Пожиратель на полставки

      Что ж. По крайней мере Амелия для начала поставила меня в известность, где была всё чёртово лето. Я был удивлён, что Дамблдор отправил её к Саламандер, но и не был шибко против. Всяко лучше, чем если бы Амелия и дальше гнила в доме Блэков. Пожалуй, теперь я даже смирился с «заботой» старика. Если бы я, зная всё это, допустил хоть малейшую оплошность, наши старания пошли бы крахом. Хвост сразу бы сдал меня Тёмному Лорду.       Мне действительно не нравилась идея примирения с её отвратительным братцем. Но я чувствовал, что готов стать немного лучше ради Амелии, даже если придётся изображать хорошее отношение к Поттеру. Что будет, вероятно, проблематично, ведь весь Хогвартс наслышан о нашей взаимной и чистой любви.       Однако следующая неделя прошла без каких-либо значимых изменений в моей жизни, разве что в расписании был один урок, который я проводил с удовольствием. И как это было… приятно — видеть эти мимолётные улыбки и чувствовать случайные касания прямо под носом у ничего не подозревающих учеников. Да, Амелия делала колоссальные успехи на моём предмете: с лёгкостью отражала нападки, применяла невербальные заклинания и даже могла вести бой одновременно с двумя, а то и с тремя противниками. Но, как ни странно, от этого мне не делалось ни горячо ни холодно. С одной стороны, я понимал, что она способна постоять за себя, с другой — убеждался, что она вроде как во мне и в моей «защитной» роли особо и не нуждается.       В субботу вечером Поттер должен был прийти ко мне в наказание за своё хамство. Но первой в моём кабинете появилась Амелия, весьма взволнованная, но в достаточно оптимистичном настроении.       — Ты знаешь, что Слизнорт снова устраивает званые ужины? — спросила Амелия, ёрзая в кресле в попытках устроиться поудобнее.       — Какое мне дело?       — Я лишь подумала, — сказала она, скосившись на часы, — что сегодня Слизнорт устраивает очередной ужин… И Гарри, возможно, тоже мог бы быть приглашён.       — Слизнорт уже подходил ко мне с просьбой отмазать Поттера от наказания, — вздохнул я, раздражаясь, что мне пришлось упомянуть два ненавистных имени, да ещё и в одном предложении. — Но я отказал ему.       — Тогда… замечательно.       Казалось, Амелия хотела добавить что-то ещё, но она лишь подложила руку под голову и на этом была такова.       — Погоди-ка… — сказал я. — Что значит «тоже»? Только не говори, что ты снова решила стать безделушкой, которые Слизнорт собирает якобы на счастье.       — Не говори так, — отрезала она. — Это всего лишь клуб по интересам.       — Чьим интересам? — спросил я, на что Амелия, естественно, не смогла ответить. — И как тебя туда взяли? Фамилия у тебя магловская, а…       — Глупой меня считал один лишь ты! — выпалила она. — Хотя, может, и до сих пор так считаешь.       Амелия сделала огорчённый вид и отвернулась заклинать дверь взглядом.       — Амелия…       Она шикнула и жестом показала мне заткнуться. Затем вытащила палочку и вернула себе истинную внешность.       — Для меня ты так не прихорашиваешься, — с досадой заметил я.       — Пожалуйста, Северус, — уклончиво произнесла она, — я не хочу ссориться ещё и с тобой.       Я отвёл взгляд и более не стал препираться. Радовало лишь, что она прихорашивалась только для своего братца. Остальные же мальчишки, вившиеся вокруг неё, казалось, волновали её не больше, чем я.       Вскоре в дверь постучали, и голос Поттера спросил разрешения войти.       — Входите, — сказал я.       Амелия тут же поднялась на ноги, не успел мальчишка перешагнуть порог. Но вот… они стоят в моём кабинете и пялятся друг на друга, словно впервые увиделись. Очередное «воссоединение» семьи… Я почти растрогался.       — Гарри… — сказала Амелия, неправдоподобно пытаясь натянуть улыбку.       — Вы сказали, мне нужно перебрать флоббер-червей, профессор, — плотно стиснув зубы, сказал Поттер. — Я не принёс перчатки, как Вы и велели.       — Не смей делать вид, будто меня здесь нет! — выкрикнула Амелия. Для пущей убедительности ей не хватало ударить кулаком по столу. — Если этот фокус и мог прокатить, пока я была под чужой личностью, то сейчас не смей притворяться!       — Мне не о чем с тобой говорить, — огрызнулся он. — Профессор, можно мне уже приступить к работе?       — Гарри Джеймс Поттер! — взвизгнула она, притопнув ногой. Ух, не хотел бы я оказаться на месте Поттера… — Объяснись! Немедленно!       Мальчишка по-прежнему смотрел на меня, грозясь протереть дырку, и, как видно, не предпринимал никаких попыток объясниться. Амелия обернулась на меня, взглядом умоляя вмешаться.       — Поттер, поговорите с сестрой, — по заказу вмешался я.       — Она не отчитывается передо мной, так почему я должен?       — Мы семья! — воскликнула Амелия.       — Ага… — презрительно пробормотал Поттер. — Вспомни эти слова, когда в следующий раз захочешь сбежать.       При всём моём неуважении к Поттеру, это было глубокое оскорбление, и я, может быть, даже похвалил бы его за сообразительность, не будь это адресовано моей даме.       — Имейте совесть, Поттер, — сказал я. — Хотя бы на пять минут перестаньте быть неблагодарной свиньёй.       — Нет, — произнесла Амелия без прежней решимости. — Пусть говорит.       Она с такой надеждой посмотрела на мальчишку, будто от его слов могла решиться вся её жизнь.       — Ты могла прислать хотя бы письмо, — сказал Поттер, — что тебе жаль, что Сириус погиб.       — Я… не могла…       — Ты не могла, тебе запретили… — разочарованно покачал он головой. — Знаешь, других слов от тебя я и не ждал.       — Ты считаешь, что мне всё равно?! — спросила Амелия, надрывая голос. — Он был и моим крёстным тоже!       — Тебя даже не было рядом, когда Лестрейндж убила его! — с яростью воскликнул Поттер. — Ты была дома… с ним! — тут указали уже на меня, и я с трудом удержался, чтобы не поднять руки. Мол, нет-нет-нет, ребята, разбирайтесь сами. — Ты даже не пошла вместе с Орденом в Министерство!       — Я…       — Ты не могла, — докончил Поттер. — Я тоже не мог, я был в Хогвартсе с этой отвратительной Амбридж. Но когда узнал, что Волан-де-Морт схватил тебя, я бросил всё и…       До конца не уверен, как так получилось, но внезапно в моём кабинете стихли все звуки. Я никогда не видел Амелию в настолько ледяной ярости, что от выражения её лица действительно расходились мурашки по коже. И в какой-то момент Поттер отшатнулся, прижимая руку к лицу, а у меня в ушах до сих пор звенел этот архиприятный звук пощёчины.       — Позволю себе напомнить, — нарушила тишину Амелия; её голос звучал до ужаса спокойно и до крайней степени презрительно, — что если бы ты, мой дорогой братец, не заигрался в героя, ни единой души не пострадало бы. Мало того, что ты поступил крайне опрометчиво, крайне необдуманно и крайне неоправданно, так ты ещё и подставил кучу людей под удар!.. И кому угодно, но не тебе судить меня, хотя я, уж поверь, хотела присоединиться к Ордену, чтобы спасти, между прочим, твою задницу. Но, как ты и сказал, да, мне запретили.       После этой душераздирающей речи Амелия обвела взглядом Поттера, так и застывшего с прижатой к лицу рукой, порвалась к выходу, но вдруг остановилась у двери, не оборачиваясь.       — Наши родители, — с дрожью в голосе сказала она кому-то за дверью, — отдали свои жизни за тебя не для того, чтобы ты при первой же возможности избавился от своей… Не стыдно, Гарри Поттер, погибнуть негероем. Стыдно погибнуть, притворяясь героем.       И она ушла, громко хлопнув дверью. Вот и поговорили… А знаете, мне даже понравилось. Такие разговоры мне приходились по душе. Но кто же знал, что надо было брать с собой попкорн?       — А Вы куда, Поттер? — спросил я, когда мальчишка, постояв со стеклянным взглядом, направился вслед за сестрой к выходу. — Ваше наказание никто не отменял…

***

      Пожалуй, я никогда не чувствовал себя в таком чудесном расположении духа, как на следующий день. Справедливость восторжествовала! Наконец-то не один я заметил наигранное геройство нашего Избранного. И наконец-то кто-то, помимо меня, естественно, решился поставить его на место. И как же я был несказанно рад, что этим «кем-то» оказалась Амелия, что на радостях чуть в ту же ночь не побежал к Дамблдору за Омутом Памяти. Дабы крутить этот момент, крутить, крутить… пока не станет тошно.       Я даже вылез из подземелий на завтрак в Большой зал убедиться, что всё это мне не приснилось. Но нет… На моё счастье Поттеры сидели по разные стороны стола. Мисс Стил, как она себя называла перед непосвящёнными, довольно плохо имитировала приём пищи. Даже я со своего стола видел, как она пыталась запихнуть в себя круассан, появившийся в меню Хогвартса ради французских студентов, и слишком часто отпивала чай в попытках избежать беседы, из-за чего, казалось, будто напиток в её чашке был неиссякаемым.       На моём уроке Амелия проявляла до смешного не меньшее отсутствие концентрации. Вплоть до того, что путала лево и право. И мне даже пришлось разлучить сформировавшуюся парочку — даже думать об этом противно — Стил и Капитанова, ибо юноша грозился прикончить мою возлюбленную раньше, чем Сами-Знаете-Кто. Но даже поставленная в пару со самым слабым учеником на своём курсе Амелия умудрялась целоваться со стеной чаще, чем со мной.       Как циник, я наслаждался размолвкой Поттеров, как человек, неравнодушный к одной представительнице этой семьи, считал своим долгом что-нибудь да сделать. Но, так как я не был силён в примирительных методах, а смотреть на призрака Амелии у меня уже не было сил, пришлось пойти на крайние меры и обратиться к гуру козней и планов. В общем, я пошёл к Дамблдору.       Дамблдор выслушал меня с печальным видом, вставил несколько заумных комментариев по поводу семейных ценностей и прочей ерунды и сказал сообщить Амелии, что он ждёт её вечером в своём кабинете. А также упомянул, что будет рад видеть и нас обоих. На моё возражение, что я совсем не гожусь на подобного рода разговоры и что уже пытался примирить родственничков — как говорится, почву подготовил, кабинет предоставил, но, видать, у меня какая-то непримирительная аура, иначе бы Поттеры жили весело и счастливо, — Дамблдор ответил беспрекословным отказом.       «Ну надо, так надо», — подумал я, сделал всё, как было велено, и вернулся в кабинет Дамблдора второй раз на дню, но уже в сопровождении Амелии. Она всё так же безрадостно поприветствовала директора, как и меня на уроке, и сникла, бледная и до невозможности расстроенная. Старик сразу же предложил присесть, и она без упрямства согласилась.       — Итак, Амелия, — сказал Дамблдор, потому как никто не собирался заговорить первым, — я думаю, нам стоит продолжить разговор, начавшийся ещё летом…       Ничего себе затянувшиеся разговорчики…       — Зачем Вы снова определили меня в Хогвартс, профессор? — задала Амелия вопрос, ответ на который я и сам бы хотел услышать.       — Вам не нравится в замке?       — Мне не нравится то, что с тех пор, как я лишилась родителей, почти всё, что со мной происходит, происходит не по моей воле.       Дамблдор отклонился в кресле, сцепив руки в замок, а Амелия продолжала наседать с нетерпеливым видом:       — Я даже не уверена, могу ли сама выбирать, что есть на ужин: вдруг и еда появляется на серебряных блюдах только в том порядке, в котором пожелают другие?       — Бесспорно, еда на столах появляется с дозволения наших прекрасных домовых эльфов, — отшутился Дамблдор, — но, дорогая Амелия, скажите честно: Вам не нравится в Хогвартсе? Вы хотели бы уйти?       Девушка оглянулась на меня, будто ожидая, что я отвечу за неё. Затем вздохнула и, пожав плечами, перевела тему:       — Летом Вы говорили про пророчество, — при этих словах я заметно напрягся, но, так как стоял чуть позади, Амелия не смогла увидеть моё недоумение. — Перед тем, как снова отослать меня, Вы сказали, что мы ещё вернёмся к этому разговору. Я думаю, сейчас самое время.       — Вероятно, Вы правы, — подтвердил Дамблдор, после чего поднялся на ноги, прошёл к стеклянному шкафчику и, вытащив Омут Памяти, поставил его каменную чашу на свой стол, прямо перед нами. — Как я уже говорил Вам, Амелия, семнадцать лет назад я стал свидетелем произнесения пророчества, последствия которого, к моему глубокому сожалению, перевернули всю Вашу жизнь.       Дамблдор выразительно глянул на меня, и в этот момент я пожалел, что отказался от стула.       — Давайте же наконец послушаем его, — сказал он, поднёс волшебную палочку к виску и, вытянув воспоминание, струсил его в чашу.       Из серебристого содержимого Омута Памяти выплыла фигура, завернутая в шали; её глаза из-под толстых линз очков казались огромными. Но как только профессор-стрекоза открыла рот, раздался не её привычный таинственно-напускной голос, а грубый и хриплый, как раз тот, который я услышал семнадцать лет назад.       — Грядёт тот, у кого хватит могущества победить Тёмного Лорда, рождённый теми, кто трижды бросал ему вызов, рождённый на исходе седьмого месяца… И Тёмный Лорд отметит его как равного себе, но не будет знать всей его силы… И один из них должен погибнуть от руки другого, ибо ни один не может жить спокойно, пока жив другой… Тот, кто достаточно могуществен, чтобы победить Тёмного Лорда, родится на исходе седьмого месяца…       Воцарилась гробовая тишина. Никто не проронил ни слова, даже портреты предшественников Дамблдора предпочли безмолвно застыть.       — Это всё о Гарри, верно? — тихо спросила Амелия, поскольку Дамблдор, впрочем как и я, так и не оторвал взгляда от Омута Памяти, глубоко погрузившись в свои мысли. — Он рождён на исходе седьмого месяца, наши родители трижды бросали вызов Волан-де-Морту, и… О, Мерлин! Он отметил его шрамом!       — Всё верно, Амелия, — подтвердил её слова директор.       — Но какой в этом смысл?! — воскликнула она. — Какой был смысл приходить в дом, где находилось три волшебника, и пытаться забрать жизнь невинного ребёнка?!       — Вы забываете, что Волан-де-Морт знал только часть пророчества, — сказал Дамблдор; я почувствовал острую необходимость сглотнуть… и сбежать. — Он не знал ту половину пророчества, где говорилось, что он отметит мальчика, как равного себе. На тот момент на исходе месяца родилось всего два волшебника: Ваш брат…       — И Невилл Долгопупс, — кивнула Амелия.       — Да, и заметьте, что Волан-де-Морт выбрал Вашего брата, полукровку, как и он сам, хотя семья Долгопупсов — чистокровная.       — Поверьте, Дамблдор, я это заметила, — едко сказала Амелия. — И в полной мере ощутила… Но что значит последняя часть пророчества?       — Она гласит, — Дамблдор вздохнул, — что Гарри — единственный, кто может одолеть Волан-де-Морта.       — Неужели больше никто?       Старик долго и затяжно молчал, прежде чем ответил:       — Боюсь, что Гарри, и только Гарри, может одолеть его.       Они ещё долго беседовали, а я продолжал стоять за спиной Амелии, изображая торшер и страшась, что она задаст главный вопрос: кто был тем придурком, что подслушал и донёс пророчество до Тёмного Лорда. Но, похоже, шестёрки моего Лорда её интересовали в последнюю очередь.       Я понимал, зачем Дамблдор пригласил меня. Отнюдь не потому, что он проявил ко мне снисхождение или огромное доверие, а только лишь потому, чтобы ткнуть меня носом в собственное же дерьмо. И хотя меня можно отнести именно к той касте людей, которые испытывают угрызения чёртовой совести, я был серьёзно вознамерен сохранить свой секрет в тайне. В конце концов, кто сдаст меня? Тёмный Лорд? До сих пор Амелия даже не встречалась с ним. Трелони? К моему счастью, Поттер не испытывала большой симпатии к Прорицаниям. Остаётся лишь Дамблдор, который ни в жизнь не станет разбалтывать чужие тайны. Что до меня… Совесть я однажды потерял и восстанавливать её пока не собирался.       А между тем Дамблдор через свои тернистые дорожки загадок подвёл беседу к логичному завершению: зачем же Амелия в Хогвартсе.       — Профессор Слизнорт — единственный преподаватель, с которым Том Реддл сблизился за свои годы обучения здесь.       Я рефлекторно вздрогнул. Помню, как всё в том же поместье Малфоев Лорд сокрушался оставшимся на свободе Пожирателям на Дамблдора за то, что тот посмел называть его «грязным» именем. Больше всех доставалось сёстрам Блэк. И если Беллатриса захлёбывалась болью с наслаждением, как первоклассным вином, Нарциссу же я искренне жалел. Покидая дом Блэков, она, вероятно, надеялась на лучшую жизнь, но кто же знал, что Люциус окажется отвратительным мужем, не способным постоять не то, что за семью, а хотя бы за себя. Эх… Как он там, мой старый друг? Всех ли дементоров расцеловал?       — А если он не сможет? — с подозрением спросила Амелия. — Если не сможет выведать у Слизнорта, сколько?       — Я уверен, что Вы что-нибудь придумаете, — в своей загадочной манере ответил Дамблдор.       И позже, возвращаясь с Амелией, каждый по своим покоям, я был всё также погружён в свои мысли. Она внезапно остановилась, схватив меня за запястье, и долго вглядывалась в моё лицо. Хорошее место она выбрала — на пятом этаже западного крыла, где редко ходили студенты, не висели разговорчивые портреты и у стен не было ушей. Однако за каждый её поцелуй, мне казалось, я впоследствии должен заплатить какую-то неподвластную моему разуму цену.       — Что тебя беспокоит? — спросила она, да так проницательно, что заблудшая мысль выползла наружу: едва ли она одна видит мою изнанку. — Ты какой-то странный. Я даже не могу вспомнить ни один едкий комментарий про Гарри, хотя мы весь вечер проговорили о нём.       — Я решил не сыпать тебе соль на раны, — сказал я с привычной мне усмешкой и увидел, что Амелия не поверила, хотя и не стала более расспрашивать.       — Ты кстати заметил? — спросила она, когда мы возобновили шаг.       — Заметил что?       — Что Дамблдор сделал это снова, — задумчиво ответила она. — Он снова дал мне иллюзию выбора. Спросил, хочу ли я уйти из Хогвартса, хотя сам прекрасно знает: пока вы с Гарри здесь, куда я от вас денусь?       Наверное, эти слова должны были меня успокоить… Наверное.