На китовых костях

Недавно прошел дождь, и под ногами громко звенели брызги, отскакивающие от мокрого асфальта. Две пары черных ботинок, семенящих по мостовой в направлении башни, влажно блестели в лучах вечернего солнца, рыжего, как макушка бездомного жулика, промышляющего карманными кражами. Билли держалась молодцом и ничем не выдавала свое волнение; Чужой, в свою очередь, выдержкой похвастаться не мог: его пальцы дрожали от предвкушения встречи со старым товарищем, а в груди натягивалась абстрактная струна. Так свое напряжение демонстрировала то ли душа, то ли важная часть сердечной мышцы. Последние пару дней его сердце только и делало, что падало в пропасть и взлетало вновь, и делало оно это бесконтрольно, спонтанно. Иногда это было больно. Иногда — приятно. Сейчас судорожно сжимающийся в груди комочек был скован страхом. - Простите, мэм, но я не могу пропустить ни вас, ни вашего спутника, если не буду знать ваших имен, - женщина со строгими чертами лица и широким ртом, губы и щеки которой были исчерчены тонкими линиями шрамов, выставив вперед левую ногу, преградила дорогу путникам, - Ее Величество Эмили Колдуинн не назначала никаких встреч в столь поздний час. Сгорбившись за спиной Билли, Чужой заинтересованно следил за парой седых стражников, что-то оживленно обсуждающих в тени своего капитана. Они энергично жестикулировали и то и дело менялись в лицах, то хохотали, то шипели друг на друга, то удивленно вскидывали брови. Чужой часто задумывался о том, насколько красочно могут выражать свои чувства обычные люди, но только снова оказавшись в шкуре такого же «обычного» человека, он понимал, как сильно ему самому недоставало эмоций при жизни, после нее и сейчас. Он чувствовал себя чужаком, отчаявшимся путешественником, ступившим на землю туземцев, ничего не зная о них, и это причиняло ему дискомфорт. Хотелось то ли стыдливо опустить голову в поисках ярких пятен ворвани на асфальте, то ли обнять себя за плечи и представить, что кто-то может понять его странные чувства, вызванные перерождением. Ведь даже он сам не мог. Он то и дело задавался вопросом, что же именно чувствует, но ответа не следовало. Он надеялся, что сможет ответить со временем. Билли отстаивала право войти в башню за двоих: - Меня зовут Меган Фостер, и, поверьте, это имя хорошо знакомо лорду-защитнику. Скажите ему, что я привела особого гостя. Клянусь Бездной, это не терпит отлагательств. - Мне необходимо знать имя «особого гостя», если он тоже рассчитывает на встречу с лордом-защитником, - женщина-капитан недоверчиво сощурилась. Чужой обратил на нее свое внимание и теперь с не меньшим интересом рассматривал собранные в тугую косу русые локоны, на кончиках перепачканные мазутом и порохом. Он и не думал отвечать на вопрос. - Его имя — не ваше дело, - грубо отрезала Билли, вновь сомкнув пальцы на плече юноши, - моего имени будет вполне достаточно для того, чтобы оповестить Корво Аттано о нашем прибытии. Чужой нахмурился и отвел взгляд. Ему, как любому, кто оказался вырванным из привычной среды, льстила любая забота, но нарочитую грубость он понять никак не мог. Своим поведением Билли подвергала опасности план, от успешности которого зависела и ее дальнейшая жизнь, и жизнь самого Чужого. Ею он еще не дорожил — не понимал, какова ее цена, - но не хотел становиться обузой для человека, которому пришлось многим пожертвовать, чтобы совершить невозможное и вернуть ему жизнь. Которому пришлось потерять учителя, чтобы сейчас заботиться о том, кто был косвенно причастен к его гибели. Которому пришлось многое перекроить, извратить, сломать и создать заново, из обломков и глины, чтобы мальчик, четыре тысячи лет назад погибший, исхаживал улицы города, в котором даже не был рожден. Билли заслужила покой. Она тоже вызывала какое-то яркое, теплое чувство в груди, но и его Чужой понять был не в силах. Он знал, что это чувство было смутно ему знакомо, но ни с чем не мог сопоставить. - На вашем месте, мэм, я была бы несколько осторожнее с языком, - прозвучал не уступающий в грубости ответ, - не сомневаюсь, что он у вас достаточно длинный и острый, но едва ли мне требуется демонстрация. Билли хотела продолжить перепалку, но осеклась, услышав тяжелый вздох со стороны Чужого. Он и не думал напоминать о своем существовании, его просто утомил спор. Душа древнего бога могла прислушиваться к распрям вечность. Тело шестнадцатилетнего мальчика хотело спать. - Послушайте. Мы плыли сюда две недели кряду, едва ли сомкнув глаза. Мы проделали этот путь для того, чтобы встретиться с лордом-защитником, даже не с Ее Величеством. Мы абсолютно безоружны, - в сапоге сверкнул клинок, - и не ищем неприятностей. Пожалуйста, уважьте труд путешественников и не откажите в услуге. - Это ли труд? Такие, как вы, ежедневно привозят в город ересь и добиваются аудиенции, чтобы пропагандировать свои греховные верования. Откуда мне знать, что вы здесь не за этим? Билли развела руками. - Мы не верим в Чужого. Простому обывателю ни к чему магия и темные силы. Нам бы краюху хлеба и бутылку тивианского вина. Очередное испытание. Было необходимо унять дрожь и спокойно взглянуть в глаза строгой женщины. Она, возможно, не отличалась умом и, вне всякого сомнения, даже догадываться не могла о том, какого мужества требовало признание себя выдумкой еретиков, ее не за что было винить, но Чужому все равно стало неуютно. Впервые он своими ушами слышал, как на чужих зубах сухим песком скрипит та часть его имени, о которой ему предстояло забыть. Впервые он своими глазами видел, как подрагивают в неуверенной усмешке уголки губ и кривится лицо человека, который вслух говорит о презираемой большинством вере. Он знал о ненависти Аббатства. Он никогда не скрывал того, что нетерпим к его представителям. Он понимал, чего боятся люди, во всех своих бедах винящие еретиков, темную магию, ведьм и тех, кто распространяет «дьявольщину», но никогда не сталкивался лицом к лицу с нетерпимостью. Он больше не был тем, кого из тела принесенного в жертву ребенка соткала Бездна. Ему предстояло научиться жить со своим настоящим, давно забытым именем. Но до тех пор, пока единственный человек, с которым юноша мог поделиться этим таинством, был недосягаем, он оставался Чужим; все так же недолюбливал смотрителей, не понимал тех, кто трусит перед ересью и чтит семь запретов, его тошнило от запаха китовой крови и преследовало чувство дежавю. Возможно, жизни всех этих людей он знает наизусть. Возможно, он сознает, когда эта женщина-капитан с изуродованным лицом покинет мир живых. Возможно. Однако теперь он не мог знать наверняка. Подозвав к себе одного из стражников, женщина что-то обсудила с ним вполголоса и подытожила: - Он сообщит лорду-защитнику о вашем визите. Если будет приказано пропустить, то у меня не будет права более вас задерживать. Если же нет, то вам придется вернуться на корабль и отправиться домой. Откуда вы, к слову? - Моя родина — Серконос, Куллеро, - Билли сразу же разулыбалась и даже поклонилась собеседнице, сменив гнев на милость, - а мальчик из Тивии. Я забрала его с собой, когда возвращалась из Дабоквы с торговым судном. Его мать была медицинской сестрой при психиатрической лечебнице и погибла от руки чужеземца во время неудавшейся попытки избежать... Процедур. Чужой хохотнул и, сам тому удивившись, широко раскрыл глаза. Билли поспешила оправдать противоестественную реакцию «несчастного сироты» прежде чем возникнут нежелательные вопросы: - Он несколько тронулся рассудком. Подумать только, на какую искусную ложь была способна эта женщина! - Почему же сумасшедший мальчик — особый гость? - Убийца его матери, возможно, был косвенно причастен к смерти Джессамины Колдуинн. Был одним из знаменитых «китобоев», если это прозвище что-то вам говорит, и доверенным лицом Дауда. Билли Лерк. Меган Фостер. Лживая дрянь. Талантливый наемник. Заботливая мать. Вот чем было теплое чувство в груди. Сыновьей благодарностью. Стражник, задумчиво почесывая лысеющую макушку, вскоре воротился с благими известиями. Корво Аттано не отказал в аудиенции, а это означало, что план сработал ровно на треть и уже принес свои плоды. Поклонившись капитану, Билли прихватила Чужого за воротник и вместе они двинулись вслед за взявшимся быть их проводником стражником. - Уж не знаю, кто вы и кем приходитесь Аттано, - пробурчал впереди идущий, - но он был крайне взбудоражен и даже справился о возрасте вашего спутника. Он ждал кого-то кроме вас и этого молодого человека? - Вероятно, он предполагал, что я приведу в обитель императрицы своего товарища, - Билли усмехнулась, - однако старик не дожил до этого часа. - Примите мои соболезнования. - Оставьте их при себе. Чужой чувствовал: грядет. Его переполняло волнение. Он даже предположить не мог, как Корво отреагирует, когда увидит его... Живым. Их отношения, если можно было так назвать то, что царило между ними на протяжении этих лет, строились на взаимопомощи: Чужой был всевидящим оком для Корво, Корво — руками бесплотного бога. Они вместе творили судьбу Империи, вершили правосудие, подавляли восстания, но теперь... Чужой был бесполезен и даже жалок, а его судьба находилась полностью во власти старого товарища. Лишь одной Бездне было известно, как он посчитает нужным ею распорядиться. Стражник остановился у покоев Корво и распахнул двери перед гостями. - Он вас ожидает. В случае нужды позовите меня, я останусь за дверью. Чужой глубоко вдохнул и не смог выдохнуть, подавился воздухом. Ему не было страшно. Его охватила паника. Он снова спрятался за Билли и постарался скрыться в тени. Корво действительно ждал их, прислонившись плечом к стене своей комнаты. Он был хмур, взгляд его — непроницаем, лишь широкая грудь мерно вздымалась и пальцы выводили незримые узоры на светлых обоях. Даже сейчас он не выглядел беззащитным и наверняка таковым не являлся: на поясе холодно сверкал острым лезвием складной кинжал. - Билли Лерк, - отчеканил Корво знакомое имя без единой эмоции в голосе, - Признаться честно, я знал, что однажды наши пути вновь пересекутся. Однако я думал, что твоей целью буду не я, а Эмили. - Я не могу спорить с тем, что ты ждал меня, Корво. Но навряд ли ты ждал того, кто пришел вместе со мной. Она шагнула влево, к тумбе, на которой покоилось низкорослое горшечное растение, и Чужому не хватило наглости, чтобы последовать ее примеру и вновь избежать зрительного контакта. Он набрался смелости, вспомнил о гордости, которая еще не посмела покинуть его натуру, поднял голову и сделал один короткий шаг вперед — в полосу света, создаваемую настенным светильником. Корво незамедлительно дернулся назад и рефлекторно опустил правую руку к поясу, левую вскинув в предвкушении битвы, но не успел взяться за рукоять орудия, поскольку понял, кто стоял перед ним. - Это... Невозможно. - Я тоже так думала, однако... - Чужой. Он не хотел слышать Билли, еще не был готов выслушать ее. Чужой завороженно наблюдал за тем, как Корво меняется в лице, как разглаживается каждая его морщинка, как ползут вверх густые брови, как шевелятся губы, беззвучно повторяющие имя. Мужчина внимательно посмотрел на свою руку, на тыльной стороне которой под слоем кожаных ремней таилась злосчастная метка, и вновь перевел взгляд на гостя. - Чужой. - повторил он, ожидая ответа. - Корво, - удалось только выдохнуть, тихо, смущенно, даже интимно, - извини за немногословность. Я попросту... Не знаю, что сказать. Билли, воспользовавшись моментом, снова обратила на себя внимание: - Думаю, нам многое нужно обсудить, Корво. Не при нем. Наедине. Это будет долгий разговор, и вряд ли ты будешь рад всему, что тебе придется услышать. Но предвещая все твои дальнейшие вопросы: да. Это действительно Чужой. Легендарное божество Бездны, подарившее тебе свою магию. Этот мальчик — все, что осталось от существа, которое манипулировало целыми поколениями. И я расскажу тебе, что произошло с ним, если ты не выставишь нас за дверь. Ты имеешь полное право так поступить, принимая во внимание всю ложь, виной которой была я. Корво находился в замешательстве. Он переводил взгляд с Чужого на Билли и обратно, словно пытаясь убедиться в реальности происходящего. В конце концов он неуверенно кивнул и подозвал женщину к себе. - Не смей никуда уходить. - обратился он к Чужому, как к ребенку, который оставался один в огромном доме и мог запросто нашкодить. Чужой только слабо улыбнулся в ответ. Он никуда бы и не ушел. Некуда было идти. Как только дверь скрипнула петлями за спинами Корво и Билли, пронзительная тишина оглушила юношу, словно ударом черенком лопаты по темени. Даже Бездна не была немым великаном, в изящных, но уродливых владениях которого он был завсегдатаем до недавнего времени. Скрюченные, искореженные чувством вины и жаждой расплаты души рыдали, вопили на тысяче разных языков, каждая — в своем тоне, и никогда их стенания не обходили Чужого стороной. Он слышал их голоса явно и четко, ведь каждый, кто молил судьбу о пощаде, о еще одном шансе, о новом дыхании и биении сердца, обращался к нему, а не к абстрактному божеству, в существование которого верил каждый, но не каждый — имел смелость признать даже после смерти. Тишина, в свою очередь, вызывала чувство дискомфорта и даже страха. Она возвращала Чужого в те времена, когда каждый его шаг по залитой солнцем мостовой раздавался за тысячу верст. Когда со своим бессилием и одиночеством он мог справиться только силой воли и своих кулаков, но ни воли, ни кулаков еще не было, были только вихрастая макушка, синяки под глазами и украденный у кого-то камзол, дорогой, удобный, но уже изорвавшийся. Его тело помнило прикосновения своих же рук к плечам или коленям, когда он, свернувшись в три погибели под огрызком съехавшей кровли, ночевал на улице, и единственным звуком, который он слышал, был звук биения сердца. Чужой слышал его и сейчас, но ритм навевал тревожные мысли, как глухие удары по натянутой на ритуальном бубне коже жертвенного козла. В комнате было бессчетное множество книг, но, увы, Чужой забыл, как читать. Хотя, скорее, он никогда и не умел. Будучи бродягой, помышлять об образовании не приходилось; острее других стояла проблема банального выживания: поддержания тепла в тщедушном теле, наполнения пустого желудка дешевой пищей с гнильцой, безопасного ночлега в компании по-сестрински ласковых шлюх, молчаливых забулдыг, что спали в канавах со сжатыми в руках бутылками, и бродячих собак, переносящих блох и даже иногда бешенство. Быть может, Чужой не помнил чувства, которые испытывал, когда ему приходилось спасать свою шкуру от мира, в котором ему не посчастливилось родиться бездомной, убогой дворнягой, но он прекрасно помнил свое восхищение, когда ему открылся дар телепатии. Богу не нужно было читать книги, ведь он слышал мысли, он видел будущее. Он был мудр, а мудрость никогда не измерялась количеством прочитанных страниц и выученных наизусть псалмов. Взяв в руки некий том, он опасливо, но с искренним благоговением перед красотой не имеющих в его глазах значения начертаний раскрыл его и рассмотрел чернильные знаки. В груди заныло. Захотелось узнать, что скрывали в себе эти строки, какую историю они могли поведать прильнувшему к книге читателю. Чужой не мог избавиться от впечатления, что видел эти буквенные цепи много раз, но чужими глазами, и теперь ему была предоставлена возможность лишь догадываться о том, какой смысл был вложен в них. Быть может, однажды Корво научит его читать. Если, конечно, не прогонит прочь без объяснения причин. Как Билли и сказала, он имел на это полное право. Любой на его месте поступил бы подобным образом и не был бы абсолютно не прав в принятом решении. Чем дольше Чужой был один, тем сильнее ему казалось, что не стоило донимать Билли своими... Детскими капризами. Ей было необходимо вольное плавание под раскрытыми парусами, а не чужой ребенок под крылом. Пусть он ни о чем не просил напрямую, некое чувство вины он все-таки испытывал, ведь она прекрасно знала, кого он хотел видеть, и отправилась в Дануолл не раздумывая, рискуя всем, включая свою анонимность, сохранить которую в окружении множества розыскных плакатов возможным почти не представлялось. Теперь же, помимо Билли, своей несамостоятельностью он утруждал еще и Корво, который за свою жизнь уже воспитал дитя и был достоин лучшей награды за труды лорда-защитника и отца, чем появление некогда бессмертной назойливой мухи. Много еще подобных мыслей роилось в тяжелой голове, однако самым явным было желание наконец отдохнуть. Обернуть вокруг себя что-нибудь теплое и проспать до следующей ночи, невзирая ни на что. Казалось, они разговаривали целую вечность. За это время Чужой успел познакомиться с комнатой чуть ближе. Он завороженно оглаживал кончиками пальцев каждую мелкую деталь, будь то корешок очередной книги, будильник или резные узоры на спинке кровати. Он искал точки соприкосновения не столько с внешним миром во всем его многообразии, сколько с миром, в котором свои дни коротал Корво. Нельзя было отрицать, что Корво вне Бездны был абсолютно другим человеком. Об этом Чужой тоже часто думал, безмолвно наблюдая за тем, как во время неприятного сна морщинится строгое лицо, скованное фантомными болями, физическими и моральными. Он думал о том, что хочет, но, тем не менее, не имеет право узнать Корво так, как его знает Эмили, как его когда-то знала Джессамина: как товарища, как часть своей жизни. Жизнь у Чужого была долгой и не слишком радостной, даже магия не питала его тем детским восторгом, который ежедневно испытывали ведьмы и еретики, попавшие в ее сети. Возможно, поэтому он был нежен со своим дорогим Корво — искал в нем родственную душу, не менее одинокую, знающую вкус поражений, понимающую, как именно устроен мир. Сейчас... Чужой просто не хотел оказаться на улице, поэтому он чувствовал себя низко. Он засмотрелся на невероятно знакомый светильник на небольшой прикроватной тумбе, источающий мягкое сиреневое свечение, который, в отличие от множества других источников света, включая свечи и солнце, причинявших боль его глазам, вовсе не раздражал, и не заметил, как дверь вновь открылась. Только когда в паре шагов от него скрипнула половица, он вздрогнул и повернул голову, чтобы встретиться взглядом с хозяином опочивальни и его собеседницей. Билли улыбалась. За последний день ее лицо часто менялось благодаря эмоциям, которые ранее, как казалось Чужому, не были отличительной чертой ее характера. Она в целом никогда не создавала впечатление эмоционального человека - это сделало ее прекрасным убийцей; однако улыбка, даже неумелая, дрожащая, неровная (будто Чужой мог улыбаться иначе), помогала укрепить подозрение, что беседа прошла хорошо. - Я обсужу все случившееся с тобой отдельно, когда ты отдохнешь, - Корво осторожно коснулся ладонью плеча юноши, - а сейчас могу предложить лишь попрощаться. Я узнал то, что было мне необходимо. На первое время ты останешься в башне, со мной и Эмили. Дальнейшую твою судьбу мы решим, когда ты освоишься среди живых. Чужой слушал и кивал, как безвольный болванчик. Он не мог до конца поверить, что человек, который никогда не выказывал к нему большого уважения, был готов приютить его, как сиротку, простого маленького мальчика, которому не было места среди взрослых людей, поражающих своей жестокостью. Билли кивнула и протянула руку. Задумавшись, молодой человек все-таки принял ее и нежно сжал раскрытую ладонь. Поцеловать ее тыльную сторону, показав себя джентльменом, он так и не решился. - Я надеюсь однажды услышать, что ты вырос достойным человеком или умер таковым. Не заставляй меня пожалеть о том, что я спасла твою жизнь. Прежде чем она одернула руку, Чужой потупил взгляд и тихо произнес: - Прости меня. За себя и за Дауда. - Я прощаю, - ответила она, - но только за себя. Это было справедливо и честно. Билли поклонилась Корво, развернулась на носках и ушла прочь, напоследок обернувшись через плечо. Начиная с этого момента, Чужой абсолютно не понимал, в каком направлении будет развиваться его жизнь. Он не строил никаких планов на разговор и даже не был уверен в том, что он состоится, но, судя по молчанию Корво, ему предстояло стать его инициатором. Это было сложно. Даже мучительно. - Корво, я... - прервал он тишину, сам того не желая, - Я благодарен за то, что ты не отказал мне в помощи. Ты не был обязан брать на себя ответственность, но, тем не менее, сделал это. Я не останусь в долгу. - Рано думать о долге. Будем решать проблемы по мере их поступления. Мудрое решение. Иначе быть не могло. - Что мне делать сейчас? - осторожно поинтересовался Чужой. Корво усмехнулся в ответ. - Тебе? Ничего. Уже поздно. Помогу тебе отмыться от морской соли и отправлю в постель. Билли сказала, вы всю дорогу глаз не сомкнули. Чужой кивнул. - Она не хотела зря тратить время, а я просто... Не мог спать. Он решил не пытаться объяснить, что банально не помнил, что из себя представляет сон и как в него погружаться. Не помнил чувства приятной слабости в теле и мягкой сонливости, которая постепенно застилала сознание. Он не помнил ни того, как формируются сновидения, ни того, как во сне ощущается тело, ни того, в какой позе ему было удобно засыпать четыре тысячи лет назад. Он не помнил ничего, и ему было стыдно. Навряд ли Корво мог его понять. - Я больше не собираюсь называть тебя Чужим. Надеюсь, ты понимаешь, почему. Юноша замер. Задумался. Корво не намекал. Корво прямо просил назвать имя. Просил в своей манере. Чужой отвел взгляд в сторону и коснулся кончиком языка сначала кромки верхних зубов, затем — твердого неба, и снова вернулся к зубам. Он пытался понять, что чувствует, шепотом произнося свое имя, но попытки были тщетны. Он бы ни за что не смог. Шагнув к Корво, он привстал на цыпочки и потянулся к его уху в полной уверенности, что мужчина отстранится на удобное ему расстояние, но тот, привыкнув к отсутствию у некогда бога чувства личного пространства, даже не пошевелился. Он только коротко хмыкнул, выражая свою заинтересованность и некоторое недоумение. - Даниэль. Долгие годы никто не слышал это имя. Слишком долго оно пылилось запиской из прошлого на забитом доверху складе бесполезных воспоминаний. Время превратило его в ярлык, в бирку, в что-то нарицательное, некрасивое, неестественное, но нужно было принять его заново. Научиться видеть в себе не чужого, а мальчика с именем, мальчика с историей, мальчика с судьбой. Даниэль не сразу понял, что, пытаясь оказаться ближе, чем следовало, коснулся губами выступающего под ухом угла челюстной кости, но его не слишком смутило это, когда осознание все-таки его настигло. Непреднамеренное прикосновение было глупой случайностью и ничем более. Вряд ли его вообще можно было понять неверно. Разве все было не так?.. - Даниэль, - повторил Корво, но уже громче, не просто ощупав имя губами; он придал ему окраску и форму голосом, и юноше понравилось, как оно прозвучало из его уст. - Славное имя. Надеюсь, ты относительно скоро научишься отзываться на него. Будь внимателен. Шагнув прочь, мужчина сжал в ладони запястье юноши и повел его за собой. - Приведешь себя в порядок в моей ванной. Я постараюсь найти для тебя одежду, но, полагаю, большая часть моей будет тебе велика. Днем мы займемся поисками подходящей. Корво подошел к ситуации с холодным расчетом, без лишнего трепета и панибратства, без фанатизма, за что Даниэль был особенно ему благодарен. Его сердце и без того представляло из себя обливающийся кровью гранитный осколок, оно тяжело болело и острыми краями разрывало грудь, а холодность со стороны остужала разгоряченный камень, успокаивала его, внушала уверенность в завтрашнем дне. Не было в мире большего гаранта, чем серьезное выражение лица Корво Аттано. Ванная комната у лорда-защитника была не очень большой, но комфортной, как показалось мальчишке, который редко позволял себе заглянуть в обжитые комнаты. Он никогда не исследовал дома, в которых возводили святилища в его честь, его мало интересовал интерьер, привязанности к материальным вещам он не имел никогда, отчасти потому, что жил на улице, а после смерти домом стала пустая Бездна. Однако бутыли разных форм, выполненные из стекла нежного зеленого цвета, заполненные крупными кристаллами соли для ванн, мягко поблескивающая керамическая плитка, пушистые полотенца, ровными стопками сложенные за стеклянными дверьми шкафа, аккуратное прямоугольное зеркало в фигурной металлической раме, - все радовало глаз приятным ощущением уюта. Включив горячую воду, Корво попросил Даниэля коснуться струи пальцами. Он послушно выполнил просьбу, но сразу же одернул руку. - Слишком горячо? Мальчишка мотнул головой и повторил попытку, на этот раз пересилив страх и задержав пальцы. Он мгновенно почувствовал как приятное тепло, ранее его взволновавшее, мягко покалывая кожу множеством маленьких иголочек, разошлось по всей руке, от подушечек пальцев к запястью. С интересом он наблюдал за тем, как бледная кожа розовеет в воде и как маленькие прозрачные дорожки скользят между пальцев к ладони. - Не слишком, - наконец дал он ответ терпеливо ожидающему Корво. - Но тому, кто привык к холоду Бездны, тяжело воспринять тепло мира живых. Корво понимающе кивнул и закрыл пробкой водосток. - Можешь раздеться сейчас, чтобы я сразу отнес твои вещи экономке. Если стесняешься, я просто заберу их потом. - Я не стесняюсь. Даниэль спешно сбросил с себя одежду. Его пальцы неловко скользили по плоским блинчикам пуговиц и оглаживали ткань лишь потому, что ему нравилось, как она шуршит, когда трется о кожу. В зеркале отразилось его тело по пояс: худое и болезненное, с выступающими линиями ребер и ключиц, острыми уголками плеч, обитое бледной кожей в редких точках родинок, о существовании которых юноша давно забыл. Он действительно не был знаком со смущением и чувством стыда так, как были знакомы с ними обычные люди, но странное неудовольствие, вызванное видом своего тела, не позволило ему обратить взгляд к Корво, который следил за каждым его движением с не меньшими интересом и любопытством, чем сам Даниэль, заново открывающий для себя свою внешность. Мальчишка не прикрывал ладонями пах, не сутулился и не испытывал потребности обернуть полотенце вокруг узких бедер; он лишь застыл в предвкушении объятий теплой воды, убаюканный мелодичным журчанием и завихрениями едва видимого пара, клубящегося над блестящими бортиками ванны. Уютно ему больше не было, но было спокойно. Даже будучи обнаженным, он чувствовал себя под надежной защитой Аттано. Когда вода достигла необходимого уровня, Корво извлек из шкафа две маленькие бутылочки и добавил в воду по паре капель из каждой. Комната наполнилась ароматами розы и сандала. - Я отнесу вещи и скоро вернусь. Останусь у двери, так что, пожалуйста, позови меня, если тебе с чем-то понадобится помощь. Если не позовешь, я выжду час и зайду сам. Помощь не понадобилась. Не считая того, что Даниэль, разнеженный приятным чувством защищенности, чуть было не уснул в воде и тем самым подверг себя опасности, сложностей не возникло. Тело бездомного мальчика, который волей судьбы оказался заброшен в Бездну, было готово остаться в ванне навсегда, но усталость твердила, что у всего, даже самого приятного, должен быть свой конец. Вскоре Корво принес ему свою ночную рубаху и тем самым лишил его возможности остаться еще на пару часов. Лежа в приготовленной для него кровати, в комнате, которая предназначалась гостям, Даниэль снова и снова повторял свое имя, пробуя его на вкус. Сладкое. Терпкое. Не знай он своей истории, не знай, какие люди и по каким причинам носили его имя при себе, он бы хотел выразить благодарность уличным матерям, которые из лоскутов им известных имен соткали достойное имя для мальчика, который имени не заслуживал. Оно все-таки было красивым, оно было исполнено гордостью, будто принадлежало кому-то породистому, значимому, важному. Оно не подходило бродяге, но... Подходило падшему богу. Подходило тому, кого самоотверженно взял на воспитание лорд-защитник. С чувством великой благодарности Даниэль погрузился в сон, не опасаясь кошмаров, которые, конечно, совсем скоро пришли к нему в образах прошлого, напомнив обо всем, что ему пришлось пережить, что он потерял и что никогда не обретет.