***
Прошел год со смерти родителей. Пятнадцатилетний Тонио закрылся в себе окончательно и почти не разговаривал. Он видел, что Франческо пытался помочь, видел, но не мог ничего с собой поделать. Ему тошнило от общения в принципе. Хотелось просто тишины и спокойствия. Чтобы его оставили в покое, и даже Франческо, которого он любил больше всех, не хотелось видеть. Антонио пропадал в саду целыми днями. Тут его никто не трогал. Большие, роскошные деревья и цветы в саду у Мочениго* дарили спокойствие и умиротворение. Только здесь Тонио чувствовал себя хорошо и уютно, а главное — дурные мысли покидали его голову и он забывался в музыке. Играл он красиво, новые мелодии приходили в голову, как раз именно тогда, когда маленький Сальери находился наедине со своими мыслями. Антонио даже иногда напевал. У него плохо получилось писать стихи, но он импровизировал, а иногда просто размышлял вслух под музыку. Получилось очень красиво. Франческо давно перестал преподавать музыку младшему, отчасти потому, что он уже хорошо играл, а отчасти потому, что брат уже не просил об этом. Антонио уже был довольно взрослым, и не нуждался в такой сильной опеке, и Ческо скучал. Он привык, что они всегда вместе, что Тонио нуждается в помощи старшего брата, как и в самом брате, но теперь всё было по-другому. Антонио не приходил нему на ночь и не жаловался на кошмары, не жаловался он и на свои маленькие провалы в музыке, и больше не приносил свои наработки Ческо, а самое главное — они стали меньше общаться. После смерти родителей было сложно обоим, но от недостатка общения Франческо начал чаще пропадать из дому. Он уже заканчивал одиннадцатый класс и больше не относился к учебе так серьезно, более того, брат не нуждался в нем так сильно, а значит, дома можно было не засиживаться. Ему хотелось забыться, хотелось отвлечься, отпустить проблемы, и он начал пить. Антонио реагировал на это спокойно, но когда брат задерживался допоздна, он нервничал. Тонио очень любил его и знал, что у старшего есть грандиозная способность влезать во всякие неприятности. Пусть он был старше и сильнее, но беспечности это не отбавляло. Антонио всегда считал, что Франческо — большой ребёнок. Мальчик сидел на кухне за столом в очередной раз, когда брат задерживался на попойке. Тонио пил чай в тишине — все уже давно разбрелись по комнатам в такой поздний час — и терпеливо ждал. Так долго Франческо ещё не задерживался. Уже было начало третьего. Мальчик невольно начал переживать, но брат появился всего минутами десятью позже. Весь растрепанный, едва державшийся на ногах и с блуждающим взглядом. Антонио видел его таким впервые. — Ческо, ты время видел? Я думал, с ума сойду пока тебя дождусь. Иди ложись, уже довольно поздно, — заметил младший. Он поднялся со своего места и сложил грязную посуду в умывальник. Кухня находилась как раз рядом с прихожей, так что, приход старшего не стал секретом, и Тонио его сразу приметил, однако что-то с ним было не то. Обычно Франческо хрипло смеялся и трепал Антонио по волосам, говорил что-то в своё оправдание или извинялся, но сейчас он просто молчал. Держался руками за входную дверь, чтобы не упасть и смотрел в упор на мальчика. — Ческо?.. — Антонио делает ещё одну попытку достучаться до парня, но все мимо. Франческо неровной походкой идёт вдоль прихожей и останавливается в конце, затормозив рядом с мальчиком. Ещё пару минут молчания, но затем старший улыбается, как-то слишком довольно. — Ты такой красивый, — слова на удивление звучат ровно и без запинки. Антонио вскидывает бровь. — Что? — Я даже не замечал, что ты так вырос, — продолжает Франческо в упор глядя на брата. — Мой красивый мальчик. Тонио от этих слов смущённо опускает ресницы. Пусть это было слышать странно и непривычно, но приятно. Он делает слабую попытку взять брата за руку и тот поддается. — Ох, Франческо, ты говоришь глупости… Пойдём, ты слишком пьян, — мальчик тянет брата к себе, осторожно ведёт за руку по дому, и заходит с ним в комнату. Старший сразу же опускается на кровать, наблюдает за тем, как Антонио заботливо готовит постель, вытаскивает из-под брата покрывало, и кладет его на кресло. В голове у Франческо настоящая неразбериха. Он просто смотрит на младшего, на его изящные запястья, аккуратно зачесаные волосы назад, стройную, красивую фигуру. Антонио действительно был красив. Только вот Франческо почему-то раньше не обращал на это внимания. Мальчик повернулся и присел на корточки, чтобы расстегнуть рубашку старшему брату, руки которого, наверняка будут трястись от количества выпитого, и сам он не справится. А вот взгляды Ческо уже начинали напрягать. Ещё никогда Тонио не видел, чтобы он так смотрел на него. В голову уже начали закрадываться неприятные мысли и подозрения, но мальчик попытался их откинуть. Это же Франческо, самый любимый и лучший в мире брат, разве он может сделать что-то такое с ним? Антонио не верит в это, но тревога все же закрадывается в подсознание вместе с плохим предчувствием. Младший расстёгивает последнюю пуговицу на рубашке и осторожно снимает её, откладывая. Дальше джинсы. На Франческо остаётся только нижнее бельё, и Тонио мягко отстраняется, думая, что брат ляжет сам. — Ну, и чего ты остановился? — Ческо слишком довольно улыбается. Маленького Сальери это уже начинает откровенно пугать. — Что? Ческо, ты… — его голос дрожит. — Я хочу, чтобы ты продолжил, малыш. — Франческо, что с тобой? — испуганный голос Антонио эхом отзывается во всей комнате. Он скребет руками пуговицы на рукавах, но это не помогает успокоится. — Со мной всё в порядке, разве что-то не так? Глаза старшего метают задорные огоньки. Он неожиданно обхватывает мальчика руками за талию и прижимает его к себе. — Франческо, прекрати! Все, хватит! Пусти! — зрачки Тонио расширяются от страха. Он понимает, что брат не шутит, а глаза его подтверждали все догадки мальчика. Чёрт, нет, Франческо не может. Не может же?.. — Тшш… Твой очаровательный ротик должен издавать другие звуки, — старший хрипло смеётся. Антонио в его руках оказывается, словно в тисках, и когда губы брата прижимаются к его устам, он только терпит, ждёт, пока его отпустят, и все не теряет надежды убежать. Он никогда ещё не думал, что будет убегать от Франческо. Франческо, который всегда защищал его, в котором он искал защиту. Сделать минет становится трудно. Тонио просто не может понять, чего от него хотят — в свои пятнадцать он ещё ни разу не был ни с девушкой, ни с парнем. Горло сильно саднит, когда брат толкается членом ему в рот. Убежать не получается потому, что Франческо раза в два точно больше самого Тонио, и силой ему с ним не тягаться. — Ческо, прекрати, пожалуйста… Мне страшно, братик, — Антонио всхлипывает, стоя на коленях. Ему страшно, ему очень страшно, и он всё ещё не может поверить в то, что сейчас происходит. Франческо рваными движениями снимает с него одежду, трогает дрожащее тело, гладит руками. Мальчик уже не может сдерживать своего страха и откровенно начинает плакать, сильно плакать, рыдать, глотая слезы, пока брат устраивал его на своих коленях, а после — прижимал к кровати. — Не надо, пожалуйста… Не надо, Франческо, мне страшно, прошу! — Тонио с трудом удаётся говорить. Голос дрожит, а всхлипы мешают. Он не видит брата потому, что лежит на животе, и от этого почему-то становилось ещё хуже. — Заткнись! — старший рычит, залепляет мальчику пощечину, и тот испуганно зажмуривается. Это не его Франческо. Тот Франческо был заботливым и добрым, тот Франческо любил Антонио, он защищал его и никогда бы не причинил боль. Франческо ушёл ещё утром и не вернулся. Погиб, умер, исчез. А это не он. Антонио воет от боли, когда брат начинает насиловать его. Он кусает губы, но Франческо бьет его по лицу, чтобы тот молчал. Антонио старается молчать и только тихонько скулит сквозь зубы, продолжая всхлипывать. — Больно… Мне больно, братик, прекрати это… Франческо, прошу. Ему кажется, что Франческо где-то рядом. Он обязательно придёт к нему и поможет, спасёт от этого насильника, который точно не мог быть его Франческо. Но ничего не происходило. Все закончилось примерно спустя минут десять, но Антонио казалось, что это длилось вечно. Но больно… как же больно. Тонио ещё никогда не чувствовал такой боли.***
Громкие капли дождя барабанят по окну. Антонио всё ещё моргает. Он дышит так громко, что казалось, будто каждый обитатель этой комнаты мог услышать его дыхание. Но оно было неровным, прерывистым, частым, будто он убегал от кого-то. Антонио всё ещё не мог найти грань между воспоминаниями и реальностью. Он всё ещё боялся, загнанно метался взглядом по комнате, словно Франческо мог в любой момент выйти и наброситься на него. Нет, если бы он остался сегодня в этом доме, Антонио бы сам ушёл. Он больше не может находиться с ним в одном помещении, это слишком. Слишком нереально, невыносимо. Сплошное слишком. На следующий день после случившегося Франческо опять пришёл. Он неверяще смотрел на Тонио, говорил, что не могло такого произойти, но мальчик его просто выставил за дверь. По мере того, как старший понимал, что натворил, он всё чаще пытался подойти к брату, но тот попросту уже шугался его. Антонио плакал, просил, чтобы Ческо не трогал его, не давал ему «лечить» себя и все чаще начал закрывать комнату на ключ. Взрослым он ничего не сказал, и это так и осталось между ними. Вот только, если Франческо думал, что спустя столько лет младший брат обо всем забыл, то он ошибался. Антонио прошелся по комнате и снова наткнулся взглядом на зажавшегося Амадея в углу. Вольфганг вздрогнул, заметив на себе чужой взгляд и неуютно поежился. Сальери уже больше получаса просто стоял на месте, так что, когда он вновь подал какие-то признаки жизни, мальчик от неожиданности задрожал. — Амадей… — хриплым голосом начал Антонио. — Тебе когда-нибудь причиняли боль? Вольфганг почувствовал, как язык прилип к небу и он так и не смог ответить. У Антонио был загнанный взгляд, но он приближался, словно хищник, и сейчас это выглядело ещё устрашающей чем если бы он усмехался. — Ты мой красивый мальчик, — тихо шелестит Сальери, приседая на корточки возле Моцарта. Антонио сам пугается своего тона, он протягивает руку вперёд и проводит ладонью по светлым волосам австрийца. — Взрослый, красивый. Амадей молчит. Он знает, что если начнёт что-то говорить, то будет только хуже. Лучше просто никак не реагировать. — Думаешь о Франческо? — продолжает мужчина. Имя брата произнести становится трудно. Ему тут же кажется, что он где-то здесь, совсем рядом, так близко. — Думаешь, он бы защитил тебя? Вольфганг действительно думал. Думал о тёплых ладонях охранника, которыми он прижимал его к себе и рассказывал какие-то забавные истории. Думал о звонком, слегка басистом смехе, о задорном блеске в глазах. Франческо бы обязательно что-то сделал, чтобы спасти его. Он бы позвал Антонио, он бы придумал чем его отвлечь, как сделать так, чтобы он отпустил. Франческо не было. И не будет больше никогда. Мальчик старался не думать об этом, он закрыл глаза и шумно выдохнул, пытаясь представить себе пустую комнату, в которой не было бы Сальери. Гром бабахнул где-то над особняком и в окне сверкнула молния. Мальчик распахнул глаза от неожиданности и затрясся. — Тише, — голос Антонио звучал слишком спокойно. Если бы Вольфганг не знал, что он сидит рядом с ним, он ни за что бы не поверил, что это голос Сальери. — Это всего лишь гроза. Ты уже достаточно взрослый для того, чтобы бояться её. Антонио сам боялся грозы в таком возрасте. Особенно после поступка Франческо. В детстве он часто прибегал к брату и тот гладил его по спине, ожидая пока младший заснет. Тогда это его успокаивало и Тонио переставал боятся. Он вдруг подумал, что сейчас они оба испытывают страх. Вот только Сальери не собирался оставлять это просто так. Он хотел обуздать этот страх, хотел расправиться с ним, а главное — он хотел, чтобы Вольфганг почувствовал его страх в полной мере. Руки плавно легли на плечи, заставляя одеяло сползти вниз. Мальчик поежился от холода. — Не трогай меня… Пожалуйста, — попросил он. Антонио провёл рукой вдоль вздымающейся груди и одними губами прошептал: — Тебе страшно, мой маленький Амадео? Вольфганг только испуганно закивал, прижавшись щекой к кровати. Цепочка тихо звякнула от слабого движения. — Мне тоже было страшно, — внезапно резко ответил садист, сжимая пальцы на плечах австрийца. Он взял его прямо здесь, на полу. Вольфганг даже не пытался вырваться, только молча вздрагивал от боли и скулил. Антонио уже второй раз насиловал его, но сейчас почему-то было легче. И хоть движения были рваными и резкими, а сам мальчик ясно чувствовал, что мужчина просто срывает на нем злость, было всё равно легче. Дождь за окном успокаивал, а вот гроза пугала. Вольфганг скрутился клубочком на полу, когда Антонио уже закончил и лёг на кровать. Честно — на полу спать было намного лучше, чем на кровати рядом со своим насильником. Дождь шёл всю ночь. К утру ещё моросило, но гроза прекратилась. Антонио разрешил Моцарту перелечь на кровать, а сам вышел из комнаты. Немного позже он принёс несколько тюбиков мази, и заставил мальчика лечь ровно, чтобы он обработал ему повреждения. Вольфганг всё ещё боялся, но он чувствовал, что Тонио изменился. Он больше не усмехался и не язвил, но голос его звучал все так же властно и холодно. Уход Франческо повлиял на них обоих. Цепь сняли и Антонио разрешил мальчику пойти собраться на учёбу. По правде говоря, ему все ещё было трудно ходить и после порки, и после насилия, но лучше колледж, чем Сальери. Сегодня он ехал на автобусе. Франческо не было, но к вечеру в особняке появился новый телохранитель. — Это — Альберт, — сказал Сальери бесцветным голосом, — он будет вместо Франческо. Так что, Амадео, — он понизил голос, словно грозя. — Слушайся его во всем, и только попробуй сбежать. Вольфганг фыркнул. Будто бы он собирался бежать. По крайней мере сейчас. Альберт был чем-то похож на Ческо, но Моцарт понимал, что это совсем не так. Широкие плечи, большие руки, тёмные волосы, короче чем у самого Сальери, но длиннее чем у Ческо. Но взгляд… Другой. Слишком злой, наигранный, холодный. У Франческо был не такой. Амадей идёт к себе в комнату, закрывая дверь на замок. Как хорошо, что теперь Сальери не держал его взаперти, и появилось больше свободы. Да, это было просто сказочно. Чем-то он был даже благодарен Франческо за его уход. А может и за что-то ещё… Но представить Антонио в роли жертвы Вольфганг никак не мог. Он, чёрт возьми, заслуживал этого изнасилования, и пусть, возможно, это и стало причиной того, что Антонио делает сейчас, Моцарт не мог его оправдать. Хотелось, чтобы Франческо вернулся и изнасиловал его ещё раз. Потому, что он заслужил. Мальчик злостно открыл сумку, и достав ноты, отправился в музыкальный кабинет. Ему снова нужно было тренироваться с интонацией.