Amadeo Pour Un Italiano

Франческо всегда считал себя сдержанным человеком. Он умел держать свои чувства в узде и за все время, что он проработал на своего брата, с его стороны не было ни одной оплошности. Антонио был довольно строгим, со своими рамками и правилами, в которые он попросту загонял, давно переставшего противиться, Франческо. Охранник знал, что если он хочет остаться на этой должности, он должен соответствовать этим правилам. Ворвавшийся в их спокойную жизнь Амадей довольно сильно ломал выдержку, что Антонио, что Франческо. Наивный, милый, разговорчивый мальчик, которому так хотелось открыться и ответить той же наивностью. И если Антонио в силу своего характера не подпускал никого к себе, то Франческо такой привилегии не имел. Он уже давно сдался, перестал изображать из себя мрачного слугу с каменным сердцем. Он жаждал общения и друзей, а мальчик так вовремя начал напоминать ему маленького Антонио в детстве, что хотелось наплевать на все эти дурацкие рамки. И все же, когда Вольфганг попросил его рассказать о причинах педофилии Антонио, он задумался. Задумался потому, что очень хотел поделиться этим с Амадеем, но слишком любил Тонио, чтобы нарушить его просьбу — брат строго настрого запрещал рассказывать об этом кому-то, так же как и о их родстве. Франческо покрутил в руках вилку и нервно откинулся на спинку стула. Мальчик смотрел на него во все глаза, и в них плескался такой интерес, что казалось, он мечтал задать этот вопрос, едва только переступил порог особняка в первый раз. — С чего ты взял, что я знаю о причинах? Антонио никого в это не посвящает. — Ты знаешь, Ческо, — парень сложил руки на столе и заглянул в большие, добрые глаза мужчины. — Пожалуйста. Франческо вздохнул. — Ладно, хорошо. Я расскажу, если ты пообещаешь, что об этом никто не узнает, — он понизил свой голос до шепота. Мальчик радостно закивал головой и сел поудобнее, приготовившись слушать. — Антонио — мой брат, — выдохнул мужчина тихо, словно боясь реакции Амадея. — В детстве… Хотя даже в юности, у него было сильное потрясение, из-за которого скорее всего у него и появилась эта склонность к насилию. — Какое потрясение? Вольфганг даже нахмурился, не ожидавший такого расклада событий. Откровение Франческо не стало чем-то заграничным — мальчик давно заметил, что между этими двумя что-то происходит, они были слишком похожи, как… Как братья. Но вот представить Сальери в роли жертвы не получалось никак. — Тонио был младше меня всего на три года, — начал мужчина, — мне было восемнадцать, когда все это произошло. В тот день мы с друзьями сильно перебрали, фактически они напоили меня, но не суть. Я вернулся домой в неконтролируемом состоянии. И я… я не знаю, что мне стукнуло в голову, но я изнасиловал своего брата, — Франческо замолчал, пытаясь перевести дух. Моцарт молчал. Он видел, что мужчине трудно говорить, поэтому просто ждал. Сейчас не хотелось ничего обсуждать, просто слушать. — Я знаю, это полностью моя вина. Знаешь, мы… мы были так дружны в детстве. У меня было много друзей, но Тонио всегда оставался для меня самым лучшим. Хоть он был намного младше и наши интересы отличались… Но тот день все перечеркнул. Я даже не помню, как это произошло, чёрт. Я был настолько невменяемым. Пауза. Франческо отчаянно хочется вытащить пачку сигарет и затянуться. Но он в доме, и здесь Амадей. — Антонио говорил, что его брат погиб, — тихо заговорил Вольфганг. — Это из-за этого случая? Ческо сделал слабый кивок и немного помолчав, продолжил: — Да. После этого случая он сказал, что я для него мёртв. Я пытался как-то загладить свою вину, но ничего. Хотя я понимаю, что этот поступок непростителен. Я просто ему жизнь сломал, чёрт возьми. — Почему ты это сделал? — Я не хотел, — тихо, едва слышно ответил охранник. — Не хотел ничего плохого для него. Но в тот день я просто не соображал. Мне было плохо и я пошёл в клуб, потом подключились друзья. Мы пили, мне стало немного легче, кто-то принёс травку. Когда я ушёл, я полностью перестал себя контролировать. Помню, Тонио сидел на кухне за столом… А потом всё, как в тумане. — Тебе было плохо… Что-то случилось? — Амадей внимательно смотрел на мужчину, изредка подавая голос. Ему все ещё было интересно, но ворошить незажившие раны Франческо не хотелось. — Совсем недавно умерли родители. Тонио очень тяжело переживал их потерю, он закрылся в себе, почти не ел, мало разговаривал и целыми днями сидел в саду с гитарой. А я… — он замялся, словно подбирая слова. — Мне было не легче, но я старался не отстраняться от него, знал, что ему нужна помощь, хотел быть рядом. В конце концов меня надолго не хватило. Хотелось забыться и я начал пить. Ходил по всяким заведениям, гулял с друзьями, но я никогда не трогал Тонио! Я не знаю, что на меня нашло, я просто… я… — Успокойся, Ческо. Этого уже не исправить, — мальчик попытался улыбнуться и протянул свою руку через весь стол, накрывая ею ладонь телохранителя. — Твоя вина здесь косвенная. Есть очень много вариаций того, как все могло бы сложиться, и твоя ошибка здесь не смертельная. — Но если бы я не пошёл тогда в клуб, если бы я не выпил, все было бы в порядке! — Нет, — возразил Вольфганг, — нельзя винить во всем одного себя. Ты виноват только в том, что позволил себе дойти до такого состояния. Все остальное не играет особой роли. В конце концов, ты был не один, и твои друзья должны были тебя остановить. — Они только больше мне наливали, — вздохнул охранник. — Говорили, что станет легче, что я должен отпустить. Может если бы я не послушал их, всё бы обошлось? — Ну, вот, видишь, ты уже сомневаешься. Не вини себя. Этим ты делаешь хуже только себе, и от этого ваши отношения не наладятся. Франческо глубоко вдохнул воздух в лёгкие. Он откинулся на спинку стула, ещё раз посмотрел на Амадея, и затем попытался улыбнуться. — Спасибо. Ты прости, что тебе пришлось все это выслушать. За это время я впервые поделился этим. Тонио никогда не разрешал кому-то рассказывать, не говори ему, пожалуйста, — он с какой-то мольбой посмотрел на мальчика, и тот лишь кивнул. Вольфганг был поражен этим рассказом, но даже тот факт, что он ненавидел Антонио всей душой, не станет причиной для насмешек. Это не то, над чем можно было насмехаться. Амадей знал об этом по собственному опыту. Насилие — это страшно. — Конечно, я ничего не скажу. Все в порядке, — просто сказал он. — Знаешь, ты мне его напоминаешь, — неожиданно заговорил телохранитель. — В детстве. Вы чем-то похожи, и может быть поэтому меня так тянет к тебе. — Да? Я даже не думал, что я могу быть как-то связан с ним… — Эй, Антонио был не всегда таким. Ребёнком он был очень милым и хорошим мальчиком. Он делал все на благо родителям, помогал им, стремился узнавать что-то новое. Сейчас он совсем не похож на себя, — Франческо улыбался, вспоминая младшего брата. Это время было самым счастливым, когда они ещё были настоящими братьями. — Все равно, мне казалось, мы разные характерами, — Вольфганг побарабанил пальцами по столу, а затем его взгляд метнулся в сторону настенных часов. Хм, уже начало девятого. Начало девятого… — Чёрт! Я опоздал на полчаса, Сальери меня убьет! Господи, как я мог забыть… Мальчик заметался глазами по кухне, думая, что Антонио прикончит его на месте. Надо же, они только говорили о том, каким этот садист был милым в детстве. Но реальность хорошо отрезвляла от этих лёгких разговоров. — Прости, Ческо, надо бежать, — в спешке выговорил парень. Он наскоро поднялся, обнял охранника на прощание и побежал на второй этаж. Тишина просто угнетала. Вольфганг едва не споткнулся о порог, когда открывал дверь в комнату своего мучителя. Антонио стоял возле окна. Его взгляд был задумчивым, но он лениво повернулся в сторону запыхавшегося мальчика. — Что же, ты, Амадео. За тобой кто-то гнался? — усмешка была какой-то другой. Вольфганг даже не заметил прежнего веселья в голосе. — Я опоздал… — виновато сказал пленник. — Да, опоздал. Но это не смертельно. Антонио отошёл от стены, задумчиво провёл пальцами вдоль столешницы, и посмотрел на цепь, которая осталась лежать у кровати. — Ложись спать. Моцарт пораженно стоял, не смея издать ни звука. Просто ложиться спать? И никакого наказания? Он ведь опоздал на целых полчаса! Но спорить на эту тему не хотелось, поэтому мальчик только молча идёт к кровати и откидывает от себя одеяло, обнажая тело. К наготе ночью он уже привык. Главное, чтобы Антонио сильно не прислонялся к нему во время сна. — Мне нужно завершить ещё одно дело, так что, если не хочешь наказания, ты должен уже спать, когда я вернусь.

***

Антонио шёл по длинному коридору особняка, громко притопывая каблуками. До него все ещё слабо доходило то, что он услышал буквально только полчаса назад. Он всего лишь шёл на кухню, чтобы забрать провинившегося мальчишку, который не уложился в час. Он должен был просто взять его за шкирку и потащить к себе. Но что-то обязательно должно пойти не так. Чертов Франческо. Гребаный Франческо, который не мог сдержать даже своего обещания. Как он может говорить о своей чертовой любви, когда не может выполнить простую просьбу? Он очень изменился. И Сальери не сомневался, что он совсем не зря оттолкнул старшего. Он очень сильно изменился. Ноги сами приводят к злосчастной двери. Антонио даже не хочет стучать, молча распахивает её, и ненавистливо смотрит в сторону кровати, где обычно располагался брат. Но, удивительно, его нет, а комната пустует. Внизу хлопает входная дверь. Садист морщится, но ждать, пока телохранитель поднимется, нет сил. Он со злостью идёт к лестнице, слышит собственные шаги, и казалось, от них весь особняк развалится. — Где тебя носит, черт возьми? — младший говорит на ходу. Едва только спускается со второго этажа, но Франческо его прекрасно слышит. Он слегка неуютно моргает, не понимая, что могло вызвать гнев брата. — Я закрывал ворота, и делал обход. Ты чего? От него пахнет сигаретами и дымом. Антонио чувствует это, едва только оказывается рядом. «Нервничаешь, братец, и с чего бы?» — внутренняя насмешка. — Как ты мог, Франческо? Как ты мог это сделать?! Неужели тебе настолько плевать на меня? — глаза младшего сверкали обидой и злостью. Он стал прям в коридоре у входной двери. Телохранитель хотел перейти в более удобное место, но брат просто перекрыл ему дорогу. — О чем ты? Я не… — Ческо замялся, но доля осознания прошибла все тело. Нет. Амадей не мог рассказать. Он просто не мог. — Я всё слышал, — надменно спокойным тоном сказал Антонио. — Все до последнего слова. Вообще-то, он простоял не больше минуты, но Франческо не обязательно об этом знать. — Тонио, я… Давай пойдём ко мне в комнату и я всё тебе объясню. — Я тебе не Тонио, — зло зашипел мужчина, — когда-то меня так называл мой самый лучший старший брат, — Франческо вздрогнул. — Но его больше нет. Ческо больше нет. И никому не дозволено произносить эту кличку кроме него. — Прекрати, я всё ещё твой брат! — Нет, Франческо, и теперь я окончательно в этом убедился. — Послушай, дай мне всё объяснить, я не хотел ничего… — И поэтому ты просто рассказал этому мальчишке, что изнасиловал меня. Прекрасно. Отличная тема для обсуждения, правда. И это при том, что ты знал, как это важно для меня! — Антонио уже не просто говорил, он кричал, совершенно не обращая внимания на окружающий мир. — Я просто хотел поделиться этим с кем-то… — виновато выдохнул Франческо. — Это грызет меня вот уже сколько лет, а ты всегда отказывался говорить со мной на эту тему. Я хотел просто выговориться. — Ты выбрал себе совсем не подходящего собеседника, — фыркнул брат. — Тебе никогда не приходило в голову, что я хотел от тебя банального объятия? Каких-то успокаивающих слов, простых разговоров? Вместо этого ты отдавал все своё внимание этому мальчишке! — Ты отталкивал меня. — Значит, нужно было просто взять и сделать все самому, чтобы я перестал так делать! Но этот поступок… Я тебе никогда этого не прощу. Никогда, слышишь? Ты мне больше не брат. Антонио сам не узнавал свой голос. Он был севшим и хриплым, будто бы сам итальянец перед этим много кричал. — Прости меня, Тонио… Я не должен был говорить с ним об этом, — Франческо переступил с ноги на ногу, заметно нервничая. Черт, ну зачем он только начал так откровенничать с Амадеем? — Уходи, — одними губами шепчет младший. — Я не хочу тебя видеть, проваливай! Ты уволен. Антонио чувствует подступившую обиду и горечь. Глаза неприятно щиплет, и он больше не может смотреть на брата. Брата, который уже точно перестал им быть. Он разворачивается на подогнувшихся ногах и спешно идёт к лестнице. Лучше бы Франческо не шел за ним. Но этот упрямый итальянец никогда не отступается так просто. — Постой, — старший почти сразу нагоняет брата на середине лестницы, кладет руку на предплечье, разворачивает к себе. Тонио только едва заметно вздрагивает. — Ты не можешь меня просто так выгнать, тебе нужен телохранитель. — Найду другого! — рычит Сальери, предпринимая попытку вырваться. — Пусти меня, не трогай, не прикасайся никогда больше! Антонио трясет. Он все ещё помнит тот страшный день, из-за которого прикосновения Франческо стало невозможно выносить. Месяц в страхе от того, что он жил рядом со своим насильником, а главное, что тот, кому он доверял больше всего в жизни, оказался предателем. Франческо отшатнулся. В глазах брата впервые за столько лет читался страх. Не презрение, не насмешка, а самый настоящий страх. — Тонио, я же ничего… — он тихо шепчет, опуская руки. Хочется подойти и обнять, но младший только отталкивает, толкает в грудь и снова идёт по лестнице наверх. — Уходи, Франческо. Если тебе не плевать на меня, то уйди, черт возьми! — Антонио начинает казаться, что эта погоня ничем хорошим не закончится. Казалось, что все страхи ушли вместе с тем самым днём, но сейчас, когда брат уверенной походкой шел за ним, все самообладание разом ушло. Дойти до собственной комнаты оказывается трудно. Сальери распахивает двери, делает один шаг, но почти сразу сталкивается с мальчиком, который сонно трет глаза ладонями. Наверное, они так кричали, что разбудили его… — Что случилось? — Амадей жмурится от света в коридоре, выглядывает из-за туши садиста, но глаза ещё не могут привыкнуть. На его плечах снова висит одеяло, прикрывая нагое тело. Франческо оказывается рядом с ними всего в два шага, и мальчик беспомощно цепляется за него взглядом. Удивительно, Вольфганг просит у него защиты, а Антонио наоборот — боится. — Франческо, вали из моего дома! Проваливай! Ты уволен! Сейчас же! Мальчик сначала моргает, но затем постепенно понимает, что произошло. Его пальцы сжимают свитер старшего, но Антонио резко отдергивает его, грубо швыряя в сторону комнаты. — Иди в комнату, Амадей, — его голос отдает ледяным тоном так, что мальчик снова вздрагивает от того, как Сальери позвал его по имени. Вольфганг вырывается, дёргается в сторону, но цепкие пальцы садиста хватают за ошейник, заставляя подавиться воздухом. — Я сказал, иди! — Антонио со злостью затаскивает трепыхающегося мальчика в комнату, бросает его на пол и гремит цепью в углу. Дверь громко захлопывается, заставляя Моцарта моргнуть от громкого звука. — Лучше тебе быть послушным мальчиком потому, что Франческо, который бы тебя защитил здесь нет! Амадей слышит, как эти слова стучат набатом у него в голове. Франческо нет. Он ушел. Он ушел навсегда. «Черт, как можно поверить в такое? Что между ними произошло? Что могло произойти, чтобы Антонио выгнал своего брата?» Вольфганг вертит головой, чувствуя, как на шее повисла цепочка, а за дверью громыхают шаги, а затем внизу раздается звук закрывшейся двери. — Он не мог уйти, нет… — шепчет мальчик тихо, надеясь, что этого достаточно для того, чтобы Антонио ничего не расслышал. — Ты так и не заснул к моему приходу.