило ей привыкнуть к ледяному, сладкому вкусу. — Не дергайся, — мягко, но строго говорит Саске, с утонченной медлительностью отодвигаясь, почти выходя, и стремительно толкается вперед, со всей силы, все так же удерживая ее на месте, и она вскрикивает. Сакура и не замечает, что иногда пытается вырваться. — Еще? — Да, — еле слышно говорит она и глубоко дышит. Ей вспоминается передача на Discovery про львов; там самец также держал самку и, игнорируя ее рычание, не позволял отстраниться. По телевизору это выглядело красиво и дико; в жизни ей хочется исцарапать Саске лицо и спину за безжалостность; и хочется, чтобы он ни за что на свете не прекращал. Они вдвоём и вправду как столкнувшиеся планеты. Она — хрупкая, извивающаяся, в другой жизни могла бы быть балериной или поэтессой, но у неё слишком аналитический склад ума и болезненное желание быть полезной. В дрожащем искусственном свете ее лицо одухотворенно корчится, и если бы она залезла в голову Саске, то удивилась бы его мыслям, тому, какой ангельски-возбуждающей он ее находил. Если бы сам Саске был планетой, то это было бы место с вечной ночью и огромной наплевательской луной. Там было бы много плохо сдерживаемой страсти, противоречий и непреодолимой тяги к семье, которая силой могла бы соперничать с гравитацией. Для Сакуры Саске — почти идеал, у него длинные, аристократично ухоженные пальцы, глаза темнеют до идеально-чёрного, когда он возбуждён, и взгляд обычно спокойно-равнодушный, но под ним кроется шторм и буря. Сакура не улавливает момент, когда Саске обеими руками сжимает ее талию, там точно останутся фиолетовые синяки, и ускоряется. Оны пытается свести ноги, это слишком сильно и быстро для нее, но слышит напряженный, почти злой выдох: — Не мешай. Я близко. Она вжимается щекой в подушку, тяжело, хрипло дышит, и по ногам бежит мелкая дрожь. Тело окутывают знакомые электрические волны, и они сильнее болезненного жжения. Воздух в номере удушливый, терпко-нежный, и она думает, что, наверное, так пахнет секс с любимым человеком. Сакура стонет тихо и радостно, когда Саске с едва слышным рыком, дернувшись, замирает внутри нее. У Сакуры внутри пульсация, жар и самые настоящие бабочки. Она мечтательно улыбается, думая о том, что еще чуть-чуть, и получила бы два оргазма в свой первый раз, вопреки предупреждениями Ино и одноклассниц. За приоткрытым окном шумит ливень и растекается по подоконнику мутными каплями. Сакура замечает, что в номере вообще-то прохладно, лишь когда Саске встаёт, скручивает полный презерватив и, бросив на его пол, закрывает окно. Она смотрит на него из-под ресниц, с которых подтекла тушь. Он ложится рядом и накрывает ее одеялом. — Как ты? — Отлично, — быстро отвечает она, чтобы он не подумал, будто она сомневается в ответе. — Спасибо. Саске саркастически улыбается, но его глаза серьезные, задумчивые. Он рассеяно гладит ее по щеке и отводит за ухо растрепавшуюся прядь, а сам глядит куда-то сквозь неё, будто его мысли бороздят космическое пространство, а не находятся здесь, между ними. — Ты зря меня благодаришь. — Ой-ой, — Сакуре разговаривать лень. Тело погрузилось в липкую негу, слабое подобие той, что наступала, когда она долго плавала в море, а потом выбиралась на сушу и ложилась лопатками под послеполуденное солнце, и песчинки забивались ей в волосы. — Спор я проиграла, но наматывать круги по стадиону не буду, — вдруг говорит она и с удовольствием наблюдает, как губы у Саске кривятся в недоулыбке. — Справедливо. Хотя, если честно, сам спор я хотел бы повторить. — Я тоже, — она шепчет, потому что признаваться в этом почему-то стыдно, и пытается вспомнить, куда Саске дел ее белье. Не хочется быть больше голой. — Но есть нюанс, — его взгляд, наконец, фокусируется на ней; Сакура плотнее кутается в одеяло. — Я не хочу отношений. В принципе не собираюсь их заводить в ближайшие годы. А вот и горло по-настоящему разболелось после мороженого. Сакура приподнимает брови и фыркает, надеясь про себя, что звучит достаточно естественно, а не как подстреленный зверёк. — Как будто я этого не знала. Ну и ладно. — То есть тебя так устраивает? — Я ещё не сказала «да». У меня тоже есть нюанс. — Какой? — Я хочу быть единственной. Ну, то есть… — Хорошо. Легко. Даже с удовольствием. Сакура скептически изгибает бровь, и Саске надменно, но добродушно закатывает глаза. — Не верь всему, что девочки говорят обо мне. Там больше вымысла чем правды. — Ну-у… Окей. Я верю, ты же знаешь. — Иногда мне хочется, чтобы ты верила мне поменьше, — тихо говорит Саске, но Сакура его слов почти не слышит. Она засыпает мгновенно и перед тем, как провалиться в беспамятство, думает, что все это все-таки было не с ней, а с какой-то другой Сакурой. Более смелой и равнодушной, которую не смущает то, что Саске ее не любит и не хочет с ней быть. А ведь с Корнелией встречался, и она даже не знает, почему они расстались. Во сне ее тошнит, а Саске обнимает ее всю ночь и не смыкает глаз.