Ты знаешь, как сильно мы нуждаемся в дружбе. Дай мне быть достойным этого самого прекрасного и нежного Дара Судьбы. Дай мне богатую фантазию, чтобы в нужный момент, в нужное время, в нужном месте, молча или говоря, подарить кому-то необходимое тепло. (с.) «Молитва» Экзюпери
Бумбокс — Квіти в волоссі
17 апреля 2006
***
Оля Вот так день. Всё тело ломит, мышцы горят, словно опалённые огнем. Я танцую с Ираклием уже два года, но только сегодня готова признаться, что Пирцхалава просто тиран, решивший выжать из команды не то чтобы семь потов, а все сто тысяч. И, казалось бы, ничего такого в этом нет, популярный певец имеет право на отдачу с обеих сторон баррикад: и от поклонников, и от людей, которые работают с ним, но почему-то, именно сегодня меня не покидает внутреннее напряжение, отступившее прочь лишь на время концерта. Растирая одной рукой уставшие ноги, поморщившись, листаю список пропущенных сообщений и вызовов на телефоне. Меня не было в зоне доступа всего несколько часов, но такое чувство, словно весь мир решил махом потерять меня. Обычно такого дикого ажиотажа не происходит. Единственные люди, всегда желающие моего внимания — мама и брат. Но… Не сейчас… В последнее время всё немного сложнее, чем обычно. Мама, мамочка, как бы мне хотелось, чтобы она меня попыталась если не понять, то хотя бы принять. Сложно всё между нами, так сложно, что я даже не знаю, как наладить всё, как исправить всё то, что случилось за последние полгода. Трудно и неясно. Взгляд падает на сообщение от брата: «Оля. Позвони матери. Она волнуется». Пальцы путаются в волосах, вытаскивая шпильки, стягивая маленькие резиночки, сковавшие тёмную шевелюру и мысли под ней. Концерт окончен, и о Господи, так хорошо наконец-то то, снять с себя все эти аксессуары, освободив волосы из этого плена. Неописуемое ощущение. Сравнить его могу, разве что с чувством облегчения и ощущения твёрдой почвы под ногами после нескольких часов катания на коньках. Я не любитель большого спорта и терпеть не могу олимпиады с их безумным ажиотажем и одурением на грани фанатизма. Я чувствую, как меня смущает столкновение моего характера и желание позвонить маме. Последний наш разговор оборвался на словах: «— Ты же не маленькая, Оля, что ты делаешь со своей жизнью? Дочка, опомнись, что сказал бы отец?..—». Дальше я слушать не захотела. Кнопку сброса оказалось нажать легче, чем поверить в то, что сказала мне женщина, обещавшая поддержку и понимание в любой ситуации, но не сумевшая принять меня. Теперь мне совсем не кажется, что разговор с мамой о том, что я запуталась, что я чувствую что-то выходящее за рамки нормы, был правильным решением. Мама злилась и кричала на меня, плакала и спрашивала, заглядывая в глаза: «— Оля, ты же пошутила? Оля, скажи, что ты пошутила! —». Но мне нечего было сказать. Я помню свои упрямо сжатые губы, отражение в зеркале больше не улыбалось в ответ. Я не знала тогда, что самый близкий человек может так больно ранить одним только взглядом. Разочарование? Страх? Презрение? Боль? Что она пыталась до меня донести тогда? Я не помню, но теперь знаю, что всё сразу. Но тогда было неважно. Тогда я только сдала кулаки от безысходной злости и обиды на семью. Ударом ниже пояса было упоминание папы. Она знала это. Знала, что заденет и разворошит во мне этим всё то, что я так трепетно и педантично, стараясь не разреветься на каждой секунде действа, укладывала по маленьким коробочкам с воспоминаниями. Знала, что причинит мне этим упоминанием боль. Но больше такой трюк не работал. Я не устыдилась. Не испугалась внезапно не возникшего силуэта отца грозящего мне пальцем. Я просто ушла. Она звала меня, просила остаться, ибо, куда же я пойду на ночь глядя. Но я не слушала. На скорую руку чмокнув брата в щеку, натянула кеды, схватила с тумбочки телефон, куртку сорвала почти с крючка, выбегая на улицу, врываясь в холодную, пронизывающую темнотой Москву. Затылком чувствовала взгляд матери, наблюдающей за мной из окна. Но, может, она и не наблюдала. Я не знаю. Она не позвала обратно. Я не оглянулась. Мне некуда было больше оглядываться. Меня больше ничего там не держит, так думалось тогда под гнетом обиды и непонимания, почему, почему она не может принять. Почему не может понять, что я все та же, её Оля. Её дочь. Но мама не могла принять того, что у неё не будет зятя. Я не могла принять того, что на меня «дома» смотрят, как на врага и предателя великой и непреложной истины «нормальности». Предатель Оля. Оля предатель. Вертелось в голове не отпуская болезненное прощание с собой прежней.Ведь людям — закатам, как людям — рассветам, Хотелось бы к счастью пойти за билетом, Но просто любить бескорыстно боялись, Поэтому злились и больно кусались.
Кто бы знал, какое это необыкновенное чувство, растянуться в номере отеля в кресле после тяжёлого трудового дня. На подлокотнике рядом бокал вина, на коленях книга. Именно то, что нужно, чтобы выдохнуть, остановить этот бесконечный, нескончаемый день. Я так устала, что у меня даже не было сил отказать приглашению Ираклия на вечерний банкет в честь концерта и дня рождения Лены Темниковой. Последняя часть приглашения меня заинтересовала куда больше, чем всё остальное. Пожалуй, единственное, что меня способно сейчас побудить к каким-либо действиям — предстоящее знакомство со звёздной именинницей. Я не могу игнорировать того факта, что Ленин голос меня завораживает, заставляя окунуться в собственные мысли. Я не могу сказать, что фанатею. Просто временами, когда настроение или ситуация, бьёт под дых песня Темниковой «Беги». Слова. Простые, человеческие слова казались наполненными теплом и пониманием, которого мне так не хватает. Там где горизонт ты найдешь ответ. Где же он, ответ этот, Лена? Может, сегодня я найду его? Выпив последний глоток красного вина, я не могу сдержать тяжёлый вздох, пока встаю с кресла. Мне всего двадцать один, Господи, почему я порой чувствую себя так, словно, мне уже за кхкхкдцать? Пожалуй, душ — то, что мне сейчас окажет бодрящее спасение. Прихватив полотенце и халат, я прохожу в ванную комнату и, настроив нужную температуру, встаю под тёплые струи воды. Хорошо как… Подставляю лицо, чувствуя, как вместе с усталостью смывается часть забот и волнений. Воду я люблю больше всего. Очищающее, успокаивающее море — моя большая тяга. Море… Говорят, все мечтатели видят в нем своё спасение и погибель одновременно. Я тоже мечтала раньше. А сейчас на это почти нет времени. И сил тоже зачастую нет. Всё приземлённое и реальное отнимает гораздо больше энергии, чем раньше. Работы больше. Людей близких рядом все меньше.***
— О, нет… Только не смотри на меня… Нет… Смотри на кого-нибудь еще, пожалуйста, — шёпотом почти скулю, исподлобья смотря на медленно поворачивающего голову Пирцхалаву. Я по-своему очень люблю Ираклия и нашу команду, ведь она по-своему должна стать мне второй семьёй. Но так не получалось. Я металась из стороны в сторону, пытаясь найти себя в этом змеином гнезде, где каждый лишний жест может оказаться погибельным, как для меня, так и для моей начинающейся карьеры. Блядь! В голове проносится вихрем мат и паника, когда взгляд певца падает на меня, и он жестом манит меня к себе. Плохого отношения к нему у меня нет, но и свободное время проводить с ним я бы не стала. Пьяный Ираклий не самый приятный спутник, не всегда понимающий слова «нет» и не видящий грани, за которые переступать ни ему, ни кому бы то ни было ещё — не дозволено. —Ты звал меня? — расправляю уставшие плечи, смотря Ираклию прямо в глаза, ожидая услышать что-нибудь не особо приятное. Но в глазах мужчины скачут чертята, а на губах играет лукавая усмешка, что совершенно не вяжется с его предельно строгим костюмом. — Оля, я тебе должен кое-что рассказать, — он насмешливо щурится, а я теряюсь в догадках, пытаясь сообразить, что за концерт он разыгрывает передо мной. Неопределённость — то, что я не могу терпеть, по своей натуре требуя всегда от мира и окружающих прямоты. — Оль, тебя у меня забрать хотят, — он уже откровенно хихикает, высматривая мою реакцию на свои неоконченные фразы, а я начинаю потихоньку злиться на себя за то, что не успела скрыться у него из вида. Пьян ты, что ли? — Пойдем, я познакомлю вас, — он забирает у меня из рук букет белых пионов, которые я хочу подарить Лене, дабы был повод познакомиться и поздравить её, и, схватив свободной рукой меня за руку, тащит в неизвестном мне направлении, отчего мой бокал с вином берет опасный для окружающих крен. Мне-то ничего, у меня чёрное платье, мне совсем не страшно. Пальцы у Ираклия цепкие, грубые, мне совсем неприятно его прикосновение, вырваться хочется, вырваться и уйти. Но как только я понимаю, куда он меня притащил, отчаянно пытаюсь затормозить, остановить мужчину, шикая на него, выиграть несколько мгновений времени. Но кто вообще меня послушает? Певец просто дёргает меня за руку, подтягивая к небольшой группе людей, отчего наши с ним направления энергий и силы разминулись. Картинки мелькают с особым замедлением. Ираклий протягивает Лене букет. Мой, сука, букет ей протягивает. Из-за лёгкого дисбаланса — бокал в моей руке выбирает правильную, хоть и неудачную траекторию в сторону, конечно же, белого платья. Улыбка на лице Лены медленно исчезает, уступая место недоумению, гневу, огорчению и лёгкой панике. Я, конечно же, не вижу себя со стороны, но искренне надеюсь, что больше похожа на кота из Шрека, чем на злоумышленника. Кто-то ставит наш мир на паузу, создавая особенные мгновения для воспоминаний, которые навсегда врезаются в память и в сердце. Я чувствую, как страх расползается по моему нутру, заставляя меня напрячься. Пауза затягивается, словно бы в замедленной съёмке, я вижу, как на меня в недоумении обращается несколько пар глаз, как Ираклий, наконец-таки, всучивает Лене мои пионы, как Лена встречается со мной взглядом. Позже, вспоминая эту сцену, я буду думать о том, что в тот момент у меня ещё и со слухом проблемы образовались, потому что я услышала только Ленино «ой» во всём начавшемся гомоне, когда пауза окончилась, приведя движения и время в норму. Жар по щекам, мне так стыдно ещё никогда не было. Даже когда я сказала матери, пряча глаза: «— Мама, я не люблю мужчин. —». — Лена, Лена, простите меня! Господи, прошу вас, простите, я не хотела. Чёрт… — закусив до боли нижнюю губу, я рассматриваю малейшие изменения в мимике на её лице, ожидая чего угодно: бури, скандала, криков, пощечины, проклятий на мою неуклюжую голову. Но… Этого не случается. Лена грустно улыбается и тихо произносит: — Ничего, мне всё равно это платье не нравилось. Будьте аккуратнее. В её руках пионы, которые я выбирала с таким трепетом, задолбав, наверное, флориста в цветочном магазине у отеля. Она шепчет что-то светловолосой девушке рядом с собой и, покачав головой, идёт в сторону выхода из банкетного зала, а я так и стою, как вкопанная, совершенно не зная, что теперь делать. Вот и познакомились, блин. И горько так, неуёмно неприятно внутри стало, как будто я её по-настоящему огорчила своей выходкой. Ну конечно же, огорчила, дурища. У неё день рождения, светлый праздник в кругу артистов и друзей, Фадеев тут тоже, ой позорище… Девушка, которой Лена что-то шепнула, мягко подталкивает меня в сторону, куда ушла именинница, и кивает, мол, иди-иди, чего встала. Тактичность и намёки не мое, ей богу, но не смекнуть, что от меня ожидается — было просто невозможно. Я тороплюсь, Лена, тороплюсь, чтобы тебя догнать. Догнать и попросить прощения за испорченный праздник, за испорченное платье и настроение. Только бы не упустить, только бы успеть. Но кажется, всё мое невезение осталось в банкетном зале, потому что в конце коридора я вижу тебя, ждущую лифт. Мешкаюсь лишь мгновение, сомневаясь в правильности и нужности своего присутствия, но совесть и понимание случайной ошибки заставляют меня ускорить шаг. — Успела! — забывшись, я почти торжествующе улыбнулась удивлённой тебе. — Ой… — повторяю твою недавнюю реплику, снова заливаясь краской, кажется, до самых корней волос. — Лена, Лена простите меня ещё раз. Я правда не хотела ничего подобного! Мне очень жаль… Господи, ну чего я мямлю, как школьница на уроке, к которому не подготовилась. Глаза на обувь, ещё носком осталось поковырять пол для пущей убедительности. Тишина становится почти оглушающей спустя минуту молчания, так, что я даже решаюсь всё-таки, поднять глаза на тебя. Решаюсь прикоснуться взглядом к тебе невероятной. Обжигающий взгляд, вот что я чувствую, когда твои глаза, скользнув по моему лицу, на мгновение оказываются у моего декольте, что заставляет меня вспыхнуть ещё сильнее. Чёрт… — Вы будете должны помочь мне переодеться. У меня осталось только одно платье с собой, но там такой замок, который я одна буду застёгивать до утра. — на губах твоих полуулыбка, мечтательная, лёгкая, твоя фирменная, разбивающая сердца твоих поклонников. И что я сейчас должна ответить? Взгляд прячу на твоих пальцах, сжимающих букет пионов. Моих пионов. — Я согласна. Я согласна помочь тебе поменять платье. Я согласна сделать всё, что ты попросишь, только прошу, улыбайся, забудь хотя бы на этот вечер о причине твоей грусти. Ты такая красивая. Что это за новое чувство, снова замерший вокруг мир, и лишь твои глаза…Вдох, и ты опять со мной Мир, закрыв глаза, сейчас, дышит за спиной Вверх плыву я над собой На концах ресниц твоих открываюсь И в открытых глазах растворяюсь Я уже глубоко…