Муза в уборе весны

      Как позже Габи призналась, летние деньки, проведенные в палате, и ночи, полные откровенных разговоров и тайных посиделок, были самыми лучшими моментами в её жизни. И если бы у неё была фотокамера, она фотографировала бы каждую секунду, чтобы спустя много лет пересматривать эти застывшие мгновения.       Мы изо всех сил старались её развеселить и показать, что мир наполнен чудесами и жизнь — это бесконечность, а не краткий миг, меняющий и извращающий всё. Так что мы переодевались в яркие лосины, пели в расчески, прыгали на кроватях, дрались подушками, обливали друг друга водой из шланга и рисовали цветными мелками. В жару мы сидели на крыльце в старых скрипучих качающихся скамейках или по бокам, свесив ноги и болтая ими в воздухе, обмахивались старыми газетами и постоянно спорили, кто пойдет за соком. Мы смотрели на малиновую дорожку рассвета и вздыхали. Смотрели на кристально-чистую синеву небес и вздыхали. Смотрели на сгущающиеся сумерки и вздыхали. Но вздыхали мы не от грусти, а от приятной усталости и летнего полуденного дурмана, преследующего нас весь день.       Когда выпадал дождь, мы выскакивали на улицу и носились под ливнем, брызгая водой из луж и промокая до ниточки. Вода была теплая, и после туч всегда следовала радуга, а воздух, разряженный грозой, пах свежестью и влагой. И яркие гусеницы ползали среди жемчужин росинок, и бабочки порхали вокруг робко распустившихся цветов, и птицы лениво чирикали на проводах и крышах.       Жизнь в больнице небогата событиями. Особенно в такой, как эта. От скуки мы лезли к медсестрам, болтали всякую чушь санитарам и подшучивали над врачами. Танцевали вокруг старого проигрывателя, играющего с перебоями. Самым новым песням, которые играли в нем, было лет 20.       А однажды мы нашли чердак. Это произошло случайно. Мы слонялись без дела по коридорам и лестницам. Мы — то есть Зои, Кларисса, Клэр, Блейн, Ромео, Габриэль и три «поклонника» Зои. Было невыносимо жарко, пот засох на нас, одежда прилипла к телу, волосы были засаленны и обгорели. А у Зои выскочило ещё больше веснушек.       — Ого, а что это? — вдруг спросил Эрик, кучерявый «поклонник» Зои.       — Полагаю, дверь, — пояснил парень с бусинками в волосах, которого звали Грег, — Она нужна для того, чтобы попадать в другие помещения.       — Как ты мудр, о Грег! — с восхищением сказал Эрик, — Что бы я делал без тебя, друг мой?       — Я никогда не видел этой двери… — задумчиво протянул волосатый парень с рисунками на руках, которого звали Саймон.       Дверь была белая, с облупившейся краской и очень крепкая, судя по всему. Из щели веяло сквозняком.       — Эта дверь ведет на чердак, — сказала Клэр, — И я знаю, как её открыть.       Она повозилась минут 10, явно нарочно медля. Но наконец дверь с громким скрипом отворилась. Нас обдало запахом пыли и затхлости.       Внутри было почти пусто, не считая старого хлама, такого, как: желтые выцветшие тетради с размытыми надписями, порванные книжки с изъеденными страницами, куклы с погрызенными лицами и грязными свалявшимися волосами, поломанная деревянная мебель и старое пианино. Стекла на единственном окне потрескались и запачкались, пыль в свете лучей была золотистой и сверкающей. Вили гнезда птицы и паутины пауки, здесь нашли приют мухи, крысы и бабочки.       — Ой, ребята, я, пожалуй, пойду, — затряслась Габриэль.       — А че так? — спросила Зои.       — Пауки!!! — не своим голосом завизжала Габриэль.       Она круто развернулась и побежала прочь.       — Ой, ну и зануда! — пожала плечами Зои, — Многое теряет!       Я осторожно шагнула в пространство остановившегося времени. половицы заскрипели, крысы бросились врассыпную.       — Ай, у меня на лице паутина! — вскрикнула Кларисса.       — У тебя в волосах паук, Клара, — загоготал Саймон, — Здоровенный такой паучище!       — Где?! — Кларисса начала шарить по волосам руками, резко побледнев, — Сними его с меня, сейчас же!       — Ну ты и трусиха, Клара, — не унимался Саймон, — Подумаешь, здоровенный пушистый паук с множеством лапок и глаз, который совьет на тебе паутину и поселится в твоих волосах.       — Я тебя ненавижу, тупой Саймон! Ненавижу! — Кларисса, поняв, что её разыгрывают, с кулаками набросилась на Саймона.       — Успокойтесь оба, — устало сказала Клэр, — Не стоит на него злится, Кларисса. Он всего лишь глупый недалекий мальчишка, будь милосердней.       — Клара, паук заползет в твоё ухо и поселится у тебя в мозгу и поработит его. И ты станешь пауком! Точнее, гиганской восьмилапой паучихой! Ой, а что это по мне ползает?..       Саймон внезапно осекся, поднеся руку к шее. Ухмылка сползла с его лица, а зрачки расширились от ужаса. Кларисса затряслась от смеха. Я заглягнула за его спину. По его шее храбро карабкался паучок с длинными лапками.       — Саймон, — с притворным ужасом прошептала я, — Он такой огромный…       — Кто? Кто огромный? — занервничал Саймон.       — Таракан, — ответила я, — Такие разве у нас водятся? Ничего себе, какой огромный… С длинными усами и коричневыми крылышками. Он длиной где-то с мой средний палец.       — Эй, снимите его с меня! — Саймона начало трясти, — Снимите сейчас же, я не шучу!       Ребята заливались смехом, а Кларисса ржала громче всех, похрюкивая и вытирая слёзы.       — А пугал меня пауками, — надрывалась она, — Ой, не могу! Да ты, блин, герой!       — Перестаньте, это не смешно, — взмолился Саймон.       — Он заползет в твой нос, — замогильным голосом провыла Кларисса, — И поселится в твоих легких. И будет щекотать их, а ты будешь кашлять и задохнешься.       — Кончай издеваться, Клара, — взмолился Саймон.       — Ты сам издевался. Теперь страдай, — безжалостно отрезала Кларисса.       — Я больше так не буду, — захныкал Саймон, — Только уберите его, пожалуйста! Я их до смерти боюсь, старший брат все детство пугал меня ими…       — Ладно, — милосердно согласилась Кларисса.       Мы сняли паучка с шеи Саймона. Увидев, кем был «большой и страшный таракан», Саймон обиделся и пообещал положить дюжину пауков в постель Клариссы, а мы сделали вид, что поверили и испугались.       Пока ребята разговаривали, я подошла к пианино. Меня словно загипнотизировали эти пыльные клавиши и мягкий свет. Лежала нотная тетрадь с размытыми нотами. Я попробовала поиграть на инструменте. Какие-то клавиши ещё работали.       — Ночью оно работает, — сказал мне до сих пор молчавший Блейн, — Ты бы знала, какие прекрасные мелодии на нём получается играть…       — Ну, если ты умеешь играть, то, конечно, ты создашь прекрасную мелодию. Музыку творят пальцы музыканта, а не клавиши.       — Нет-нет, ты не поняла, — помотал головой Блейн, — Тут любой сможет сыграть красивую мелодию.       — Даже если до сих пор даже не касался клавиш?       — Да.       — Даже если музыкального слуха нет?       — Да.       — Это здорово…       — Только мертвых сюда лучше не пускать, — Блейн внимательно заглянул мне в глаза. Мне стало не по себе от его пронизывающего, выворачивающего душу наизнанку взгляда, — Береги это место. Оно множество прекрасных воспоминаний хранит. Немного таких мест здесь осталось.       — А ты можешь что-нибудь сыграть здесь?       Он подошел к пианино, тронул пальцами клавиши, и начал играть. Сначала медленно, неуклюже, путая ноты и запинаясь, а потом приловчился, и дивная мелодия полилась из-под его рук. Даже ребята прекратили спорить и прислушались к нему. Даже птицы. Даже насекомые. Бабочки закружились вокруг него. Блейн сиял в солнечном свете, купался в нём, делаясь похожим на ангела, на музу. И летняя синева небес отражалась в его глазах.       — «Фантазия» Бетховена, — пояснил он, закончив играть.       Пальцы в последний раз коснулись клавиш, мягко и плавно, и все вернулось на свои места, только более радостно стало на душе у всех.       — Я не знаю, откуда ты пришел, но ты прекрасен, — ошеломленно сказала я, — Ты чудо из чудес.       — Скорее чудо в перьях, — усмехнулся Блейн, — Не захваливай меня, Большеротая, а то я подумаю, что ты влюбилась в меня.       — А что если так? — подмигнула я, — Мы ведь так похожи. Знание и возрождение, музыка и танец, поэт и муза.       — У тебя Брайан есть, — рассмеялся Блейн, — Не приставай к невинному ребенку, чертовка.       — Брайан?       — Ну да. Тот типчик, которого ты все время видишь в своих эротических снах.       Девочки хором рассмеялись.       — Каких-каких снах?! — обалдела я.       Я повернулась в сторону троицы дружков Зои.       — Так, парни, признавайтесь, кто из вас вселился в Блейна?       — Ну, я оказываю колоссальное влияние на людей, — важно сказал Эрик, — Блейн захотел подражать крутому и классному Эрику.       — Это ты мне подражаешь, — фыркнул Блейн.       Клэр стояла, прислонившись к подоконнику. Птенцы в гнездах пищали и тянулись к ней, шляпа слегка покосилась. Она казалась такой жаркой в своих черных одеждах, с черными волосами, черными глазами, бровями и ресницами. Как она не спарилась ещё?       — Как здесь хорошо, — с блаженством протянула она, — Отсюда такой вид красивый простирается.       Мы столпились вокруг окна. Внизу был виден кусочек сада, зеленые деревья с густыми кронами, цветущие густы, дорожки, вымощенные камнями, в щелях между которыми росли цветы и травы, забор, обросший плющом, серый асфальт и одинокие сгруппировавшиеся домишки, магазины, палисадники, крыши, почтовые ящики, машины, и далекая линия горизонта.       — Действительно, — согласился Ромео, — А вон там мой друг живет. Я у него на вечеринках постоянно зависал.       — Я тоже, — сказал Блейн.       — Я тоже, — сказала я.       — Быть может, мы встречались раньше, — спросил как бы самого себя Ромео, — Быть может, мы знали друг друга давно, только сами этого не замечали. Ну, как часто бывает с людьми, связанными нитью судьбы.       — Я выросла на ферме, — пожала плечами Зои.       — А я в деревне, — сказала Клэр.       — Жарко тут, — пожаловался Грег, обмахиваясь обрывком газеты.       — Согласна, — сказала Зои, теребя ворот рубашки, — Просто охренительно жарко. Даже жарче, чем на улице.       — Мне нормально, — сказала Клэр.       — А что ещё взять с ведьмы? — развел руками Грег.       Моё внимание привлекла потрепанная коричневая тетрадь.

ЗАПИСКИ ЮНОГО ПСИХИАТРА

— О, дневник практиканта? — обрадовалась я, — Интересно, интересно…       Записи датировались серединой девяностых. Больше походило на учебные записи, чем личный дневник. Полагаю, так и было.       Я лихорадочно перелистывала страницы, надеясь найти что-то интересное. Блейн и Ромео заглядывали через мои плечи.       Наконец, нашла. Записи о девочке с седыми волосами. Старая девочка. вообще-то, биологически она была юна, даже не достигла пубертатного возраста. Но складывалось впечатление, будто ей лет девяносто. Всегда заторможенная, молчаливая, по ночам бормотала что-то на неизвестном языке. Её дом сгорел. По словам опекуна, её родители сгорели у неё на глазах, это и послужило причиной её «психоза». Причину пожара знает только она, но говорить не хочет.       — Это же… — ошеломленно прошептал Ромео.       Блейн вырвал тетрадь у меня из рук.       — Да… Да, Ромео, Да.       — Но как?       — Не знаю. Ну, это же Элли. Я всегда знал, что она особенная. Но не до такой степени!       Он сорвался на крик.       — Что происходит? — я переводила взгляд с одного на другого.       — Надо сжечь, — сказал Блейн.       — Не стоит так радикально… — начал было Ромео, но тут же осекся: Блейн уже поднес зажигалку к листам.       Тетрадь вспыхнула в руках Блейна, а он завороженно смотрел на огонь.       — Блейн, ты кретин! — заорала Кларисса, — Сейчас обожжешься! Бросай её на пол!       — Ты дура?! — накинулся на неё Ромео, — Пожар будет!       — Что делать-то, блин? — Зои принялась бегать из стороны в сторону, хватаясь за голову, — Ребята, что делать?! Мы все сгорим! А если не сгорим, то нас убьют санитары!       — Успокойся! — Клэр побежала за Зои.       В это время Блейн выронил тетрадь на пол. Как и стоило ожидать, пол тут же вспыхнул. Запахло горелым. Зои заорала ещё громче, к ней присоединился Саймон. Клэр подошла к Блейну и залепила пощечину, а потом настоящую затрещину, такому чистому хуку боксер бы позавидовал. Кларисса схватила за руки Ромео и Грега и потащила их к выходу, но вот незадача: путь преградил огонь. Эрик заслонил собой птиц. Блейн с остекленевшим взглядом застыл на месте. Грег заслонил рукавом нос и рот, Ромео зажмурился. Огонь едва не лизнул мне пятки, и стоило мне почувствовать на себе его разгоряченное дыхание, как я одним прыжком преодолела расстояние между мной и окном, хотя оно было не таким уж и большим,  схватила первый попавшийся предмет и швырнула его в стекло. Оно с дребезгом разбилось. Осколки врезались в кожу, брызнула кровь, полоснула острая боль. А сзади напирал огонь и дым застилал взор. Глаза защипало, они начали слезиться. Там, за окном — свежий воздух и прохладный ветерок.       — Прыгайте! — не своим голосом заорала я и спрыгнула сама, потянув за собой Блейна.       Мы летели вниз, небо ускользало из-под моих ног, ветер ласкал мою разгоряченную влажную кожу. Мне показалось, что мы летели с небоскреба, так долго это продолжалось. Но когда я ударилась о землю, я поняла, что прошло всего несколько секунд. Кусты смягчили падение, но все равно было невыносимо больно. На секунду мне показалось, будто из меня выбили весь воздух и заодно внутренние органы. На эту самую секунду я лишилась зрения, все поплыло. Боль — вот то, что я чувствовала. Боль и страх. За свою жизнь, за жизнь других. И страх наказания, которое последует, как только Халаты узнают о пожаре. Страх того, что мне придется объясняться перед ними. Или перед родителями. И необъяснимый страх перед той девочкой. Всю эту гамму чувств я пережила за эту самую секунду.       — Элли! Элли!       Чье-то лицо склонилось надо мной. голос доносился как из тумана. Черты были размыты и неясны. Я моргнула. и ещё раз. и ещё. А потом поняла: это был Ромео.       — Эй, Элли? Ты жива? Элли?!       Не на шутку перепуганный Ромео.       — Вроде как… — прохрипела я.       Тепло. Мокро. Подо мной растеклась кровь. Я чувствовала её запах и вкус у меня во рту.       — Где… — прохрипела я.       — Кто? — обеспокоенно спросил Ромео, — Свет в конце тоннеля? Забудь о нём! Ты здесь нужна! Элли, не уходи.       — Да не свет, идиот, — из последних сил выдавила я.       Кажется, он удивился. До этого я никого не обзывала. Ну, всё когда-то случается впервые, не так ли?       — Где Блейн?..       — Забудь об этом придурке! Удушил бы его! Чуть не угробил нас всех!       Блейн лежал рядом со мной, его рука была подо мной. Он с хрипом дышал и смотрел в небо остекленевшим взглядом. Как минуту назад.       — Блейн… Ты придурок, — я попыталась приподняться на локтях, — Если из-за тебя я сломала спину, я тебя убью. Перееду на коляске.       — Ты не о том беспокоишься… — прошептал Блейн, и тут же закашлялся, — Вы все не о том беспокоитесь. Идиоты.       — Сам ты идиот!!! — Ромео набросился на Блейна и схватил его за шкирку.       — Ромео, прекрати! — закричала я.       — Отвали! Сейчас я ему рожу начищу! В том числе и за тебя!       Он принялся его трясти. Я вскочила, позабыв о боли, и оттащила его от Блейна.       — Ты тупой ублюдок, сын собаки! — визжал Ромео, — Что б тебя! Отпусти меня, Элли, я ему накостыляю! Сейчас выбью из него всё дерьмо! Тупой ублюдок!       Я развернула Ромео к себе и как следует встряхнула. Он отвернулся. Я села перед ним так, чтобы он меня видел.       — А теперь послушай меня, Ромео. Ты сейчас отстанешь от Блейна и сходишь за помощью. Кстати, где остальные?       Он кивнул куда-то в сторону. Я повернулась. Под окном столпились врачи. Выглядывала Зои, за ней — Эрик.       — Прыгайте! — кричал мистер Эррони, лечащий психиатр Элис, — Вас поймают! Прыгайте!       Зои, недолго думая, сиганула из окна. За ней Эрик, Ромео и остальные… Их подхватывали, отводили в сторону. Клариссу отпаивали успокоительным, Зои упала на землю, хрипя и визжа. Вокруг неё столпились санитары и закрыли обзор. Эрик сидел на земле, шокировано уставившись в одну точку, и ни на что не реагировал. Грегу и Саймону досталось больше всех — на их коже вздымались волдыри. Но довольный Саймон держал в руках гнезда с птенцами. Клэр поправляла шляпу. Она была единственная, кого огонь не тронул.       А чердак пылал, облизываемый языками пламени, дым тянулся к небу, стало еще жарче, хотя я не думала, что это вообще возможно. Вокруг бегали санитары и врачи, у забора столпились зеваки, из палат повыскакивали больные, посетители хватались за голову и клялись, что ноги их больше здесь не будет.       Вдали зазвучала пожарная сирена. Когда бригада приехала, все уже были снаружи, столпились перед зданием, задрали головы и громко причитали, а кто-то плакал. У многих больных начались приступы. Маленькие дети ревели, родители их успокаивали, подростки с телефонами снимали пожар на камеру, влюбленные обнимались и прижимались друг к другу, одна девчонка скакала вокруг и визжала от восторга.       — Так, а теперь пусть тот, кто это сделает, признается в этом, — строго сказал мистер Эррони.       Его глаза сузились, превратившись в серые щелочки.       Блейн побледнел, его нижняя губа мелко задрожала. Ромео весь напрягся, приготовившись сдать друга. Кларисса громко заплакала, Зои принялась лопотать что-то бессвязное. Ласка осуждающе на них смотрела.       Увидев это всё, я поспешила выйти вперед.       — Это я, — сказала я.       Парни хором ахнули.       — Элли… — всхлипнула Кларисса, — Ты что это… Элли!       — Я не верю тебе, Элли, — сказала Ласка, — Ты ведь кого-то выгораживаешь, да? Не стоит так поступать. Пусть тот, кто это сделал, если он действительно друг тебе и достойный человек, признается, а не заставляет тебя брать на себя вину.       — Если я скажу правду, вы ведь не будете ругаться? — спросила я.       — Что значит не будем?! — завизжал Эррони, — Ты, блин, пожар устроила!!!       — Мы постараемся понять тебя, Элли, — перебила его Ласка.       — Это из-за линзы. Я хотела примерить очки Клариссы, но находилась слишком близко к окну, — принялась вдохновенно врать я, — Лучи попали на линзу, а там же много сухих предметов... И вот.       — Знаешь, это серьезный проступок, — сказала Ласка.       Позади неё пожарные тушили пеной огонь. Вскоре пламя сошло на нет, и все вздохнули в облегчением.       — Тебя придется наказать, — выдержав паузу, продолжила Ласка.       Другие больные осуждающе на меня смотрели.       — Жалко пианино… — горько вздохнула Кларисса.       — А мне тетради и книжки, — подхватила Клэр.       — А мне насекомых, — сказал Эрик.       Ромео адресовал Блейну взгляд, означающий одно: последнему не жить. Если бы я была на месте Блейна, то намочила бы штаны. Черные глаза, большие, в поллица, окаймленные ресницами, прикусанная нижняя губа, кожа карамельного оттенка, оттеняемая черными волосами. Испепеляющий, уничтожающий взгляд, полный ненависти и клокочущей ярости.       — Что меня ждёт? — с дрожью в голосе спросила я.       — Твои родители заплатят штраф, — ответила Ласка, — Причем довольно большой…