Муза в уборе весны

      Я снова там. Попасть туда просто — два шага вперед и десять назад. А потом поверни на север и иди, никуда не сворачивая, ни секунды не сомневаясь.       — Хочешь, скажу тебе кое-то очень интересное?       Он, как в прошлый раз, лежал, раскинув руки и глядя вверх неподвижным взглядом.       — Конечно! Я люблю всякие интересности! — я радостно захлопала в ладоши.       — Прихожая — это перепутье. На север пойдешь — сюда попадешь, как ты уже знаешь. На юг пойдешь — секреты узнаешь, на запад пойдешь — прошлое отворит перед тобой двери. А на востоке ты встретишь саму Королеву. Что тогда будет — этого я тебе сказать не могу. Но знаю, что если скажешь ей правильные слова, то победишь её.       — Нет, победы мне неинтересны. А тайны на то и тайны, чтобы быть только для избранных.       — Странная ты. Мне это нравится. А что насчет прошлого?       — Уважай прошлое, но не вороши. Не смотри вниз и не оборачивайся — оно настигнет тебя и не даст уйти.       — Посмотри под лед, — он перевернулся на живот и оперся на локти, — Гляди! Подо льдом выросли цветы!       И правда. Прекрасные соцветия распустились и застыли в вечной мерзлоте. Красота, застывшая во времени, извращенная версия бесконечного.       — Неужели это сделала я? — шепотом спросила я.       — По-видимому, — он пожал плечами, — Ты внесла крупицу весны в зиму, крупицу жизни в смерть, крупицу тепла в холод. Но не сравнивай себя с солнцем, ты не настолько могущественна. Даже звёзды гаснут, что говорить о тебе? Ты не растопишь эти льды, не пробудишь мертвого и не заставишь существовать того, кого нет.       — Ты говоришь о том мальчике…?       — Да, о Несуществующем. Кит сказал, что ему ничего не поможет, разве что сама Февраль.       — Февраль умерла?       — Она покончила с собой.       — Зачем она это сделала? — спросила я дрожащим голосом, — Зачем она обрекла его на это?       — Этого я не знаю.       — Печальная история.       — Это мир для двоих, который закрыт для нас. Это истина для двоих, которую мы вряд ли поймем.       — Любовь не убивает. Она воскрешает.       — Ты слишком нежна для этого мира. Ты напоминаешь мне Маму.       — А кто это?       — Тоже Иная, только нездешняя. Она проницательнее всех, кого я знал, даже Вечность с ней не сравнится. Она умеет заглядывать в души так глубоко, как не заглядывал ещё никто и видеть прекрасное в уродливом.       Небо осветило золотистое зарево, отражаясь в наших глазах, дроблясь в осколках льда, освещая бескрайние застывшие воды.       Ворон казался мне до боли знакомым. Я знаю его всего вторую ночь, но у меня такое чувство, будто я знала его всю жизнь. Хотя, быть может, время тянется здесь медленнее? Не зря я проснулась вчера уставшей.       Нет… Будто я знала его до того, как попала сюда. Может, я не раз замечала его в толпе, среди прохожих? Среди пыльных улиц и магазинных витрин, в тенистом парке и на скамейке под палящим солнцем? А может, среди школьных коридоров…       — Как давно ты здесь? — спросила я парня.       — Как давно? — задумался Ворон, — Не знаю… Не помню. Но очень долго. Очень долго меня продержали в Клетке, все воспоминания перепутались.       — Что такое Клетка?       — Это страшное место… Оно стирает всё. Оно стирает тебя. Раньше её называли Ластиком, но потом переименовали в Клетку. Клетка отрезает тебя от всего, отрезает от мира и от людей, и оставляет тебя наедине с собой. А таких, как я, ни в коем случае нельзя оставлять наедине с собой. В Клетке время останавливается. Туда даже звуки не проникают. В конце концов ты начинаешь забывать, кто ты, и что там, за стенами, и всё, что тебя связывает — это окно с небом в решетку. И ты отчаянно цепляешься за этот клочок внешнего мира, но его недостаточно, чтобы не потерять себя.       — Ужас! И тебя там держат?!       — Да, — Ворон в миг погрустнел, — Поэтому никогда туда не попадай. Уж лучше погибнуть. Я видел человека, который сидел в Клетке полгода. Он стал Застывшим.       — То есть?       — Ну… Не двигался. Не ел, не пил, не шевелился, просто лежал, уставившись в одну точку. Превратился в пустую оболочку, которая только дышала и ходила под себя. Кит сказал, что он и до этого был не лучше, и если бы Халаты его не подобрали, кто знает, что бы с ним было… Определенно что-то страшное. Так что Клетка действительно избавила его от страданий. Потому что в нем ничего не осталось.       — Ну и жуткие вещи ты мне рассказываешь!!! — ужаснулась я, — Превратил чудесный сон в настоящий кошмар! Мне детства хватило!       — Так тебе нравится проводить со мной время? — Ворон в удивлении приподнял брови, — А я-то думал, что ты от скуки ко мне пришла. Кит говорил, что со мной помереть со скуки можно.       — Да ну его, — махнула я рукой, — Этот Кит ничего не понимает. Небось сам страшный зануда.       — Ну, все Знающие страшные зануды, — криво усмехнулся Ворон и внимательно заглянул мне в глаза, — Я рад, что тебе нравится со мной. Правда, рад. Рад, что такая светлая и жизнерадостная Муза заглянула в этот тоскливый уголок, — его щеки слегка покраснели, но он тут же совладал с собой, — А что за кошмары тебе снились?       — Странные вопросы ты задаешь… Ладно. Что время остановилось и идет назад, стремясь к точке отсчета. И когда оно дойдет до самого начала, то все перестанет существовать… И тогда оно остановится? Или продолжит идти назад? И что тогда будет…       Брови Ворона медленно поползли вверх.       — Забавно, что мне слилось абсолютно тоже самое… Каждую ночь августа.       — И мне! А еще мне снилось, что меня поглотил космический кашалот, и я падала вниз, в его темный громадный желудок, в те глубины, из которых никто бы не услышал мой крик. В самую низкую точку падения.       — Нам снятся одинаковые сны.       — Кто у кого ворует, интересно? — я издала нервный смешок, — Скорее всего, я у тебя. Мне не могут сниться такие кошмары.       — Если бы ты у меня воровала, я бы их не видел. Да, мы видим одинаковые сны — поэтому ты так легко ко мне попала. Мы связаны с тобой.       — Красной нитью судьбы? — усмехнулась я и сложила руки на груди, — О, Антонио, я всегда знала, что мы будем вместе! Ты — моя судьба, мой единственный, которого я ждала всю жизнь! О, мой Антонио, мы никогда не расстанемся!       — Да ну тебя, ненормальная, — прыснул Ворон, — Какой ещё Антонио?       — Просто Антонио, — пожала плечами я.       — И опять мы с тобой просидели до рассвета, — сказал Ворон, — Придется просыпаться, а жаль, особенно после такой новости. Всё-таки люди редко видят одинаковые сны.       — Даже если это кошмары…       — Ну, мне и приятные сны снились… И пляж с разноцветными камнями, которые издавали звон, когда идешь по ним, и лес в серебряном снегу с седой лисой, которая рассказывала сказки с грустно-счастливым концом, и цветущий куст, с которого мне не хотелось срывать цветы, потому что видел, как он любил их, и за это он подарил мне венок из своих цветов…       — А вот в этом моя заслуга, — подмигнула я, — Если бы не я, ты бы рехнулся страху!       — А если бы не я, ты бы рехнулась с радости, — вторил он мне.       И мы одновременно рассмеялись.       — Ладно, нам действительно пора. Мне — в Клетку, а тебе — продолжать радовать людей.       Он помахал мне рукой и улыбнулся. Глаза его светились счастьем, но улыбка была вымученная. Радость так сильно не сочеталась с его лицом, что у меня возникло чувство, будто подобные эмоции он испытывает впервые за долгое время.       — Нет, то, как ты храпишь — это что-то, — пробрюзжала Элис.       — Девочки, у меня просто замечательные новости! — к нам влетела Мариам, размахивая рекламным буклетом.       — Че такое? — Габриэль подскочила к ней и выхватила буклет из её рук, — Че это? Мари, че это такое?       — Меня переводят в реабилитационный центр! — с широченной улыбкой сообщила Мариам.       — Чему тут радоваться? — просунула голову в дверной проем Зои, — Тут же весело!       — Да вы просто посмотрите на это! Море, пляж, бассейн, современное оборудование, грязевые ванны, живописные пейзажи, ведущие специалисты, работающие по новейшим стандартом и множество увлекательных мероприятий!       — В рекламном буклете нашей школы было написано, что у нас современное оборудование, гуманные стандарты преподавания и свой бассейн. Но из техники у нас только древние холодильники и 5 компьютеров с ЭЛТ-экранами. Стандарты учителей — это лупить всех указкой и называть нас не иначе, как «эй ты, болван». А бассейн пустует лет 10, — пожала плечами Элис.       — Уж ты-то должна за меня порадоваться, ведь сама мечтаешь вырваться отсюда, — сощурила глаза Мариам.       — Ну, всяко лучше, чем эта дыра, — пожала плечами Элис, — Но реаблилитационный центр — это по сути та же психушка.       — Это не одно и то же, — закатила глаза Мариам, — Короче, так и знала, что вы меня не поймете. Хоть ты порадуйся за меня, Элли, — она умоляюще посмотрела на меня.       — Я рада за тебя, Мариам, — честно сказала я, — Тебе полезно будет поехать куда-нибудь на море. Волны уносят печаль и сглаживают острые камни.       — Вот и отлично, — просияла Мариам и ушла.       — Она пришла к нам израненной и обессиленной, — вспомнила Зои, — Я рада, что ей стало легче. Просто мне не хочется расставаться с ней.       — Мне тоже, — призналась Габриэль, — Она клевая.       — Ей будет лучше там, — сказала Элис.       А я подумала, что тому мальчику с синдромом Котара будет плохо без неё. Поэтому я решила его разыскать. Но сначала надо было поесть.       В столовой было тише, чем вчера. Наверное, это потому, что все сонные. Дети лениво кушали блинчики с медом и пили какао. Я с аппетитом поела плохо приготовленные блинчики и выпила какао. Еда здесь была как в нашем школьном кафетерии. И я готовила примерно так же. То есть ужасно.       Я стала искать мальчика. Сначала я  посмотрела в общем зале. Там около вокруг проигрывателя скакали Зои и три парня, за столом сидели художники и рисовали чресла, на полу лежал ребенок в очках, зеленоволосый парень плел фенечки, Кларисса вязала, группа парней рассказывала девочке, находящейся на дневном стационаре, как здесь все устроено, врачи и девочки с завитушками обсуждали способы спрятать труп. Мальчика там не было.       В коридоре его тоже не было. Только врачи и санитары сновали туда-сюда да очереди ютились на скамейках.       В саду его тоже не было. Там вообще никого не было.       Хотя нет, все же я его нашла. На всё тех же скрипучих качелях. Он носком ботинка чертил на земле знаки.       — Ты уже знаешь? — спросила я.       — Что «я» знаю? Я не существую, забыла?       — Ну, что Мариам уходит.       — Да, уходит. Это было давно понятно. Её можно вылечить. Не стоит ей мешать. Ей не место здесь.       — Тогда тебе будет здесь одиноко.       — Меня нет.       — А если бы был?       — Тогда я был бы всегда одинок без Февраль.       — Даже с Мариам?       — Мариам бы понимала меня, насколько это возможно для постороннего. Но она не Февраль. Её никто не заменит…       — Почему Февраль покончила с собой?       — Она унесла эту тайну с собой.       — Вы обязательно встретитесь!       — Она мертва, Элли. — А я говорю, встретитесь! — я  упрямо топнула ногой. — Хотелось бы верить, — вздохнул мальчик и посмотрел в даль. И я поняла, что сейчас самое время заткнуться.