***
На улице было немного прохладнее обычного, легкий ветер колыхал деревья, гоняя опавшую листву по дороге. Вольфгангу этот ветер напоминал свободу, — порывистый, легкий… Как же давно он не гулял вот так, по улице, без сопровождения Франческо, один, предоставленный сам себе. Свобода давно стала чем-то запредельным, то о чем можно было мечтать, каждый раз сидя взаперти. Иногда, встречая людей по пути, Амадей думал, какие же, они, черт возьми, счастливые, ведь у них нет никаких запретов, они могут делать то, что хотят, и никто их в этом не попрекнет, никто не ограничит им свободу. Улица быстро сменялась другой, Моцарт оказался на проспекте, через который раньше всегда бегал на занятия. Дорогу до особняка он помнил плохо, но за то время, что его возил Франческо кое-что в памяти осталось. Сейчас было совершенно не интересно, как он будет добираться потом, главное — хоть немного отдохнуть и забыть об этом ужасном месте, хотя бы на одну ночь. Вольфганг прошелся вдоль высокого забора, за которым уже шумела вода, и протиснулся сквозь небольшую щель между сеткой забора и стеной. Высокая трава неприятно щекотала кожу на лице, и парень поморщился, высматривая сквозь темень знакомую фигуру. Ему даже было неловко от того, что он заставил прийти Маэву сюда в такое позднее время, но другого выхода просто не было. С такой ревностью Сальери можно было только мечтать, что он позволит теперь хоть выйти за ограду особняка. Вода на берегу громко хлюпнула, ударяясь о камни, и Моцарт притих. Это место всегда успокаивало его. Порывистый ветер, шум волн у берега, и даже в какой-то мере тишина. — Красиво здесь сегодня, да? Внезапный голос за спиной заставил вздрогнуть, и парень даже неуютно поежился. Сальери приучил его боятся всяких внезапностей, даже если это простой шорох или ветер за окном. Но особенно он боялся, когда кто-то появлялся так внезапно. Ему даже на миг показалось, что это Антонио, который всё это время шел по его следам, но придя в себя, Амадей понимает — это всё очередные глупости, а перед ним всего лишь подруга. — Очень, — Моцарт улыбается, в следующий миг подавая руку девушке, чтобы помочь ей спуститься по камням. — Прости, что заставил тебя прийти сюда так поздно, я ужасный друг. — Не начинай, Вольфи. Всё в порядке, я очень люблю ночные прогулки. У тебя что-то случилось? — в её голосе скользнуло беспокойство. — Нет, нет. Я просто захотел погулять. Днем же не так интересно, верно? — хрипло рассмеявшись, Вольфганг бросил камешек в воду. — Ты ненормальный, — Маэва взъерошила волосы парня, которые и без того торчали во все стороны. — Я вижу тебя каждый день, но у меня такое ощущение, что мы с тобой очень давно не виделись. С тех пор, как ты переехал… Мне кажется, что ты ввязался во что-то нехорошее, — девушка склонила голову набок, словно призывая Амадея к серьезности, который продолжал бросать камни в воду. — Нет, Маэвс, всё в порядке. Ты же знаешь, что я всегда был немного странным, гении — они такие! — Дурак, — Маэва закатила глаза, наблюдая за радостным австрийцем. Кажется, он был очень взволнован, не в силах даже усидеть на месте. — Что будем делать? — Как что? Гулять! Ночь — это время волшебства, пойдем, — задорно воскликнул Моцарт, и взял подругу за руку, разворачиваясь спиной к воде.***
Франческо не мог успокоиться всю ночь, осознавая свой до одури глупый поступок. Он просто позволил этому ребенку уйти, сам же выпустил, сам же дал разрешение, доверившись этому наивному «я вернусь». Ещё никогда ему не приходилось так пренебрегать приказами Антонио, еще никогда он не делал ничего подобного, с какой бы симпатией и жалостью ни относился к этим детям. Но Амадей стал чем-то особенным, каким-то исключением, которое было выше всякой работы и принципов. Франческо до конца не понимал, почему этот парень ему так нравится. Он чувствовал себя старшим братом, хотя по сути он таким и являлся, но… Всё было по-другому. Этот мальчик хоть и был похож на маленького Антонио, он был другим. Наглым, хитрым, с огоньком в глазах и надеждой. Тонио был не таким в детстве. Тонио был добрым, послушным и наивным, он всегда старался угодить родителям, и в душе доверял только Франческо. И всё же Вольфганг чем-то был похож на его брата, и до сих пор итальянец уверял себя, что это именно та причина, по которой он так относится к нему. Франческо скучал. Безумно скучал по брату, по дому в Италии, скучал по тем мелочам, которые были когда-то очень много лет назад. Казалось, смерть родителей навсегда забрала с собой Антонио, но старший видел, что это была не единственная причина, по которой его брат так сильно изменился. Ему хотелось просто забыть все, как страшный сон. Закрыть глаза, и вот, он снова дома, в Италии, а рядом брат, наивный, добрый и веселый. Опять показывает свои наброски по поводу очередной мелодии и смеется. Всё в один миг просто исчезло. Антонио перестал быть собой, Франческо разговаривал с ним, но это был уже не его брат. Итальянец часто слышал, как младший играет что-то в своем кабинете, и он знал, что Тонио сочиняет что-то. До сих пор, спустя столько лет, он не утратил свою любовь к музыке, и сейчас это было единственное, что осталось от прежнего Антонио. Франческо не мог не признать, что ему не хватает брата, такого же солнечного, радостного, наивного, и сейчас он просто искал его в Амадее. В этом мальчике, который был так, одновременно, похож на него и сильно отличался. Франческо хотелось заботиться о нем. Ему было страшно от мысли, что этот парень закончит так, как и многие здесь, поэтому всё естество просто рвалось как-то помочь, успокоить, чтобы Амадей в конец не слетел с катушек от такого количества насилия. Впрочем, Антонио был к нему милостив. Даже слишком. Это не могло не радовать, но одновременно и настораживало. Охранник в который раз прошелся по комнате и сел на кровать, не зная куда ещё себя деть. На улице уже светало, часы показывали около пяти утра и Франческо сам того не осознавая нервничал. Нервничал за парня, нервничал, что его так давно нет, что Сальери может внезапно обнаружить его отсутствие. Или быть может Вольфганг и правда соврал, на самом деле спланировав таким образом свой побег? Но это было очень глупо… Он ведь знал, что это бессмысленно, а Моцарт не был глупцом. Он бы так не подставил свою шкуру, это было очень не похоже на него.***
— Франческо, где парень? Антонио появился в его комнате слишком неожиданно, слишком внезапно, непредсказуемо, что Ческо даже сглотнул ком, подступивший к горлу. Его брат не был зол, он говорил так, будто ему всё было известно с самого начала, а сейчас он просто пришел послушать чистосердечное признание. Но старший просто надеялся, что Моцарт вернулся ещё час назад, что он просто вышел из своей комнаты, и Сальери его не заметил, но взгляд младшего был решительным. Охранник даже сразу не нашелся с ответом, сжав губы в тонкую полоску. — Разве он не у себя? Я его не видел, — он безучастно пожал плечами, отворачиваясь от Сальери, словно говоря, что этот разговор он продолжать не хочет. — Не видел? Я не могу найти его во всём доме. Он точно… — Антонио на миг замялся, посмотрев на брата прям в лоб, — не мог выйти за пределы особняка? — Нет. Ты же знаешь, что на воротах стоит сигнализация, — Франческо сглотнул, припоминая, что Амадея он застал как раз тогда, когда собирался поставить сигнализацию и запереть ворота. — Тогда у меня только одно предположение, — младший прошелся по комнате и остановившись у окна, провел двумя пальцами по раме. — Ты его выпустил. — Что?! — Ты выпустил его! Я давно наблюдаю за тобой, ты слишком размяк, ты стал для него каким-то подобием друга, и ты, черт возьми, сейчас прикрываешь его! — Сальери зарычал, уже начиная злиться. Пальцы непроизвольно сжались в кулаки, впиваясь ногтями в нежные ладони, и итальянец злобно сузил зрачки, посмотрев на Франческо. — Я всего лишь разговаривал с ним. Какой мне смысл его выпускать, зная, что ты всё равно найдешь его? У него навигатор на ошейнике, это бессмысленно! Я бы не подставлял так себя! — Франческо недовольно оскалился, пытаясь унять собственную нервозность. Осознание того, что он натворил и что продолжает творить медленно возвращалось, но итальянец уже просто не мог остановится. Он просто защищал этого ребенка. Этого невинного, шестнадцатилетнего мальчика, который всего лишь хотел выйти прогуляться на улицу. Разве он не имеет на это права? Франческо слишком сильно позволил чувствам взять верх над собой. Ведь он должен всего лишь выполнять свою работу, его не должно было это интересовать, ему должно быть плевать, это не его дело, черт возьми! — Я же не знаю, какие у вас были планы. Может быть, ты снял с него ошейник и пообещал забрать где-то утром, откуда мне знать?! — Ты бредишь, Тонио. Ошейник можешь снять только ты, это прекрасно тебе известно. И мне нет смысла этого делать. Я всё ещё твой телохранитель, — он с какой-то грустью выдохнул, даже не взглянув на Антонио. Всего лишь телохранитель. Как же хотелось сказать «Я всё ещё твой брат», но мужчина понимал, он и так многое себе позволил, а этот итальянец, который стоял перед ним, вовсе не его брат. Совсем чужой, совсем не похожий на Антонио, это вовсе не он. — Надо же. А какого чёрта ты тогда не выполняешь свои обязанности? — младший упрямо сверлил старшего взглядом, желая добиться от него ответов. Сознание отказывалось замечать и потухший взгляд брата и, внезапно, появившуюся грусть. Он не видел ничего. — Ты изменился, — выдыхает Ческо хрипло. — Ты тоже, — вторит ему Антонио. Затянувшуюся тишину разрезает только внезапный стук двери снизу. Антонио с удивлением прислушивается, а Франческо только закрывает лицо рукой. «Вернулся. Но, как же не вовремя… очень не вовремя. Но зато вернулся, не обманул». Охранник всё ещё надеялся, что всё может обойтись, но когда на пороге его комнаты появился Моцарт, весь запыхавшийся, растрепанный, и даже не глядя протороторил всё вместе: — Франческо, я едва нашел твою комнату! Я же говорил, что всё получится, Антонио даже не заметил, наверное, он ещё спит, на первом этаже его нет, и… — Амадей запнулся, на секунду отдышавшись и приметив знакомую фигуру в углу. Антонио смотрел ему прямо в душу, от злости сжимая и разжимая кулаки, сил не было даже на усмешку. Вольфганг впервые понял, что сделал огромную ошибку, по-настоящему, разозлив итальянца. Таким он ещё его не видел. — Ты так и не поставил сигнализацию, — рычит Сальери злобно, даже не понимая на кого злится больше.