«Ты знаешь, первый раз в жизни мне хочется иметь свой дом. Заботиться об этом, что-то для этого делать. Я всё время думаю про то, как мы будем жить. Мы с тобой очень родные и очень похожие люди. С одной стороны это трудно, зато в самом главном мы с тобой чувствуем одинаково и понимаем друг друга в самом важном.» (c.) Сергей Бодров. Письмо жене.
Елена Темникова — собери меня.
24 июля 2006
***
POV Лена Замолчи. Замолчи, прошу тебя! Пожалуйста, перестань говорить это… Меня распирает от раздражения, пока в твоих глазах мелькают огоньки, и ты с таким восторгом рассказываешь Лизоркиной про то, как отлично провела вчера время на свидании. С каждым твоим словом у меня всё сильнее сжимаются пальцы в кулаки. С каждым твоим словом я всё сильнее злюсь. Но мне не совсем ясна причина моего негатива. Что именно меня злит? То, что ты была на свидании, или то, что тебе оно понравилось? Уши бы зажать, чтобы только не слышать всё это восхищённое лепетание. Что это? Откуда это желание владеть тобой единолично? Боже, Темникова, ты такая эгоистка. Ничего не меняется. Внутренний голос на меня зол ещё сильнее, чем я на тебя. Делаю глоток вина. Эта посиделка изначально попахивала провалом, но зачем-то я всё равно позвала Марину. И позвала тебя, оправдав это тем, что нам по контракту ещё много лет работать вместе, нужно привыкать, нужно узнавать друг друга, узнавать и принимать, потому что группа, которую планирует Максим, должна стать нам «семьёй». Он прямо выразился, вы должны стать друг для друга продолжением. Вино и посиделки казались мне хорошей идеей. Но я не предусмотрела очевидного: какой девичник без разговоров про мальчиков. Завороженно наблюдаю за тем, как ты поправляешь волосы, как облизываешь нижнюю губу, неаккуратно откусив кусочек от круассана со сгущёнкой, как смотря в глаза Лизоркиной хихикаешь, словно малолетняя девчонка, как мягко касаешься губами края бокала, делая небольшой глоток… У меня чувство, будто я знаю тебя. Как будто я по-настоящему знаю, кто ты такая, так часто наблюдая в тебе то, что есть во мне. Перепады настроения стали чаще с момента появления у меня тебя. Именно так, «у меня». Смотря на тебя, я не вижу тебя иначе, чем своей. Это заставляет меня ощущать лёгкую панику. Я оказалась не готова к такому. Я думала ты станешь мне другом. Но я пропустила возможность того, что для тебя я стану «только другом», а мне будет нужно больше. Это страшно. Неимоверно страшно, когда хочется от человека всё. Вообще всё. Ты, будто бы чувствуя, что я на тебя смотрю, переводишь глаза с Марины на меня, встречаясь со мной взглядом. Мы обе замираем, словно пойманные с поличным. Я на том, что рассматриваю тебя, почти не скрывая этого. Ты на том, что зрачки твои тут же расширились при взгляде на меня. Тишину между нами не нарушает ничего, только смех и вопросы Марины, звучащие где-то на фоне. Ты смотришь на меня так, как будто всё понимаешь. Ну что за вздор, конечно же нет. Пожалуйста, нет. Но выдерживать твой взгляд становится почти невыносимо, особенно когда мы слышим тактичное покашливание Лизоркиной. Подмигиваешь мне, улыбаясь так, что у меня моментально сжимается всё внутри от разнообразных эмоций. Отвожу взгляд на окно, не в силах больше выдерживать вопросы в твоих глазах. Ты словно спрашиваешь меня: «Ну, и что, Лена? Что ты молчишь?» Мне становится тоскливо от одной только мысли, что ты так легко меня читаешь, можно подумать, что у меня на лице написано: «я ненавижу любого, кто прикасается к тебе, если это не я». Как вообще возможно так быстро к кому-то привязаться, уйти с головой в человека так, что места внутри себя больше ни для кого и ни для чего нет. Как можно так просто стать зависимой от чьей-то улыбки и смеха? Проклятье! Если я услышу ещё хоть слово про это треклятое свидание, я просто сбегу. Хватаю со стола ручку и ежедневник, в надежде написать песню, набросок, что угодно, чтобы отвлечься от назойливо зудящих в голове слов: «прекрасный ресторан», «шикарные цветы», «отменный вкус», «а парфюм какой!». И ни слова о том, кто это. Я вдыхаю глубоко все твои слова и ночи. Аккуратно вывожу буквы, сооружая из них строку. Первую строку песни, которую, может быть, никогда никто не услышит. Я чувствую твой взгляд, чувствую его обжигающее прикосновение, отчего невольно краснею и чувствую себя лишней, как будто присутствую на девичнике двух подруг, которые делятся секретиками, а я — их навязчивая, не очень любимая знакомая, которая нагло напросилась на личный вечер девчонок. Неприязненно поджимаю губы, думая о том, что в голове полнейшая тишина, но ноющее ощущение в районе грудной клетки заставляет отстраниться от болтовни «восхищённой Оли и поддерживающей её Марины». Копаться в самой себе страшнее, чем думать о том, что могло бы быть, или, что ещё хуже, о том, чего не случилось. Чувствую, как мне тебя рядом не хватает очень. Каждое слово, каждая буква, словно выжигаю их у себя на сердце, словно вбиваю в своё сознание, понимая с ужасом, кто вина этим строкам. Слишком громкий смех, и я вздрагиваю, вырванная из своих печальных осознаний. Встречаюсь глазами с Лизоркиной и, зажмурившись на мгновение, отвожу взгляд, понимая, что ещё миг, ещё один миг, и подруге этого будет достаточно, чтобы понять причину, которую я храню в тайне от неё и от всех. Поймет причину — человека по имени Ольга Серябкина. Причину, что не даёт мне больше спокойно спать, заставляя метаться во сне от сумбурных снов, больше напоминающих дешёвую порно-драму. «Задержалась на краю, но упала прямо в небо. Знаю то, что я тебя…» Спасибо, блядь, Темникова, удружила сама себе. Такая самостоятельная, молодец. Сама нашла её. Сама привела к Максу. Сама заставила его прослушать Олю. Мо-ло-дец. Что ещё сказать, а теперь сижу и страдаю непонятно от чего. То ли от нахлынувшей волной ревности, убивающим цунами, непримиримой и безжалостной стихией, то ли от того, что не могу избавиться от тоски, в которую погрузилась ещё несколько месяцев назад, отчаянно, бесполезно пытаясь выкарабкаться. Но ломаются ногти, кровь на разбитых коленях, грязь на щеках и. полный провал. Чем больше усилий я прилагаю, тем дальше заветная желанная цель. Последней каплей становится твоё шутливое «я бы дала!». Вскакиваю, бросая ежедневник на место, где только что сидела, оставляю на столике бокал и быстрым шагом сбегаю в туалет, прикрыв за собой дверь. Щелчок замка. Вода на максимум. Пальцами так крепко сжимаю края раковины, что костяшки побелели. Умываюсь ледяной водой, чувствуя, как охлаждающий эффект немного меня отрезвляет. Но отчего так обидно? Неужели, причина в том, что я не могу как они, так легко и вздорно разговаривать о членах и крутых ресторанах? Или, может быть, в том, что я чувствую себя лишней на этом празднике жизни в моей же квартире? Или, всё-таки, все дело в том, что я чувствую болезненную злость из-за того, что не обо мне ты так говоришь, с восхищением прикусывая губу? Нет, не стучись в дверь, я не хочу тебя видеть. Не сейчас. Мне нужно ещё немного времени. Ещё чуть-чуть. Слишком мало мне воздуха. Горло болит изнутри, как будто сдавленное чьей-то злой рукой. Хочется расчесать его, выковырять пальцами этот комок горечи, что лишает возможности говорить нормальным голосом, не прибегая к жестам. Да и каким, нас разделяет дверь, разница в настроении и таинственный «он». Сколько я так простояла? Пять минут? Десять? Может, полчаса? Из раздумий меня бесцеремонно вырывает вопрос и стук в дверь: — Лена, ты в порядке? — твой голос набатом бьёт по сознанию. Но. Почему ты? Где Лизоркина, мать её? Где моя лучшая подруга, которая просто по определению должна быть там, где сейчас стоишь ты? — Лен, открой дверь, ты чего там? — глубоко вдыхаю, наблюдая за собой в отражении зеркала и совсем не радуясь тому, что вижу. — Где Марина? — усталость просто невероятная, сколько ещё это будет продолжаться? Сколько ещё раз я буду взлетать и тут же разбиваться, падая? Сколько ещё раз я буду задыхаться от своей собственной глупой наивности, не понимая того, что мои желания никогда не будут совпадать с реальностью? Сколько ещё раз??? — Она ушла. Лена, я дверь вынесу сейчас, если ты мне не откроешь! «Я. вынесу». Значит, Марины и правда нет рядом. Но где она? И почему всё ещё не ушла ты? Мрачно выругавшись, обречённо прикрываю глаза, слушая стук в дверь. Но в тот момент, когда всё затихает, я всерьёз начинаю подумывать о том, что ты собираешься взять разбег, чтобы испортить мне ремонт, столь любовно сделанный мной полтора года назад для… Открыв дверь, не успеваю ничего сказать, ничего сделать тоже, падая на пол под тяжестью твоего тела. — Чёрт, Оля, ты больная? — зло цежу сквозь зубы, стараясь не обращать внимания на тот факт, что ты лежишь на мне, кажется, совершенно не собираясь вставать, что твоё лицо так близко с моим, что я так остро чувствую запах твоего парфюма, что пол, в конце концов, кафельный и чертовски неудобный. — Встань с меня! — с удивлением, вместо повиновения моей просьбы, ты смеёшься и выдает короткое, но крайне упёртое «нет!». — Чего? Встань с меня, говорю! — я начинаю на тебя злиться. Или на себя? Это чувство полной беззащитности перед тобой, чувство потери собственного достоинства и твой бархатный, ставший на тон тише голос, выдающий лёгкую улыбку и запах вина: — А что, Лена, ты не любишь быть снизу? — мои глаза расширяются подобно анимешным рисованным девчонкам от того шока, который кольнул меня, стоило мне услышать твой вопрос. — Ты что, пьяна, Серябкина? — нервно посмеиваюсь, не пытаясь даже предпринять действий, чтобы встать с пола. Но мне и правда становится холодно. Пол тому виной? Говорили мне, делай с подогревом в ванную комнату. Или, может, виной твоё затянувшееся молчание? — Оля, пожалуйста, встань с меня, — прошу уже тихо, не повышая, как прежде, голоса. Но ты снова качаешь головой и шепчешь своё проклятое «нет». — Блядь, Оля, чего ты этим добиваешься? Отвали уже! — грубо спихиваю тебя с себя, подскакивая на ноги, но уйти из ванной я не успеваю, с колотящимся сердцем, чувствуя твои пальцы на своём запястье, сжимающие его словно наручники. Хочется завизжать от одолевшей внезапно паники, заметаться по ванной, как будто раненый зверёк, попавший в капкан, уверенный в том, что сможет обхитрить опасную для жизни ловушку. — Что?..— договорить я не успеваю, чувствуя, как ты меня резко разворачиваешь к себе лицом, делая шаг вперёд. Лопатками чувствую прохладную стену за спиной. Твоя ладонь у меня на талии, а мне дышать нечем. Тонкая блуза совершенно не скрывает от меня твоего горячего обжигающего прикосновения, которое медленно поднимается выше. — Что ты делаешь? — охрипшим внезапно голосом задаю тебе вопрос, не надеясь на честный ответ. Что ты, мать твою, Серябкина, делаешь со мной сейчас? Прекрати уже меня мучить… Девочка ты моя, так сладко пахнет твое запястье, когда твоя ладонь опирается о стену напротив меня. Ты чуть ниже. Тебе приходится слегка приподнять подбородок, чтобы смотреть мне прямо в глаза. — Оля… — шёпотом уже. Голоса как будто бы и нет. Проверять не хочется, чтобы не потерпеть позорного поражения перед твоими невероятными губами. Прикрываю глаза, не в силах больше смотреть на твою чрезмерную близость. Смотреть и не иметь возможности понять, чего же ты хочешь. Твои губы совсем близко, как же хочется к ним прикоснуться пальцами, почувствовать их мягкость и тепло. Укачивает, баюкает твоё дыхание, твои аккуратно скользящие по моему животу пальцы. — Лена? — я нехотя отрываюсь от ощущений твоего прикосновения, в которое погрузилась без попыток противостоять, что даже не заметила, как щекой прижалась к твоему запястью. — Что? — не открывая глаз, спрашиваю, замирая, не понимая, к чему всё идёт. Как маленькая, ей богу. Но это больше похоже на один из моих снов с твоим участием. Тогда почему все так реально? — Я тебя сейчас поцелую, — тихий выдох и смешок. — Оля… — шёпотом зову тебя, всё ещё наслаждаясь теплом твоей руки. — Да, Лен? — чуть повышаю голос, открыв нараспашку глаза и впиваясь взглядом в твои карие глаза. Протягиваю руку, касаясь твоей щеки. — Зачем ты меня предупреждаешь? Если это попытка меня напугать — ты не угадала с методами, — на твоих губах улыбка. Та самая, особенная для меня. Именно так ты улыбалась мне несколько месяцев назад, в том лифте. Ты помнишь это? Ты помнишь, как не сделала тогда того, что я от тебя ждала? Помнишь? Так, может быть, и тебе стоит перестать меня бояться? Притягиваю тебя к себе, мягко переведя ладонь на шею и потянув на себя. Ты замираешь лишь за секунду до точки. Замираешь и заглядываешь мне в глаза, тихо что-то произнося. Но из-за прилившей к голове крови, я уже не слышу что ты мне говоришь, ощущая лишь оглушающее собственное сердцебиение. Тянусь вперёд, не в силах больше ждать, не в силах больше думать вообще ни о чем. Первые секунды поцелуя неловкие, настороженные, как будто мы обе сомневаемся, переживаем, что, что-то может пойти не так. Но в следующую секунду, я чувствую, как ты всем телом прижимаешься ко мне, не оставляя между нами никакого пространства. Твои губы смелее захватывают мои в поцелуе, не оставляя мне ни малейшего шанса на победу. Это моя полная капитуляция, Серябкина. Ты победила.Отражения в воде незаметно исчезают, И горячее в тебе мои губы открывают. Я стояла на краю и вдыхала это небо. Знаю то, что я тебя люблю…