«это все не умеет говорить, не мое, не думайте. пока глядела через витрину на вязаную гладь шарфов, пока пыталась вправить плечи субтитрами, литрами, пока щелкала по бэкспэйсу, сломали весь кайф, всё лицо, и легче стало глотать стекло, чем слова. стоптанные здания разрезали воздух, развязали волосы, набрали 02, равнодушно хлопнули дверью, ну, попрощались. ты веришь, что контакты в icq забрали всё мое небо, все моё небольно?» (c.) para-mi — Стать бы хорошей
Егор Крид — берегу kavabanga & Depo & kolibri — Не говори (#Teejaymusic prod.) kavabanga & Depo & kolibri — Симптомы (#Teejaymusic prod.
10 июня 2016
***
POV Оля. Оставаться с Катей наедине в машине никак не входило в мои планы. Но, признаюсь, отчасти я этого ждала и желала. Если посудить честно, даже пусть в глубине души, мне нравится мысль, что мы одни. Вдвоём. На самом деле, как бы то ни было, мне нравится Кищук, и пусть она заменила Дару, это не отменяет того факта, что она мне симпатична. Музыка не льётся из колонок, как обычно. Тишину разрывает только периодическое щебетание Полины, её смешки и вопросы, на которые мне отвечать вообще не хочется. Я всё ещё чувствую её укоризненный взгляд, так и говорящий мне не повторять ошибок. Реагировать на подобное мне не хочется, ровно, как и нет желания объяснять что-то ни Полине, ни Кате, в глазах которой читается явное любопытство. Отвечать ни на чьи вопросы я не хочу. Пожалуй, единственное, чего мне сейчас хочется — сбежать от девчонок подальше. Прочь от Полины с её укорами во взглядах и просьбами, от которых осиное гнездо, всё ещё не успокоившееся, вспыхивает внутри меня ещё больше. Прочь от Кати, в голубизне глаз которой мне так хочется найти то успокоение, которого, конечно же, не будет. Прочь от Лены, мысли о которой меня всё никак не оставят в покое. Полинчи убегает из моей машины, оставляя за собой аромат парфюма и легкомысленную улыбку, в которой так и читается, что стоило девушке выйти из автомобиля, как она тут же забыла обо всём насущном, ведь через мгновение она окажется в объятиях Никиты. Признаюсь, меня даже мельком кольнула лёгкая навесь зависти, ведь Полине есть в чьих руках забыться и спрятаться от всего проклятого мира, который то и дело норовит опрокинуть на голову чан ледяной воды. Мне не хочется выпускать Катю, но кто я такая? Женщина, которая боится оставаться наедине с самой собой и собственными страхами? Но, ведь, я не этого боюсь? Или этого? Захлёстывающее чувство одиночества, на самом деле, пугает меня куда больше всего иного. Оно стало мне уже родным, моим постоянным спутником, от которого никак не избавиться, стоит только оказаться одной. И неважно, где это будет — в моей квартире, в машине, в кабинете Максима Александровича. Везде, где бы я ни была, я не могу избавиться от ощущения гложущей тоски. И Катино ёрничанье не успокаивает, а напротив, раззадоривает и злит ещё сильнее. Но на кого я злюсь? На девочку, которая ничего мне не должна? Или, может быть, на саму себя за то, что не могу справиться с чем-то в одиночку? Несколько лет назад, когда Темникова совершила самое большое в моей жизни предательство, я поклялась, что не буду искать замену, не буду нырять с головой в людей, в попытках забыть и вытеснить из моего сознания Лену. Обещала сама себе, что не буду искать в ком-то то, что когда-то полюбила в ней. Я больше не хочу чувствовать это гнетущее, болезненное ощущение пустоты, которая осталась внутри меня после её ухода. Я поклялась себе. — Ну что, мисс истерика 2016, домой тебя? — задаю вопрос, наивно веря в то, что меня не затронет ответ, который может оказаться мне неприятен. Но почему? Обыкновенная симпатия, которую я испытываю к Кищук, не должна вылиться во что-то большее, достаточно было подобных ошибок. Она, чуть замешкавшись, называет не свой адрес, чуть притормаживаю, удивлённо смотря назад на девушку, что нарочно отводит взгляд, смотря в окно. — И куда ты намылилась, если не секрет? Мне не хочется слышать неприятных для себя ответов, но адрес, который назвала мне Катя — не её адрес тут, в Москве, уж его-то я успела запомнить за время, что мы работаем вместе, он даже вбит в мой навигатор, как и Фаворской, поскольку я частенько развожу девочек по домам после репетиций. Она ёрничает, фырчит, старается казаться равнодушной и чужой мне. Только вот у нас обеих не получается притворяться и казаться теми, кем мы не являемся. Как бы я ни хотела, мне не всё равно. Как бы я ни хотела, её ответ «К Ней. Куда ещё.» не оставляет меня равнодушной. Что —то внутри, надеюсь, это была не ревность, но подумаю я об этом — как завещала Скарлетт О’Хара — позже, заставляет меня почувствовать, как дёрнулось моё правое плечо, выдавая с потрохами раздражение и неприязнь к неизвестной «той», к которой собирается ехать Катя. Короткий переброс колкостями, и я готова зарычать от бессилия, понимая, что не могу спрятать от неё своё недовольство, первопричины которого не хочу признавать даже самой себе. Просто останься… Останавливаю машину в нужном месте, невнимательно смотря на простой двор, такой же, каких в Москве тысячи. Озвучиваю, что мы на месте, но обернувшись назад после пятнадцатисекундной тишины, понимаю, что Катя мыслями далеко, как будто не здесь, не в моей машине. Невольно фыркаю, наверняка, мыслями уже в конечной точке этой поездки. Повторяю, что мы приехали. Она, наконец, меня услышала и, вынырнув из своих мыслей, благодарит меня. Выходит из машины, спешно направляясь к подъезду. Поддавшись внезапному порыву, опускаю окно и высунувшись из автомобиля зову её. Оборачивается сразу же, словно ждала этого. Натягиваю на лицо улыбку, верю, что максимально естественную и легкую, я ведь актриса та ещё, мать твою. — Привет этой своей грустной передавай. И скажи ей, что если обидит тебя, то будет иметь дело с ПЦМФ. И со мной лично. Ожидаю в ответ оскал, агрессию, и всё, что угодно. Но вместо этого на её губах появляется улыбка и она разражается громким заразным смехом, от которого я невольно чувствую искрящееся во мне непонимание, но не улыбнуться в ответ не могу. Она ничего не отвечает мне, маленькая, космическая Катя, убегает прочь от меня, скрывается за дверью. И лишь когда она исчезает из поля моей видимости, я бессильно опускаю голову, опираясь лбом о руль автомобиля, теряясь в размышлениях. Почему меня кольнула ревность? Была бы она, если бы я не узнала, что Кищук нравится женщина? Я больше не готова сталкиваться с тем, от чего так трудно излечивала саму себя. Вибрация телефона вырывает меня из потока бессвязных мыслей. Задумчиво посматриваю на экран телефона, прикрепленного к автомобильному держателю. Я не ждала увидеть там высветившееся имя. Помешкав секунду, все еще сомневаясь в необходимости ответа, я все же, нажимаю зелёную и спрашиваю: — У тебя что-то случилось? Звонящий молчит секунд десять, как будто собираясь с мыслями и почему-то сиплым голосом, таким непохожим на привычный живой, отвечает: — Мне почему-то показалось, что не в порядке что-то у тебя. Хочешь вина и относительно весёлую компанию? Невольно улыбаюсь, я рада слышать Дашу, но не уверена, что хочу её сейчас видеть. Мне слишком паршиво, слишком запутанно и грустно внутри, чтобы давить подобными ощущениями кого-либо еще, и тем более, этого человека. — Всё в порядке у меня. Девочек развезла после рабочего дня только вот… Засомневавшись, всё же соглашаюсь на встречу и, назвав адрес, посмеиваюсь на тут же поступивший ответ: «Я помню, где ты живёшь, Серябкина, даже не надейся, что забыла. Через пару часов буду.» Задумчиво пожёвываю нижнюю губу, вспоминая, как раньше, подобные звонки были нормой. Даша всегда чувствовала меня гораздо сильнее, чем кто-либо еще. Сильнее матери, сильнее даже, чем Лена. Даше не нужно было много слов, достаточно было просто закрыть глаза, обратиться к душе, к боли внутри, и сразу становилось всё предельно понятно, как будто Даша и есть моя душа, у которой всегда есть ответ на любой вопрос. Кинув последний взгляд на дверь подъезда, за которую от меня сбежала Кищук, отъезжаю прочь, направляясь в сторону магазина и, после, дома.я бы выглядела лучше, если бы умела быть хорошей. учила геометрию. не скучала. не скачивала килобайтами царапины на руку, не хотела забыть даже потолок. солнечное сплетение выцвело, состиралось. море уходит спать. встретимся в следующем посте, в чужой постели. нажать «ок». (c.) para-mi — Стать бы хорошей
— Блядь, Дара! Прекрати ржать! Я уже почти злюсь на блондинку, что хохочет добрые минут пять, наблюдая за моими безуспешными попытками открыть бутылку вина. А я начинаю злиться. На бутылку, что не хочет открываться. На подругу, которая насмехается над моей неудачей. На проклятый штопор, что выскальзывает у меня из пальцев. На саму себя, что руки дрожат. На этот грёбаный мир, который всё никак не может наступить внутри меня, угрожая вот-вот вылиться бурями, выйдя из берегов шумным штормом. И Шашина снова удивляет меня своей чуткостью и тактичным умением вовремя остановиться. Походит ко мне, мягко забирает из рук вино и штопор: — У тебя потому и не получается, что ты всё сама пытаешься сделать, — хочу спросить её, про вино ли она, но решаю промолчать. — Достань бокалы, пожалуйста, а я пока разберусь с этой врединой. Даша в несколько движений побеждает бутылку, которую я не могла одолеть, нервничая под внимательным взглядом девушки, всегда понимающей меня больше остальных. Красная жидкость оказывается в прозрачном стекле, и я, прихватив бутылку и свой бокал, увожу бывшую коллегу в гостинную, где мы выбираем каждая своё удобное положение. Я утопаю в мягком кресле, поджав под себя ноги. Шашина же присаживается на широкий подоконник, привычно закинув на него ноги в белоснежных носочках и на мгновение устремляет взгляд в окно. — У тебя всегда был красивый вид из окон. Я бы хотела жить у гор. И обязательно у водоёма, — молча слушаю её мечты, о которых знаю давно уже. — Ваня тебе купит такой дом. Она ласково улыбается в ответ на моё ироничное высказывание. И, сделав небольшой глоток красного полусладкого, начинает свою речь, которую я с опаской ждала с момента, как девушка оказалась на моём пороге: — Оля, почему ты перестала звонить и на звонки не отвечаешь? Ты ведь знаешь, что нужна мне не меньше, чем я тебе. А ты прячешься. Опять. Ты же не справляешься одна. Мы тебе с Полиной для чего даны? Чтобы ты звонила, приезжала, говорила с нами, в конце концов. Мы не враги ведь тебе. Пристыженно опускаю взгляд на свои пальцы, держащие бокал. Я действительно прячусь от них, пытаюсь выкарабкаться сама. Но я катастрофически не справляюсь. Поднимаю глаза, встречая нежную Дашкину улыбку, слушая продолжение: — Оль, мы любим тебя. Понимаешь? Ты не одна, как бы тебе не хотелось верить в обратное. И тебе не нужно справляться со всем в одиночку. Мне нечего сказать на её убеждения просто по одной причине: шла я к ним за помощью не потому что хотела, а потому что уже не знала, на какую стену залезть, чтобы не причинить себе ещё большего вреда. Шла к Полине и Даше потому что больше идти мне было некуда. И ещё был страх. Мне всегда было страшно остаться не одной, а наедине с собой, со своими внутренними демонами, которых за много лет так и не научилась приручать. — Даш, почему ты позвонила? На самом деле, я могла бы и не спрашивать, прекрасно зная ответ. Однако именно сейчас, когда внутри меня такие бури и непонимание, я нуждаюсь в том, чтобы услышать нечто подобное вслух. Поверить в то, что я не одна. Даша вскидывает бровь в ироничном удивлении и, чуть улыбаясь, задаёт встречный вопрос: — А почему звонила ты, когда мне было плохо? Ты ведь знаешь ответ, Оль, и мы всё ещё не можем его объяснить. Мои губы трогает лёгкая улыбка, немного вымученная и усталая, но абсолютно искренняя. Да, Шашина права, я всё знаю, кроме одного — у меня нет объяснения этой тёплой сильнейшей связи, что есть между мной и блондинкой. Дара всегда чувствовала меня так, словно каждая моя эмоция — отражение её собственной. И моё чутьё всегда вовремя тыкало меня под ребра «звони срочно!». Перебираюсь на подоконник, потеснив подругу, заставляя её опустить ноги, чтобы нам обеим хватило места. Даша пахнет сиренью и мятными конфетками. Последние, кстати, всегда есть у неё в сумке или карманах. Если очень захочется, то можно залезть в поисках в эти места, и уверяю, никогда не ошибёшься. Опускаю голову на её плечо, чувствуя, как тёплые руки аккуратно обнимают меня за плечи. Даша родная, понимающая и такая светлая, что я готова, наконец, дать волю эмоциям и стрессу, чувствуя, как они непрошеными слезинками собираются в уголках глаз. Шепотом печалюсь: — Дара. Я так устала без неё. Устала просыпаться каждую ночь от её дурацких песен. Сосед сверху так полюбил её музыку, что теперь трахает свою жену под это. А спать в наушниках, так я будильники не слышу, что чревато. Вдыхаю Дашкин запах, чувствуя себя «дома» в объятиях близкого человека. — И еще Катя эта… Лезет куда не надо. Табличка же висит гигантская «не влезай, убьёт!», так нет же… Я не вижу лица подруги, но слышу, как она улыбается: — Оля, дай ей время. Она просто не привыкла ещё к тебе. А как привыкнет, обязательно полюбит тебя так же сильно, как и я, и Полина. Даша не спрашивает у меня, почему я с такой досадой отзываюсь о новенькой девочке, она прекрасно знает, как легко я привязываюсь к кому-то, и как трудно мне потом этих людей отпускать. Она гладит меня по волосам, рассказывая о том, что скоро у неё начнутся процедуры по лечению обострившейся травмы колен, что Ваня хочет завести собаку, что сама она очень скучает по музыке и вечерам, которые мы проводили втроем. И от всех этих воспоминаний, от всех собственных волнений и переживаний, от того напряжения, что не отпускает уже очень долгое время, я чувствую, как горло сжимается от горького, болезненного ощущения того, что я вот-вот разревусь. Плакать не хотелось, только не тогда, когда Шашина, наконец-то, рядом. Только вот проблема в том, что не её близости мне сейчас так сильно хочется. Тихо выдохнув, мягко отстраняюсь от Дары и поцеловав её в щёку, сообщаю, что мне нужно в ванную комнату, а она пока может заняться опустевшими вдруг бокалами. Прихватив телефон, ныряю за дверь и, разблокировав, открываю whatsapp. Кищук была в сети полчаса назад. Сомневаюсь несколько секунд, нервничаю, но всё равно набираю сообщение: «Всё в порядке? Если нужно, мы приедем всем зад надерём». Отправлять? Или нет? И, разумеется, я приписываю сюда таинственное «мы», чтобы Катя вдруг не подумала, что это мне такой одной не все равно. Ответ приходит моментально: «Да норм всё, ты уже спела „Я на тебе, как на войне“? Я бы послушала». Подрагивание пальцев выдаёт меня с головой. И решение приходит само собой. «Приезжай. У меня Шашина и вино. И караоке дома». Короткое «ок. через час» приводит меня в какое-то неясное состояние эйфории. Поднимаю взгляд на своё отражение в зеркале, встречаясь с самой собой глазами. Что со мной происходит? Несколько минут назад я была готова асфальт грызть зубами, только бы отделаться от привкуса тоски, а сейчас я едва ли не в эйфорию впадаю. Может быть, мне и правда стоит посетить специалиста и попросить рецепт на успокоительные? А может быть, стоит выпить вина в компании красивых женщин и на один вечер, хотя бы, отбросить весь балласт, тянущий меня в прошлое? Впрочем, идея не нова, однако, женщины определённо необычны.«хорошие девочки переходят переходный возраст и не спотыкаются. всегда помнят, когда и с кем последний раз. какая была музыка., а я помню только, как раздевались, издевались. и цифры билайна. смеялись над стихами Брюсова, а через четыре года вспомнили, как смеялись, и захотелось выпить что-нибудь сильное, выбить что-нибудь живое.» (с.)просишь цветов и весну в вену.