Муза в уборе весны

      — Это не она… — тихо сказал Блейн.       Глаза у него затуманились, он кашлянул кровью, согнувшись в три погибели. Медсестра к нему подбежала и принялась осматривать.       — Это ты сделал? — сощурив глаза, спросила Ласка.       — Он!!! — завопил Ромео, — Это он нас всех тут чуть не спалил!!! Только не наказывайте Элли, пожалуйста!       Я изумленно смотрела на Ромео. Он весь дрожал, его дыхание с хрипом вырывалось у него из груди. Как-то быстро Ромео из преданного друга превратился в предателя…       Нас увели лечить ожоги. Их обработали, перевязали, нас с Блейном увели на рентген. Я почти не пострадала, а вот Блейн что-то себе повредил, поэтому его отвезли в соседнюю больницу.       Его родителей оштрафовали на крупную сумму и отношение к нему переменилось. А меня жалели и смотрели на мои проступки сквозь пальцы. Как и всех остальных, кто пострадал от пожара.       Шумиха вокруг пожара стихла так же быстро и внезапно, как и началась. У общества память короткая. Особенно у здешних. Очень скоро жизнь в больнице стала такой же медленной и вялотекущей. Снова жара, стрекот кузнечиков и цикад, хлопающие крыльями птицы в прохладной небесной синеве, изредка лениво проплывающие облачка, похожие на овечек, выгоревшая трава, дорожная пыль, яркие клумбы под окнами и тонкоголосая орава комаров, то и дело кусающая всех. Мы ходили потные, мокрые, искусанные, с выгоревшими волосами, смуглые и страшно злые и скучающие. Днем мы бесцельно слонялись по округе, качались на скрипучих качелях, отдыхали в тени кустов и деревьев, бегали поочередно на кухню за водой, танцевали под музыку в жарком, вонючем, наполненным потными телами общем зале. Но чаще всего мы сидели на крыльце, обмахиваясь газетами, настолько обленившиеся и сонные, что даже говорить было лень.       — Скучно, — сказала Зои.       — Да, — сказала Клэр.       — Да, — сказала Кларисса.       — Да, — сказал Ромео.       — Да, — сказала я.       — Да, сказала Габриэль.       И снова мы замолчали. В небе пронесся самолетик, и мы хором, но молча позавидовали сидящим внутри него. Ветерок прошелся по траве, кустам, деревьям. Мухи бились о стекло. Жук неспеша прополз по ступеньке, расправил крылья и улетел с громким жужжанием. Пахло выгоревшей травой, потом и чьими-то духами.  Мы поняли, что что-то появилось между нами, что-то назойливое и мешающее, появилось после того пожара. Также мы поняли, что общаться так легко, как раньше, мы больше не будем.       — Да ладно, че вы киснете?       В нашу тишину ворвался пронзительный голос Эрика. Меня, как сидящую на самой нижней ступеньке, окатило прохладной водой. Это было как глоток свежего воздуха. Даже второе дыхание открылось и появились силы жить дальше. А Эрик продолжал скакать перед нами, поочередно окатывая нас водой из садового шланга.       — Ты че творишь? — вскочил Ромео.       — Спасаю вас, — невозмутимо ответил Эрик, — Где же ваша благодарность? Эй, Зои, явился твой принц с садовым шлангом!       — Ты нам жизнь спас, Эрик, — серьезно ответила Клэр, отжимая шляпу, но не снимая её, — Ещё немного, и я начала бы убивать.       — Облей меня ещё раз, — попросила я.       Меня снова окатило водой. Волосы промокли, одежда прилипла к телу, вода попала в рот и нос, шлепанцы тоже наполнились ей.       Мы еще долго дурачились с шлангом, отбирая его друг у друга, обливаясь водой, пока не намокли до ниточки сами и не залили все вокруг водой, образовав лужи. Грязь прилипла к ногам, Ромео подскользнулся и упал, весь запачкавшись, мы хором ржали, как ненормальные, а он обиделся, правда, ненадолго — как можно долго дуться на таких лапочек, как мы?! Позже к нам присоединились Грег и Саймон, с них наконец сняли повязки, они сверкали свежими шрамами. Оковы отчужденности спали, мы снова стали бесноватой оравой разномастных детишек с разодранными коленками и загоревшей кожей.       А потом пришли врачи и отобрали у нас шланг, послав сушиться.  Мы сидели с поллотенцами на ступеньках, взмокшие, запыхавшиеся, выбившиеся из сил, но довольные, приятная усталость разливалась по нашим членам. Габриэль нахлобучила не пойми откуда взявшуюся сомбреро, надвинув её чуть ли не на глаза. Волосы Ромео закучерявились, смуглая кожа блестела на солнце. Кларисса вытирала очки и поправляла косы. Саймон рисовал на своих руках. Грег снял бусины с волос и нанизывал их заново.       Внезапно на горизонте замаячила фигура. сгорбленная, худая, растрепанная, с альбомом наперевес. О да, мы узнали его. Это был Блейн собственной персоной. Он прошел еще немного и остановился перед нами. Молча. Ромео вскочил и сжал кулаки. Кларисса едва не уронила очки. Саймон сделал помарку в рисунке и громко выругался. А я… бросилась оторопевшему от такого напора Блейну на шею.       — Ты че там делал? Че так долго лежал? — нарушила немую сцену я, — Спину не сломал? Че с тобой такое было? Че такой молчаливый? Да ты не парься, у нас все свои. Блин, без тебя так скучно было! Зато мы обливались водой из шланга. Жаль, что ты не пришел раньше — облили бы и тебя! Но теперь санитары отобрали у нас шланг. Наверное, ты чуть не помер от жары! Весь потный и мокрый… А в больнице скучно было? У вас там есть телек? А кормят как? А друзья у тебя там не появились?       — Я скучал по твоей болтовне, — устало улыбнулся Блейн, — И по летним ленивым денькам тоже.       — Зря приперся, — процедил Ромео.       — Ромми, остынь, — одернула его Клэр, — Порадовался бы за своего друга.       — Раньше мы были друзьями, — согласился Ромео, — Нет, даже не так. Лучшими друзьями. Но теперь нет. И больше никогда не будем. Слышишь, Блейн?       — Да, — тихо отозвался Блейн.       — И что ты услышал?       — Что мы больше не будем друзьями.       — А почему, знаешь?       — То есть ты на него обиделся из-за такой мелочи, как пожар? — возмутилась Кларисса, — Хорош друг, нечего сказать! Ну спалил он чердак, что такого? Все мы ошибаемся!       — Это не просто чердак, — вздохнул Ромео, — И дело не только в чердаке.       — Ладно, хватит это обсуждать, — вмешалась я, — Пришел Блейн, и сейчас мы будем все вместе ве-се-лить-ся!       Впрочем, всё «веселье» состояло из того, что мы думали, как будем веселиться. Шланг отобрали, чердака нет, качели заняты, проигрыватель тоже. Скука смертная. Так что мы снова развалились на ступеньках и принялись скучать, изредка поочередно вздыхая. Так и просидели до вечера.       Вечер тем хорош, что вся дневная жара сходит на нет. Воздух прохладный, трава становится ярче в почти что сумерках, только начинающих прогонять свет. Солнце садилось за горизонт, небеса окрасились в ярко-красный. Пахло летом и прохладной свежестью.Зои, Кларисса и Клэр ушли в свою палату, Габриэль с мальчишками ускакала на задний двор. Мы с Блейном остались вдвоём.       — И всё-таки, почему ты тогда так разозлился? — спросила я его, — Почему ты пожар устроил?       — Я не разозлился, я испугался… — густо покраснев, сказал Блейн, — А когда я боюсь, за рациональность своих действий не отвечаю.       — И чего же ты испугался? Дело в тетрадке? Это из-за той седой девочки?       — Всё-то ты схватываешь на лету, — усмехнулся Блейн, — Понимаешь… Время от времени в больницу приходит подобная особь. Таких можно узнать сразу: сколько бы им лет не было, они полностью седы. И мудры не по годам, словно владеют всеми тайнами мира. Быть может, так и есть. Как правило, они быстро исчезают, но только не для Иных. Исчезают вместе со своими вещами и какой-либо информации о них. Мы, Иные, помним о них, да и то далеко не все.       — И почему ты их так боишься?       — Если ты находишь их вещь — это плохой знак. Очень плохой. Значит, она выбрала тебя. Значит, скоро тебя ждет несчастье. Травница нашла её платок.       — А разве это не Отступница её заразила?       — Если бы Травница не нашла платок, дело бы закончилось простой ангиной. Но, увы, прошлого не изменить. О, как это было… Умирала она страшно. Медленно и страшно. Я не был рядом с ней, но я чувствовал это. Я забрал часть её страданий, но это лишь облегчило её участь, а не спасло от неё.       — Ужас… Но почему она это делает? И кто она такая вообще?       — Она забирает к себе. Она из серых кардиналов, которые везде, невидимые и никем не замечаемые. Такие становятся Королевами. Они тихо правят, пока их не убивает новая седая королева…       — Так это Королева делает?!       — Да, она. Впрочем, эта будет поспокойнее.       — Но у меня не случались никакие несчастья.       — Она придет к тебе во сне. И тогда… — он задрожал и закрыл лицо руками, — Я не хочу тебя терять, Элли. При мысли о том, что такой большеротой и пустоголовой болтушки не станет… Нет, я не допущу этого. Даже если она заберет вместо тебя меня.       — Ты идиот, Вечность, — услышали мы голос Кита.       От стоял у двери, прислонившись к ней спиной. Его волосы высохли, на плечах было белое полотенце.       — Больше верь этим глупым сплетням. Королева не приносит несчастий.       — И Травницу она не убивала, да? — сухо спросил Вечность.       — Травницу убила Отступница, — повысил голос Кит.       — Да отвалите вы от Отступницы! — завопил Вечность и набросился на Кита, — Она ничего не сделала!       — Ты выгораживаешь и ненавидишь не тех, — Кит схватил его за шкирку и ударил, — Как ты вообще стал Знающим? Ты же такой идиот!       — Это ты идиот, — проскрипел Блейн, — Тупой импульсивный идиот.       — Как мне это надоело! — я вскочила и побежала.       А куда я побежала? О том месте я подумала в первую очередь. Я пробиралась сквозь колючие заросли, прижималась к стене, вспугнула стаю бабочек и птиц, вступила ногой в мокрую грязь, едва не оставив там шлепанец.       Как обычно, зиял черный провал окна и ржавела решетка. Я подошла и заглянула внутрь. Кровать была пуста. Я шарила взглядом по комнате, но никого не было, лишь тьма сгущалась по углам.       — Бу, — внезапно передо мной выросло бледное лицо с широко распахнутыми глазами.       Я заорала не своим голосом, а виновник хрипло рассмеялся. Потом до меня дошло.       — Ворон, какой же ты противный! — обиженно протянула я.       — Я знаю, — усмехнулся он, — Чего так долго не приходила? Поди забыла бедного ощипанного петуха?       — Это ты ко мне не приходил! — возмутилась я, — Я пыталась попасть в эту ледяную пустыню ночь за ночью, но у меня ничего не получалось! Словно и не было её никогда…       — Я тоже не мог в неё попасть, — ответил Ворон, — Я и заснуть-то не мог. Если и засыпал, то ненадолго и без снов. Просто глубокая чернота, затягивающая меня.       — Бессонница, да? — сочувственно спросила я.       — Ага, — вздохнул он, — Клетка забирает всё. В том числе и сны.       — Почему тебя отсюда не выпускают?       — Так надо, — он смешно передразнил врачей, важно подбоченившись, — Это для Вашего же блага.       Я засмеялась. Он грустно улыбнулся.       — Ты ослабла, — заметил он, — Тянут из тебя тепло, да?       — Ты о чем? Ах, да… Я вот что хотела спросить… Королева правда приносит несчастья?       — Кто тебе такую чушь сказал?       — Вечность.       Я рассказала ему всё о пожаре и о ссоре двух друзей.       — Вечность всё время верит всяким сплетням, — хмыкнул Ворон, — Причем чем страшнее и абсурднее сплетня, тем больше он в неё верит. Королева никогда не приносила несчастья, она лишь помогала. Седые могут как помогать, так и вредить — они такие же разные, как и прочие Иные. Все, что их отличает от нас — они умны и незаметны.       — Тогда что случилось с Травницей?       — Незадолго до смерти Травница прибежала ко мне и сказала, что ей приснился страшный сон. Королева показала ей её смерть. Вечность тоже с нами был. Вся беда была в том, что он услышал лишь то, что хотел — Королева убила её. Но он совершенно забыл, что также Королева сказала, что может спасти её.       — Как?       — Забрать её к себе. Но Травница не согласилась. Она сказала, что никогда не хотела пересекать Грань. Она всегда оставалась дневной — до самого конца. И смерть была её выбором.       — Тогда, получается…       — Что, я разбил вдребезги твоё представление о нём как о всезнающем мудреце? Поделом тебе, — усмехнулся Ворон, — Теперь меня будешь считать мудрейшим.       — Да я итак, — улыбнулась я, — Все-таки жаль, что Кит и Вечность поссорились. Они ведь лучшими друзьями были.       — Если они так легко поссорились, то и друзьями никогда не были, не то что лучшими, — задумался Ворон, — Впрочем, Кит всегда был импульсивным малым. Ничего, отойдет.       У меня затекли ноги. Мне хотелось присесть так же сильно, как и говорить с Вороном.       — Какая красивая ночь… — протянул Ворон, — Небо такое чистое. Даже звёзды видны. Мне так хочется быть частью всего этого…       — Не могут же тебя держать там всё время… — недоверчиво сказала я.       — Могут, — серьезно сказал он.       — Нее… Рано или поздно тебя переведут в обычную палату. С терапиями и прогулками. А потом — в реабилитационный центр. С морем и песчаным берегом. И кафе на веранде. С горячими свежими булочками и дымящимся кофе с кленовым сиропом.       Он мечтательно посмотрел вверх.       — Скажи это кто-нибудь другой, я бы не поверил. Но тебе я верю… Даже зная, что этого никогда не будет.       — Что ты такое говоришь, Ворон? Выпустят тебя. Вы-пу-стят! Габи же выпустили!       — Понятия не имею, кто это, но знаю, что ей до меня далеко. Я-то безнадежный.       — Да ну тебя. С тобой поговоришь — сразу тоска разъедает.       — А когда с тобой — то воля к жизни появляется. Даже жаль, что так — уходить будет больнее.       — Тогда не уходи. Останься.       — Хотелось бы. Ты устала, похоже. Иди поспи, что ли. На тебя больно смотреть.       Я послушалась его и ушла. Пробралась в палату через окно и легла в кем-то заботливо расстеленную постель, надеясь по совету Ворона отдохнуть, но не тут-то было…