***
London Grammar – Truth Is A Beautiful Thing
Молчаливая прогулка, сопровождаемая городским гулом и шепотом ветра. Под пальто просачивается декабрьское прикосновение, от которого Джастин и Кензи вздрагивают. Носы у обоих замерзли, и по цвету напоминают неспелую вишню. — Может, ты тоже поедешь к родителям? — спрашивает Кензи, повернувшись к Джастину. Он поднимает голову, смотря перед собой и продолжая путь. Из рта вырываются бледные клубы пара. Бибер с секунду задумчиво сжимает губы в линию. — Я бы предпочел остаться. — Но тебе нелегко здесь находиться, — возражает Кензи. — Я ведь вижу. — Ничего не поделать. Джастин, за время, проведенное в больнице, стал неузнаваемым для Кензи. Он как будто начал отдаляться от неё, все больше проявляя нежелание хоть как-то контактировать. На большинство вопросов и попытки взять его за руку он лишь напряженно качал головой и совал руки в карманы. Эта, по сути, незначительная мелочь, ранила Кензи. Она хотела помочь, и видела, как её помощь отталкивают, будто она ничего не значит. С другой стороны, она прекрасно понимала его. У него на душе болело, и он не знал, как справляться с этой болью. Поэтому строил вокруг себя стены и не давал никому помочь. Считал, что сам справится. Но ежесекундно все глубже погружаясь в свои мысли, он ощущал себя таким слабым. Словно ребенок, находящийся посреди лесного пожара — все вокруг горит, и кожу начинает напекать, дышать становится тяжело, а выхода все никак не найти. Этот пожар заставляет падать духом, внушает, что всё здесь сгорит дотла, в том числе и он сам. Кензи — вот, что является выходом и глотком свежего воздуха для него. Просто из-за дыма перед его глазами он не может это понять и увидеть. Он позволяет огню себя забирать. Он снова горит. Как год назад, когда Октавии не стало. Когда весь мир вокруг него вспыхнул так ярко, что ослепил его, оставив в кромешной тьме до тех пор, пока не появилась Макензи. И его пугает, что даже теперь, с её присутствием, он все еще сгорает заживо. Неужели эта боль никогда не уйдет? Она уже невыносима. Пульсирующая опухоль в голове, которая побаливает каждый раз, когда в памяти всплывают темные волосы и нежнейший на планете смех. Почему даже сейчас, когда на грани жизни и смерти находится его лучший друг, он думает о той, кто уже ушла? Пожалуйста, скажите ему, что это не поможет. Помогите ему оставить прошлое в прошлом. Двигаться дальше. Он вдруг останавливается, вперив свой опустошенный взгляд себе под ноги. Голую, не скрытую воротником пальто шею обхватывает холодный воздух, посылая тысячу мурашек вниз по спине. — Джастин? — Макензи останавливается в паре шагов от него. Дым перед глазами. Боль в груди, сдавливающая легкие. Темнота. Неповторимый смех. Темные волосы. Надежный и самый близкий человек. Пожар. Боль. Боль. Боль везде, в каждой клеточке тела, в каждом тяжелом вздохе и выдохе, в каждом движении тела, взгляде. Она везде, и она так невыносима, что хочется побыстрее, наконец, сгореть. Кензи снова зовет его, но он опять не отвечает. Застыл на одном месте, смотря в никуда, думая только об одном человеке. Уитфорд подходит ближе к нему, касаясь его щек руками и заставляя посмотреть в её глаза. И его, карие, такие родные и постоянно непроницаемые, вдруг начали источать такую боль, что у девушки все сжимается внутри. Дым начинает застилать глаза и ей. Она тоже переживает. И тоже чувствует жар огня в своих легких. — Я не вынесу, если и он уйдет, — наконец шепчет Джастин дрожащим голосом, и по его щеке быстро скатывается слеза. Кензи приоткрывает губы, готовясь поддержать Бибера, но тот, не дождавшись ответа, издает негромкий всхлип и обхватывает девушку. Так крепко, что ей становится больно, но отстраняться она не собирается. Она поделится всей своей стойкостью, если это поможет. Она отдаст что угодно, лишь бы Джастин больше никогда не говорил таким голосом. Что остается делать, когда самый сильный человек теряет свою силу? Джастин всхлипывает и старается не делать этого, но у него не получается. Даже язык его тела пропитан болью, тоской и страхом — они все проявляются через нескрываемую дрожь. Как же страшно жить в этом мире, где на каждом шагу тебя ждет огонь, готовый затащить тебя в свои горячие объятия и дать задохнуться. Макензи, не разрывая объятий, предлагает Джастину поехать, все-таки, куда-нибудь, чтобы не находиться в этом месте. И Бибер, кивнув, отстраняется и ведет девушку к своей машине.***
Вождение успокаивает. Когда сосредотачиваешь взгляд на дороге и думаешь о том, как бы не вмазаться в чужой капот или столб, или не слететь с обочины, или не перевернуться вместе с грузовиком, голова очищается от лишних мыслей. Поэтому, пока Джастин держит руль своего автомобиля, он молчит и выравнивает свое внутреннее состояние. Кензи снова с понимаем молчит, не решаясь пока заговорить с Бибером. Она не знает, куда они едут, и она уверена, что и он тоже. Но ошибается в этом. Они останавливаются в незнакомом месте. Джастин вынимает ключ зажигания и снова кладет руки на руль, смотря на свои пальцы и о чем-то задумавшись. Брови сошлись на переносице, а верхний ряд зубов вцепился в нижнюю губу. Тяжелый вздох, полу-рваный из-за того, что Бибера опять окутывают эмоции и воспоминания. Кензи отрывает спину от сиденья и выпрямляется. Она озадаченно смотрит на Джастина, который, видимо, собирается с духом выйти из машины. Но почему?.. Уитфорд оглядывается. Она не знает эту часть города, поэтому её взгляд цепляется за каждую мелочь, чтобы изучить их местоположение. И когда в поле зрения оказывается множество бетонных плит, выложенных по определенному месту, сердце Кензи пропускает удар. Они приехали к Октавии.Relaxing Piano Music – Promise (обязательно!)
Повернувшись к Джастину, Уитфорд обнаруживает его, тяжело вздыхающим. Кажется, он бесконечно так вздыхает, потому что не знает, как еще подавить свой страх и выйти из машины. Он шмыгает носом, убрав с руля руки. Смотрит за плечо Кензи, и его взгляд остановлен на одном объекте. Глаза режиссера становятся стеклянными. — Сегодня шестое декабря, — говорит он тихо, и его голос снова дрожит. Шестое декабря. Сегодня годовщина смерти Октавии. Макензи протягивает руку и накрывает тыльную сторону ладони Джастина своей внутренней. Не без ужаса отметив, что у него до сих пор дрожат руки, девушка старается сказать как можно мягче: — Она ждет нас. Пойдем. — Я даже не привез ей цветов. Обвиняющий себя тон. Джастин опять в огне. — Это неважно. Я думаю, она и без цветов будет рада тебе. И тут до Кензи доходит не совсем очевидная вещь. Джастину, на самом деле, все равно на цветы. Он так боится выйти из машины и пойти на кладбище, потому что со смерти Октавии он сюда не приходил. Он до сих пор не отпустил её, ему страшно прийти туда и убедиться, что среди всех этих надгробий есть одно особенное, с именем, выжженным на его сердце. Поэтому Макензи дает ему время собраться. Он обязательно выйдет, потому что он обязан. Тем более, он вряд ли уедет без Уитфорд. Поэтому, сказав, что она подождет его, она выходит из машины, оставляя наедине со своими мыслями. Девушка бродит среди всех этих могильных плит, чувствуя каждой клеточкой тела жуткую и печальную атмосферу этого места. Тишина здесь самая тяжелая. Кажется, что отсюда не слышно даже шума проезжающих машин. Кензи верила, что куда-то души все-таки отправляются, после того, как тело изживает себя. Кензи верила, что Бог заботится о каждом, кто к нему попадает, поэтому надеялась, что Октавия сейчас в надежных руках. Её надгробие она находит не сразу. Оно ничем не отличается от остальных, лишь надпись, выведенная на темном камне, делает её уникальной.«Жизнь не вечна. Вечна любовь»
Макензи грустно улыбается, обняв себя руками. Такие красивые слова, к тому же, еще и на английском. Октавия не была родом из Чехии? — Я выбирал эту цитату, — Джастин подходит сзади, со всунутыми руками в карманы штанов. — И в первый раз вижу её сейчас. Уитфорд оборачивается на Джастина. Он с ужасной тоской смотрит на надгробие, и перед его глазами проносятся все воспоминания, связанные с Октавией. Хорошие, и не очень. В основном эта девушка источала сплошной свет и любовь, поэтому хороших гораздо больше. — Расскажи мне еще о ней, — Кензи кладет голову на плечо Джастина, и тот оставляет поцелуй на её макушке. Ему, почему-то, неловко от того, что он целует другую девушку в присутствии Октавии. Он, в отличие от Кензи, скептически относится к «параллельным мирам», и твердо уверен в том, что их не существует. Но когда он здесь, стоит в метре от места, где захоронено тело Рассел, он думает о том, что она, наверняка, все же наблюдает за ним. Свысока. Он вздыхает, начиная еще больше поддаваться воспоминаниям. Вот только сейчас, когда рядом с ним и Макензи, и Октавия, это не так уж и больно. Всего на долю страдания уменьшились. — Она была молчаливой. Лишь только когда мы оставались вдвоем, она говорила со мной о самых разных вещах, начиная с работы, и заканчивая количеством планет во Вселенной, — тень улыбки проскальзывает на лице Бибера. — Ей нравилась инди-музыка и вредная пища. И она терпеть не могла ожидать чего-либо. Для неё ожидание было самым ужасным. Рука Бибера плавно опускается на плечо Кензи, прижимая её к своему телу. Та в ответ обвивает талию режиссера двумя руками. Он продолжает: — Иногда она была невыносимой. Даже если она постоянно светилась, в моменты, когда ей было плохо, она срывалась на дорогих ей людей. — Ты тоже так делаешь, Джастин, — замечает Кензи, но скорее не с укором, а с умилением от того, что некоторые черты между ним и Октавией очень схожи. — Я знаю, детка. Возможно, именно она меня этому научила. — Можно я задам тебе вопрос? — неуверенно Макензи поднимает взгляд на Джастина. Он все еще смотрит на надгробие, но кивает, и девушка продолжает: — Ты был влюблен в неё? Джастин несколько секунд молчит. Кензи может расслышать и почувствовать, как забилось его сердце, поэтому для храбрости снова прижимается к его груди. Сильнее обхватывает талию и, подняв на секунду голову, целует его в шею. Это работает. Джастин расслабляется, его сердцебиение снова приходит в норму. Ему тяжело об этом говорить, но если он не поделится своими чувствами, в одиночку он с ними не справится. — Наверное, — он пожимает одним плечом. — Даже когда она была здесь, я не мог понять, что испытываю к ней. Она была мне очень дорога, и я боялся сделать ей больно. Кензи молча слушает. Тот факт, что вместо того, чтобы сказать «когда она была жива», Бибер сказал «она была здесь», слегка расстраивает. Он до сих пор не может смириться. И Уитфорд надеется, что когда-нибудь у него получится. А если он не сможет сделать это самостоятельно, она всегда будет рядом, чтобы помочь ему в этом. — Как ты, Кензи. Девушка улыбается, почувствовав, как приятное чувство в животе пульсирует под ребрами. Она снова получает поцелуй в макушку, прежде чем Бибер снова говорит: — Мы точно любили друг друга. Но не уверен, были ли мы влюблены. Такая любовь тоже существует. Ей нет названия, но практически каждый человек испытывал её. Конечно, слово «любовь» слишком громкое для этого чувства, но оно всегда существовало и существует. Это когда ты так привязываешься к человеку, что хочешь быть с ним каждую минуту своего времени, и тебе будет совсем не жалко, что оно всё уйдет на него. Тебе все равно, если всё вокруг тебя рушится, ты боишься только за то, как бы у этого человека все было в порядке. Это самозабвенное и сильное чувство. Оно не сильнее любви, но оно — его симптом или первоначальная стадия. — Благодаря Октавии, Лилиане, а теперь тебе, я понял, какие чувства испытываю к каждой из вас, — говорит Бибер. — Что ты испытываешь ко мне? — спрашивает Кензи и снова слышит, как быстро начинает биться сердце Джастина. Он выдерживает паузу, от которой Уитфорд становится не по себе. Она поднимает голову и видит, как он улыбается. Черт возьми. Все становится понятным и без слов, и от этого сердце Кензи начинает биться так же сильно, как и у Джастина. Теперь их сердца бьются в унисон. Декабрьский мороз превратился в июльскую жару. Пожар внутри прекращается. Над головой проглядывает чистое голубое небо. Дым рассеивается, показывая дорогу домой и лицо человека, к которому Джастин испытывает сильнейшие чувства. У Кензи слезятся глаза, а через приоткрытые губы просачивается быстрый выдох. Потом их касается улыбка, такая счастливая улыбка, будто Кензи Уитфорд только что обрела смысл жизни. И это не такая уж и неправда. — Перед тем, как уйти, Октавия сказала мне, что я когда-нибудь найду ту, в ком увижу её. Я не поверил ей и не верю сейчас, потому что я не собираюсь искать кого-то, похожую на неё, — Джастин касается щек Кензи руками, вытирая пальцами её слезы. — Я нашел тебя, и ты не похожа на неё. Потому что тогда я сомневался в чувствах Октавии, а сейчас… Сейчас я точно уверен в том, что люблю тебя. Люди хотят испытать любовь. Они хотят однажды приходить домой и падать в объятия любимого человека, играть с его волосами и говорить о незамысловатых вещах. Хотят любить и быть любимыми, отдавать всего себя и получать столько же от своей любви. Хотят целоваться так долго, что воздуха будет не хватать. Хотят знать, что они не одиноки, и что не бывает в мире кого-то похожего на его любимого человека. И что эта любовь, которую они испытывают, никогда не исчезнет.Жизнь не вечна. Вечна любовь.
***
иногда мне кажется, что я тону, и ты спасаешь меня
и я благодарна тебе всем сердцем
это — начало новой жизни