***
— Ты в порядке? — спрашивает Карл, догоняя Кензи, которая почти бежит по коридорам студии подальше отсюда. — Да, все нормально, — отмахивается она, снова чувствуя неприятное жжение между ног. То, что происходило во время съемок с Карлом, не описать словами. Макензи никогда не было так больно и неприятно от осознания того, что её имеет человек, которого она невзлюбила с первой встречи. Ей становилось стыдно за себя и свое тело. Прямо как тогда, шесть лет назад. Все было не так плохо, как она думала. Массовка несколько раз поблагодарила Кензи за съемку, Эдвард сказал, что она хорошо справлялась, а Джастин одобрительно кивал почти на каждый фальшивый, но правдоподобный стон девушки. Как же трудно ей было сдерживать себя от того, чтобы посмотреть в сторону Джастина и сказать: «пожалуйста, давай вернемся в ванную». Ей было странно чувствовать покалывание внизу каждый раз, когда она смотрела на ухмылку режиссера, на то, как он сосредоточенно кивает головой и особенно в те разы, когда он объявлял стоп и поправлял её позы, касаясь руками её оголенного и горячего тела. И Макензи корит себя за это. Он ведь, по правде говоря, ничего такого и не сделал, лишь немного поигрался. Но так засели в голове эти особенные прикосновения и поцелуи. Ей ужасно хотелось узнать, как он целуется, а его волновало лишь то, как она выглядит в кадре. Она понимала это, она понимала, что она просто доход для него, что она является новым интересным лицом и телом для перспективного режиссера, но отчего-то внутри так становилось тревожно каждый раз, когда он смотрел на неё… Макензи этого не приветствует. Не приветствует ровно так же, как Карла, маячащего рядом с ней и еще больше гложущий ей душу. Она не может смотреть на его лицо. На довольную и удовлетворенную физиономию. — Я же говорил, что тебе понравится, — Валента закинул руки за голову, сцепляя пальцы на затылке, — мы с тобой звезды, Макензи. — Мы снялись всего лишь раз, — укоризненно отвечает она, складывая на груди руки и заворачивая в главный зал. — Да, но ты знаешь, какие деньги получают за один успешный ролик? Как же круто, что можно наслаждаться процессом, еще и деньги огромные получать за это. Когда же он отвяжется? Макензи сейчас совсем не до денег, а до этого Валенты – тем более. Сколько в нем яда, самолюбия и наглости, это поражает и вынуждает сдерживать желание закатить глаза на каждое его слово. Макензи устало падает на один из больших кожаных диванов, расположенных в центре светлой гостиной с панорамными окнами. Все мышцы девушки жутко болят, и все, о чем она мечтает в данный момент, о массаже или простом сне. Но пока Карл рядом, кажется, она не будет спать. Он усаживается на кушетку напротив, закидывая ноги на журнальный низкий столик, на котором раскидано около пятнадцати номеров «Плейбоя». Кажется, он везде чувствует себя, как дома. — Кстати, — Карл проводит рукой по взъерошенным красивым волосам, — я видел, как вы с режиссером выходили из ванной во время перерыва. Неплохо ты устроилась, ничего не скажешь. Макензи шокировано смотрит на него, приподняв голову со спинки дивана. Она видит эту наглую ухмылку и ей хочется вмазать по ней. Но вместо этого она спрашивает: — Что ты имеешь ввиду? — Брось, я ведь не тупой, — Карл цокает и закатывает глаза, — тем более, когда ты пришла, ты была намного более возбужденной. Неужели за какие-то десять минут Бибер удовлетворил тебя больше, чем я за четыре часа? Макензи хмыкает и подавляет в себе желание ответить «да». — Не твое дело, — она кидает, все же ощущая стыд и отворачивая голову к окну. Что за выходки? Карлу нечего делать, что он решил донимать Макензи своими глупостями? Конечно, Макензи не решается отрицать все сказанное им, потому что это правда. Но это чересчур. Он не должен лезть в ее личную жизнь. Они просто коллеги. Какое-то время они молчат, это длится совсем недолго, но Кензи все равно не по себе. Она так же продолжает безмятежно пялиться в окно, за которым дневная жизнь Праги уже начинает бурлить, а Карл в это время достает телефон и что-то в нем пишет. Уитфорд осторожно переводит взгляд на него, заметив, что выражение лица Карла уже не выглядит самонадеянным. Он задумчиво смотрит на свои пальцы, которыми держит телефон. Почуяв пристальное внимание, Валента, не поднимая глаз, говорит: — Хватит так смотреть, — и только сейчас переводит взгляд на девушку, убирая телефон в карман джинсов, — я не буду никому говорить, если ты так волнуешься. Слабо верится, но Макензи кивает головой и чуть смягчает взгляд. Что-то в глубине души щелкает, когда в девушке закрадываются догадки о том, что, возможно, Карл ревнует. Это же еще большая глупость. Карл не выглядит как парень, которого волнует кто-то, помимо его самого. Кажется, что ему на всех наплевать и он живет, как ему вздумается, не заботясь о мнении и чувствах остальных. И все же Карл выглядит немного расстроенным. Но потом он говорит, вставая с кресла: — Тебе нравятся видеоигры? Я видел тут приставку, мы можем потратить немного времени. Карл направляется к высокому стеллажу с дисками различного содержания. Там находятся как игры, так и фильмы, так и отснятые на студии лучшие материалы с лучшими актерами и актрисами. Это понятно по тому, какие названия перечисляет парень, выбирая определенную коробку. Там правда так и написано. И все же что-то не так с этим парнем. Слишком трудно понять его. Он разворачивается к Кензи, держа в руках диск с надписью «Battlefield» и яркой сияющей иллюстрацией в виде солдата. — Из нормальных игр здесь только Баттлфилд на чешском. Макензи вскидывает бровь. Ей действительно не понять этого парня, он слишком быстро меняет свое настроение и отношение к девушке: то он смеется над ней, то проявляет уважение, то предлагает сыграть с ним в приставку. На секунду она полагает, что у него что-то вроде биполярного расстройства, но будь оно так, то его бы не допустили к съемкам. Поэтому следующее предположение Кензи говорит лишь о том, что Карл – не более, чем странный молодой парень. Возможно, с первого взгляда он чертов папенькин сынок, какой-нибудь богатый глупец с красивым лицом и телом. Но никто кроме него не знает, что скрывается под этим имиджем. Поэтому Макензи решается дать ему один шанс. Она улыбается и говорит: — Ладно, давай поиграем.***
Париж, 17:32
Погода в Париже, если бы она была цветом, совершенно точно является грязно-серым. Небо окрашено именно в такой цвет, по промозглым парижским улицам свистит и скользит ветер. И все это именно в тот момент, когда прилетает Джастин. Он ненавидит такую погоду, поэтому ему не жалко немалых денег на такси. Таксист оказывается канадцем, поэтому сразу же начинает свою болтовню, на которую режиссер только изредка отвечает короткими фразами. Вообще-то Джастину хочется поскорее покончить с этим. Он прилетел в Париж ради Лилианы, которая пригласила его на свою вечеринку по поводу выпуска новой коллекции, в создании которой приняла участие. Не любить вечеринки и присутствовать на каждой – вечный парадокс Джастина Бибера. Он терпеть не мог перепивших всюду людей, громкой музыки, случайных прикосновений и нелепых дрыганий, которые эти же самые перепившие люди называют: «подержи мой стакан, я иду танцевать». Когда он приезжает на место, то благодарит таксиста и отдает ему деньги, а после выходит и чуть ли не наступает в лужу своими лакированными черными туфлями. Джастин ругается по-чешски, как он уже привык, и обходит лужу, направляясь в здание. На входе стоят двое массивных охранников в черных костюмах, они останавливают Джастина, и тот показывает им свой проходной билет, говорящий о том, что он в списке приглашенных. Охранники кивают и пропускают режиссера внутрь. «Всё не так плохо», думает Бибер, обнаруживая, что это приличное мероприятие. Играет приятная современная музыка, не рэп и не попса, а что-то из жанра инди, и Джастину становится чуть лучше. Он чувствует, как начинает согреваться, поэтому снимает с себя пальто и несет его в руках. В большом холле, посередине которого расположен невысокий подиум, а вдоль него по обеим сторонам множество стульев, находится и не большое и не маленькое количество гостей. Дресс-код на этом мероприятии — официоз, поэтому Джастин видит множество сияющих платьев и дорогих костюмов, в который одет и сам. Девушки, бесстыдно забывая про своих парней, не упускают возможности подмигнуть Джастину, на что он лишь очаровательно улыбается. Его никто не интересует сейчас так, как его жена, которую он никак не может найти среди гостей. — Ищешь меня? — спрашивает приторный томный голос позади Джастина, вынуждая его обернуться. Лилиана одета в фиолетовое платье до колен, открывающее вид на её смуглую сияющую и мягкую кожу, а на ногах лабутены, подаренные ей Бибером в прошлом году на ее день рождения. Хоть она и выглядит немного вульгарно, режиссер её в этом не упрекает. В левой руке она держит треугольный бокал с мартини. Он знает, что его жену невозможно заставить делать то, что ей не хочется. Она в любом случае поступит по-своему, и это одна из черт, которую Джастин в ней ненавидит. — Уже нет, — улыбается он, подходя ближе и целуя её в щеку. — Ну-у, — стонет она, свободной рукой касаясь его затылка и приближаясь к его лицу, — неужели после такой долгой разлуки я не заслужила нормальный поцелуй? Не дождавшись ответа, она тянется к его губам, оставляя на них отпечатки темной помады при небрежном поцелуе. Лилиана как будто в бреду, в её глазах пелена хмельного куража. Джастин хмурит брови, и, положив руки ей на плечи, отодвигает от себя. Он смотрит прямо ей в глаза, стараясь разглядеть там хоть каплю совести. Но Лилиана лишь улыбается и хлопает накладными ресницами, которые ей не идут. — Дорогая, сколько ты выпила? — он берет бокал из её руки и ставит на поднос проходящего мимо официанта. Лилиана кладет руки на шею Джастину. — Я тебе говорила, что обожаю, когда ты называешь меня «дорогая»? — А я тебе говорил, что обожаю, когда ты трезвая? — сурово кидает Джастин, не реагируя на её объятия, — пошли, я отвезу тебя домой. — Только приехал, а уже хочется? Лилиана хихикает, снова примыкая к губам своего мужа и томно дыша ему в рот, обжигая алкогольным и горячим дыханием. Тот же едва сдерживает желание поругаться прямо здесь, и вместо этого он снова отстраняет её от себя и убирает её руки со своих плеч. Она непонимающе смотрит, икает, и снова говорит пьяным голосом: — Что такое? — Я тебе уже объяснил, мы уходим отсюда. Он хватает её за руку и толкает вперед себя, другой своей рукой придерживая её талию, чтобы Лилиана не свалилась на пол на своих лабутенах. В данный момент они для неё сейчас должны быть очень неудобными и опасными, но она продолжает идти ровно, и спотыкается лишь тогда, когда кто-то в толпе задевает её плечом. Она что-то жалобно мычит про то, что не может уйти с собственной вечеринки, и что она должна познакомиться с каким-то важным лицом сегодня. Но Джастину все равно. Ему не хочется, чтобы его пьяная жена в таком виде с кем-то общалась. Даже ловит себя на мысли, что он сам бы с ней не хотел сейчас общаться. И, почему-то, он вспоминает Кензи. Её молчаливые кивки головой, стыдливый взгляд и застенчивую улыбку. А еще её бедра на том мраморном столе… Господи Иисусе, Джастин, хватит об этом думать. Ты сейчас заботишься о своей жене, а не о девушке, на которой ты делаешь деньги. Джастин и Лилиана выходят на улицу, и последняя жалуется на парижский холод. Даже в своем дорогом и теплом пальто от «Гуччи» она чувствует, как ветер пробирается ей под платье и за шиворот. Поэтому она прижимается к Джастину, пока тот что-то набирает в телефоне. — Согрей меня, милый, — она говорит, щекой касаясь крепкой груди мужа и слыша, как равномерно бьется его сердце. — Согреешься в машине, — холодно отвечает он, заканчивая печатать и убирая телефон в карман пальто, — где ты её припарковала? Лилиана молча отстраняется от Джастина, потупив взгляд. Она икает и смотрит на свою обувь, сложив на груди руки и нахмурив брови. У режиссера начало пульсировать в висках, ибо он чувствует, что его жена что-то натворила с машиной. — Ли, — он зовет её, но она не поднимает головы, — что с машиной? — Я давно хотела тебе сказать, но как-то не было времени и.. — Отвечай. Она несколько секунд молчит, потом поднимает виноватый и чуть прояснившийся взгляд. Нервно кусая нижнюю губу, она собирается с силами сказать всё, как есть. Но под таким страшным взглядом мужа ей хочется только свернуться в комочек и закрыть глаза, чтобы не видеть его. И все же, глубоко вздохнув, она говорит: — Я её разбила. Джастин не меняется в лице, что еще хуже, чем моментальная истерика. — Разбила? — он переспрашивает, хотя прекрасно расслышал. — Ну, не на дороге, просто я… Я была так зла на тебя, и твою работу, и то, что ты так далеко, а потом взяла молоток и.. — Черт, Ли, — Бибер кладет обе руки на лицо, — ты хоть представляешь, сколько она стоит? Это был мой тебе подарок на годовщину! — Я знаю, но там немного повреждений, я уже отдала её на ремонт, — тараторит Ли, и из её левого глаза резко скатывается слеза. Джастин всегда знал, что его жена — не самый адекватный в мире человек. Он знал, что когда она в бешенстве, она может что-то разбить или наговорить лишнего, он знал, что её психическое здоровье немного хромает, и именно поэтому он хотел ей помочь справиться с этим. Но иногда она переходила границы, забывалась и просто давала волю своим несокрушимым эмоциям. Однажды она пыталась убить себя, пыталась навредить Джастину и едва ли не разбила панорамное окно в их квартире в Лос-Анджелесе. Всего этого не произошло, потому что заботливый и терпеливый муж был рядом с ней, но ему хочется знать, что происходит тогда, когда его нет. Ли начинает плакать, и её тональный крем растекается по лицу каждый раз, когда она касается его руками и вытирает слезы. Её плечи начинают дрожать, и Биберу хочется уже разобраться с этой ситуацией. Он подходит к ней и сует руку в карман её пальто, находя там ключи, телефон и кошелек. — Ты не брала с собой сумку? — спрашивает он, посмотрев на её лицо. — Н-нет, — хнычет она. Он вытаскивает руку и подходит к дороге, оглядываясь по сторонам. За пару секунд он находит нужную машину и поднимает руку вверх, и такси останавливается рядом с ним. Джастин открывает дверь, и, придерживая талию Лилианы, он помогает ей сесть в небольшую машину. Та не перестает плакать, ей, кажется, вообще все равно, что происходит вокруг неё. Биберу кажется, что она даже не заметила, как села в такси. Он сообщает таксисту адрес, и тот кивает головой. Джастин поворачивается к жене, нежно берет её за голову и целует в висок. — Я не злюсь, — он говорит мягко, и Ли немного успокаивается и поднимает на него глаза. — Правда? — Правда, — он улыбается, — не забудь написать мне, как приедешь домой. Джастин хочет выпрямиться и закрыть дверь машины, но Ли хватает его за руку и тянет к себе. Он снова наклоняется к ней, и та, обвив его шею руками, целует в губы, снова распространяя свое алкогольное дыхание. — Я тебя люблю, — она говорит, отстранившись от него. — И я тебя, Ли. До встречи. Он выпрямляется, закрывает дверь машины и позволяет ей выехать на трассу. Джастин смотрит вслед некоторое время, сунув руки в карманы и все еще ощущая вкус текилы на своих губах. Он трогает их пальцами и видит отпечаток помады на них. Качает головой, тихо проговаривая: «женщины», и после ловит такси до аэропорта.***
Прага, 00:09
Макензи не спится, поэтому она сидит на крыльце моделхауса, в одних пижамных штанах и теплом махровом халате, которые ей одолжила Леа. Рядом, на белом столике, остывает чашка горячего капучино, напоминающего девушке о красивых и манящих губах. После случившегося за день ей трудно заснуть — столько мыслей в её голове. Она пытается анализировать каждую случившуюся ситуацию: тяжелые съемки с Карлом, горячие десять минут в ванной комнате с Джастином, потом игра в приставку снова с Карлом, потом тренировка с тренером, и вот только сейчас девушка ощущает спокойствие, когда вокруг нет людей. Только она и её мысли. Она слышит, как к дому подъезжает машина, и что-то в сердце Кензи резко ёкает. С надеждой в глазах она поднимается с удобной скамеечки и прищуривает глаза, чтобы рассмотреть водителя. Но все тщетно, ибо ночь очень темная, поэтому девушка садится обратно и поджимает под себя ноги. Машина паркуется, и из неё выходит фигура. Сначала Кензи становится страшно, но когда она видит, кто идет, то разочаровывается и радуется одновременно. — Привет, чего не спишь? — удивляется Эдвард, поправив очки на переносице и ставя какие-то сумки рядом с собой. — Что-то не хочется, — Кензи жмет плечами. Эд садится рядом с ней и вздыхает. — Как ты? — Я чувствую себя как будто не в своем теле, — признается молодая актриса, закусывая нижнюю губу и смотря в пол. — Первый день всегда тяжелый, — говорит Эдвард, доставая сигарету из пачки и зажимая её губами, а после смотря на девушку, — ты привыкнешь. Он снова отворачивает голову и наклоняет её немного вперед, хмуря брови и поджигая сигарету сиреневой зажигалкой. Эд выдыхает дым и убирает все «приборы» в карман кожаной черной куртки. Заметив взгляд Макензи, он цокает и спрашивает: — Тебе, как и Джастину, тоже не нравится сидеть рядом с курящим человеком? — Я никогда не курила сигареты и отношусь к ним равнодушно, — отвечает Макензи, пожав плечами. — Хочешь попробовать? — Эдвард убирает сигарету изо рта и, держа её указательным и средним пальцем, протягивает девушке. Она смотрит, как медленно тлеет белая бумага, от которой вверх тянется тоненькая струйка горького дыма. Макензи пытается представить хоть примерно, какова сигарета на вкус, но не может точно это понять. Она переводит взгляд на Эда. — Джастин хочет, чтобы его актрисы были здоровые, — Кензи говорит голосом ребенка, которому предлагают попробовать наркотики, а он хочет, но сомневается в этом из-за запрета родителей. Эдвард усмехается. — Ты сама знаешь, что от одной сигареты ничего не будет. Тем более Джастина тут нет. И то правда. Макензи тянется к сигарете и аккуратно зажимает её между указательным и средним. Поднося к губам, она обхватывает ими теплый фильтр и затягивается. Горечь тут же распространяется по её горлу, и она старается её вытолкнуть через плавный выдох. На удивление Кензи не кашляет, как все те, кто курит в первый раз. Неприятное ощущение. Вот, что остается после одной затяжки у Кензи, и она со сморщенным лицом отдает сигарету Эдварду, который тут же смеется, опрокинув голову назад. От его смеха девушка улыбается сама, но горькое послевкусие на языке заставляет все еще морщиться. Высунув язык, девушка имитирует кашель. Уитфорд берет чашку капучино и тут же пьет напиток, в попытках избавиться от сигаретного вкуса. — Ну вот, видишь, теперь ты точно знаешь, что никогда не будешь курить, — все еще посмеиваясь, говорит Эдвард и затягивается. — Лучше бы я не пробовала, — Кензи ставит чашку обратно. — Тебе нужно попробовать некоторые вещи, прежде чем отказываться от них. Макензи согласна с такой философской фразочкой Эдварда, но молчит и все еще думает, что сигарета – это плохая идея. Она снова пьет капучино, а потом смотрит на ночное небо, полузакрытое крышей крыльца. Какое-то время эта тишина сохраняется. Эдвард докуривает сигарету, Макензи мечтательно смотрит на звезды. После, она опускает взгляд на сумку, которую притащил с собой Эд. Кивнув на неё головой, девушка спрашивает: — Что это? — А, точно, я совсем забыл зачем пришел, — говорит Купер и тут же поднимается, выбрасывая сигарету и хватая сумку, — Стюарт просил тебе это передать, сказал, что видел твой дебют и очень рад, что ты у нас появилась. Так что это типа подарка. Макензи открывает сумку и заглядывает в неё, когда Эд ставит её рядом с ней. Девушка не может не открыть рот и вытаращить глаза. — Бог ты мой, — шепчет она. В сумке она видит большое количество разной одежды с бирками, на которых можно разглядеть «Луи Виттон» и «Шанель». Где-то сбоку сияет коробочка с каким-то колье, цена которого едва ли не заставляет Макензи упасть в обморок. Она в жизни не видела такого числа. — Это всё просто за то, что меня отымели перед камерой? Эдвард снова смеется. — Да, можно и так это назвать, — он какое-то время наблюдает за реакцией Кензи, а потом говорит: — мы все тобой очень довольны. Особенно Джастин. От упоминания его имени у Макензи скручивается желудок. Она закрывает сумку и улыбается, глядя на Эдварда. Её щеки немного краснеют. — Я хочу лично сказать «спасибо» Стюарту, — заключает она. — Сделаешь это завтра, когда приедешь за зарплатой, а сейчас тебе не помешало бы пойти спать. — Да, точно. Макензи поднимается со скамьи вместе с сумкой. Она подходит к двери и, прежде чем открыть её, она оборачивается к Эду и говорит: — Спокойной ночи, Эдвард. — Спокойной ночи, детка Кензи. Он с улыбкой уходит к своей машине, оставляя Кензи стоять в ступоре еще пару секунд. Опять это странное прозвище…