Amadeo Pour Un Italiano

— Ты опоздаешь, — строгий голос оборвал все мысли юного Амадея. Ложка в руках задрожала, он нервно отставил чашку с горячим напитком подальше. — Я не слышал, как ты вошёл, — тихо прохрипел он. Почему присутствие этого садиста так пугало мальчишку? Он хотел казаться дерзким, независимым, насмешливым, но Антонио всегда заставлял его неуютно ежиться и прятать напуганный взгляд куда-то в сторону, а его неожиданные появления просто отнимали дар речи у парня. Сальери лишь усмехается, ему нравится появляться так внезапно, нравится вызывать легкий испуг на лице австрийца, ему нравится видеть его таким… покорным, в своей власти. — Вижу, ты уже освоился в доме, — мужчина улыбается, окидывая парня взглядом, — даже чай себе сделал, какой молодец… Но я повторяю, ты опаздываешь, а поэтому поторопись, Амадео. Его тон так резко меняется, что мальчишка даже не может понять: он угрожает или играется? Или всё вместе? — Я всегда опаздываю на первую пару, там нет ничего интересного, — Вольфганг пожимает плечами, словно так и должно быть. Хочется съязвить, но выходит как-то слишком неуверенно. Тем не менее, Антонио это не нравится. Он подходит к австрийцу, сжимает двумя пальцами его воротник. Моцарт от неожиданности даже сглатывает, но отвести глаза ему не дает пристальный взгляд. — Ты должен приходить вовремя. Только попробуй опоздать — я тебя высеку, тебе ясно? — мужчина едва ли не рычит. Его раздражает такое наплевательское отношение к учёбе. Если бы Моцарт сейчас не спешил, Сальери преподал бы ему хороший урок, — пошел вон, — мужчина зло сверкает глазами. Он отбрасывает хрупкое, юношеское тело в сторону двери, вырывая из его груди легкий вздох. Скорее от неожиданности, чем от боли. — Франческо тебя отвезёт. И чтобы ровно в три был здесь. Только попробуй сбежать. Голос Антонио хрипит. Ему хочется прям сейчас положить это непокорное тело на стол и хорошенько высечь, но он лишь стискивает зубы, машет рукой своему охраннику, который едва появляется за спиной Амадея, знатно пугая его. Мальчишка растерян, ему хватает усилий, чтобы только кивнуть, хотя он совершенно не хотел этого делать, не хотел подчиняться. То, что сейчас произошло, очень путало его собственные ощущения. Он не мог понять, что заставляет его дрожать при виде Сальери, почему он так легко слушался его, что руководило им в эти моменты? Вольфганг выходит на улицу в сопровождении Франческо. Этот мужчина не вызывал таких бурных эмоций у Амадея, как Антонио, и как он понял со слов последнего — этот здоровяк всего лишь охранник, какая-то часть прислуги, а значит до Вольфа ему дела не должно быть. Он без слов усаживает мальчишку, нервно перебирающего ремень сумки, в свою машину. Австриец едва успел захватить ее, а позавтракать ему не дал Сальери. И сейчас он злился на этого экспрессивного придурка. Что же, он должен теперь голодать весь день из-за того, что чертовому садисту всего-то не понравилось, что он опаздывает? Да он делал это каждый день! Мальчик молчал всю дорогу, даже не оборачивался в сторону своего нового надзирателя, и едва на горизонте показался его колледж, он выскочил из салона, даже не поблагодарив мужчину. Мысли путались, он не мог толком понять, как он оказался у Антонио, ведь ещё вчера он снимал комнату в общежитии, ходил на пары, опаздывал и гулял с друзьями. Но теперь он вынужден слушаться какого-то извращенца, ведь Вольфганг догадывался зачем его похитили, он помнил эти путы на своих руках, помнил озабоченный взгляд Сальери, помнил его угрозы, и его всё ещё пугало то, что предстоит. Он просто надеялся, что Антонио отложит это дело в дальний ящик, хотя бы пока. «Надо же, даже не опоздал… До начала ещё пять минут», — пронеслось в голове, забивая утренний инцидент другими мыслями. Он должен забыть об этом, должен не думать о том, чего Сальери хочет от него. Сейчас у него была возможность отдохнуть от того, что происходило за стенами этого заведения. Несмотря на то, что его доставили вовремя, Амадей всё же пришел на пять минут позже в аудиторию, его донимал голод. Он спустился в столовую, чтобы взять себе хотя бы чай, да и особо не торопился на первую пару. Сальери всё равно не узнает об этом. Здесь он мог делать всё, что ему хочется. — Ты снова пришел позже, — его толкнул в бок товарищ, как только мальчик занял своё место на третьем ряду. Он очень серьезно относился к учебе, но приходить вовремя в такую рань было выше его сил. Он никогда не мог подчиниться этому дурацкому графику. — Ты не ночевал вчера в общаге, где ты был, Вольф? Снова подцепил себе девчонку? — его друг вновь тихо засмеялся, а парень задумался. Как объяснить то, что произошло? Он не мог сказать правду, это точно. — Слушай, я… я снял себе новое жилье. Вчера отец выслал денег. Я заеду на днях и заберу вещи, — Вольфганг улыбается, но за этой улыбкой кроется тревога. Он знал точно, если он что-то разболтает, то Антонио не оставит на нем ни одного живого места, но поделиться с кем-то хотелось. Сейчас он был один на один со своей проблемой, и начавшаяся паника охватывала всё его естество. Он слабо улавливает, что ему отвечают, только различает грусть в голосе, а затем друг замолкает, отворачивается, и Вольф впервые в жизни рад, что ему не будут докучать. Он пропускает мимо ушей практически всю лекцию, тревожные мысли не дают сосредоточиться. Может быть уйти раньше, пока за ним не приехали, и тогда будет шанс убежать? «Если попытаешься сбежать — мои люди найдут тебя, и приведут ко мне. И поверь, я буду не в лучшем расположении духа», — эта угроза эхом отдавалась в голове, всё больше отталкивая желание бежать. Амадей не сомневался в словах Сальери, у него было достаточно возможностей, чтобы найти его и привести обратно, он был уверен в этом. Чего только стоит дом и огромное количество охраны вокруг него. Этот человек определенно имел возможности, и лучше его не выводить из себя. Стоит отложить побег на неопределенный срок. — Вольфи, ты пойдешь сегодня гулять? — внезапный голос за спиной заставляет парня вздрогнуть. Надо же, каким он стал запуганным всего от нескольких таких появлений своего похитителя. Вольфганг оборачивается, рассматривая перед собой подругу. Маэва… Скромная, хорошая девочка. Как бы Вольф не хотел сейчас выговорится ей, пойти на ночную прогулку, как и обычно, забив на всё, но он просто сдержанно улыбается, коротко бросая: — Н-нет, я иду на дополнительные, прости, не сегодня, — и парня словно и не было на этаже. Он идет быстро, практически ничего не замечая перед собой, и только звонок, назойливо оповещающий о начале пары, заставляет его прийти в себя. Сейчас 12:30. Это была последняя пара на сегодня. Сольфеджио Амадей любил. Он всегда играл ровно и спокойно, и все преподаватели были в восторге от его игры, но сегодня явно что-то пошло не так. Парень умудрился перепутать все ноты в произведении, мало того, он не мог нормально воспроизвести мелодию с листа. Оправданиями был недосып и легкая простуда, которую мальчик придумал на ходу, но как результат — его даже отпустили пораньше. До конца был ещё час. «Бежать или нет?» Мысли роились в голове, путая юного Амадея. Соблазн сбежать, не дожидаясь Франческо, был велик, но страшно было представить, что будет, если его все-таки найдут и доставят Антонио. В итоге Моцарт просто сел с обратной стороны колледжа на ступени, и принялся ждать. Он мог бы съездить в общежитие и забрать свои вещи, но была вероятность того, что охранник воспримет это как побег и доложит обо всем Сальери, а там уж ему не отвертеться. Лучше лично спросить об этом итальянца, как бы ни хотелось вообще с ним не разговаривать. — Какой ты послушный, даже не попытался убежать. Антонио любит такую сговорчивость. Вольфганг не заметил, как рядом с ним оказалась массивная фигура Франческо, лишь поежился от басистого голоса. В нем не было насмешки, но доверия он тоже не вызывал. Парень лишь молча поднялся, готовый идти туда, куда ему прикажут. — Не выпендривайся, я тебе не враг. Мне нет дела до мальчиков, которых трахает мой хозяин. Как твоё имя? — здоровяк дружелюбно ему улыбнулся, но Амадей даже не дернулся. Слова мужчины засели у него в голове, все его опасения сбылись — Антонио похитил его именно для того, чтобы… и как с этим быть? Он должен был немедленно сбежать. — Эй, ты завис? — его ощутимо толкнули в плечо. — Я… Вольфганг, — до жути не нравилось, как Сальери коверкает его второе имя, поэтому лучше оставаться для всех Вольфгангом, которого не очень-то можно изменить. Разве что, «Вольф», к которому он привык благодаря друзьям. — Слишком длинное, как… — начал было, охранник, но австриец его перебил в своей манере легко усмехнувшись: — Тогда зови меня просто Вольфом, не заморачивайся, — он улыбается. Почему-то становится легко на душе после такого напряженного дня. Но Амадей знает, что это лишь до того момента, как он снова не встретится с Сальери. Но думать об этом совсем не хотелось. — Ты собираешься меня везти обратно? Мне нужно быть там в три, не тебе потом отвечать перед этим педофилом. Франческо заливисто смеется, что немного злит парня, ведь уже было без пятнадцати. Он, конечно, не был послушным мальчиком, но страх за свою задницу был, и очень большой. — Скажу ему, что я тебя задержал. Не беспокойся, трахнет он тебя как минимум на второй, третий день. Пойдем, — мужчина махнул рукой, призывая идти за ним, и вскоре они были уже возле черной иномарки. — Сегодня второй… — едва слышно выговорил мальчишка, скорее сам себе, чем собеседнику, но здоровяк все равно обернулся на него, услышав обрывок фразы. — Что? — Нет, ничего… Расскажи мне ещё что-то о нём, — Вольф перевел дух, пытаясь унять навязчивый страх, который наполнял каждую клеточку его тела, мешая исправно думать. Франческо открыл заднюю дверь, пропуская парня внутрь. От него не укрылась нервозность в глазах последнего, но какое ему дело? Его задача только привозить и отвозить его на учебу. — Он не любит, когда пренебрегают его правилами и запретами. Если ты ослушаешься его хоть в чём-то — ожидай наказания. Не перечь, не дерзи, он тебя не тронет, если ты будешь славным мальчиком. Антонио строго относится к учебе, если ты принесешь плохую отметку, можешь не возвращаться сюда вообще, — мужчина вставляет ключи в зажигатель, пока парень всё ещё молчит. Амадей думает, а может просто пытается принять всё, как есть. — Но даже не думай сбежать. Бесполезно, только синяков отхватишь. — Какое ему дело до учебы? Что за странная забота? — Не знаю, личный фетиш какой-то. У него на этом бзик, — пожал плечами Франческо. — Я у него не первый? — Нет, конечно, нет. Но обычно у него никто не задерживается надолго. Если конечно, ты ему настолько не понравишься… такое случается редко, но всё же… он тебя вышвырнет после первой же ночи, а если нет, то оставит. Последний раз его любимчиком был такой же хорошенький мальчик как ты. Где-то год он его у себя продержал. — А потом куда… дел? — Вольфганг замялся. Ему не очень нравился этот рассказ. — Не знаю. Парень был больно строптивый, постоянно дерзил и не слушался. Не знаю, что с ним случилось, но Антонио явно его не отпустил, — Франческо лишь пожал плечами. Правда Вольфганг после этого откинулся на спинку сидения и больше не разговаривал. Была надежда лишь на то, что он не станет тем самым любимчиком, и Сальери его отпустит. Главное перетерпеть ту самую ночь… Он сможет. Парень даже не замечает, когда машина подъезжает к дому. Он моргает охраннику, говорящему, что нужно выходить, и слабо толкает дверь. Идти не хочется никуда, учитывая, что предстоит встреча со своим похитителем, но мужчина сам берет его за руку, ведет в дом. Амадей тут же заскакивает в коридор. Хочется поскорее оказаться в своей комнате и просто лечь спать, но почти у самой двери он встречается с тем, кого предпочел бы не видеть никогда. Антонио с усмешкой осматривает парня. Страх, который он раньше скрывал, сейчас откровенно был заметен, и мужчине это нравилось. Да, он знает, что с ним хотят сделать, и это не могло не пугать. — Ты опоздал почти на двадцать минут, Амадео. Что я тебе говорил, м? — в его словах сквозит угроза. Амадей даже не обращает внимания на то, что садист снова до безобразия исказил его имя. Его загоняют в угол, дышать становится трудно. Нарвался в первый же день… — Мальчишка не виноват, я его задержал, — появившийся в дверях Франческо спасает ситуацию, и Вольф выдыхает полной грудью, когда Антонио отходит от него. — Он славный мальчик, ждал меня у входа ещё несколько минут, даже сбежать не пытался. — Жаль, я уже разыгрался… Что же, такой послушный, даже наказать не за что, — Сальери треплет парня по волосам с веселой усмешкой. Его откровенные намеки пугают Амадея, но он только слабо растягивает губы в улыбке. — Иди в свою комнату, потом с тобой разберусь. Моцарт мигом оказывается в конце коридора, стоит только услышать разрешение. Где «его комната», он плохо помнил, но всё же заскочил в первую дверь гостевых, не прогадав с выбором. Сердце стучало как бешеное, ему казалось, что это был самый стрессовый день за всю его короткую жизнь. Находиться рядом с Антонио стало ещё сложнее, если раньше он даже не намекал о своих намерениях, то сейчас просто откровенно чуть ли не говорит о них в лицо. Амадей не мог успокоиться, он достал нотную тетрадь, в попытке забыться хотя бы уроками. Сальери ведь не полезет, если увидит, что он занят учебой, для него ведь это было важно судя по словам Франческо. Ноты у него получались криво потому, что рука дрожала и ручку было очень сложно держать. Мальчишка ужасно хотел есть. За весь день он выпил только чай, и съел маленькую булочку, но идти на кухню он боялся. Ещё одной встречи с Сальери он не выдержит. Но ничего, сейчас почти четыре часа вечера, скоро он уйдет спать, а завтра вновь проведет полдня в колледже. Одно пугало — как он будет проводить здесь время на выходных. Один, с утра до вечера, рядом с Антонио. Вольфганг не слышит, как бесшумно открывается дверь. Он вздрагивает, когда холодные пальцы прикасаются к его коже на шее. Ручка падает на стол, а заключительная «фа», которую он выводил на листе, безобразно завершает вторую октаву. — Перестань ко мне подкрадываться, — голос дрожит. Парень всё ещё находится в состоянии испуга, но хриплый смех, который заполняет комнату в следующий момент, приводит его в чувство. Антонио за его спиной очередной раз усмехается. Как же забавно заставлять этого мальчика так подскакивать от неожиданности, приятно лицезреть на его лице страх, чувствовать его всем естеством, упиваться… — Ты всегда так забавно дергаешься, что я не могу удержаться, — мучитель становится за его спиной, кладет руки на плечи, мягко поглаживая их. Это должно давать эффект расслабления, но на Моцарта это действует совсем иначе. Он чувствует, как у него начинают трястись руки. — Уроки делаешь? Славный мальчик. Только с прописью у тебя конкретные проблемы. Кто тебя учил нотам? — Меньше трогать меня нужно! — мальчишка рычит, скидывает с себя чужие руки, и утыкается в тетрадь. Его собственная беспомощность начинает раздражать, вынуждая вести себя более развязно. — Не дерзи, а то я ведь и обидеться могу, — Сальери играет с ним, лишь больше запугивает. Его руки плавно ложатся мальчику на грудь, забираются под рубашку, мнут напряженное тело, пока Амадей сидит смирно, даже не пытаясь что-то предпринять. — Ну, что ты затих, м? Поубавил пыл? — Не трогай меня, пожалуйста… — всего лишь тихая просьба. Вольфганг мгновенно меняет свой тон, он послушно прогибается под чужими руками, чуть ли не ложится на стол, лишь бы только Антонио видел какой он хороший, лишь бы только отпустил его. — Ох, как мы заговорили. Встань, — мужчина убирает руки. — Зачем?.. — Ты плохо слышишь, Амадео? Встань и выйди в центр комнаты, — Антонио становится около стола, но стоит парню освободить место, как он садится на стул, разворачивая его спинкой обратно. Вольф слышит угрожающие нотки в голосе Сальери, и это заставляет его послушаться. Не что иное, как чувство самосохранения. Он становится по центру комнаты, но страх сжимает всё естество. Ему не комфортно стоять, вот так прям напротив Сальери, который ещё и с ухмылкой осматривал его, словно какой-то предмет. — Прекрасно, раздевайся, — Антонио закидывает ногу на ногу, откидываясь на спинку стула. Это слово он произносит легко, но, сколько же эмоций оно вызывает у мальчика, который пытается всё это скрыть. Он не шевелится, так и стоит на своём месте, замерев. Парень всё прекрасно слышал, но неужели Антонио действительно прям сейчас будет его… насиловать? Франческо говорил, что, как минимум два, три дня, он надеялся, что похититель даст ему хоть еще немного времени, чтобы привыкнуть, но сейчас все эти надежды просто рушились на глазах. — Давай, Амадео. Не испытывай моё терпение. Тон Сальери становится ещё холоднее, он просто хладнокровно приказывает, смотрит выжидающе на бедного мальчика, который от страха побледнел ещё больше. Амадей не мог поверить, просто не мог поверить, что это происходит с ним. — Герр Сальери… — он тихо выдыхает, едва поднимая свой испуганный взгляд на мужчину. Если бы он промолчал тогда, не огрызнулся, может быть, Антонио бы ничего и не делал. Его ведь предупреждали, что нужно быть послушным. — Да? — Я не могу вот так сразу… мне нужно время, чтобы хоть немного привыкнуть. Пожалуйста… — мальчик чуть ли не хнычет. Он нервно топчется на месте, желая как можно скорее залезть в какой-нибудь угол и не вылезать оттуда. Взгляды его мучителя были слишком откровенными. — А ты думаешь, я тебя трахну? — Антонио ухмыляется, как же ему нравится этот страх, это смущение, и хочется прям сейчас выебать этого сладкого мальчонку, почувствовать его, наверняка, девственную тесноту…, но он терпел. Знал, что ещё рано, — глупый мальчик… Я не преследую цели к чертям сломать тебе психику. Мне не нужно, чтобы ты хныкал и заикался от одного моего только вида. Вот поэтому я и даю тебе время, чтобы привыкнуть. Ясно? Но этот процесс далеко не такой радужный, как ты себе представлял. У тебя есть всего пять минут, а потом я упущу пункт твоего привыкания, и начну делать то, что последует за ним. Моцарт выдохнул немного спокойнее, после того, как услышал, что Антонио не намеревается его насиловать прямо сейчас. Но зачем тогда раздеваться? Он не мог даже представить, как будет делать это, но последняя угроза сделала свое дело, и он неспешно начал расстегивать на себе рубашку дрожащими пальцами. Пуговицы не слушались, несколько раз выскальзывали, и Амадей вынужден был проделывать одно и тоже, чтобы в конечном результате рубашка осталась распахнута, оголяя юношеский торс. Он выпрямляет плечи, чтобы она немного сползла, и даже не догадывается, что такие медленные, размеренные действия нравятся Антонио. Он жадно смотрит, ловит каждое движение юноши, едва не стонет от сладости всей картины. Какой же этот мальчик хорошенький. Намного лучше тех, кто был у него до. — Всё? — его робкий голос отвлекает композитора от мыслей. Мужчина поднимает на него мутный взгляд, ещё вальяжнее располагаясь на стуле. — Нет. И это тоже снимай, — Сальери осматривает полуобнаженного австрийца, который остался в одном только белье, и кивает, встречаясь с обезумевшими глазами от страха. — Но… — Две минуты. Амадей зажмуривается, тянется руками к своему паху, снимая злосчастную вещь. На теле остался только кожаный ошейник, который плотно облегал шею. Как же не хочется смотреть в глаза этому извращенцу, который просто прожигал его своим взглядом. Нет, он не откроет глаза, не может он посмотреть на довольного садиста, перед которым он был полностью беспомощным, обнаженным, униженным. — Хорошенький… Иди ко мне ближе, — тон у Антонио становится всё более нежнее, слаще. Он не был таким угрожающим, но по своему пугал мальчика, который маленькими шагами начал приближаться к мужчине, вынужденный всё же открыть глаза, — а теперь садись сюда, — хлопнув по своим коленям, Сальери притягивает к себе дрожащее тело за ошейник. Моцарт садится спиной к нему. Хоть какое-то облегчение, не нужно чувствовать на себе этот пожирающий взгляд. Пальцы садиста начинают поглаживать его тело. Мальчику не комфортно, но прикосновения настолько мягкие и успокаивающие, что он даже слегка жмурится от щекочущих кожу касаний. — Нравится? Я же тебе не сделаю больно, ты такой хрупкий, нежный мальчик… Будешь хорошо себя вести — останешься со мной в хороших отношениях, а если нет — будешь постоянно прятать синяки под одеждой. Но твоя сговорчивость мне нравится, — Сальери осторожно ведет двумя пальцами от груди к низу живота Моцарта, заставляя его вздрогнуть и сжаться в комочек. — Не надо, не трогайте, пожалуйста… — он тихо всхлипывает, снова зажмуривая глаза, и Антонио останавливается в миллиметре от его члена. — Почему? Тебе неприятно? Или ты смущаешься? Вольфганг не ответил. Эти прикосновения причиняли ему дискомфорт, но между тем он чувствовал, что ему приятно. К тому же, он действительно очень смущался. Особенно быть таким открытым перед Сальери. — Амадео… Не в твоих интересах молчать. Иначе я восприму всё в свою пользу, — Антонио ухмыльнулся. — Нет! Я…я стесняюсь… и мне страшно… — мальчик мелко задрожал в руках композитора. — Свободен. Одевайся, и иди ужинать, — Сальери скинул Амадея со своих коленей, и поднялся, поправляя на себе смятые брюки. — Тебе повезло, мой дорогой. Ещё пять минут, и у меня бы встал, а ты бы стоял на коленях и отсасывал мне. Вольф испуганно отпрянул от мужчины, хватая с пола свои вещи, и слабо прикрылся ими, пока извращенец, довольный собой, мазнул по нему взглядом, и вышел за дверь. Залившийся краской, бедный мальчик сразу же принялся натягивать на себя одежду, желая поскорее облачиться хоть во что-то, лишь бы не чувствовать на себе этих мерзкий прикосновений, этого взгляда, который буквально раздевал, а от последнего заявления мужчины, Вольфганга едва не вывернуло наизнанку, то ли от страха, то ли от отвращения. Нет, нет, он никогда не будет делать такую мерзость! Моцарт осторожно высунулся из-за своей комнаты, словно проверяя, нет ли нигде поджидающего его Антонио. Но в доме было пусто, уже стемнело, и на стенах горели ночные лампы, давая слабое освещение. «Хоть бы этот чертов педофил не попался мне…» — шептало подсознание. Ему всего лишь нужно быстро поужинать и вернуться к себе в комнату. От силы минут десять. На кухне царила тишина. Амадей тихо зашел внутрь, и достал из холодильника печеную картошку с грибами. Да, еда здесь была отменная, он мог бы только мечтать о таком в своей общежитии, где и кусок хлеба трудно достать было. — Ну, что, ты живой? Не сожрал тебя Сальери? — легкий смешок за спиной, и Вольф едва не роняет тарелку с едой, которую собрался поставить в микроволновку. Да что же все так подкрадываются к нему и пугают?! Это происходит уже весь день! Франческо за его спиной смеется ещё больше, в то время, как парень удерживает тарелку уже двумя руками, прижимая её к груди. — Зачем же так пугать, у меня и так психика неустойчивая! — вспыхнул мальчишка, наконец, засунув свой ужин в микроволновую печь. — Да ладно, я даже не крался. Ну, так что? — Франческо обошел широкий стол, и сел за один из стульев. — Всё плохо, я думал, сдохну пока он меня отпустит, — буркнул юноша. — Но он тебя не трахнул? — Нет. Сказал, что не хочет мне психику ломать, и что я должен привыкнуть. Заботливая скотина. — Это тебе ещё повезло. Он редко кому устраивает эти процессы привыкания. Обычно сразу на второй день трахает, некоторых даже на первый, но учитывая, что тебя ночью привезли… так вот. Ты его любимчик однозначно, он за тобой где-то с месяц наблюдал, потом только приказал доставить, — подытожил охранник. — Значит, я в полной жопе, и мне отсюда не выбраться, — Вольфганг присвистнул. Больше всего он боялся, что окажется тем самым любимчиком, и вот, теперь шансов убежать у него точно не было. — Это не так уж и плохо. Он к тебе нормально относится, даже в какой-то степени заботится и оберегает. У тебя есть крыша над головой, еда и ты одет. При чем всё это совершенно бесплатно. Единственный минус, как по мне, так это то, что ты расплачиваешься телом. — Да лучше бы я был без всего этого… мне всего шестнадцать, а ему… — Тридцать два, — закончил за него Франческо. — Какой кошмар, да он педофил в чистом виде! Да его засудить надо! — воскликнул Амадей, со злостью доставая тарелку из печи. — Тише, не вопи. Антонио не обрадуется, услышав, какого ты о нём мнения. Амадей тут же закрыл ладонями рот. — Я… я… — зашептал он, опускаясь на стул перед тарелкой. — Не дрожи так, он спит. Но будь он здесь, ты бы тут уже не сидел, — хмыкнул Франческо, проследив за тем, как парень берет в руки вилку и начинает есть. — Сейчас только восемь, — заметил юноша. — Он работает завтра, и постарайся утром не опаздывать как сегодня, если не хочешь отхватить чего, — мужчина улыбнулся, поднимаясь со своего места, и потрепав парня по волосам, скрылся за углом. Моцарт только моргнул ему вслед. Его отношения с этим охранником налаживались, и это не могло не радовать. Пусть он не мог доверять Франческо, но он был рад, что тот к нему хорошо относится, и хотя бы можно было с кем-то поговорить, а не держать в себе.