«И на мгновение тебе открылся смысл всего… Звёзды стали ближе, трава ярче. Что-то подхватило тебя и унесло далеко-далеко. Ты чувствуешь, что летишь… чувствуешь, что живёшь… Это — Любовь.» (c.)
Мария Чайковская — забери меня. Мальбэк — поцелуи. Эллаи — притяжение.
10 июня 2016
***
POV Катя. Фотосессии — привычное для меня дело. Я прежде не раз позировала для журналов и для рекламных компаний. Но никогда прежде я не делала этого с группой «Серебро». Да, что уж там, я никогда бы не подумала, что стану одной из них, хотя, это и громко сказано. Я всё ещё не чувствую себя единой с девочками. С Полиной всё просто, мудрая не по годам, мне порой кажется, что чувствует себя Фаворская намного старше, чем есть на самом деле. Она поддерживает, улыбается, ободряюще касается плеча. Полина, словно тёплый и мудрый наставник, помогает влиться, понять, принять. С Олей всё сложно. Так сложно, что порой просто одолевает желание двинуть ей промеж глаз кулаком. Но, стоит только заметить, как она улыбается, чувствую, как меня словно волной накрывает детский восторг. Злюсь на себя за эти эмоции, злюсь на Олю, что ведёт себя, как идиотка. Как стервозная идиотка, если быть точнее. Мне обидно, признаюсь сама себе в этом. Обидно, что Оля так резко, порой даже грубо высказывается в мой адрес. Но я и сама изначально знала, на что иду. Но это не отменяет того факта, что у меня буквально пальцы в кулаки сжимаются, стоит ей только отпустить в мой адрес очередную едкую шутку. Сдерживаться трудно на том расстоянии, которого между нами практически не остаётся по просьбе Максима Александровича. Ещё труднее, как оказалось, когда это самое расстояние всё-таки возникает, стоит только камере выключиться. Полины нет в гримёрке, тут только мы вдвоём: я и Оля. Иногда, чтобы оградить себя от её шуточек, включаю плеер на телефоне, вставляя в уши капельки и отрезая себя от реальности. Мой любимый плейлист. Моё спасение. Стоит только первым нотам коснуться сознания — мне становится в разы легче. Как будто я сбегаю от «чудовища». Мыслями снова и снова возвращаюсь в тот самый день, когда Фадеев представил меня девочкам. Нервничала, как будто перед первым свиданием или на уроке физики у доски. Ладошки потели, как проклятые. Ещё бы, вот — вот и я увижу знаменитых Серябкину и Фаворскую. Признаюсь, мысль о знакомстве с Полиной меня не вгоняла в мандраж так сильно, как предстоящая встреча с Олей. Я много раз слышала о ней с момента, как мою заявку в группу рассмотрели и общим голосованием выбрали как наиболее подходящую кандидатуру. Жуть как орала от счастья после звонка Максима. Жуть как была взбудоражена. Совсем не верила, что это по-настоящему, пока не приехала в ПЦМФ. До последнего сомневалась, пока не вышел Максим, пока не провёл меня по длинным коридорам и не привёл в зал конференций. За дверью, как мне казалось тогда, меня ждёт новый мир, другая жизнь, в которой не будет ничего общего с прошлой. И я оказалась права, но совершенно не так, как того ожидала. Вспоминается сказка из детства «красавица и чудовище». Именно «чудовищем» и стала для меня Оля все эти месяцы. Мучает меня, терзает, не даёт никакого покоя. Максим оставил с ними наедине, а мне хотелось хватать его за руки и рукава и просить не оставлять меня одну. Разумничалась тогда, вставила свои пять копеек. Так обидно стало за незнакомую мне ещё тогда Олю, что Полина бездушной её называет. Я ведь верю. В каждое произнесённое мной тогда слово верю. Точно знаю, Оля обладает такой невероятной душой, что и не познать её до конца. Но, судя по охеревшему взгляду девочек, я не угадала с первым заходом в их коллектив. Не поехала с ними, соврала. Готова была от стыда провалиться. Пришла малолетняя пигалица с улицы, полезла к ним со своей философией. Позднее, много раз говорила об этом с Полиной. Как оказалось, не одна я интересуюсь подобной тематикой. Только вот у меня друг в этом варится, давным-давно давно нашедший свой собственный путь, от него наслушалась многого, в чём-то для себя нашла правильные мысли, где-то даже поверила. Полинчи же только начинает свой путь в познании. Я уверена, у неё всё получится. Открываю директ и нахожу диалог с Сашей. Он всегда подскажет и поможет правильным словом. Сегодня меня кроет не по-детски. С каждым днём все труднее находиться рядом с Олей и ещё труднее без неё. Это словно мазохизм откровенный. Не могу не признавать — всё больше с каждым днём тянусь к ней, привязываюсь как сумасшедшая, нахожу то, что не видела ещё прежде. И… Влюбляюсь, падая в эти проклятые карие омуты с головой. Только как теперь работать вместе, когда после каждой съёмки, каждой записи, отработки, каждого концерта — сбегаю, как ошпаренная, прочь, подальше. В свой номер, домой, в кабинет Максима Александровича, под любым предлогом, только бы не оставаться наедине с ней. Не её боюсь — себя. Страшно, что в один момент, язык перестанет мне повиноваться и я произнесу вслух то, о чём думаю. — Саш. Занят? — Валяюсь в кресле, перекинув через подлокотник колени. Набирает ответ. — Нет. Ты как, Катюш? — — В порядке. Почти. Как твоя поездка к родителям? — Почти слышу, как он устало вздыхает. Тема больная, затертая. Но без нее никуда. — Никак. Снова ругань. — Представляю, как он морщится недовольно и огорченно. Семья у Саши хорошая, только чрезмерно верующая, и иная вера, в которую ушел их сын, приводит родителей Сани просто в паническую истерику. Присутствовала, однажды, на подобном вечере, став невольной свидетельницей ссоры людей друг друга любящих, но не слышащих абсолютно. — Как у тебя с Ней? — Конечно же, я ему всё рассказала. Как я могу не рассказать человеку, который понимает меня лучше всех? Как я могла не рассказать человеку, в котором уверена на сто процентов? Саша покачал головой, погладил меня по волосам, поджигая свои неизменные ароматические палочки привезённые из разных уголков восточных стран и тихо попросил быть счастливой. Остальное, говорит, чуть прищурившись на закатное солнце, совсем не важно. Украдкой смотрю на «Неё». Мы, не сговариваясь, не называем в нашем общении её по имени, словно оберегая его от ненужного вмешательства. Задумавшись о чём-то, смотрит в окно. Вид безучастный, отсутствующий, словно, и не здесь Оля вовсе. У неё часто такой вид, как будто мыслями она далеко, не здесь и сейчас, а там, где её грусть. Мне так хочется залезть ей в голову, убраться там, выкинуть всё печальное, оставив только светлое и хорошее. Профиль её, красивый такой, вызывает у меня вдохновение. Если бы я умела, я бы её рисовала. Всегда, постоянно. Оля наполнена такой женской силой, такой невероятной силой, что равнодушной быть трудно. Я не глупая, понимаю, почему. Я видела клипы, видела много интервью, фотографий. Я видела период, когда в глазах Ольги было счастье. Видела с кем рядом в её взгляде это счастье оживало лучезарной улыбкой и нежными прикосновениями. «Так, как я, тебя никто не полюбит.» Снова и снова, крутила на повторе то интервью. Снова и снова, пыталась понять, как же никто этого больше не видит? Пыталась понять — насколько большая Темникова дура, что ушла к… Как его там? Да похрен. Вздыхаю едва слышно. За несколько ночей перерыла весь ютуб, все источники, перечитала множество статей, не спала совсем, пыталась понять, что я упускаю. — Она грустная, Саш, такая грустная, что мне хочется дурой стать, чтобы не думать об этом. Не думать вообще ни о чём. Ерунду говорить, шутить тупо, дурачиться, чтобы она посмеялась, улыбнулась. Сань, я пропадаю. Я улетаю. Ты же подхватишь меня, если я буду падать? — Набирает ответ. Знаю, что поймает. Так и сказал ведь: «Летишь? Лети! А будешь падать — поймаю.» А, если не успеешь? Если меня уже поздно ловить? Но прочитать ответ Липецкого я не успеваю, из уха выдёргивают наушник, словно грубо и резко вырывая меня из моего мира в реальный. Вздрогнув от неприятного звука, оборачиваюсь и замираю от неожиданности. Вскакиваю с места как ошпаренная. Чувствую, как сердце начало выбивать чечётку, абсолютно неподвластное мне рядом с ней. Непозволительно близко. И сказать-то мне нечего. Только и выходит, что грубое: — Ты дурная, Оля? Позвать просто нельзя было? — , а она на мгновение даже как будто одёргивается. Больно щипает меня за плечо, теперь синяка не миновать, отвечая на моё восклицание дурацкой фразочкой из мультика про толстую панду и пельмени. Мне хочется закатить глаза до самого потолка. Я никак не привыкну к тому, что Оля и со мной может шутить. Но каждый раз не знаю, как правильно вести себя в ответ, а потому только и получается ощериваться и скалить «пасть». Хохочет, забирая у меня из рук телефон. Проклятье… А меня, словно, током прошибает и паникой. — И я, вообще-то, тебя звала. Что ты там постишь, что аж не услышала меня? Боже, Оля… Нет! Не смотри туда! Блядь… Но мои мысленные мольбы не были услышаны, и её взгляд быстро пробегает по строкам написанным мной. Пиздец. Это просто пиздец. И, сама того не ожидая, чувствую, как краска заливает моё лицо до корней волос, чувствую, как замерло сердце в паническом напряжении. В голове одни только маты. Она ведь догадается. Наверняка, догадается. Всё ведь так очевидно… — И кто она, твоя грустная? Ну-ка, признавайся, Кищук, во всех своих грязных тайнах! В Серебре нет секретов! К глазам подступают слёзы обиды и облегчения, она ничего не поняла. Господи, ничего. Не поняла, о ком я пишу Саше. Но, следуя за облегчением, ко мне приходит злая обида на Олю. На то, как она бесцеремонно, снова, врывается в мою жизнь. Выхватываю из её рук свой телефон, беру в руки бутылку воды с кресла, где сидела до этого, и зло бросив: — Да иди ты, Серябкина. Иди ты! Бросаюсь прочь. Как можно дальше отсюда, дальше от неё! В дверях сталкиваюсь с Полиной, которая не успевает даже ничего сказать мне, но, наверняка, замечает, что мои глаза на мокром месте. Класс. Просто прекрасно. — Как гениально, Кищук, нашла где прятаться. Плакса Миртл, блядь. Смотрю на своё заплаканное отражение в зеркале и подставляю руки под ледяную уже воду. Набираю её в ладони, сложенные наподобие лодочки, и плескаю на своё лицо, не заботясь тем, что мелкие капли попадают на рубашку. От холодной воды становится полегче. Опираюсь ладонями на раковину, опуская голову и глубоко дыша, в попытках успокоиться. Мне нужно решить, причём срочно, как вести теперь себя с Олей, что отвечать ей на вопросы, которые наверняка уже возникли в её голове. Как объяснить ей это сообщение? Я улетаю. Тоже мне, лётчик-испытатель. Прощение и любовь к самой себе — далеко не сильная моя сторона. Достаю телефон из кармана, открывая диалог с Липецким. — Поговорить вам нужно. Пока ты молчишь, Катюш, не меняется ничего. А твои чувства, обиды и непонимания только обостряются. Как будто стоишь на улице, а в тебя тыкает иголкой каждый проходящий мимо человек. Так вот, ты — это твои чувства к Ней. Иголки — Её незнание. Люди, тыкающие тебя иглами — Она сама и все вас окружающие. А вообще, Катюш, приезжай. Я уже дома. Поговорим. И я чай привез, закачаешься. Помнишь же, нет проблемы, которую нельзя решить чаем? — Улыбаюсь сквозь остатки слез в глазах. Сашка. Родной такой. Самый близкий мой человек. Первый и единственный узнал о моих чувствах, пожалуй, даже раньше, чем я сама об этом узнала. Подтрунивал, как старший брат, посмеивался. Но ни разу не осудил, ни разу не сказал, что это неправильно, глупо, или ещё что+-нибудь неприятное.You make me crazy, you make me act like a maniac. I’m like a lunatic, you make me sick, You truly are the only one who can do this to me. You just make me get so crazy. I go skitzo, I get so insane I just go skitzophrenic: One minute I want to slit your throat, The next I want sex… (с.) Eminem — Crazy In Love
От телефона меня отвлекают шаги. При виде вошедшей в туалет тебя, прячу телефон обратно в карман. Хватит с тебя на сегодня лишней, не предназначенной для тебя информации. — Ну ты чего, Кать, обиделась на меня? И за что? Вскидываю брови в немом удивлении. Серьёзно, Оля? Ты серьёзно не понимаешь, что именно делаешь не так? И в этот момент искреннее непонимание твоё оказывается для меня всё равно, что красной тряпкой для быка. Поднимаю глаза, встречаясь с тобой взглядом и почти кричу: — Это личное, Серябкина! Ты не имеешь права лезть в мой телефон! Не имеешь права читать, что и кому я пишу. Тебе вообще нельзя совать свой нос в мою жизнь! Ты почему вообще думаешь, что тебе можно всё, Оля? Трогаешь меня, когда хочешь и как хочешь, щипаешь, в личное лезешь, говоришь, что тебе вздумается! Ты ненормальная! Тебе лечиться надо! Зло хлопаю ладонью рядом с раковиной, чувствуя, как болезненное ощущение оказывается отрезвляющим, и со страхом жду вердикта. Я первый раз на тебя повышаю голос всерьёз, первый раз высказываю тебе всё, что накопилось. Для тебя, моя трагедия, всё шутки, всё смешно, весело, просто. А мне доставляет дискомфорт каждое твоё не несущее подтекста прикосновение, каждое мимолётное касание, от которого тут же бегут мурашки. Проклятая. Довела до истеричного выплеска. Замираю в страхе, что перегнула. Смотрю на твоё охуевшее лицо от такого выплеска и… Чувствую обжигающую звонкую пощёчину. Тишина, такая же звенящая, как её следующие слова, наполненные твердостью и силой: — Ты даже понятия не имеешь, насколько ты моя теперь! Понятно тебе, Катя Кищук?! Ты теперь моя, как Полина, как Дара, как… — не договариваешь… Осекаешься, не произнося вслух то имя, которое, как мы обе знаем, — причинит боль. Как Лена… Мысленно заканчиваю за тебя, чувствуя укол бессмысленной ревности и ощущение падения от слов «ты даже понятия не имеешь, насколько ты моя теперь!» Хочется расставить все точки над i. Спросить тебя, наконец, ну и насколько я твоя? Насколько, мать твою, Оля, я твоя? Но вместо этого, на неожиданный вопрос про курение, бурчу невнятно, что да, мол, курю. Достаю пачку сигарет и протягиваю тебе. Думаю, что возьмешь. Но ты опять опережаешь меня на шаг в этом поединке и цыкаешь, отказываясь. Пиздец. Ещё раз. Ещё один, грёбаный раз, я оказываюсь в дураках твоими силами. — Вот ты… — смеёшься, звонко, красиво открывая рот. Полные губы твои растягиваются в улыбке хищника, понимающего, что одержал победу над маленьким, беззащитным зверьком. Но, если ты думаешь, что я не дам тебе отпора — ты ошибаешься. Ты ошиблась во мне изначально, если подумала, что я могу сдаться.***
— Оля! Катя! Почему так долго?! Я уже и с Никитой поговорила, и с мамой! И Максу позвонила, что съёмок не будет! Вы где были? Полина, кажется, нервничает, встречая нас напряжённым взволнованным вопросом. Как мамочка, ей богу. Мне нравится Полина. Очень. Нравится её живой и яркий ум, искренний юмор, но порой эта опека просто достаёт. Мне хочется тишины. Внутри себя и, желательно, снаружи тоже. Падаю на заднее сидение твоей машины, уставившись в окно. Втыкаю один наушник в ухо, включая песню: Lana Del Rey — Beautiful People Beautiful Problems. То, что как нельзя лучше сейчас подходит под моё настроение. Но краем уха слышу голос Фаворской: — Оля, не вздумай больше… — но ты шикаешь на неё, не давая договорить. А меня начинает снедать любопытство, о чём же говорит Полина? И почему ты не даёшь ей договорить в моем присутствии? Чего ты боишься, Серябкина? Себя или меня? — Полина, тебя к Никите или домой? Поля хмурится: — Так торопишься от меня избавиться? В твоих глазах играют смешинки, и ты с улыбкой, с такой нежной, как никогда не улыбалась мне, отвечаешь, что просто рассчитываешь расстояние, кого будет ближе отвезти, её или меня. Фаворская пожимает плечами, заметно расслабляясь, и просит отвезти её к Никите. Нервно перебираю пальцами по коленке, понимая, что мы с тобой останемся в машине наедине ещё минут на тридцать после того, как доедем до адреса Никиты. — Ну всё, девочки, до завтра, фав лав вам! — Поля оставляет поцелуй на твоей щеке, едва слышно, но вполне различимо шепча на прощание слова, непредназначенные для меня: «не грусти, крошка, я рядом». Подмигивает мне и покидает салон. Невольно задумываюсь, почему тебе должно быть грустно? Ты ведь дурачишься, веселишься, кричишь вон на меня. Из раздумий вырывает твой бархатный голос: — Ну что, мисс истерика 2016, домой тебя? Вспоминаю, что меня звал к себе Саша. Сравниваю желание увидеть друга с потребностью остаться одной и понимаю, что выбор не в пользу одиночества. Не сегодня. Называю тебе адрес, услышав который, ты удивлённо оборачиваешься: — И куда ты намылилась, если не секрет? — хочется привычно огрызнуться фразой из серии: «какое тебе дело вообще?», но вместо этого ехидно улыбаюсь и едко произношу: — К Ней. Куда ещё. — Господи, и что это было? Я видела! Видела, как тебя передёрнуло, будто ты услышала что-то неприятное. Божеее. — А что? Есть разница, где и с кем я провожу свободное от работы время? Твои глаза опасно сужаются, но отвечаешь ты не сразу, цедя сквозь зубы и коротко бросая слова: — Есть. Ты вообще-то в группе теперь. И твои похождения могут пагубно сказаться на всех нас, включая Максима. Оля, Олечка, знала бы ты, каких усилий мне стоит сейчас прикусить язык и не произнести то, что вертится у меня на языке, напомнив, что не мои похождения разрушили лучший дуэт в стране: Темниковой и Серябкиной. Что не мои похождения привели меня в эту группу. Что не мои похождения превратили тебя в импульсивную куклу с пустым взглядом. Но я молчу. Я слишком устала сегодня, эмоционально выжата. — Оль, просто отвези меня по адресу и всё. Если трудно — высади, я такси вызову. Мне не трудно. Но ты молча едешь дальше, не останавливаясь. Отворачиваюсь от тебя, утыкаясь взглядом в окно, смотря на пролетающие мимо машины и людей, движущихся по своим «важным» делам, не имея ни малейшего понятия о том, как же сейчас один единственный человек взращивает в себе нелюбовь, чтобы заменить ею боль. Последующая дорога проходит в полной тишине между нами. Ты даже радио не включаешь, а я в упор не слышу того, о чём вещают мои наушники, мысленно погруженная в твою одновременную близость ко мне и то расстояние, что между. Думаю о том, что стоит сказать что-то. Объясниться, возможно, но вместо этого только сильнее обнимаю себя за плечи руками, стараясь не открывать рта, чтобы не ляпнуть чего ещё. — Приехали. Твой голос вырывает меня из раздумий. Непонимающе смотрю на тебя, но быстро беру себя в руки и осознаю, что всё — приехали. — Спасибо, — негромко благодарю тебя за поездку. Выскакиваю из машины, как ошпаренная, надеясь, что успею сбежать под защиту подъездной тишины. Но нет. Я ошиблась. Опустив стекло, ты зовёшь меня по имени, и я, как змейка, зачарованная звуками флейты, — твоим голосом, оборачиваюсь, встречая твой насмешливый взгляд: — Привет этой своей грустной передавай. И скажи ей, что если обидит тебя, то будет иметь дело с ПЦМФ. И со мной лично. Не выдержав, взрываюсь от смеха и, махнув на тебя рукой, оставив в полной растерянности от своей реакции, хохоча, скрываюсь в подъезде. Боже, Оля, ну ты и пошутила. Может, стоило просто сказать тебе: «Ну привет. Вот и разбирайся сама с собой теперь». Крах. Теперь подъёбов не оберусь. Полное фиаско. Молодец, Кищук, всех победила. Взбегаю по ступенькам, останавливаясь перед нужной дверью, и вдавливаю пальцем кнопку звонка. Вхожу в открывшуюся дверь и без сил падаю в объятия Саши, пахнущего арома-маслами и чем-то восточным. Он понимает всё без слов. Такой вот он, мой лучший друг. — Саш… Это хуже войны. Я проигрываю бой за боем. Он поглаживает меня по волосам и тихо произносит, улыбаясь: — Проигранный бой ещё не означает, что ты проиграла войну.And maybe that’s a bad habit. Cuz the next day we’re right back at it, In the same exact patternе. What the fuck is the matter with us? We can’t figure out if it’s, Lust or it’s love? What’s sad is what’s attracting us to each other… (с.) Eminem — Crazy In Love