Сегодня был дождь, а завтра мы умрем. Уходим туда, где 13 кипарисов и лунный цветок. Я знаю, ты опять смотришь на меня. Я знаю, ты опять кричишь. Но я не слышу. Почему я не слышу? Ты слишком громко кричишь. Попробуй шептать. Говори одними губами — и я в слух обернусь и разберу каждое твоё слово. Говори загадками — и я распутаю их, как клубок. Требуй невозможного — я звёзды с неба соберу для тебя в корзину. Скрывайся — я последую за тобой сквозь тернии и болота. Только не смотри на меня! Мы встретимся над солнцем и под луной, к востоку от восхода и западу от заката.
Я провожу рукой по серому кирпичу и движусь медленно и плавно. Кусты меня не поцарапали, комары не искусали. Коготь луны освещал мне путь. И вот, я нашла его. Вот она, родимая. Вот она, Клетка, смотрит на меня чернявыми глазницами окон. Ржавела решетка. Тут не было ни надписей, ни грязи, но веяло безысходностью и опустошением. От палаты Ворожеи несло беспросветной тьмой, поэтому я сразу поняла, кому она принадлежит. Сама Ворожея казалась неподвижной, но внутри неё была настоящая битва. Я не стала её тревожить, но мысленно пожелала ей победить монстра внутри себя. Подошла ко второй палате. Всё, всё дышало здесь пустотой: и белый тюль, криво подвешенный на карниз, и тьма палаты, и белоснежный потолок со спящими пыльными лампами, и пол без ковра. Мне пришлось приподняться на носочки, чтобы разглядеть помещение как следует. Стоило мне поднести лицо к холодным прутьям, как на меня пахнуло сыростью и затхлостью. Желтое пятно на стене, пустая тумбочка, кровать с белым накрахмаленным бельем, старая и скрипучая. Кто-то спал, и его бока плавно вздымались и опускались, а дыхание со свистом вырывалось из носа. Внутри было так же холодно, как и снаружи, даже холоднее. Необъятный страх сковал все мои члены, я словно примерзла к земле и не могла ни пошевелиться, ни вздохнуть. Как будто ледяной водой окатили, всё, что во мне было, выкачали. Как будто весь мир исчез и осталась лишь эта комната. — А я что говорил? Голос, едва слышный, похожий на шелест страниц, привел меня в чувство. Круглыми от ужаса глазами я смотрела, как фигура медленно, с трудом встает, сует ноги в тапочки и подходит к окну, с трудом переставляя ноги. Весь худой, с темно-серыми, «мышиного» цвета волосами, взлохмаченными и немытыми, с темными кругами под глазами и мешками, выступами скул, бледной кожей, лопнувшими сосудами в глазах, потрескавшимися губами, синюшными, как и его ногти. Одежда на него была велика и висела, как мешок. Я мелко задрожала. — Вот что делает клетка. Никогда нее попадай в неё, — сказал он, прислонившись к прутьям подобно мне. Я открыла рот и попыталась что-то сказать, но не смогла: звук застрял у меня в горле. Увидев это, он продолжил: — Да ладно, я и до неё выглядел не лучше. И впрямь общипанный петух. Наконец до меня дошло, и я нервно рассмеялась. — Ты похож на привидение! Когда ты в последний раз ел? А пятно на стене — это еда, которую ты бросил об стену? Эй, не надо так делать. Конечно, тут кормят просто ужасно, не считая запеканки, всё-таки это еда! Ну и обстановка тут, просто ужас! Что за условия?! Почему Халаты это никак не регулируют? Это же противоречит их же уставу! — Думаешь, их волнует какой-то там устав? — горько усмехнулся Ворон, — Это пропащее место и пропащий город. Такой же запущенный, как и сами люди. — Странно, почему мы не такие… — Просто ты цветок, растущий из дорожной пыли. — А ты? — А я соловей, прославляющий его. — Но ты же Ворон. — Что, уже и помечтать нельзя? — Смешной ты. — А ты такая… Живая. Настолько живая, что даже я начинаю думать, что еще не разучился радоваться. И я рад, что сумел рассмешить такую, как ты. Он просунул худую руку сквозь решетку. — Скажи, это небо настоящее? Мне иногда кажется, что оно картонное. Словно изображение большого телевизора. И если я протяну руку ещё дальше, то наткнусь на твердое. — Успокойся, всё вокрут настоящее. И ты настоящий. И я тоже настоящая. — Откуда ты знаешь? — А вот знаю и всё! По крайней мере, я уж точно настоящая. — А мне не верится. Не верится, чтобы муза весны и возрождения обратила внимание на грязную нахохлившуюся пташку. И не верится, что это небо настоящее. И эти кусты с красными розами. И эти заросли тусклой травы. И то прохладное дуновение, приносящее запах цветения и пыли — тоже не настоящее! Он убрал высунутую руку. — Пусть так. Тогда не жалко сгнить здесь. Я отвернулась и ушла. Он молча проводил меня взглядом, и этот взгляд впивался мне в спину, похожий на укус пчелы. Я сорвала цветок и подошла обратно к окну, протянув его Ворону. — На, возьми. Он недоверчиво принял его, повертев в руках. — Что ты видишь? — Розу. Красную розу с шипами. Ай! — Что ты чувствуешь? — Я укололся. Мне больно. И… У меня пошла кровь. — Вот именно. Она уколола тебя., а значит, она настоящая. — Настоящая… Он, как завороженный, смотрел на палец, из которого показалось пятно крови размером с булавку. В его глазах затеплилась жизнь. И даже эта палата хотя бы ненадолго перестала быть угнетающей и темной. — Что это вы тут делаете? И очарование багряной крови сошло на нет. Клетка вновь сжала свои тиски, а роза упала на пол, мигом забытая. Но, к счастью, это была Ласка. Ласка нас понимала, насколько это возможно для Халата. — Что ты здесь делаешь, Элли? Это нестабильный пациент, его нельзя беспокоить. — Я… — Как вы вообще с ним познакомились? Она осторожно заглянула в комнату. Ворон лежал на кровати, как ни в чем не бывало. — Мы ведь не просто так его там держим. Его пока лучше оградить от людей, чтобы он не навредил себе или другим. — Но это бесчеловечно! Вы не видите, что он там страдает? — Вне больницы он бы еще больше страдал. Мы спасли его в самый последний момент. Я не буду тебе пересказывать его медкарту, ты всё равно ничего не поймешь, скажу кратко: нечего его беспокоить. Тем более, что ты темпераментная и с тобой довольно трудно. Возвращайся в свою палату, а то тебя заметят и проблемы будут. На первый раз я сделаю вид, что ничего не было. Я пыталась до него докричаться, но наткнулась лишь на пустоту, тоскливую, похожую на всеми покинутую комнату с порванными рисунками и разбитыми кружками. Он закрылся, не успев стать живым. Он закрылся, не успев сбросить пыль с плеч и расправить крылья. Он закрылся, и даже кровь, алая, словно роза, не приведет его в чувства. Снова томится пташка в клетке и уже не смотрит на кажущееся картонным небо. Я проснулась от того, что Габриэль от меня терлась, прижимаясь костлявым телом. Она была в одном нижнем белье. — Ты что творишь?! — я сбросила её с себя. — Сжалься, — заплакала она, — Поделись своим теплом! Сжалься! Она вновь потянулась ко мне. Я отскочила от неё. — Элис! — позвала я, на что та лишь громче захрапела. Габриэль приближалась ко мне. — Сжалься! Сжалься! Ты всегда такая теплая. Сжалься! Ты же всегда делишься теплом! Поделись и со мной! — Элииииис! — я забилась в истерике. — Да что у вас опять? — к нам вошла Ласка, — Элли, ты дашь мне подежурить спокойно?! Она осеклась, увидев Габриэль. Я мрачно кивнула. Габи ползала, рыдая и размазывая по лицу слёзы и сопли. Я поспешила выйти, а Ласка принялась успокаивать Габриэль. Я сидела в коридоре, свернувшись в клубочек и спрятав лицо в коленях. В коридоре было тихо, из какой-то палаты доносился храп и нечленораздельное блеяние. На этаже повыше кто-то ходил туда-сюда, громко топая. Пахло медикаментами, немытыми телами и кашей. Из нашей палаты доносились крики и плач. Вскоре показалась Ласка. — Можешь заходить, Элли. Габриэль успокоилась. — Что это вообще было? Она так внезапно напала на меня! Что она делала? Зачем ей это? Откуда это у неё? — Она жертва насилия и хочет повторно пережить травмирующее событие. Такое не в первый раз встречается на моей практике. — А меня-то за что?! Я похожа на насильника?! — Ты не единственная. Она и к Элис приставала, и ко мне. И к санитарам. — Так сделайте что-нибудь! У Вас же есть опыт? Сделайте что-нибудь с этим, в конце концов, такое нельзя запускать! — С ней сейчас работают специалисты. Вылечим. Ласка удалилась на пост, а я вернулась в палату. Габриэль лежала вялая и с остекленевшим взглядом, её короткие волосы были разбросаны по подушке. Она медленно и едва слышно дышала. Я легла в свою постель, но заснуть уже не смогла.Оживляющая
9 марта 2018 г. в 23:14
Задний двор — это стрекот кузнечиков, многолетние заросли, колючки, расползающийся плющ и лужи с дробленным небом. Тут всегда пахнет нечистотами, ветхостью и секретами, о которых никто не должен знать. Надписи на стенах накладываются друг на друга, из-за чего создается впечатление, что они пытаются друг друга перекричать.