Ревенант

— Почему руки? — Что? — Почему ты сломал им руки? — повторяет Сакура, нервно смотрит, как в лобовое стекло Феррари прилетел сухой желтый листик. Она не успела спросить у Саске вчера, он уехал как-то резко, на прощанье пожав Кизаши руку и кивнув Мебуки. — По-моему, все очевидно. Саске ведет машину расслабленно, одна рука на руле, вторая на темных джинсах. Он забрал ее из больницы, и в этот раз Сакура ушла пораньше. Часы в телефоне показывали 20:55. — Я понимаю, за что, но почему именно руки? — Сакура вспоминает рассказ Темари о сломанной руке Саске и думает, стоит ли поднимать эту тему. Он точно не обрадуется. — Действенно, — хмыкает Саске, на секунду отрывает взгляд от забитой автомобилями дороги и печатает что-то в айфоне. Сакура краем глаза видит, как он просит некого Самита освободить ему столик на двоих. — И, к слову, я не шутил вчера, когда говорил тебе рассказывать мне такие вещи. Если бы я не узнал, ты бы молчала и дальше? — Тебе не кажется, что я тогда в ответ тоже жду искренности? — Сакура смотрит на грязновато-розовые кроссовки, отоптанные капризной пятилетней пациенткой час назад, и надеется, что место, в котором Саске хочет поужинать, не подразумевает строгого дресс-кода, потому что ее не впустят. — Ты не ответила на мой вопрос. — Я бы молчала, да, — она вздыхает и почему-то чувствует себя виноватой. — Извини, но я не уверена, как отношусь к такому… способу наказывать кого-то. Их и так уже исключили из школы. Губы Саске изламываются в презрительной усмешке, глаза светлеют, может, из-за белесого света машинных фар, а может, он злится. — Исключить из школы, вот это наказание. Им ведь пришлось потратить целых два дня, чтобы зачислиться в новую. — Ничего больше сделать было нельзя, у меня же не было доказательств, да и… хм, ну, фактически они не перешли черту уголовного преступления и… — Фактически они тебя облапали, пытались наказать и заслужили больше, чем просто сломанная рука. Саске не замечает, как белая Хонда впереди включает желтый поворотник и останавливается, и ему приходится резко жать на тормоза, чтобы не впечататься в зад. Сакуру дергает вперед, ремень впивается в грудь, школьная сумка падает в ноги. — Я их не оправдываю, ни в коем случае, — выдыхает она, пытаясь успокоить Саске кладет ладонь ему на руку, ту, что напряженно замерла на его ноге. — Это было ужасно, просто я… не знаю, я ни с кем это не обсуждала, мне казалось, если буду молчать, то… смогу делать вид, что меня эта ситуация не тронула. Что я выше, сильнее, этого, что не чувствовала себя униженной, хах, — она смеется, но смех похож на скрип уставших половиц под ногами. Сакура наклоняется, чтобы поднять сумку и выпавший из нее блеск для губ, когда Саске сжимает ее ладонь в своей, теплыми пальцами медленно проводит по коже. Она замирает, кто-то в левой полосе моргает фарами также истерично, как бьется ее сердце. Саске молчит, смотрит прямо перед собой и выглядит так, будто не слышит ее. Если бы не его рука, служившая ей колыбелью, и Сакура заговорила, пусть и не планировала. — Знаешь, я кажется поняла. Мне не хотелось ни с кем это обсуждать и тем более говорить тебе, потому что я в той ситуации чувствовала себя… — она вздыхает, сглатывает тугой ком в горле, и Саске гладит костяшки ее пальцев. — Слабой, униженной и виноватой в том, что не смогла как следует себя защитить, хоть и понимаю, что это глупо, что я не виновата, но… не знаю. Это сложно объяснить. И с мамой было так же… Очень сильное ощущение собственной никчемности. Сакура смотрит вверх, чтобы затолкать назад выступившие слезы. Не хочется, чтобы Саске видел, и еще она не может испортить стрелки на глазах, которые умудрилась накрасить в туалете для персонала. — И я тебе очень благодарна, — на выдохе добавляет она, следя за вибрациями в голосе, чтобы не сорваться на всхлипы. — За одноклассников и разговор с мамой. Я не просила, но мне это было нужно. В твоей силе я черпаю свою, думает, но не говорит. Саске въезжает на парковку индийского ресторана и останавливается на единственном свободном месте. Он поворачивается к ней корпусом, рука сжимает предплечье, вторая ложится ей на грудную клетку, где под белой рубашкой торчат ключицы и висит цепочка Тиффани с характерным ключом, подаренная им же на пятнадцатилетие. Сакура почти не снимала ее и в основном прятала под одеждой. И от его действий сердце качает кровь, как сумасшедшее. — Ты ни в чем не виновата, — уверенно говорит он, глядя в ее влажные глаза. — Ты ничего не могла сделать с четырьмя парнями, это физически невозможно, если у тебя нет оружия. И тебе трудно и больно противостоять матери, это нормально, потому что она твой родитель, а тебе только шестнадцать, — Саске рукой ведет по ее шее, скуле, заводит пальцы за затылок, и она снова сглатывает слезы. Почему, черт возьми, так хочется плакать, пока он говорит слова, которые ей очень-невозможно нужны? — Ты не слабая, ты сильная, умная и совершенно охеренная. И то, как ты справилась со всем дерьмом, которое с тобой произошло, только доказывает это. Скажи, если веришь мне. — Я тебе всегда верю, ты же знаешь, — Сакура улыбается, глаза болят от накопившейся воды, и Саске большими пальцами стирает круглые слезы, когда они катятся по щекам. Его глаза непроницаемые, но она наконец чувствует облегчение, впервые с пощечины матери и последовавшей травли в школе. Грудь сжимается до размера сдувшегося гелиевого шарика, и ее окатывает то восхитительное ощущение, когда знаешь: ты не одна. У тебя есть кто-то, к кому можно прийти за помощью, защитой даже, кто понимает и принимает тебя. — Хорошо, — хмыкает Саске, наклоняется, целует ее в горло. Она не успевает отреагировать, как он уже отстраняется. — Меня в шестнадцать однажды отмудохали придурки на улице, рядом с домом Наруто, и я даже близко не смог дать сдачи. — Ты не рассказывал, — она пальцами поправляет влажные ресницы, и на них остаются черные разводы от туши. — И ты после этого сказал себе, что был один, а их много, поэтому ничего страшного? Саске фыркает, его глаза насмешливо блестят. — Конечно, нет. Я был злой, как черт, и очень хотел их найти. Но Итачи меня опередил. — Ты рассказал Итачи? — она приподнимает брови, за окном машины парковщик машет рукой и помогает выехать какой-то ярко-зеленой машине. — Нет, но он увидел мой фингал, порванную одежду и все понял, — Саске эти воспоминания веселят. И он, кажется, не замечает, как продолжает держать Сакуру за предплечье, как его рука лежит на ее коленке. — Мы нашли их в каком-то говно-колледже и дали сдачи, но не особо больше, чем получил я. Потом еще сходили в аптеку и купили таблетки с мазью, у них совсем не было денег, чтобы себя подлатать. Сакура смеется, ей нравится отношение Саске к таким вопросам. — Теперь я понимаю, у кого ты научился мстить обидчикам. — У меня был Итачи, а у тебя есть я, — и Саске внезапно подмигивает, у Сакуры от удивления глаза округляются, как монеты. — Только я с тобой еще и сексом занимаюсь, — бормочет она, когда Саске открывает ее дверь и помогает выйти. Сумка так и осталась валяться на сидении. — Да, классный бонус, — он хрипло смеется, как-то удивительно деликатно обнимает ее за талию и ведет по вымощенной кривым булыжником дороге в ресторан с яркой вывеской. — Как ты относишься к индийской кухне? — С любопытством. Ничего, кроме карри, не пробовала. Меня больше беспокоит одежда, нас не выгонят из ресторана за мой вид? — Ты можешь хоть с мешком на голое тело прийти, со мной тебе слова не скажут, — Саске ухмыляется, и Сакура, не сдержавшись, закатывает глаза. И окончательно исчезает противное чувство, терзавшее ее последний месяц, та цементная тяжесть, из-за которой она частенько до хруста сжимала челюсть и, задумавшись, прикусывала язык в кровь. Становится легко и свободно, она глубоко вдыхает прохладный сентябрьский воздух и улыбается, когда им открывают двери. И Саске, наклонившись, шепчет ей на ухо: — Кстати, мешок на голое тело мне нравится. Его легко снять. Когда приносят сладкое, у Сакуры от улыбок и смеха болят щеки. Они уже съели чашку чечевичного дала с лепешками чапати, маленького цыпленка тандури в йогурте и остром кайенском перце, выпили по бокалу вина и пришли к выводу, что Сакуре нужно попробовать больше индийской кухни. На десерт подали шрикханд, густое йогуртовое угощение с тающей во рту мякотью манго, шафраном и кусочками орехов и злаков, от которых у нее щекочет язык. Саске черпает ложкой темно-оранжевую сладость и двигает к ней тарелку с толстой стеклянной ножкой. Сакура открещивается от нее, как от черта. — О, нет, в меня больше ни кусочка не влезет, — и в этот же момент кладет в рот еще ложечку. — М-м, это очень вкусно. Но нельзя так много есть на ночь глядя. — Не переживай, ты сгонишь все калории, когда приедем ко мне, — говорит Саске и слегка усмехается, когда она смущенно прикрывает лицо ладошкой. Когда-нибудь ты перестанешь краснеть и стесняться, Харуно, обещает сама себе. — Саске? Привет, — говорит женский голос за спиной Сакуры, и она точно знает, кто это. — Нел, — кивает Саске в ответ и привстает со стула, когда Корнелия подходит к нему и целует в щеку. Потом она оборачивается к Сакуре и слабо улыбается. На ней кожаная куртка в змеиный рубчик и свободные льняные брючки. — Привет, Сакура. Рада видеть. — Привет, Корнелия, как ты? — добавлять чушь про «рада видеть» не стала, потому что вряд ли сможет изобразить на лице что-то большее, чем такая же дурацкая, еле видная улыбка, как у самой Корнелии. Сакура смотрит на бывшую девушку Саске и отчетливо, как если бы прочитала в книге, понимает, что Нел не хотела завершать отношения с ним. Просто у нее не было выбора, когда он ушел, чтобы начать «встречаться» с Сакурой для прессы. От этой мысли по пищеводу течет удовольствие, смешанное с вином, шрикхандом и жалостью. — Я прекрасно. Задержалась вот в городе по отцовским делам. — (Ясно, думает Сакура, но молчит и кивает.) — А вы круто разыгрываете пару, ребята. Уже полтора месяца, да, или около того? Они ничего не разыгрывали после завершения благотворительной недели Учиха, но Сакура периодически читала комментарии в социальных сетях (особенно на страничке Саске) и знала, что некоторые все еще верили в какие-то их отношения. Впрочем, отношения между ними действительно были, с нюансом. С жирным, очень жирным, как клякса, нюансом. — С каких пор ты любишь индийскую кухню? — вместо ответа спрашивает Саске, садясь назад на стул. Сакура тоже сидит, и ей не очень комфортно смотреть на Корнелию снизу вверх. В полный рост она была чуть выше. — С тех самых, как мы расстались, — хмыкает она, очень похоже на то, как это делает Саске, и переносит вес на одно бедро. — Видел, что Илон Маск написал в твиттере сегодня? Уверена, завтра Тесла рухнет процентов на десять. — У меня в Тесле двадцать миллионов, и я не планирую ее продавать, — Саске отворачивается, допивает остатки вина. — Я почти все вывела в кэш, — отвечает Корнелия, и Сакура думает, специально Нел подняла тему, в которой она не может поучаствовать, или ей просто не с кем обсудить акции. — Ты что-то хотела, Корнелия? — спрашивает Саске. Он откинулся на спинку стула и промокнул губы теплой салфеткой. — Да просто подошла поздороваться с парнем, хоть и бывшим, — она закатывает глаза и прощается. Когда силуэт Корнелии окончательно удаляется, Сакура убирает от себя десерт и смотрит на Саске. — Она в тебя влюблена. — Не знаю, — Саске равнодушно пожимает плечом и подает официанту знак, чтобы их рассчитали. — Скорее нет, чем да. Корнелия не похожа в этом плане на других. Сакуру эти слова задевают. На других — это на меня? хочется ей спросить, но Саске, как будто прочитав ее мысли, добавляет: — Я имею в виду, Нел собирается выйти замуж за того, кого ей выберет отец. Не слепо, конечно, но она в целом сторонник философии «деньги к деньгам». Поэтому влюбленность для нее не имеет значения. — Даже если так, ничто не мешает ей влюбиться в тебя. И, не знаю, надо ли тебе напоминать, но ты вполне подходящая партия для сторонницы «денег к деньгам», — Сакура фыркает, от собственных слов почему-то становится смешно, и Саске отвечает ей кривой улыбкой. Официант приносит терминал, Саске расплачивается через Apple Pay, потом достает несколько купюр и оставляет чаевые. На выходе хозяин ресторана, полный индус Самит с блестящим лбом и черными усами, спрашивает, все ли им понравилось, несколько раз говорит Сакуре, какая она красивая, и на прощанье сердечно хлопает Саске по спине. Когда машина Саске низко рычит и выезжает с парковки, Сакура снова вспоминает Корнелию симпатии к которой резко стало меньше. — Мне кажется, ты воспринимаешь ее так, как она хочет, чтобы ты о ней думал, — задумчиво жуя губу, говорит Сакура. — Очень самодостаточная, очень, хм, похожая на тебя. — О ком ты? — не сразу понимает Саске, а потом изгибает бровь. — А, Корнелия. Мы и правда похожи в чем-то. — Я не спорю, — аккуратно говорит Сакура, чтобы не показаться неадекватной и ревнивой. В мощных колонках играет Perturbator, слишком резкий, на ее вкус. — Но влюбленность, да и любовь, может иметь для нее больше значения, чем она пытается показать. Держу пари, если бы ты захотел, вы бы снова начали встречаться, и она бы убедила своего отца, что ты — лучший кандидат в женихи. Саске лениво ведет шеей, разминая мышцы. Одна рука на кончике кожаного руля, второй он берет ладонь Сакуры. — Я уже лучший кандидат для большинства, потому что унаследую десять миллиардов от родителей, — говорит он и смотрит ей в глаза. Пальцы сжимаются вокруг ее запястья, притягивают к его паху. Черные глаза заволакивает откровенная похоть, и к щекам Сакура прикипает кровь. — Хочу трахнуть твой ротик под эту музыку. Она открывает рот, но из горла вырывается непонятно что. Под ладонью приподнятая ткань его джинс. — Сейчас, — добавляет Саске, когда Сакура поглаживает его. — Сейчас? — ее голос звучит глухо. — Машина низкая. Нас увидят. — А так? — он пальцем нажимает что-то в экране управления. Передние стекла, с пассажирской и водительской сторон, затемняются. — Я… ты серьезно? Сакура поднимает на него глаза и задыхается. Саске улыбается, и в его улыбке очень-много-секса. — Не просто так же мне добавляли функцию затемнения окон, пока я был в Шанхае? Он и правда не шутит. Сакура облизывает губы, на них все еще сладкий привкус манго, и чувствует, как становится влажной. Сглотнув, она отстегивает ремень безопасности, сгибается к нему, в живот что-то упирается. Она не обращает внимания, быстрыми пальчиками расстегивает ремень, ширинку и спускает край черных боксеров. Его член стоит наполовину. И резко увеличивается прямо во рту, когда она ведет языком вокруг головки, ласкает уздечку, втягивает его в себя вместе с щеками и слюнями. Она упирается локтями в ноги Саске и думает, что ему, наверно, неудобно, пытается поменять позу, слегка отстраняется. В этот же момент Саске кладет ладонь ей на шею, удерживает на месте. — Если будет больно или неприятно, скажи, — хрипловато говорит он, сбрасывая скорость, и она кивает. Его член во рту длинный, твердый и толстый. Ей не с чем сравнивать, но сложно представить, что бы она делала, будь он больше размером. Набухшая головка и без того трется о нёбо, где начинается горло, и она давит редкие рвотные позывы. Саске входит глубоко, а дышит поверхностно. На вкус он солоновато-мускусный, теплый и пахнет лучше любого парфюма. Сакура прикрывает глаза, не замечая, как водит бедрами по сидению, как Саске опускает руку ей на задницу, и удовлетворенно мычит, когда он приподнимает ее юбку и гладит сквозь влажное пятно на трусах. Она инстинктивно ускоряется, сосет, сильнее втягивая щеки, во рту хлюпает и по губам стекает слюна, темными каплями оседает на его расстегнутых, подспущенных джинсах. Саске отпускает ее трусики и снова держит за затылок. Его дыхание тяжелым свистом вырывается из сжатых зубов. — Да, так отлично. Умничка, — сдавленно говорит он и подмахивает бедрами, когда Сакура прижимает язык к члену и опускается максимально низко, ощущая, как заполняется горло и раздражается уздечка на нёбе. Она делает несколько движений, кашляет и резко приподнимается, чтобы унять рвотный позыв. Облизывает губы, количество стекающей по подбородку слюны, смешанной со смазкой Саске, ее ужасает, и она поспешно вытирается. — Мне нравится, когда у тебя текут слюни, — негромко говорит Саске, перебирая длинные волосы, кончиками пальцев лаская разгоряченную кожу шеи за воротником рубашки. — Хватит, Сакура. — Я не закончила, — она упрямится и целует головку легко, но звук выходит смачный, громкий, заставляет ее ойкнуть и продолжить. — Я кончу прямо в твой талантливый рот, если не остановишься, — предупреждающе говорит он спустя пару минут, и Сакура растягивает губы в улыбке, как может. Голос Саске и правда звучит так, будто он слабо его контролирует. Музыка сменилась на «Giver» K.Flay. Сакура думает, что член Саске похож на сталь в гладкой бархатной оболочке. Он делает четыре резких движения, сжимает ее волосы в кулак, тихо стонет и, вздрогнув, кончает. Сперма течет по гортани, на вкус не хорошо и не плохо. Сакура сглатывает и, лизнув его напоследок, садится обратно. Даже пристегивает ремень безопасности, бесконтрольно улыбаясь. — Ну как? Неплохо было? — дразняще спрашивает она. Саске длинно выдыхает и ловко поправляет трусы, но ширинку не трогает. Эрекция еще не спала до конца. — Если бы не знал тебя, ни за что бы не поверил, что это твой, по сути, первый полноценный минет. — У меня много талантов, — смеется Сакура. В животе порхают тяжелые бабочки, у них влажные, мокрые крылья, и она слишком возбуждена. — Скоро мы приедем? — Не терпится? — Саске ухмыляется в ответ. Ей нравится его игривое настроение. Очень нетипично для него. — Есть кое-что, что я хочу попробовать… — она неуверенно сжимает губы и громко вздыхает. Так сложно заставить себя говорить. — Это был сон после… после одного нашего поцелуя, я тогда ужасно возбудилась, и мне хочется его повторить. Саске слегка улыбается, параллельно застегивая ремень. — Отлично, давай повторим. — Я умру со стыда, если расскажу тебе, — фыркает Сакура, скрещивает на груди руки и сглатывает слюну с солоноватым привкусом. Хочется выпить что-то сладкое. Саске смотрит на неё и чуть изгибает бровь, взъерошивает волосы. Выглядит так хорошо, и не скажешь ведь, что ещё пару минут назад стонал из-за неё. — Меня не так легко удивить. — Ладно. Я попробую. — Пробуй-пробуй, — говорит он, жмет на кнопку, и стекла снова становятся прозрачные. Рядом с ними едет куча машин, кто-то перестраивается туда-сюда. Саске опускает взгляд, когда загорается экран его айфона, и добавляет: — Ты была права. Насчет Нел. — В чем именно? — Сакура смотрит на себя в зеркало, приводит в порядок тушь и подводку вокруг глаз. Косметика за сегодня пострадала несколько раз. — Она пишет, что хочет возобновить отношения, если наш с тобой фарс закончился. — Фарс, — повторяет Сакура и хмыкает. Слово ей не нравится, пусть оно и правдивое. — И что ты думаешь? Саске, кажется, удивляется ее вопросу, но когда Сакура поворачивается к нему, он выглядит спокойно-безразличным, как всегда. С немного надменной усмешкой в уголках губ. — Думаю, что хочу скорее добраться с тобой до дома, чтобы ты… — он смотрит на нее краем глаза, губы изгибаются в той манере, которую он использовал, когда намекал на секс, и Сакура задерживает дыхание, — посмотрела на новую картину. Она округляет глаза, а потом выдыхает и долго смеется. Саске подхватывает и посмеивается почти неразличимо, в своей манере.