«Give me love like her, 'cause lately I’ve been waking up alone, Paint splattered teardrops on my shirt, Told you I’d let them go, And that I’ll fight my corner, Maybe tonight I’ll call ya, After my blood turns into alcohol, No, I just wanna hold ya.» (c.) Ed Sheeran — Give Me Love
та сторона — срываюсь внезапно.
10 июня 2016
***
«вы знаете, любовь… это, когда ты чувствуешь, что снова не сможешь сбежать…» Ольга Серябкина
POV Оля Голос срывается на первых же нотах твоего имени, произнесённого с тихим выдохом, оставаясь мягкими «а» на губах. Душа летит в неведомые мне прежде дали, так тщательно избегаемые. Кто же она такая, девочка с сумасшедшими глазами? Кто же она такая? Откуда она такая вообще взялась? Мысленно смеюсь над собой, ведь знаю же, откуда. Тула. Пряники. Самый сладкий из них сидит напротив меня, закинув ноги на подлокотник кресла и уткнувшись в телефон. Постит что-то в инстаграмме, пишет кучу хэштегов, судя по упрямо нахмуренным бровям. Катя, Катенька, Катюша. Смотрю на неё, сидя чуть поодаль на мягком диване и чувствую, как в грудной клетке у меня растекается такой горячий свинец, такой опаляющее солнце, что кажется, будто вот-вот — и разорвется эта горячая точка в… сердце? душе? Я не была готова к таким откровениям внутри себя. Не была готова и, наверное, никогда не смогу быть готова. Её появление в группе, в наших с Фаворской жизнях — такой яркий, безумный фейерверк, сбивающий с ног ураган, к которому невозможно подготовиться заранее. И как следствие, невозможно устоять на ногах. Знает ли она, что такое душа? Не так давно, была и сама уверена в том, что это что-то нереальное, несуществующее. Не забуду наш первый серьезный разговор, мыслями обращаюсь на пару месяцев назад. Мы сидели в зале конференций, где проходят большинство сборов команды «MALFA». Полина лениво разговаривала с Никитой по телефону, слушая его рассказ о последних событиях в командировке, время от времени вставляя несодержательные реплики, словно витая мыслями где-то в ином месте, время от времени настороженно посматривая на меня. Это трудный день. Очень. В тот день Максим Александрович должен был представить нам новую участницу группы, которая должна заменить Дашу. Невольно эта мысль вызывает смех. Даша особенная, заменить её невозможно. Но и останавливаться на одном месте, стоя, топчась — смысла нет. Хочется нам или нет, но принять грядущие перемены придётся. Пальцами нервно перестукиваю по задней панели телефона, чем привлекаю настороженный взгляд Фаворской. Она волнуется, нервничает не меньше, чем я. Но Полине проще, она не посвящает группе столько времени, столько жизни. Полина чётко разделяет работу и жизнь, не переплетая эти понятия между собой. — Боже, почему так долго, — нервно вскакиваю со стула и прохожу к кулеру, чтобы налить себе воды. Мне некомфортно от того, как Поля смотрит на меня. Внимательно так смотрит, как будто ждёт взрыва. Но у меня внутри нет ничего. Ни предвкушения, ни волнения, ни обиды, ни радостного возбуждения. Ничего. Я как будто, опустошена. Как будто всё важное и светлое покинуло меня, уступив гнетущей тишине. Прихватив стаканчик с холодной водой, опираюсь ладонью на подоконник, стоя спиной к двери и Полине, смотря на парковку и улицу за ней. Это очень странное и ужасно плохое состояние — не чувствовать ничего. Так и хочется громко выругаться, обвинить Её за то, что каждый публичный жест, каждое слово, каждый грустный взгляд — вытягивают из меня остатки тепла и чего-то живого. Это, конечно же, моя вина. Только моя, и ничья больше. Никто больше не виноват в том, что я себя из-за Неё порой просто не чувствую. Не смотрела почти никогда телевизор, списывая это на недостаток времени и желания. Зачем-то щёлкала каналы, бездумно наблюдая за сменой картинок. Вернулась на один назад. Словно больной мазохист, не могла оторвать взгляда, полуприкрыв глаза наблюдала. Премьера клипа. Тепло. Два года прошло, твою мать, два сраных года. Сжималось всё внутри от страшного осознания — счастлива с кем-то новым. В том, что это не Дима — сомнений нет. Верить трудно, но реально. Никогда не доверяла этим публичным «я так счастлива с ним», «он моя первая и настоящая любовь», «моя душа». Кричала в трубку Полине: «— Поля! Поля! Она все врёт! Слышишь? Она всем врёт! Я её душа. Меня она так называла…—». И, захлебнувшись собственной обидой, бросала трубки, не слушая, что пытается сказать Фаворская, не слушая и не понимая в упор, что всё изменилось. Давно. Целых два года назад. Но сейчас я в порядке. Я держусь. Не думаю про Лену и её песни, не думаю про её лживые интервью, не думаю о Лене. Как же. Не думаю. Не. Оборачиваюсь на звук шагов. Макс и с ним девочка. Инопланетная какая-то. Огромные голубые глаза, пухлые губы, светлые волосы, худенькая, но с привлекательными округлостями. Интересно, мой взгляд такой же тяжелый, как у Полича? Внимательно смотрю на девочку, сурово сдвинув брови, пытаясь выглядеть как можно строже. Но ловлю взгляд Максима и, не выдержав, хихикаю, как девчонка-первокурсница. — Оля, я ещё не видел у тебя такого лица, поделись со мной потом на досуге, что оно значит, — Фадеев кивает головой в сторону стульев, предлагая мне присесть, не спорю, не пререкаюсь, покорно иду на свое место. Но так и подмывает ляпнуть: «да, папочка». Но это будет грубо и несправедливо по отношению к нему. Я люблю Максима, и для меня он сделал как никто другой столько, что и сравнивать не с чем. Особенно, если вспомнить то время когда ушла Лена. — Итак, Полина, Оля, знакомьтесь, это Катя Кищук, ваша новая солистка. Кажется, она сейчас просто сгорит под взглядом трёх пар глаз. Стесняется что ли? Внимательно изучаю девочку, молодую, красивую, такую, которую обязательно заметила бы где-нибудь вне, но с которой придётся теперь сосуществовать, создавая для всех иллюзию «единства трёх». — Катя прошла кастинг, стала лучшей, так что… Прошу любить и жаловать. Если кому интересно, — он мимоходом мне подмигивает, — видео с Катиного прослушивания можете взять у Ирмы. В общем… — Максим не успевает договорить, так как его прерывает телефонный звонок. Выругавшись, пробормотав что-то про «проклятые календари», «ничего не успеваю», « как-нибудь справитесь сами» — он покидает зал совещаний и оставляет нас втроём. Знакомиться, так сказать. Полина всё никак не оторвётся от своего телефона, наверняка отвечая на сообщение Никите. Эти двое начинают меня немного раздражать, Польчи слишком много времени с ним. Выхватываю телефон из её рук и прячу себе в карман, сбегая на другую сторону стола, чем вызываю ураган: — Души у тебя, Серяба, нет! Вот нет у тебя её! — ворчит на меня подруга, прикидывая, видимо, как отобрать у меня своё. У меня заготовлена куча ответов, но я не успеваю: — Есть у неё душа… — тихо произносит Катя, о которой я уже успела забыть. С удивлением смотрим на неё. А Катя продолжает: — Душа, такое вечное и неосязаемое, бесконечно мудрое и важное, что есть у всех. Вот у Оли она в песнях, в голосе, в том, как она прикрывает глаза и улыбается, сливаясь с музыкой. Видно же, что это самое важное для неё. Самое сильное и. грустное что-ли. Катя пожимает плечами и говорит, не смотря на меня, словно оправдывая меня перед Полиной: — Она ведь не специально такая грубая, знаешь, какие они ранимые люди, такие, как Оля. Болит у неё что-то внутри, вот она и ёжится. По лицу Полины я вижу, как меняются её чувства от «что, прости, ты сказала?» до «ох.еть». Думаю, я не лучше. Но я начинаю злиться: приходит тут, умничает, о душе моей что-то несёт, да ещё и обо мне, при мне же. Но Полина не даёт разразиться буре, подскакивая ко мне и обнимая меня за плечи. — Пойдём, — говорит, — больная моя, кофе попьём, я с утра ничего не ела. Катя, ты с нами? — та отрицательно машет головой, говоря, что ей к Максиму ещё надо, контракт подписать, договор составить. Полич пожимает плечами, бурчит что-то неразборчивое, напоминающее «до встречи тогда» и уводит меня из зала прочь. И лишь, когда мы покидаем здание продюсерского центра и оказываемся у меня в машине, я нарушаю тишину: — Что. Это. Такое. Сейчас. Было? Полина выглядит растерянной и заинтригованной одновременно, она несколько мгновений обдумывает свой ответ и произносит, тихо улыбаясь: — Кажется, начало чего-то необычного. Фыркнув, я завожу автомобиль и выезжаю с парковки, легко вписываясь в незагруженный поток машин. Начало. Чего-то. Необычного. Через несколько дней должен был состояться прощальный концерт с участием Даши. Её последний концерт в составе нашей семьи. Больно было так, что казалось, не выдержу, не смогу сдержаться и не разреветься, как маленькая, когда Даша произносила свои слова: «я вас очень люблю», «вы мои родные», «я желаю вам только счастья». На словах «она должна быть лучше меня», я видела, как у неё на глазах выступили слезы. Я и сама почувствовала, как болезненно, горько сдавило горло и испугалась, что не смогу выдержать, что не смогу открыть рот и произнести самые главные слова, спеть самые важные песни, достойно проводить Дашу. Но смогла. Преодолела трудности, справившись с самой собой. Так всегда происходит. Кажется, будто взорваться готова, будто, ещё немного, и силы покинут, оставив опустевшую, тленную оболочку. Но этого не происходит больше. Больше так не будет. Прощаться всегда трудно. Трудно настолько, что фраза из какой-то песни «ушла, забрав с собой мое сердце», подходит как нельзя кстати. И тот момент, когда Даша выводит на сцену Катю, держа её за руки, мне приходит в голову непрошенная мысль — а не зря ли мы с ней встретились? Не зря ли нас столкнула… судьба? Да нет же, отмахиваюсь, от этого. Несерьёзно как-то. Просто, Катя удачно прошла кастинг, оказавшись талантливой и подходящей, вот и всё. Дашину грусть, казалось, разделяем не только мы, но и наши поклонники. Каждая нота, каждое слово, как будто звучат особенно грустно, создавая особенную атмосферу прощания. Это не конец, Даша, будь счастлива. Губами касаюсь её щеки, оставляя на ней поцелуй, словно ставя завершающую точку. — Кать. Катя… — она меня не слышит. Зову её ещё раз, но опять никакой реакции. Возмущённо фыркнув, обращаю внимание — девчонка ещё и наушники в уши затолкала. Вскакиваю с кресла и тихо приближаюсь к Кищук, не отказывая себе в удовольствии рассмотреть поближе её лицо, которое, казалось бы, уже изучила наизусть, листая по ночам инстаграмм, знакомясь с другой стороной новой солистки, которая всё ещё в упор не желает раскрываться. Полины в гримёрке нет, мы одни. Аккуратно вытягиваю из её уха наушник и издаю чмокающий звук, от которого Кищук вскрикивает, испугавшись неожиданности, и вскакивает с места. — Ты дурная, Оля? Позвать просто нельзя было? — возмущённо восклицает, повышая голос. Задохнуться от обиды, я ведь звала тебя, звала только что. Но ты не слышала. Протянув руку, больно щипаю её за плечо, чем вызываю испуганное «ой». — Ты чего, Оль? Больно же! — усмехнувшись, уворачиваюсь от ответного шлепка, предназначавшегося для моей руки. — Я мастер Джиу-джитсу, тебе меня не одолеть! — серьёзное лицо на мгновение, и следом громкий смешок. — И я, вообще-то, тебя звала. Что ты там постишь, что аж не услышала меня? — выхватываю у неё из рук телефон, с интересом заглядывая в экран, отвернувшись от Кати, чтобы не дать той забрать у меня свой аппарат. Невольно начинаю широко улыбаться, видя, что именно Катя постит в своём диалоге в директе, некоему Саше. «Она грустная, Саш, такая грустная, что мне хочется дурой стать, чтобы не думать об этом. Не думать вообще ни о чём. Ерунду говорить, шутить тупо, дурачиться, чтобы она посмеялась, улыбнулась. Сань, я пропадаю. Я улетаю. Ты же подхватишь меня, если я буду падать?». Становится всё интереснее. Кате нравятся девушки? Точнее, девушка? Лю-бо-пыт-но. Оборачиваюсь к Кищук, посмеиваясь и отдавая телефон. — И кто она, твоя грустная? Ну-ка, признавайся, Кищук, во всех своих грязных тайнах! В Серебре нет секретов! — она краснеет до корней волос, пряча от меня взгляд, и зло бросив: — Да иди ты, Серябкина. Иди ты! — убегает, прихватив телефон и бутылку воды, вероятнее всего, сталкиваясь с Полиной на выходе. — Ну что? Я ничего не сделала! — зачем-то оправдываюсь на вопрошающий взгляд Фаворской. — Не трогала я твою Катю. Обижается вечно на ерунду всякую. И в кого она такая? — устало вздыхаю, не обращая внимания на смешки Полича. Мы обе знаем, что через это проходят все новые девочки в группе. Шоу-биз можно пережить, но выжить можно только либо обладая талантом, либо билетом в постель продюсера, либо перетерпев мои нападки. Но я не хочу обижать Катю, так уж выходит, что каждое моё слово она воспринимает в штыки. На каждую шутку так остро, так болезненно реагирует. А тут ещё вот, что вылезло. Кате девушки нравятся. Улыбаюсь этой мысли. Сколько Кате? 21? Я ведь прошла через то же самое пять лет назад. Ровно через то же. Интересно, у неё есть кто-то, кто её удержит? Наверное, тот неведомый Саша Липецкий, которого Катя просила поймать её. — Кстати, съёмки не будет. Только что ассистент сказала, что с аппаратурой что-то. Они слёзно просят нас перенести на другой день. Даже доплатят. Закатываю глаза, не удержавшись, ну что за фигня. Как любит говорить мой брат, «день-ху.нь». — Ну поехали тогда, по домам. Сейчас, беглянку нашу найду, жди в машине, Поль. Отдаю подруге ключи от своего автомобиля и, махнув рукой, выхожу в коридор, прикидывая, куда могла подеваться обиженная Катя. Мыслей на эту тему нет никаких, но я иду, не останавливаясь. В итоге, пройдя несколько кабинетов, нахожу Кищук в туалете. Лицо девушки в каплях воды, а глаза красные, будто она недавно плакала. — Кать? — осторожно зову её, обращая на себя внимание. — Ну ты чего, Кать, обиделась на меня? И за что? Она зло смотрит на меня своими небесными глазами, обрамлёнными мокрыми ресницами и резко выдаёт, будто выплёвывает: — Это личное, Серябкина! Ты не имеешь права лезть в мой телефон! Не имеешь права читать, что и кому я пишу. Тебе вообще нельзя совать свой нос в мою жизнь! — она говорит раздражённо, словно по-настоящему злится на меня. — Ты почему вообще думаешь, что тебе можно все, Оля? Трогаешь меня, когда хочешь и как хочешь, щипаешь, в личное лезешь, говоришь, что тебе вздумается! Ты ненормальная! Тебе лечиться надо! — она в негодовании хлопает ладонью по столешнице у раковины, громким звуком заставляя меня вздрогнуть. Каждое её слово бьёт меня по лицу, словно пощёчинами. Снова. Снова. Слово. Слово. За что так со мной… Я ведь не хотела ничего плохого. — Катя… — одними губами, без звука, слышу, как сердце вскидывается в беззвучных попытках проломить мне грудную клетку, чтобы выпустить наконец весь горячий свинец из меня, выплеснуть его на Кищук и будь, что будет. Звонкая пощёчина разрывает тишину туалетной комнаты. Катины испуганные глаза. Моя растущая злость и обида. — Ты даже понятия не имеешь, насколько ты моя теперь! Понятно тебе, Катя Кищук?! Ты теперь моя, как Полина, как Дара, как… — осекшись, замолкаю. Она внимательно смотрит на меня, прищурив глаза, ожидает, когда я продолжу. Но я молчу, коря себя за то, что начала перечислять имена, не ожидая, что мое сознание подведёт меня, едва не произнеся вслух имя Темниковой. Сигарету бы сейчас. — Куришь? — грубая попытка к примирению. — Курю, — мрачно цедит, покопавшись в сумке и достав пачку парламента. Протягиваю руку, мысленно кроя себя матом — не курила год. Держалась изо всех сил, обещала сама себе. Но что толку от обещаний, когда глаза у девочки напротив такие глубокие и опасные, словно море во время шторма? И как не утонуть теперь? Как не потерять опоры, чтобы, поскользнувшись, не уйти с головой под воду? — Не кури больше, голос испортишь. Отрицательно цыкаю на протянутую сигарету, видя, как дрогнула рука, держащая её. — Вот ты… Смеюсь. — Ну кто я? Бессильно сжимает губы, не желая, кажется, отвечать мне. — Поехали, отвезу вас по домам, а потом напьюсь вусмерть, распевая песни Агаты Кристи и Лепса, — я хватаю её за руку и тяну к выходу, не видя удивления на её лице, которое, видимо, и послужило безотказному движению вслед за мной. — Оля! Катя! Почему так долго?! Я уже и с Никитой поговорила, и с мамой! И Максу позвонила, что съёмок не будет! Вы где были? — Полина просто пылает возмущением, задавая кучу вопросов, на которые мне отвечать не хочется. — Да так, — отмахнувшись от подруги, туманно отвечаю, — вопросы личного характера решали. Катя падает на заднее сидение, утыкаясь в телефон снова. Щекой чувствую прожигающий Полинин взгляд, и слышу предостерегающее: — Оля, не вздумай больше… Но договорить ей я не даю, шикая на подругу и беззвучно произношу: «не смей говорить при ней об этом». И лишь, когда мы выезжаем на оживленную трассу, ловлю в зеркало заднего вида любопытный Катин взгляд. Чувствую, как лёгкий дискомфорт смешивается во мне с желанием показать ей язык, детской выходкой, останавливая вопрос, который не хочу, чтобы мне задавали. Кажется, между нами всё больше вопросов. Что же, Кищук, рискни, задай хоть один.