Дело о талантливой артистке

    Обед – это радостное во всех отношениях событие, особенно после долгой и утомительной дороги. А если прибавить к этому ещё и компанию моей дорогой подруги Виолы, великой Анны Марлоу и Санни, то вовсе получался настоящий рай на земле. Блюда подавала смуглая девушка, говорившая с жутким испанским акцентом и откликавшаяся на претенциозное имя «Магдалена». Но дело своё она знала: обед оказался шедевром кулинарного искусства. За столом к нам присоединилась закутанная в цветастую шаль грузная женщина с дотемна загорелой кожей, торчащими из-под яркого платка длинными космами чёрного с проседью цвета и недобро блестящими глазами. Это и была легендарная миссис Таунсед – последнее «маленькое увлечение» Анны. Мелкотравчатый парень, за которым гнался Санни, оказался сыном того самого фермера, у которого угнали лошадь. Юношу звали Алабама Джонс, он не желал учиться и не обладал манерами даже в самом зачаточном состоянии. Кореец же был очарователен. Он направо и налево источал волны своего уникального шарма, и женская часть аудитории постепенно начала поддаваться этой магии. За исключением, почему-то, Виолы, все остальные дамы внимали Санни, как завороженные. Гвенни ела торопливо, но аккуратно. Я с детства не могла понять, как это у неё получалось, но, видимо, для подобного таланта необходимо было родиться в английской аристократической семье. Но подлинной звездой являлась, без сомнения, хозяйка дома. Анна Марлоу с лёгкостью поддерживала милую беседу, очаровательно улыбалась и просто была собой – голливудской королевой, равных которой не было, нет и не будет. Тогда, в детстве, я была настолько ею ослеплена, что многого не замечала. Или, может, в двенадцать лет у меня просто не имелось достаточно жизненного опыта, чтобы понять, что эта блистательная дама – такой же человек, как и все вокруг. Да, великая актриса могла быть просто потрясающей эгоисткой. Да, у неё случались странные внезапные желания, которые необходимо было удовлетворить сию секунду. Да, порой она игнорировала окружающих, если их слова звучали не так, как ей нравилось. Ну и что с того? Из-за своих недостатков она не переставала быть самой Анной Марлоу, талантливой, щедрой, красивой, уникальной, неземной. Она могла и умела покорять, потому уверенно царила в Голливуде с семьдесят четвёртого. – Нэнси, милая, возьми себе ещё крабового салата, – актриса, словно услышав мои мысли, нежно улыбнулась. – Ты выглядишь недокормленной. И куда только смотрит мой милый Карсон... – Действительно, – Санни озорно подмигнул мне с той стороны стола. – Настоящему детективу нужны силы для расследования. – Какому ещё детективу? – выцветшие голубые глаза Алабамы остановились на мне. – Эта, что ли? Эсме, нахмурившись, шикнула на него, но парень, не обратив на неё ни малейшего внимания, продолжал сверлить меня взглядом. – Ты сыщик? – хмыкнул он. – Серьёзно? – Серьёзнее не бывает, – я улыбнулась ему, надеясь, что выгляжу не особо свирепо. – Лицензии у меня пока нет, зато опыта работы – хоть отбавляй. – И чего ты сюда пожаловала, рыжая? – Алабама склонил голову набок. – Её зовут Нэнси, – вмешался Санни, неловко орудуя вилкой. – И я бы на твоём месте вёл себя попокладистее: она разгадает все твои секреты в один миг. Сын фермера фыркнул и недобро посмотрел на корейца. – А я бы на твоём месте заткнулся, жёлтая морда, – грубо выдал он. – А то лезешь к людям, когда они не просят... – А-га! – азиат широко улыбнулся и, отбросив вилку, вытащил из кармана телефон. – Поздравляю, мистер Джонс: запись завершена. – Какая ещё запись? – недоумённо нахмурился Алабама. – Аудио, – Санни поправил очки на носу. – На ней превосходно слышны все твои расистские ремарки, а это, как тебе, скорее всего, не известно, преступление. Так что выбирай, Канзас: либо ты идёшь в школу и учишься писать, читать и считать под моим руководством, либо я сдаю тебя вашему трёхсотлетнему шерифу. Анна, дождавшись окончания тирады корейца, рассмеялась и захлопала в ладоши. – Вы прелесть, Санни, – вымолвила она, изящно опершись локтем о стол. – Я бы хотела, чтобы вы сыграли в моём следующем фильме – у вас подходящая фактура. – Миссис Марлоу, я весьма польщён, – азиат отвесил лёгкий полупоклон в сторону хозяйки дома. – Но, боюсь, сначала я должен заняться этим неучем. Я вызываю сам себя! К середине августа Алабама должен целиком прочитать «Гекльберри Финна», или я не заслуживаю права устроиться на мысе Каннаверал даже уборщиком! Мы все в шоке уставились на корейца, который, словно не замечая всеобщего смущения, неловко взял вилку и преспокойно продолжил есть. – Что это ещё за финн такой? – подал голос сын фермера. – Это который в конце кино пишут? Эсмеральда хрюкнула и согнулась пополам, тщетно пытаясь овладеть собой и перестать смеяться. Гвенни же издала короткое, но громкое «Ха!» и этим и ограничилась. Виола ткнула меня локтем и улыбнулась. Даже Анна приподняла уголки губ кверху. Только миссис Таунсед хранила торжественно-мрачное выражение лица, не сводя с азиата пронзительного взгляда проницательных карих глаз. – Ничего смешного не вижу, – процедил Алабама, почему-то сердито покосившись на меня. – Ты абсолютно прав, – кивнул Санни, пытаясь в третий раз подцепить на вилку кусочек запечённого сыра. – Тут не над чем смеяться. Поразительная неграмотность и чернота не повод для веселья, а как раз наоборот. И если не хочешь, чтобы над тобой потешались, начинай ходить в школу. Обещаю, я обогащу тебя хотя бы зачаточными знаниями, которыми должен обладать каждый, если, конечно, успею. Гвенни, в очередной раз выдав своё фирменное «Ха!», промокнула рот салфеткой. – Как ты учил английский? – спросила она, тыча в корейца пальцем. – Все остальные твои соотечественники говорят на нём из рук вон плохо. – У меня есть большое преимущество над ними, – в чёрных глазах Санни блеснули до боли знакомые озорные искорки. – Целых две американских бабушки. Правда, вы никогда не скажете, что они не кореянки, потому что они достойны Нобелевской премии в области ассимиляции. Они носят ханбоки с не меньшим мастерством, чем коренные жители Страны Утренней Свежести, а острую пищу едят так, как и не снилось прочим белым людям. – Прекрасно! – Анна прижала узкую ладонь к груди. – Просто очаровательно! – По-моему, претенциозно, – пожала плечами Виола. – Кое у кого не хватает пары шариков. Кореец фыркнул и подмигнул ей. – Здесь дамы, поэтому я промолчу, – вымолвил он, с напускной скромностью склонив голову. Гвенни щёлкнула пальцами и показала азиату большой палец, но её соседка – миссис Таунсед – не разделяла сего восторга. Она не мигая смотрела на Санни, и её тонкие губы беззвучно шевелились. Она смущала и напрягала меня больше, чем кто-либо. В этой похожей на цыганку женщине присутствовало нечто зловещее, страшное. Казалось, её тёмная кожа поглощала свет и радость, оставляя лишь тревогу или страх. Или у старушки Нэнси чрезмерно разыгралось воображение. Анна, полностью вошедшая в роль хозяйки поместья, умудрилась каким-то образом вовлечь Алабаму в весьма милую беседу и теперь прелестно шутила на тему местных сплетен. Я усмехнулась и отправила в рот очередной кусочек мяса в ароматном соусе. Честно говоря, я могла легко привыкнуть к этим пиршествам в компании актрисы, которой я восхищалась, и её дочерьми, младшая из которых была моей подругой. Но не всё было не столь безоблачно: кто-то взорвал машину и угнал лошадь. И сын хозяина украденного коня сидел как раз напротив меня... Может, стоило потихоньку узнать у него о коневодческих традициях старого доброго Вермонта... Подняв голову, я приготовилась было задать Алабаме вопрос, но слова застряли у меня в горле: миссис Таунсед смотрела прямо на меня. Её тяжёлый, парализующий взгляд буквально заморозил меня. В сканирующих меня карих глазах вспыхивали странные красноватые искры. Казалось, она подмечала всё: ни одна моя мысль не оставалась для странноватой индианки тайной. – Вы из племени абенаков, так, миссис Таунсед? – весёлый вопрос Санни мгновенно разрушил жуткую иллюзию, заставив женщину перевести взгляд на него. – Потрясающе! Это созвучно с «аннунаки»! – Моё племя жило на этой земле с незапамятных времён, – индианка слегка кивнула. – Нас осталось мало, но нам открыты знания наших предков, и мы сразу же видим, что беспокоит любого из встретившихся нам людей. – Надо же, – поднял брови кореец. – Что-то вроде палатки с хрустальным шаром, только без палатки и без шара? Миссис Таунсед чуть опустила голову, изучая азиата исподлобья. – Ты мятущаяся душа, которая никак не найдёт своего места, – медленно процедила она. – У тебя есть всё, но то, что тебе нужно, недостижимо, и потому ты постоянно гонишься за призраками, забывая, что те лишь иллюзия, которая не сможет дать тебе удовлетворения. За столом ненадолго воцарилось молчание. – Хорошо, – Санни очаровательно улыбнулся и поднял ладони. – Мне и правда не следовало смеяться над вами с хрустальным шаром и палаткой. – Не стоит, – индианка махнула рукой. – Ты бесспорно умён, но воздух – твоя стихия – никогда не даст тебе осесть на одном месте. – Как интересно, – Анна оперлась подбородком на ладонь. – Миссис Таунсед, а что вы можете сказать о стихиях моих девочек? Женщина, поправив цветастый платок на голове, начала говорить, и я, резко выдохнув, опустила голову. В этой индианке сконцентрировалась вся восьмитысячелетняя история её народа, и, наверное, потому она источала тёмно-лиловые вязкие обволакивающие волны страха. Разумеется, на самом деле у неё не было никаких сверхъестественных способностей, просто наследие предков, отразившееся в её внешности и манерах, а также умение грамотно подать себя, и сформировали эту пугающую ауру. Иными словами, мне стоило успокоиться и не обращать внимания на эту даму. Это небольшое приключение на время заставило меня забыть о том, для чего я приехала в холодный и негостеприимный штат вечной осени, но теперь, когда я пришла в себя, нужно было заняться делом. Немедленно. – Скажи, Алабама, – начала я. – Твоя семья давно разводит лошадей? – Ага, – кивнул парень, с энтузиазмом доедая свою порцию. – Джонсы всё время держали кур и лошадей, но на скачки никогда не выставляли. Но потом отец сказал, что надо брать шанс, пока он горяч, вот мы и записали Нового Орлеана на эту шарашку, а затем его умыкнули, и всё накрылось. – Кто-нибудь подсказал эту идею твоему отцу? – прищурилась я. – Я имею в виду участие в скачках. – Понятия не имею, – передернулся Алабама. – Просто однажды это взбрело ему в голову, он отдал приказ, и все наши конюхи начали суетиться вокруг Нового Орлеана. – И при этом его всё-таки умудрились украсть, – я отложила вилку и забарабанила по столу. Анна негромко прочистила горло, и взгляды всех присутствующих магическим образом обратились к ней. – Мои дорогие, – артистка улыбнулась и сложила руки на груди, как её героиня Белинда в фильме «Все и Никки». – Давайте не поднимать неприятных и скользких тем за столом, хорошо? Тем более, милая Магдалена столько времени убила на десерт; я предлагаю оказать ему должную честь.