Я была занята. Снова убивала людей...

      —Максин Колфилд, я вынужден вас задержать по статье 306 согласно конституции США. До того как дело внесет ясность, вы направлены в Изолятор Временного содержания.       Она была в шоке. С каждой минутой дышать становилось всё труднее. Она уже хотела поднять руку, чтобы исправить ситуацию, но внезапно сзади ей заломили руки и надели на неё наручники.       —У вас есть право хранить молчание.Пройдемте-ка в машину.       Она просто не верила. Не хотела верить в происходящее, что это происходит именно с ней, а не с кем-то другим. «Как... как же так, этой участи достоин только Джефферсон и Нейтан, но я... — растерянно думала она. — Блять-блять-блять, что же мне сейчас, сука, делать!? Если директор узнает? У меня будут охеренные проблемы с Блэквеллом. А если родители? Господи, мама с папой будут сильно волноваться. Меня вернут обратно в Сиэтл...»       Она кусала губы и даже не была в состоянии моргнуть от шока по дороге в ИВС. Тысяча хаотичных картинок проходили сквозь неё, и тысяча хаотичных мыслей разбегались и жужжали, как большой рой пчёл. «И как я докатилась до такой жизни? Куда бы я ни шла, всегда падаю вниз. В могильную или выгребную яму. И тут не устоишь, если внутри сумбур. Что-то внутри меня исчезло. Вечные удары и глупость... Вечная битва за секунду «нормальной» жизни. Нервы в клочья изодраны, вместо костного мозга пустота в костях».       Вечереет.       Она бы сейчас сидела на тёплом уютном диване и смотрела старые гиковские сериалы про инопланетные захваты рядом с Уорреном, попивая кофе, или же, наоборот, в другой временной линии ехала бы в машине с Хлоей слушая одну из песен Firewalk. Но не вот это, блять, всё.       В вонючей машине огражденной сеткой между передним и задним сидением, смотря в окно на до безобразия мерзкий и дождливый город.       Машина въезжает в это мрачное место. Макс успела заметить только высокие стены ограды и сразу отвернулась от окна. Не хочется ничего разглядывать тут. Ей хотелось сейчас сидеть на своём месте, в академии Блэквелл. Внимательно слушая учителя, записывать материал в тетрадь.Или сидеть на скамейке возле кампуса и снимать маленькую белочку, грызущую свой орех.       «Полароид», — пронеслась мысль. Сейчас хотелось бы лишь держать свой драгоценный полароид в руках. Кто бы мог подумать, что фотография, сделанная её любимым фотоаппаратом, приведет её к сетке с колючей проволокой. Они остановились, и у Колфилд перехватило дыхание. Сердце бешено заколотилось в груди, и стало ужасно душно. Она не могла справиться с нарастающим страхом и, смотря в колени, хватала губами воздух, тяжело и хрипло дыша. Дверь рядом с ней открыли и грубо выволокли из машины.       — Приехали. Выгружай подозреваемую.        — Эй! — обратился кто-то к Макс, но она ничего не понимала и слышала, как через плёнку. «Воздух. Пожалуйста, мне нечем дышать!»        —Народ, тут с девушкой что-то. Осмотрите её.       К ней подошла ещё одна рабочая ИВС, её холодные руки более или менее привели Макс в чувство. Это был пожилая старушка, одетая в белый халат. Как и у всех докторов у неё на шее висел стетоскоп. Медик долго осматривала Максин, хмурилась и достав откуда-то маленький шприц, уколола в предплечье. После кивнул, давая понять, что с девушкой всё хорошо.       Беспомощное тело девушки куда-то повели. С закрытыми глазами шла туда, куда скажут. Вот они зашли в какое-то помещение. Слышны звуки радио и разговоры людей.       —Проведите её в 120 камеру. — Послышался не очень приятный голос, и на плечо опустилась тяжёлая рука.       —Руки.       Максин, поддавшись, подняла руки и полицейский одним мгновением ока достал ключи и снял оковы, после которых сильно болели запястья.Мужчина потребовал поднять руки вверх дабы обыскать.Надежно все проверив он сказал лишь краткое:       — Следуй.       Надзиратель шёл рядом с девушкой, придерживая за руки. Они почему-то вышли на улицу, но почти сразу она поняла, почему.       Был разгар дня и всех "подозреваемых", убийц, насильников, педофилов и подобную нечисть вывели «погулять».       Казалось, что надзирателей тут куда больше, чем самих задержанных. Как только Колфилд и надзиратель вышли на это поле, все сразу замолкли, но почти сразу же заулюлюкали и повсюду послышались возгласы: — У нас пополнение! Эй, смотрите, какая девочка к нам идёт! Эй, красавица!       Она вновь почувствовала в себе жуткую слабость, и даже укол не смог справиться с волнением, ей было страшно, жутко страшно. Сжавшись как только можно и умоляя, чтобы надзиратель не оставлял её испугавшуюся тут, среди этих грязный и извращённых людей.       "Я не такая, почему? Что я делаю тут?"       И словно услышав молчаливой мольбы девушки, надзиратель прошёл через всё поле и они вновь оказались внутри здания. В нос ударило куча запахов. Хлорка, пот, говно и всю эту вонь пытались скрыть каким-то дешёвым аэрозолем с запахом лаванды. Колфилд недовольно тихо фыркнула, что очень не понравилось надзирателю.              — Фыркать будешь в другом месте. Несколько дней ты будешь называть эту помойку своим домом.       Она лишь покорно кивнула. Только истинный дурак будет вступать в демагогию с перекаченным мужчиной.       Заглянув в одну из камер, Колфилд жутко обрадовалась, что камера была рассчитана на двоих. Хоть, не придется тесниться с грозными мужиками и не внушающими доверия бабами.       К стене была приставлена двухъярусная железная, шаткая кровать, накрытая какими-то полотенцами, что, скорее всего, служило одеялом, в углу стоял разбитый фарфоровый унитаз, а рядом с ним такого же состояния рукомойник, а над ним маленький кусочек стены, покрытый зеркальной плёнкой. Под самым потолком было крохотное оконце, заметив, куда она смотрит, надзиратель усмехнулся:              — Не думай, что это тебе чем-то поможет – он открыл решётку и запустил меня внутрь       — А можно будет иногда открывать его?       Надзиратель что-то невнятно пробормотал и, закрыв решётку, ушёл.       Некоторое время она просто стояла посередине своей новой «комнаты» но когда услышала топот множества ног и разговоры, быстро юркнула на кровать и сжалась.       Слышалось, как надзиратели своим властным голосом приказывают расходиться по своим камерам, иногда слышны были удары дубинкой о плоть. Когда все стихло, Максин Колфилд решила выглянуть и взгляд сразу же упал на того, кто был напротив её камеры. Это был последний человек на Земле, которого она хотела видеть в данный момент. НЕЙТАН ПРЕСКОТТ. «Нет, блять, только не он. Только не, мать его, Нейтан! И почему вдруг судьба предрешила в качестве сокамерника именно его?»       Она ненавидит его – и это объясняет абсолютно всё.       В свете тусклых ламп он выглядит еще отвратительней. На фоне белых кафельных плит все его грехи видно еще лучше. Напыщенный "несчастный" индюк, возомнивший о себе слишком много. Макс ненавидит всё в нем: его нелепую одежду, его раздутое самомнение, его отточенные до автоматизма жесты, то, что он сделал с Хлоей, и даже то, что он был слишком несчастен. Если бы ей сказали, что она может огреть его по башке еще раз, Колфилд бы сделала это множество раз. Раскроила бы ему череп, чтобы проглядывал мозг и текла алая кровь.       Она имеет полное право презирать его за одно только количество проблем, которые появились в их с подругой жизни, после его появления. И, о да, она использует это право по полной – потому что она может. Потому что ненависть хорошо заглушает все остальные чувства, а у нее за душой накопилось слишком много того, что необходимо выплеснуть наружу. Однако нужно помалкивать, ведь именно из-за агрессии девушки к нему она и сидит тут.       Прескотт сидел у прутьев и смотрел прямо на неё. Он остался всё тем же бледным и «несчастным» блондином с глазами, полными похуизма. Как только Нейтан заметил её, его «друг» закричал своим низким воплем:       —О, братва! Новенькая телка соседка Нейтана! Ух, как подфартило-то! Сразу же послышались такие же грубые голоса:        —Так нечестно! Мы тоже хотим взглянуть на бабу.       Она сжала пальцы в кулаки, Нейтан Прескотт смотрел прямо на неё и по его взгляду было понятно, что как только представиться возможность, он порвёт девушку по кусочкам, во всех смыслах этого слова.       — Ублюдок, — кривя губы, по-кошачьи протяжно шипит Макс в хмурое, такое же тупое, как и всегда, лицо Нейтана.       —Ну, привет, Колфилд. —Тут же выплёвывает он, и Колфилд, все еще скаля зубы, поворачивает голову в его сторону и смотрит с неприкрытым презрением.       —Знаешь, нам многое нужно обсудить.