Пожиратель на полставки

      — Сколько раз ещё мальчишке нужно грохнуться с метлы, чтобы Вы поняли? — прикрыв дверь больничного крыла, спросил я и поплёлся к Главному холлу. Дамблдор вышагивал рядом, заведя руки за спину.       — Не думаете же Вы, что Люпин наслал на мальчика дементоров?       — И почему он вообще шарахается в обморок всё время? — проигнорировав выпад, спросил я.       — Гарри пережил очень серьёзное эмоциональное потрясение…       — И что? — перебил я. Мы свернули в коридор, в котором прямо по курсу проплывал белёсый призрак. Я дождался, пока он скроется, и продолжил диалог. — Дементоры питаются счастливыми воспоминаниями. Что они вообще в нём нашли? Чем этот мальчишка их так привлекает?       — Гарри Поттер — единственный, кто выжил в ту ночь, и единственный, кто видел, что же на самом деле произошло с Волан-де-Мортом. Дементоры это чувствуют и пытаются достучаться до истины.       Мы вышли в Главный холл: здесь наши пути расходились. Дамблдор должен был подняться наверх, в свою башню, а я — убраться в свои подземелья. За весь разговор он ни разу не взглянул мне в глаза, предпочитая неизменно смотреть вперёд и задумчивым взором следить за дорогой. Но сейчас ему пришлось обратить свои синие глаза на меня.       — В любом случае они больше нас не побеспокоят, — уголки его губ тронула улыбка.       — Только теперь Хогвартс остался без защиты… Пусть и такой ненадёжной, как дементоры.       — Мы что-нибудь придумаем с этим, — сказал Дамблдор, похлопав меня по плечу, и поскользил вверх по лестнице. — Доброй ночи, Северус.       Никакой защиты старик не придумал ни на следующий день, ни через месяц. Хогвартс оставался сам себе на уме, только с той защитой, наложенной века назад его четырьмя основателями. Такой исход мне совершенно не нравился, и иногда меня посещали мысли, что Дамблдор намеренно не прикладывает руку к проблеме. Он расхаживал по школе, светясь каким-то еле улавливаемым торжеством, причиной которого ни с кем не делился.       Хотя газеты неустанно печатали на первых страницах известия о беглеце, и Блэк всё ещё разгуливал на свободе, в школу он не совался; может, и совался, но, по крайней мере, никто об этом не знал.       Деревья обросли инеем, лужайки припорошило тонким одеялом снега. Близилось Рождество, и концентрация детской радости на моих уроках зашкаливала в запретном ключе.       — Поттер, — сказал я, всматриваясь в фиолетовую жидкость в котле вместо должной голубой, — Ваше простудное зелье не способно вызвать даже лёгкий приступ кашля, ровно как и Ваше, Уизли, — мальчишки напустили расстроенный вид, но меня их актёрская игра не поразила. — Минус пять очков Гриффиндору за бесполезное расточительство ингредиентов. Все свободны.       Ну и как я мог упустить возможность порадовать себя в последний день работы? Наслаждаясь маленькой победой, я дождался, пока все до единого ученики покинут мой класс, поманил за собой кучу свитков с сочинениями и двинулся в свой кабинет.       Настроение располагало к себе, хотя и предстояло угробить целую ночь на разбор детских каракулей. Зато, отмучившись, я мог посвятить всего себя заслуженному отдыху и не беспокоиться в эти редкие минуты свободы о недоделанной работе.       Далеко за полночь, когда корявые буквы на длинных свитках перестали пылать своей оригинальностью, в дверь моего кабинета постучали. За половину прошедшего семестра я научился без каких-либо усилий распознавать эти три нерешительных удара по дереву. Три неуверенных стука неуверенного в себе человека.       — Проходите, профессор Люпин, — сказал я, откинувшись в кресле. Спина неприятно хрустнула, прочувствовав все прелести неразгибания на протяжении многих часов.       — Трудитесь, — заметил он, оглядев почти разобранную кучу бездарных сочинений моих учеников.       — Почти закончил, — взмахом волшебной палочки я заставил свитки разложиться на свободных полках по курсам и алфавиту. Затем поднял взгляд на вечернего посетителя и наколдовал серебряную чашу. — Чай не предлагаю.       Люпин принял бокал и скосился на рядом стоящий с моим столом котёл, источающий бледно-голубой туман.       — Не в этот раз, — заметив его замешательство, усмехнулся я. — Я же не изверг, расправляться с Вами в праздник. Хотя… Вы уже достаточно наказаны своей болезнью.       — Мда… За словом Вы в карман не лезете, — проговорил он, зачерпнул добрую дозу своей отравы и поднял кубок перед собой. — Спасибо Вам за то, что неизменно и абсолютно прекрасно готовите это жуткое пойло, которое помогает мне оставаться человеком!       Оборотень сделал глоток и скорчился в лице. Жаль, что не насовсем. Я молча наблюдал за этой театральной процессией.       — Что ж, ещё раз спасибо Вам. И с наступающим праздником, — он еле заметно кивнул головой и ушёл.       К концу недели ученики наконец убрались с моих глаз. С подконтрольного мне факультета в школе остался всего один пятикурсник, с которым никогда не было проблем, да и меня не особо заботило, чем он будет заниматься. Поэтому вплоть до двадцать пятого декабря я практически не покидал своего скромного убежища и проводил свободное время за чтением в компании дохлых слизней, которыми пестрил мой кабинет.       Не то чтобы слизни были моим фетишем. Просто… Должно же быть у человека какое-то хобби. Кто-то собирал фантики от конфет, кто-то искусно выдувал стеклотару, а кто-то — в лице меня — прожигал свою жизнь на спасение утопающего и консервирование в банках бесхребетных.       У меня их сотни: большие и не очень, длинные и не очень, жирные и не очень, в крапинку и не очень, красные и не очень… Вот эти, например, с синим пузом, ядовитые… Или не очень.       Чёрт! Сейчас я бы всё отдал за право провести эту рождественскую ночь с девушкой, которая в школе заставляла хулиганов блевать слизнями. Но мир — не колесо по исполнению желаний, а мёртвых, как бы сильно ни хотелось, вернуть нельзя. Поэтому приходилось терпеть присутствие живых.       Большой зал уже был украшен в духе Рождества: двенадцать именитых хогвартских ёлок с поблёскивающими на верхушках золотыми звёздами, куча ярких гирлянд и омела во всех запихиваемых местах. Уродство.       — Весёлого Рождества! — поздравил Дамблдор, когда я подошёл к расположенному посреди зала столу; факультетские были отодвинуты к стенам.       — И Вам того же, — огрызнулся я и сел между директором и МакГонагалл.       Они оба были в «хороших» мантиях, но без излишеств, не в праздничных. Вскоре к нам присоединились Стебль, Флитвик и завхоз Филч, который тоже приоделся к обеду, заменив свою кожаную куртку на старый потёртый фрак. Ну и ученики, конечно же, куда же без них.       — Весёлого Рождества! — в который раз повторил Дамблдор, когда с большим опозданием явилась святая троица. — Нас мало, и мы решили, что будет глупо сидеть за разными столами.       Интересно, кто это «мы»? Я ничего не решал. Меня заставили здесь присутствовать, и я уж точно не хотел опускаться до панибратского уровня. На лица учеников я достаточно насмотрелся во время семестра и тем более не желал сидеть с ними за одним столом.       — Хлопушки! — восхищённо воскликнул Дамблдор и протянул мне большую, серебряную. — Возьмите, Северус.       В общем, я пожалел, что занял место рядом с директором, но отнимать у него радости не стал. Потакая его прихоти ради праздничка, я дёрнул за шнурок, взорвав хлопушку, и в моих руках очутилась шляпа с чучелом грифа. Дамблдор сразу же нахлобучил эту адскую игрушку на голову.       — Ну что же Вы не едите? Угощайтесь, прошу! — сказал он и показал мастер-класс по разделыванию индейки, оторвав у бедной птицы ногу.       Когда я пригубил вино с бокала, двери Большого зала в который раз открылись, и в помещение влетела стрекоза-переросток. Я уж было подумал, что это Хагрид снова завёл себе очередное «неопасное» существо, ан нет, это всего лишь явила нам своё третье око Трелони.       — Сивилла, вот так сюрприз! — воскликнул Дамблдор и привстал в знак приветствия.       — Принцесса соизволила покинуть свою башню, — нагнувшись ко мне, тихо шепнула МакГонагалл, и мы обменялись многозначительными взглядами.       — Я смотрела в магический шар, господин директор… — голос Трелони звучал по-загадочному и по-шарлатански.       — Ну это надолго… — вставила МакГонагалл, и я уже не сумел сдержать ухмылку.       — И к своему всевидящему удивлению, — продолжала лжепрорицательница, — увидела себя, покидающую свою пустую одинокую башню и спускающуюся к вам. Могу ли я бросить вызов Судьбе? Ни в коем случае… И я поспешила сюда. Прошу простить моё опоздание…       — А Вы не хотели идти, Северус, — прикрыв руками рот, снова прошептала декан Гриффиндора. — Вот, шута даже не пришлось оплачивать.       — Позвольте начертать Вам стул, — предложил Дамблдор и на самом деле нарисовал в воздухе стул, который, немного повертевшись, опустился между мной и МакГонагалл, отделив от меня единственного адекватного собеседника.       Теперь мы обменивались порядком разочарованными взглядами, а Сивилла усаживаться не спешила, оглядывая своими огромными окулярами собравшихся.       — Я не смею, директор! Если я сяду, нас станет тринадцать. А когда вместе ужинают тринадцать человек, кто первым встанет, тот первым и умрёт!       Думаю, если бы Минерве не мешал стул, она бы отпустила что-то вроде: «поперхнётся супом, ага».       — Мы забудем на вечер эту примету, Сивилла, — нетерпеливо отрезала МакГонагалл, — садитесь уже, индейка стынет.       Скрипя сердце и поджав губы, женщина наконец опустилась на стул.       — А где же пропадает любезный профессор Люпин? — спросила она, умостившись и распушив свои бесконечные шали.       — Ему опять нездоровится, — ответил Дамблдор, и с другого конца стола донеслись сожалеющие вздохи студентов.       — Вы, конечно же, знали об этом, Сивилла? — не устояла перед искушением поддеть прорицательницу МакГонагалл. Чувствовал бы кто-нибудь, какой ледяной аурой обдало бедняжку декана. И меня, к сожалению, зацепило заодно.       — Разумеется, знала, Минерва. Но не в моих правилах выставлять напоказ всеведение.       — Обычно это Вас не останавливало, — вступился я за МакГонагалл.       — Должна сказать, коллеги, — внезапно в голосе Сивиллы растворилась вся потусторонность, осталось лишь обычное, смертное раздражение, — профессор Люпин пробудет с нами недолго…       — Ну хватит на сегодня предсказаний, — оборвал её Дамблдор и перевёл тему. — Дерек, Вы пробовали эти прекрасные свиные сардельки? Попробуйте, очень рекомендую…       Первокурсник от такого внимания съёжился на месте и, покраснев как рак, пододвинул к себе тарелку с яствами.       Оставшееся время так называемого «пира» прошло сносно. Студентики веселились, пока было можно, профессора оживлённо переговаривались, я вёл светскую беседу с Дамблдором о свойствах драконьей крови… И вечер проходил замечательно, пока Трелони, видимо, заскучав, не вцепилась в моё запястье.       — Сегодня Вас ждёт судьбоносная встреча, Северус, — сказала она, вернув голосу привычную загадочную интонацию и дыхнув мне в лицо парами дешёвого хереса. Я огляделся: Дамблдор горячо спорил с Филчем, МакГонагалл уже давно отвернулась от прорицательницы и что-то объясняла профессору Стебль… Словом, все были заняты празднованием и не обращали внимания на разыгрываемое Трелони представление. — Тот, кого Вы давно ищете, будет совсем рядом, но Вы будете слишком ослеплены, чтобы узреть…       — Вы это узнали по крошкам на моей тарелке? — спросил я, кое-как оторвав её руку от своей. — Спасибо, конечно, за эксклюзивное предсказание, хотя я и вправду сейчас мечтаю о «судьбоносной» встрече с… кроватью.       — Ваше дело, — хмыкнула она, — но уж Вы-то должны знать о правоте моих способностей.       Я закатил глаза. Даже палка стреляет раз в год, а в случае Трелони — раз в сотню лет.       В это время, вдоволь наевшись, из-за стола поднялись два закадычных дружка — Поттер и Уизли. Трелони громко вскрикнула, заставив стихнуть праздничный шум:       — Мои дорогие! Кто из вас встал первым?       Мальчишки переглянулись и пожали плечами.       — Думаю, это не имеет значения, — холодно оповестила МакГонагалл, — если их не поджидает на выходе сумасшедший с топором.       Все засмеялись, включая Дамблдора, а Трелони, судя по надутому виду, была оскорблена до глубины души. Казалось, ещё секунда — и она взлетит прямо со стула большой стрекозой с трепещущими бесконечными шалями вместо крыльев.       — Я, пожалуй, тоже пойду, — предупредил я Дамблдора и, извинившись перед всеми, вышел из-за стола.       В Холле детей с отрубленными головами не оказалось, и я направился вниз по лестницам, прямиком в своё подземелье.       Судьбоносная встреча… С тем, кого давно искал… Пальцем в небо. Очередные бредни Трелони, чтобы привлечь к себе внимание. Выкинь это из головы, Снейп. Слова этой поехавшей карги не стоят и сикля.       Блэк уже полгода разгуливал на свободе. Казалось, никто даже не собирался прилагать усилия на его поимку. А собственноручно схватить мерзкого предателя… В первый раз за меня это сделали мракоборцы, но сейчас выдался шанс самому отомстить за всё, что накипело. И я не помедлю. Рука не дрогнет, и язык обязательно прочтёт запретное смертоносное заклинание.       Но Дамблдор взял Трелони на службу и даже ввёл в учебную программу Прорицание как обязательный предмет. Надеялся ли он услышать от неё ещё одно предсказание? Планировал ли он взрастить спелые плоды будущих прорицателей?       Даже палка стреляет раз в год, да? К чёрту всё! Моим лучшим рождественским подарком будет голова Блэка на подносе.       Я круто развернулся на каблуках и зашагал обратно. Не припомню, когда в последний раз так быстро бегал, буквально нёсся по коридорам Хогвартса, подгоняемый вспыхнувшей яростью и неистовым желанием наконец отомстить. Ненавижу, ненавижу, ненавижу!       Он отнял у меня всё, чем я дорожил. Последние краски жизни, а у меня их было не так много, померкли после её ухода. Я превратился в ту желеобразную массу, которую собирал по всему свету. Даже не понимая до конца, зачем. Зачем вся эта коллекция? Можно подумать, если бы она увидела всю эту гадость, собранную в моём кабинете, погладила бы по головке.       В Хогсмиде, несмотря на объявленный комендантский час, празднования Рождества доносились из каждого дома. Из приоткрытых дверей слышались песни, в окнах мелькали сияющие гирлянды, прохожие, смеясь и улыбаясь, поздравляли друг друга.       И лишь «Кабанья Голова», в которую я направлялся, не светилась общим весельем, что меня, как человека равнодушного к праздникам, несказанно радовало. Здесь по-прежнему воняло как в свином загоне, и контингент в течение многих лет не улучшался ни на йоту, а, может и вовсе дополнялся новыми и не менее гнусными постояльцами.       — Огневиски, — заказал я, вывалив монеты.       Бармен, надраивающий барную стойку или, точнее, гоняющий грязь с одного конца на другой, поставил пыльный стакан и плеснул заказанный напиток. Я сел на расшатанный пьянчугами высокий стул и огляделся.       Рождество даже нарушителей закона задело за душу. За спиной сидело несколько грузных компаний, попивающих из деревянных кружек эль, по углам были расфасованы преступные парочки, обделённые воспитанием, и чужаки-одиночки заливали эту «волшебную» ночь алкоголем.       Слева от меня сидела, судя по комплекции, женщина, облокотившись о стену. Лицо полностью скрыто капюшоном, полы дорогого, но изношенного плаща вываляны в грязи. Она вертела стакан, наполненный той же пламенной жидкостью, что и у меня, но пить не спешила. Обкусанные местными клопами руки — единственный открытый участок кожи — выдавали её молодость.       — Паршиво справлять Рождество в одиночестве? — спросил я ради развлечения.       Ведунья содрогнулась в болезненном приступе кашля. Мне казалось, что она собралась выкашлять свои лёгкие, и я на всякий случай отодвинулся: мало ли какую заразу она переносит. А у меня ещё школа, которая вот-вот вновь наполнится детьми.       — Приятного мало, — наконец откашлявшись, сообщила она таким охрипшим голосом, словно всю свою сознательную жизнь питалась только льдом.       Я снова обвёл взглядом тёмную таверну, но единственным условным напоминанием о Блэке служило лишь его смеющееся лицо, изображённое на раскиданных по всему полу листовках. Расспрашивать напрямую кого-то о сбежавшем преступнике было бы глупо и подозрительно, к тому же политика этого питейного заведения не одобряла подобных расспросов. И я подумал, что если направить беседу в нужное мне русло, кое-какую информацию выудить получится.       — Разве дементоры не должны делать обход? — поинтересовался я.       — Людям позволили на день передохнуть от постоянного страха, — хрипло откликнулась она. — Праздник не сорвёт даже убийца.       Направить разговор в интересующее меня русло оказалось проще простого.       — И что о нём слышно в последнее время?       Женщина отклонилась к стене всем телом, и из-под темени капюшона блеснули недовольством два огонька.       — А Вы что, ищейка? — усмехнулась она, и в отместку новый приступ кашля захватил её лёгкие.       — Просто интересуюсь новостями, — ответил я.       — Вы собираете сплетни, — отрезала ведунья и, несмотря на то, что отвернула голову, продолжила: — За его голову назначена награда в тысячу галлеонов, неужели Вы думаете, что кто-то станет делиться такой наживой?       Она явно что-то скрывала.       — Вы говорите как человек, который собирается захапать эту самую наживу единолично.       — А кто не мечтает о кошельке, полном золота? — издевательским тоном спросила она.       Уж точно не я. Алчность не моя стихия.       — Так Вам что-нибудь известно?       — К моему глубочайшему сожалению, нет, — ответила она и съехала с высокого стула на пол, на удивление оказавшись чуть ниже среднего роста. — Счастливого Рождества, мистер Снейп.       Пробурчав в ответ что-то невнятное, я взглядом проводил незнакомку к выходу и отвернулся к стойке. Компания за спиной взорвалась смехом, и воздух рассёк глухой деревянный звон кружек.       «Счастливого Рождества, мистер Снейп», — поздравил я себя и выпил наконец своё пойло. Виски мгновенно выжег горло, как пожар уничтожает страдающий засухой лес. Взгляд метнулся на освободившийся стул, а затем на оставшийся в одиночестве стакан незнакомки. Она так и не выпила свою порцию.       — Повторить? — дежурная фраза бармена.       — Я не представлялся, — сказал я ему, — я не представлялся!       Вылетел из заведения я так, словно меня выгнали. Естественно, незнакомки в капюшоне и след простыл… Несколько протоптанных тропок с разными узорами подошв тянулись к «Голове», но ни одна из них не выходила к городу.       Она ушла, мастерски заметая следы, или…       — Кто она?! — вернувшись в паб, спросил я у бармена. — Кто эта женщина?       — Потерял подружку, приятель? — он скривился в противной ухмылке, отчего угри по всей его коже угрожающе набухли.       Я перегнулся через стойку и поманил его сделать то же самое:       — Кто эта женщина? — отчеканил я, когда бармен подставил ухо. — Она здесь живёт?       — Это не твоё собачье дело.       Если бы бармен не представлял из себя двухметровую гориллу, я бы взял его за шкирку и полоснул головой об стойку, но перспектива переломанных бы в этом случае уже моих рёбер перевесила это желание:       — Если вскроется, что ты прикрываешь соучастницу Блэка…       — Принцесса? Соучастница Блэка? — он загоготал. — Не неси чепухи, приятель.       — «Принцесса»? — удивился я.       — Как ты мог заметить, никто здесь не обращается к тебе на «Вы» и не оттопыривает мизинец, когда пьёт чай, — он отвёл взгляд, и если бы его багровое опухшее лицо могло покраснеть, держу пари, оно бы покраснело. — Не знаю, как эту манерную королевишну занесло в нашу таверну, но уж точно не ради убийцы.       — Мне нужно знать, в какой комнате она живёт.       — Нет, не нужно, — ответил он и потёр кулаки, которые захрустели в угрозе. — Иди подобру-поздорову, пока ещё можешь.       — Повтори-ка мне виски, — прорычал я, а когда бармен нехотя выполнил заказ, взял стакан и уселся за свободный столик.       Где-то с минуту я обменивался с барной гориллой прожигающими взглядами, пока мне не надоело и я не отвёл глаза.       Итого, из беседы с тугодумом я выяснил: женщина с аристократическими наклонностями живёт среди отребья. И явно скрывается. Бармен её почему-то покрывает, хотя, когда дело касается поиска особо опасных преступников, таверна всегда сотрудничает со следствием. Конечно, женщина вполне могла бы приплатить и заделать громилу охранником, но раз уж она пала так низко, до пристанища преступников, подозреваю, её материальное положение оставляло желать лучшего.       Я точно помню, как незнакомка вышла и как за ней захлопнулась дверь, а, значит, рано или поздно ей придётся вернуться. И тут уж буду поджидать я.       Та ли это судьбоносная встреча, которую предсказала Трелони? И чем тогда, скажите мне на милость, я был ослеплён? Сиплая колдунья в капюшоне. Замечательно.       Откуда она знает меня? Я не столь популярная личность как, предположим, Дамблдор. Я не Верховный чародей Визенгамота, не награждён орденом Мерлина, не открыл двенадцать способов применения драконьей крови. Не директор Хогвартса, в конце концов. Я всего-навсего скромный зельевар, безусловно, талантливый, но не настолько, чтобы заслужить всеобщую узнаваемость.       Пожалуй, ничто так не убивало меня, как неопределённость. Размытая, вязкая, точь-в-точь как многослойная грязь на здешних окнах, в которые всматриваешься, но кроме черноты различить ничего не можешь.       Но потребовалось всего лишь менее часа, чтобы моя правота подтвердилась. Дверь в таверну распахнулась, и на пороге появилась фигура в плаще, которая, не задерживаясь, сразу же поспешила на второй этаж.       — Куда собрался? — перед лестницей вырос шкаф два на два метра. — Второй этаж только для постояльцев.       — Я сниму твою чёртову комнату, когда ты отодвинешься! — злость достигла предела, и я вынул палочку.       — Знаешь сколько раз на дню мне угрожают деревяшками? — он горделиво поднял свою обезьяноподобную голову, но с места так и не сдвинулся.       На миг я понял, что весь посторонний шум стих, и грабители, контрабандисты и другие разновидности преступников уставились на меня в ожидании развязки. Потасовки с охранником определённо не хватало в моём личном деле.       Но мне так нужна была эта правда.