Amadeo Pour Un Italiano

7 июня, 2012 год, 8:15 am. — Твой отец не будет ругаться? — Конечно, будет, это же его любимое занятие. Они шли по узкой тропинке, усыпанной опилками и сосновыми иглами. Вокруг было тихо и спокойно, свет луны падал на дорогу, освещая путь верным друзьям. Где-то вдалеке шумели птицы, сидя на больших лесных ветках. Вольфганг шёл впереди и держал за руку подругу, помогая ей пробраться сквозь большие колючие ветки, которые мешали идти. Они прошли уже половину и сейчас искали место, где можно посидеть и отдохнуть. — У тебя будут проблемы, Вольфи, — Маэва ласково улыбалась, но даже она знала, что этого было недостаточно, чтобы отговорить от чего-то своего друга. — Может, вернёмся? — Пфф, ну уж нет! Сегодня же Хэллоуин! И мы договорились. Всю ночь в лесу. И не спать. Забыла? В его голосе было столько азарта, что он едва не подпрыгивал от нетерпения. — Нет, конечно, я просто беспокоюсь о тебе, ты же такой идиот, — Маэва засмеялась звонко и радостно, и казалось, что этот смех мог бы заменить любую созвучную песню. Слушать его хотелось вновь и вновь. Вольфганг и не знал, что бы он делал без неё. — Вдруг тебя сожрёт что-нибудь и ты не успеешь сдать контрольную. Мистер Джонатан будет в ярости! — Ха, а то. Я ещё прошлую не написал. — Ты такой идиот, — вздохнула девочка с улыбкой. — Эй, я вообще-то все слышу! Тропинка закончилась и они остановились возле небольшой рослой полянки, выбирая место, где можно присесть. Растительность здесь была просто огромная, поэтому друзья затаились прямо здесь, развалившись в душистой траве. На небе уже давно сверкали звезды. — И что мы будем делать? — Маэва подложила руки под голову, и устроилась поудобнее. — Дождёмся чего-нибудь мистического и будем наблюдать. Или будем рассказывать друг другу страшные истории, пока будем ждать. — С чего ты взял, что вообще что-то будет? Это же просто лес, и мы не в каком-то фильме про вампиров, — девочка не показывала этого, но не самом деле ей было жутковато. Подумать только, они ведь совсем одни в целом лесу ночью. И никто не придёт им на помощь, если что-то случится. — На Хэллоуин всегда что-то происходит, — сказал Вольфганг невозмутимо. — Это волшебная ночь, когда между нашим миром и миром мертвых стираются все границы! Всякая нечисть выходит наружу! В наш мир! Маэва закатила глаза. — Насмотрелся всяких фильмов, дурак. — А вот и нет, это правда! Ты боишься что-ли? — Я? Да я… нет, конечно, — Маэва тут же смутилась. — Да ладно тебе, не бойся. Мы же вместе. Ничего не произойдёт, пока мы рядом. И ничто никогда не разлучит нас. Он улыбнулся так солнечно, как только мог, и повернулся к подруге, вглядываясь в её лицо сквозь травинки. Они взялись за руки и переплели пальцы, словно влюбленные. — Обещаешь? — Да, — сказал мальчик. — И я никому не дам тебя в обиду. — Спасибо, Вольфи, — Маэва подвинулась к нему ближе, стараясь не обращать внимания на пугающий шорох травы. — Ты классный друг. Они замолчали. В лесу внезапной волной начал разрастаться ветер. Моментально стало холодно, друзья поежились, прижимаясь друг к другу. Вместе с ветром, из глубины леса, раздался свирепый громкий вой. Вольфганг не думал, что здесь могут водиться волки или какие-нибудь другие хищники. Однако, ни один волчий вой не приводил его в такой ужас. — Что… что это? — он тут же поднялся на ноги, хватая Маэву за руки. Девочка не двигалась. Её глаза были прикованы к звёздному небу. — Это Саманта, — её губы едва шевелились. — Что?! Он вскочил с кровати словно громом пораженный. Ноги увязли в одеяле и не удержав равновесия, он свалился вниз, ударившись боком о кровать. Будильник разрывался как бешеный, и чтобы его выключить, мальчишке пришлось дотянуться до тумбочки. Черт возьми. В последнее время ему снились только кошмары. Воспоминания из прошлого — такая себе редкость. Воспоминания и кошмары в одной пробирке — и вовсе что-то невозможное. Было ощущение, что он до сих пор спит, — или это был вовсе не сон? — потому что за окном все ещё протяжно выли. Или ему просто кажется? Вой, громкий, раскатистый как гром, проносился по венским улицам и врывался в открытые окна. Сначала в это поверить было трудно, потому что поблизости от города не было лесов, в которых водились волки или койоты. Что за зверь мог выть? Догадка пришла быстро и от того насколько она была банальной до безумия хотелось рассмеяться, но Амадей точно помнил, что так выла его Саманта. Это был даже скорее рев, чем вой. Рев, полный боли и отчаяния, такая себе песня, которой зверь делился о своей потере. Она выла точно так же, когда они застряли в том злосчастном лесу. Так она предупреждала врагов, и так она сообщала о том, что идёт к Вольфгангу. Если это был и правда её вой, то можно было подумать, что Саманта где-то поблизости. Возможно, она нашла дорогу до дома и сейчас, петляя среди прохожих, пыталась дать о себе знать. Саманта была жива. Вполне возможно, ведь так? Антонио сказал, что она сбежала, а значит, не факт, что с ней уже что-то случилось. Она была умной для собаки, и приученной к любой опасности. Её вряд ли мог бы испугать шум автомобилей или громкие крики людей. Предупредить о чем-то — да, но не испугать. Саманта была научена осторожности, могла атаковать и убегать при необходимости. Но могла ли она найти мальчика в целом городе, где каждую секунду количество запахов возрастало до миллиона? Амадей тряхнул головой и вой тут же стих. Нет, не позволяй мыслям одурачить тебя. Он выпутался из одеяла и бросил его обратно на кровать. Подумать только, он всё ещё сидит на полу. Забавно? Со стороны двери, за кроватью, что-то неожиданно шаркнуло, привлекая к себе внимание. Мальчишка продрал глаза и уставился вперёд. На секунду ему показалось, будто что-то белое и огромное промелькнуло перед глазами, и запрыгнуло на кровать. Раздался звонкий лай. Саманта покрутилась на месте и подняла свой огромный пушистый хвост вверх. Словно пропеллер, он принялся мотаться из стороны в сторону, приветствуя хозяина. Ещё мгновение, и собака поддалась вперёд, прямо к лицу парня. Он почувствовал даже тёплый влажный язык, который прошёлся по щеке и оставил после себя мокроту. Кажется, влага была настоящей. Мальчишка моргнул два раза и протянул к ней одну руку. Пальцы тут же зарылись в мягкую шерсть, расправили кудри на спине, которые сбились в кучу. — Саманта? — его губы еле шевелятся. Во рту ужасно сухо и извлекать из себя звуки невероятно трудно. — Ко мне, девочка. Собака встряхивается, спрыгивает на пол и становится передними лапами ему на колени. Удивительно. Мякиши лап потрескавшиеся, он кожей чувствует маленькие затрещины, которые царапают колени. Будто бы она очень долго шла по асфальту без перерыва. Будто бы она искала его. Смешно. Это ведь не правда. Всё ложь. — Иди, — он отталкивает её от себя, поднимается на ноги и отряхивает колени от шерсти. Саманта смотрит на него непонимающие. — Ты же ненастоящая, да, Сэм? Уходи. Собака скулит и припадает на передние лапы, приглашая его поиграть, но Амадей не реагирует. Он садится на кровать и трёт пальцами виски. Господи, как же заставить всё это исчезнуть? Просто перестань верить в это, шепчет ему сознание, но он не понимает. С обратной стороны резко открывается дверь. Саманта громко лает, но затем просто растворяется. Рассыпается словно песок. Тонет в прострации. Вот оно что. Очередной сон? Мёртвые собаки обычно приходят во снах к своим хозяевам, это нормально. Вот только это не сон, Амадей знает точно. Галлюцинации. Сознание, играющее с тобой. Помутнение рассудка. Как правильно это назвать? Это все таблетки. Он слишком много выпил вчера перед сном. Снотворное так сильно раньше не действовало. Пора завязывать с этим, Моцарт. Франческо стоит на пороге комнаты и смотрит обеспокоенно. На нем его излюбленная куртка и джинсы. — Ты в порядке? Вольфганг моргает, прежде чем ответить, а затем поднимает голову на приятеля. — Франческо, ты не слышал вой на улице? Мужчина смотрит на него, как на умалишенного. Так ведь на них смотрят обычно? С опаской в глазах и долей смешинки. Конечно, нет. Конечно, он не слышал, Моцарт. Разве здоровые люди могут слышать твои галлюцинации, Моцарт? Разве могут они видеть их? О, нет, дружок, они только наедине с тобой. Для тебя одного. — Забудь, — он встряхивает головой, так будто бы ему что-то мешает. — Я сейчас оденусь и выйду. Всего несколько минут и он снова остается в комнате один. Черт возьми. У него и раньше были галлюцинации, но не настолько сильные, не настолько реальные. Эти гребаные таблетки просто ломали его. Не нужно было пить так много, но вчера просто не было выбора. Вчера он бежал домой так быстро, как будто за ним кто-то гнался. Тот разговор с Антонио что-то одновременно сломал в нем и дал надежду… Саманта была не в приюте для животных — это хорошо, потому что её не убьют. Но с другой стороны, на улице ей не грозит ничего хорошего. Как бы там ни было, верить Антонио так сходу было нельзя. Сначала нужно поговорить с Франческо и выяснить правда ли это. …Он залетает в квартиру, трясущимися пальцами закрывает дверь и сбросывает обувь. В квартире ужасно темно, поэтому идти приходится на ощупь, пытаясь найти на стене выключатель. Где же… где же… а, вот и он! Свет слепит глаза, но зато теперь можно спокойно рассмотреть квартиру и понять, куда идти. Так, спокойно. Всё тело трясёт так, будто бы на улице землетрясение. Вольфганг знает, что на самом деле, землетрясение у него внутри. Пальцы не слушаются, поэтому приходится снимать рубашку через голову. Под ней — футболка, но это уже проще. У него в комнате такой же беспорядок, как и несколько дней назад. Конечно, кому вообще будет дело до уборки, когда в твоей жизни творится такое? Вся его жизнь и есть сплошной бардак. Так, не нужно думать об этом. Не нужно думать вообще. Всё, что действительно нужно сделать — это просто добраться до баночки со спасительными таблетками. Они ведь ему помогут. Они приведут его в чувство. Таблетки находятся на столе, среди горы неразобранных тетрадей и учебников. Он подставляет ладонь, и на ощупь вытрушивает сразу три красивые пилюли. Вбрасывает их в себя и глотает, не запивая водой. Ему станет легче. Обязательно станет легче. Легче однако не становилось, только хуже. Ближе к ночи дрожь усилилась и тремор в руках стал таким, что держать в них что-то было абсолютно невозможным. Он лежал в кровати и просто смотрел в потолок, едва моргая. Сон не шел, а вот мысли били набатом. Ничего такого не произошло. Его просто подвез чертов Сальери. Чертов Сальери, у которого в бардачке лежал ошейник Саманты. Чертов Сальери, которого он едва не убил уже второй раз. А стоило вообще останавливаться? Может, нужно было дожать спусковой крючок до упора и посмотреть, что будет? Он ведь уже делал так раньше. Пуля воткнулась бы в горло, и, вероятнее всего, разорвала артерии. Кровь выплеснулась на лицо, в шее осталась бы здоровая дырка. Так… банально. Когда, черт возьми, убийство стало для тебя банальным, Моцарт? Его тошнило. Голова кружилась так, что хотелось вывернуть весь желудок наизнанку. Эти сраные побочные эффекты. Есть в мире хоть одна вещь, на которую организм отреагирует безболезненно? Ха-ха. Амадей перевернулся набок и закрыл глаза. Находится в этой пустой квартире ночью не было уже никаких сил. Нужно поговорить с Франческо и попросить его хоть иногда оставаться с ним на ночь. Он ведь может взять хотя бы один выходной? Или Вольфганг точно сойдёт с ума. Иногда в такие вечера он ездил к Анри и спал у него. Просто трясущимися руками звонил другу и просил о ночёвке. Естественно, Анри никогда ему не отказывал, наоборот — даже приглашал порой. Он был хорошим парнем, всегда поддерживал, и если нужно, защищал от назойливости Антонио. Наткнуться на него ночью можно очень легко, особенно, если ты выйдешь из комнаты и захочешь, скажем, попить воды или сходить в туалет. Мальчишка точно знал, что он по ночам не спал. То тенью ходил по особняку, то сидел в своём кабинете со стопкой нот. По нему не видно было, что он недосыпал, однако, Анри всегда говорил, что садист работает ночью. Это было так в его стиле. Сейчас поехать к другу на ночлег ему мешала гордость и ещё кое-что. Видеть Антонио сейчас — будет настоящей пыткой. Особенно после того разговора в машине. В худшем случае Вольфганг просто не сдержится и все-таки пристрелит его. Он все мог понять, но только не ошейник своей собаки в бардачке этого ублюдка. Что он там делал, все ещё оставалось вопросом. Антонио не был похож на доброжелателя, поэтому в его историю верилось с трудом. Из всех людей, которых он знал, Сальери больше всех ненавидел Саманту и хотел её исчезновения. А зная, каким он был человеком, сомнений вообще не оставалось. Хотя… в последнее время Антонио сильно изменился. Это трудно было не заметить, однако, это все равно ничего не меняло. Таких ублюдков, как он ещё поискать надо. Ладно. Ладно, пожалуй, нужно найти снотворное и просто не думать об этом. *** Вольфганг широко распахнул глаза и запыхался. Пожалуй, не стоит так сильно погружаться в воспоминания, это становится все больше опасно. Они поглощают его, отрывая от реальности. Разве так было раньше? Так… будто бы ты заново переживаешь этот день и чувствуешь все свои эмоции и переживания в тот момент. Это странно. И ещё очень пугает. Сначала галлюцинации, теперь ещё и это. Пожалуй, это было самое сумасшедшее утро со времен школы Курта. Франческо на кухне уже был одет в домашнее, и жарил блины, весело напевая какую-то песенку под нос. Вольфганг сел за стол и счастливо принюхался. Кажется, он не ел уже… сутки? Или больше? — Можно… поговорить с тобой, когда закончишь? — несмело протянул он, пытаясь не нервничать. — Пахнет вкусно. — Ты вообще ел что-то, пока меня не было? — с укором начал Франческо, обернувшись через плечо. — Вся еда на месте. — О, я… обедал с Маэвой в кафе, — соврал мальчишка. — Я так плохо готовлю? — Что? Нет! Просто мы гуляли недалеко и решили зайти. Меня весь день дома не было, — а вот это была уже правда. — Ладно, — Франческо повернулся к нему с двумя тарелками и поставил их на стол. Вольфганг мысленно себе признался, что блинчики у старшего Сальери были гораздо вкуснее, чем покупные у младшего. — Приятного аппетита. — Спасибо, — парень подвинул к себе свою часть снеди и довольно улыбнулся. — Ты сегодня дома? — До вечера, — как обычно. Амадей опечаленно сник. — Ты хотел поговорить? — Да… я… хотел спросить кое-что, — слова давались ему с трудом. Ну же, давай, ничего сложного. — Правда, что Саманта сбежала из приюта и ты мне не сказал? Это будет сложно. — И… правда, что твой брат был замешан в этом? — Откуда ты знаешь? — Франческо недоверчиво прищурился, сложив руки на столе перед собой. Ну, вот, кажется ты ему аппетит испортил, доволен? Не мог, что-ли, подождать до конца завтрака, тупица. — Не важно. Знаю и знаю. Ну, так что? — Ты виделся с Антонио? — Нет. Да. То есть… Фактически. Нам просто было по пути. Франческо посмотрел на него скептически и без доверия. Конечно, придётся рассказывать все, как есть, если он хочет правды. Амадей не был готов к этому. Правда в обмен на правду. Он знал, что Франческо это не понравится. — Я гулял в парке, как и обычно, — начал мальчишка, на ходу придумывая развитие событий. — Антонио просто… появился из ниоткуда, ясно? Я его не видел, он подошёл ко мне и у нас завязался разговор. Это всё. — И он просто тебе рассказал обо всём? — Нет, я нашёл ошейник Сэм у него в бардачке и… — блять. Нет, тупица, молчи. Лучше просто молчи. — Вы же встретились на улице, нет? — Да, но потом он предложил меня подвезти. — По-моему, ты заврался, дружок, — сказал Франческо серьёзно. Мальчишка терпеть не мог вот этот его серьёзный взгляд и строгий тон. Будто бы он был его отцом. Конечно, Вольфганг знал, что он просто заботится. Трудно было не переживать, когда парень находился в такой жопе, к тому же Франческо было не всё равно на него. От этого было спокойно и хорошо, но Амадей все равно не мог изображать из себя послушного мальчика. — Ладно, я расскажу тебе всё, как было, а ты не будешь меня осуждать, хорошо? — вздохнул мальчик и запустил пальцы в свои волосы. Мужчина по ту сторону стола лишь неуверенно кивнул, и Вольфганг начал говорить: — Я действительно прогуливался в парке. Антонио постоянно ходит за мной, поэтому я не удивлён, что мы встретились там. Он ничего не делал, мы просто… разговаривали. Потом он предложил меня подвезти домой, было поздно, я не буду врать, поэтому я согласился. На светофоре мы остановились, и в общем, Антонио резко затормозил, поэтому крышка бардачка открылась и оттуда выпал ошейник. Я увидел его, поэтому твоему брату пришлось всё мне рассказать. Он сказал, что ты попросил его забрать Саманту из приюта, но она сбежала от них с Альбертом. Вот… вроде бы, все. Про пистолет и угрозы говорить точно не стоило. Хотя бы потому что, Франческо вообще не знал, что у Моцарта есть пистолет, и если узнает, то непременно заберёт его. Не говоря уже о том, какой скандал будет. — Выходит, ты опять гулял ночью, — подытожил охранник, посмотрев на него недовольно. Вольфгангу захотелось закатить глаза. Его серьёзно интересовало только это? — Да, я гулял. Да, Франческо, да! — вспыхнул Амадей. — Это невыносимо. Тебя никогда нет и я остаюсь здесь один. Ты не представляешь, как тут страшно… особенно ночью. Я не могу спать. Мне постоянно снятся кошмары, а если я просыпаюсь посреди ночи, то не могу успокоиться. Бывает, что приступы оказываются слишком сильными и я не могу их… обуздать. Саманта меня спасала от них, как и от одиночества, и спать мне с ней было не страшно. Но сейчас её нет, и вообще никого нет. Я не могу так. — На улице тебе легче? — Франческо не давил на него, всего лишь хотел понять. — Да, там течёт жизнь. Хоть и поздно, но многие люди все ещё ходят по улицам, а на автомагистралях носятся машины. Вся эта городская суета отвлекает меня. А здесь… ужасно тихо и пусто. Такое ощущение, что эта тишина может поглотить тебя, ощущение, что ты просто можешь сойти с ума. Я же… я ещё не оправился от всего этого, ты слышал, что говорит мой врач. Мне очень страшно. — Ладно. Я постараюсь чаще оставаться дома, если тебе так легче. Прости, что я вынужден оставлять тебя. Я… не думал, что тебе так плохо от этого, ты ведь наоборот часто любишь оставаться один, разве нет? — Да, но… — Амадей вздохнул, — не постоянно. Это пугает. Как будто в целом мире остался только я один. — Может быть, ты все-таки согласишься на новую собаку? Тебе не будет так одиноко и она сможет защищать тебя. Всё будет, как раньше. — С другой собакой никогда не будет, как раньше. Я хочу Саманту. Собака мне не нужна, — Вольфганг откинулся на спинку стула и посмотрел на стол. Он и забыл уже, что они с Франческо собирались позавтракать. Дурацкий разговор, не нужно было вообще начинать его. Знал ведь, что все будет именно так. Блины на тарелке уже давно остыли и Моцарт свернул их трубочкой, собираясь положить в рот. — Ты не ответил, — вдруг сказал он, откусив один кусочек от блинчика. Они все ещё были такими же вкусными и сытными. — Всё, что сказал Антонио, это правда? — Да, — Франческо начал говорить так резко, что мальчик даже не ожидал. Ему до последнего почему-то казалось, что Сальери врал. — Я просил его сделать что-то с этим. Тебе ведь так плохо без Сэм, я не мог на это смотреть. Но ничего не вышло, она вывернулась из ошейника и сбежала. Амадей все равно услышал этот неловкий вздох и ему стало ещё хуже. Франческо хотел помочь ему, совсем не удивительно. Антонио здесь не при чем, выходит, он просто выполнял просьбу брата. Странно, конечно, что он согласился на это, но, наверное, у Франческо были свои методы воздействия на младшего. Это было хорошо. — Почему ты не сказал мне? — Я не хотел тебя расстраивать. Ты бы болезненно это все воспринял, разве я не прав? — Я бы болезненно воспринял тот факт, что её усыпили, но она на свободе! Мы бы могли за это время что-то сделать! Она большая и кто-то точно мог её увидеть, нужно расклеить объявления. — Амадей… — Я найду её, — твёрдо сказал он. — Ты же знаешь, что она для меня значит, и я не отступлюсь. — Я знаю, просто будь осторожен. Кстати, ты говорил, что Антонио всюду за тобой ходит. О, нет, только не нужно поднимать эту тему, пожалуйста. Вольфганг тревожно проглотил последний кусок блина и уставился на своего приятеля. — Он тебе угрожает? — черт, Франческо. — Нет, я… — Я могу поговорить с ним. — Чёрт, не нужно. Всё в порядке, правда. Амадей выдохнул чуть нервознее, чем он планировал. Он знал, что Франческо ему бы не помог, только лишний раз рассорился бы с братом. Пока Антонио сам не захочет отвалить, он не отвалит, и никакие разговоры в этом не помогут. К тому же, он вроде бы не угрожал ему больше, просто находился рядом и порывался начать разговор. Мальчишка не мог понять почему. Зачем ему нужно было разговаривать со своим бывшим пленником? Ему было настолько скучно? Одиноко? Ему было… совестно? Сальери, которого он видел на улице и который бродил по особняку, это были два разных Сальери. Вне дома он выглядел спокойным и миролюбивым. Или просто так казалось. Фактически, Сальери в видении мальчишки разделился на «до школы Курта» и «после». До всего этого кошмара он выглядел, как настоящий ублюдок, издевался над ним, и ходил по особняку высокомерной сукой, от которой к тому же, веяло опасностью. После всего случившегося он изменился. Стал более спокойным, исчез тот запал из глаз, появилось сожаление и человечность. Антонио был все таким же высокомерным, и все таким же ублюдком, но теперь он выглядел более уравновешенным, более уставшим от жизни. Вольфганг даже сказал бы — несчастным. Раньше Антонио никогда не порывался начать беседу самостоятельно, наоборот — всячески избегал разговоров, сейчас же он едва ли не бредил ими. Будто бы действительно просто не было с кем поговорить. А ещё Моцарт часто видел вину в его глазах. Такого раньше точно не было. Антонио, которого он знал раньше, никогда не сожалел о том, что делал. — Вы обязательно поссоритесь, если ты пойдёшь к нему с разговорами. Ты злишься на него, а он на тебя, и у вас у обоих есть причины на это. Я разберусь со всем сам, не переживай. Мне ничто не угрожает. Амадей заставил себя улыбнуться, потому что мысли окончательно выбивали его из колеи. Чёрт. Мало было размышлений о Саманте и утренних галлюцинациях, так ещё теперь и об этом ублюдке нужно было думать. Голова просто взрывалась. — Ты уверен? — Франческо смотрел на него с недоверием. — Если Антонио заслуживает встряски — то он её получит. — Эй, эй, спокойнее, приятель, никому не нужна встряска, — Вольфгангу хотелось рассмеяться от того, насколько забавно это выглядело. Два брата — оба идиоты, не способные решить все свои проблемы. Проще ненавидеть друг друга и махать кулаками, чем просто поговорить и всё решить. Почему это было так сложно понять? — Я не хочу, чтобы из-за меня ваши отношения портились ещё больше, ясно? Ему все равно этого было не понять, наверное. Потому что, Вольфганг всегда ладил с Наннерль и всерьёз они не ссорились. — Какая разница? — Франческо перед его лицом опять сложил руки на груди и нахмурился. — Большая, потому что я переживаю за тебя тоже. Из-за ваших братских проблем ты будешь ходить не в себе ещё месяц точно. Слушай, — мальчик терпеливо вздохнул, — Антонио идиот, но и ты тоже дров наломал. Вы оба виноваты и оба должны пытаться что-то наладить, вместо взаимной ненависти. Неужели это намного проще, чем просто поговорить? — Ты же знаешь, что с ним невозможно разговаривать, — Франческо был расстроенным из-за всего этого. Он уже много раз пробовал спокойно все решить, и просто устал пытаться. Если Антонио не хотел идти ему навстречу, то и он не будет. — Рано или поздно, вам все равно придётся отпустить свои обиды и двигаться дальше. Это жизнь. Никто не будет ждать, пока вы перебеситесь, мало ли, что может произойти и у него или у тебя. Вы единственное, что осталось друг у друга. Наверное, Франческо сегодня не был настроен на философские разговоры, потому что просто махнул рукой и принялся есть. Вольфганг решил оставить его в покое, и подхватив свою уже пустую тарелку, поставил её в раковину, зашумев водой. Прошло не больше двух минут, прежде, чем кто-то из них опять заговорил. — Что ты будешь делать сегодня? Это был Франческо. Амадей выключил кран, убрал посуду в шкаф и повернулся к нему. — Расклеивать объявления с Анри и Маэвой, — сказал он совершенно серьёзно. Сегодня же вроде бы была суббота. Странно, что он только сейчас об этом подумал. — Надеюсь, они согласятся мне помочь. — Конечно согласятся, они же тебя любят, — кажется, Франческо улыбался ему первый раз за день. — У Анри все в порядке? Мы так и не виделись после… сам знаешь. Не понимаю, как он спокойно уживается вместе с Антонио. — Не знаю, но эти двое друг друга стоят. Мне кажется, Анри единственный, кто может поставить Антонио на место. Иногда ему действительно так казалось, по крайней мере, Сальери до сих пор не выпер его друга на улицу, а у Анри все ещё были целы все части тела. Значило ли это, что они хорошо уживаются вместе? Определенно, у его приятеля был талант ладить со всякими ублюдками. Ему такой точно бы не помешал. Кстати, о талантах. Вольфганг уже давно забросил музыку со всеми этими проблемами. На неё просто не оставалось сил, а на парах в колледже он ничего не слушал. Просто сидел там, чтобы не было пропусков и чтобы болтать с Маэвой. Такие себе перспективы, если честно. Нельзя позволять страхам отвлекать его от мечты. Нельзя позволять ублюдкам вроде Антонио и Курта забывать о том, кто он на самом деле. Возможно, музыка и вылечит его от этого всего. Должно же что-то отвлекать его, теперь, когда Саманты нет. Кто-то должен занять её место. Черт, хватит всюду упоминать собаку. Этим ты не вернёшь её. — Я могу помочь тебе с объявлениями, — внезапный голос Франческо буквально спас его от внутренних терзаний. — Эй, не нужно, — Амадей заботливо улыбается, но внутри у него что-то ломается. — Ты отдыхай лучше, Ческо. Ты же с суток пришёл. **** Сраные воспоминания. Ему так сильно хочется ударить по своей голове кувалдой, чтобы выбить все эти мысли оттуда разом. На улице сегодня теплее обычного. В парке спокойно и уютно. Сегодня же выходной, людей много, детишки роем носятся по аллеям и тропинкам. Хочется улыбнуться, но он не может, потому что все это напоминает ему о детстве; о беззаботных деньках, которые навсегда остались позади. Почему это так больно? Кажется, его жизнь начала состоять из сплошных парков. Сколько он здесь проводил в целом? Наверное, половину времени, что не был загружен учёбой и беготней от Антонио. В парках было здорово, беззаботно и уютно. Это идеальное место для размышлений и отдыха. Никто тебя не будет тревожить здесь, никто не станет докапываться. Лучше, наверное, были только парки для собак. Но после исчезновения Саманты, находится там стало настоящей пыткой. Иногда, Амадей думал, что ему правда придётся завести новую собаку, потому что нет такого человека в мире, который сможет находиться с ним круглое время суток рядом. А ему нужен был кто-то. Иначе сознание просто брало вверх и он сходил с ума от галлюцинаций или паранойи. Это такое себе ощущение, если честно. И чаще всего, это происходило, когда он был сосредоточен на себе. Одна неосторожная мысль — и ты уже поглощен. Остановить этот поток было невозможно, возможно только отдаться этому ощущению и сойти с ума. Благо, если рядом с ним кто-то был и мог отвлечь. Как например, Франческо сегодня утром. Если бы он не вошёл, галлюцинация Саманты вряд ли бы исчезла, и неизвестно, чем бы это все закончилось. Не думай. Просто не думай, тупица. Он резко остановился, с силой зажмурив глаза, чтобы привести свои мысли в порядок. Очень сильно хотелось достать сигареты и закурить, но он не хотел портить встречу с друзьями едким дымом и привкусом табака. Конечно, ему полегчает, но ненадолго. Сигареты только притупляли боль, но не избавляли от неё полностью. Как и таблетки. Он вздохнул; внезапно в него врезалось что-то ужасно лохматое и чёрное. Амадей встряхнул головой, его крепко обняли со спины и над ухом раздался звонкий смех. — Ну, ты и зануда, Моцарт, мы договорились встретиться ещё полчаса назад, — Анри расцепил объятия, но не отпустил друга, лишь переместив руки ему на шею. — Я просто задумался, — стандартная отмазка на все случаи жизни. Вольфганг возмущённо завозился, но освободиться из крепкой хватки все равно не смог — в итоге Анри прижался к нему ещё ближе. — Вы, два идиота, поцелуйтесь ещё, — Маэва справа от них громко фыркнула, всем своим видом выражая презрение. Амадей раздражённо присвистнул. — Вы ужасно невыносимы, вы знаете об этом? — он выкрутился из цепких рук Анри, и разом отскочил на пару шагов, осматривая своих друзей. У Маэвы было красивое джинсовое платье, в спортивном стиле, а Анри был просто одет в штаны и футболку. Они стояли в небольшом сквере, неподалёку от главных ворот. Тревога и тупая ноющая боль тут же отступили. Стало легко. Наверное, друзья всегда спасают от самобичевания? Амадею хватало всего одного взгляда на них, чтобы чувствовать себя в безопасности. — Как и ты, парень, — Анри толкнул его в бок. — Не правда, это я вас терплю, вы ужасные друзья, — Вольфганг шутливо закатил глаза и рассмеялся. Конечно, он говорил не всерьёз. Эти двое были самыми лучшими друзьями, которых только можно было пожелать. И Вольфганг знал, что на самом деле, Маэва и Анри обожали его тоже. Вот прям до хруста костей, в прямом смысле этого слова. Наверное, если бы они все встретились вместе лет так десять назад, его жизнь была бы самой счастливой. Он знал точно, что если бы они были вместе, то всего этого не произошло бы, и Амадей знать не знал бы Сальери и Курта. Но что поделаешь, жизнь настоящая сука. Жизнь не интересует твои планы и интересы, у неё есть свои. Плевать, понравятся они тебе или нет. Он поджал губы, не позволяя себе снова окунуться в это безумие. В конце концов, сейчас у него есть Маэва и Анри. Они не позволят ему утонуть во всем этом. — Предлагаю батл, — восторженно воскликнул Анри, прерывая весь поток мыслей. — Разделим все объявления пополам и расклеим в нескольких районах. Кто быстрее справится — тот и выиграл. — Твоя жизнь состоит из батлов, — съязвил Вольфганг, доставая из рюкзака листовки. — Выигравший загадывает желание, — подхватила Маэва, уже предвкушая, как обыграет этих двух идиотов. Она хорошо знала город, и в отличие от Моцарта, часто гуляла на оживленных улицах, а не в самых заброшенных и безлюдных местах. А вот Анри ориентировался хуже, зато был ужасно быстрым. — Пхе, ну и по рукам. **** Город после девяти утра зажил новой жизнью. Амадей не любил, когда на площади было большое скопление людей. Когда они повсюду, когда они смотрят на тебя, анализируют, хотят навредить. Среди потока людей у него всегда двоилось в глазах. Галлюцинации играли в новых красках, а паранойя разрасталась, как плотный тернистый стебель, пуская корни глубоко в сознание. Они разделились на три части. Как назло, Вольфгангу достались самые оживленные части города, но обсуждать это с ребятами он не хотел. Отчасти, потому что на это потребовалось бы лишнее время. У Саманты времени не было. Может быть, именно сейчас решалась её судьба. Может быть, именно сейчас нужно было дать её пропаже огласку, ведь кто знает, вдруг как раз сейчас её видит какой-то прохожий, который может позвонить Вольфгангу и сообщить о её местонахождении? Он начал с главной площади и закончил городским парком, где они и расстались с друзьями. По правде говоря, начать нужно было отсюда, но видимо мозг был слишком перегруженным, чтобы додуматься до этого. А жаль, ведь можно было сэкономить время. На часах было около одиннадцати, когда Вольфганг приклеил последнюю листовку к доске объявлений. Возле фонтана в центре парка уже стоял Анри, поджидающий его с довольной улыбкой. Разве можно было делать что-то настолько быстро? Мальчишка отдышался, неспешно двинувшись в сторону друга. Он-то в отличие от него, неплохо так вымотался. — Ничего не говори, — выдохнул Моцарт, облокотившись о бортик фонтана. Он вспомнил ту ночь, когда Антонио нашёл его в том разбитом месте и скривился. Ну, и почему нужно всегда вспоминать об этом? — Ты о том, что я такой прекрасный и неповторимый, снова выиграл у вас двоих? — Анри так и светился от счастья. Амадей закатил глаза и без злобы улыбнулся. Он думал, что возможно зря в той треклятой школе плохо занимался. Анри вон как натаскался. И бегает прекрасно, и в рукопашку может, не говоря уже о владении оружием. — Я мёртв, — в сердцах воскликнул Моцарт, и безвольной фигурой плюхнулся на бортик фонтана, — и точно не готов выслушивать твои идиотские желания. — Ты так просто не отделаешься, — Анри улыбнулся с издевкой. Вольфганг подумал, что ему определённо стоит меньше проводить времени в одном особняке вместе с Антонио. — Но обещаю, что не буду заставлять тебя унижаться в публичных местах. — Вау! — фальшиво выдохнул Моцарт. — Ты просто супер добрый! Он раздражённо фыркнул и закрыл глаза. — Я знаю. — Ненавижу тебя. Они замолчали, пока Амадей пытался отдышаться, а Анри, очевидно, раздумывал над самыми ужасными вещами, которые загадает. Вольфганг начал ровно дышать уже после первых пяти минут, но усердно этого не показывал. Тишина между ними уже начинала пугать, потому что, когда Анри молчал, это не предвещало ничего хорошего. Упавшая тень на глаза и чье-то учащенное дыхание заставили Вольфганга встрепенуться и открыть глаза. Маэва стояла где-то справа, пытаясь извлекать из себя слова, из-за слишком быстрого сердцебиения. — Скажи, что ты пришёл раньше него, пожалуйста, — это прозвучало, как мольба, наверное. По крайней мере, так показалось Моцарту. Он завозился на месте, но, вставать на ноги не спешил. В ближайшее время ему вообще не хотелось шевелиться, не то чтобы идти куда-то. — Посмотри в его наглые глаза, разве он похож на человека, который пришёл вторым? — Амадей говорил голосом мученика, но улыбка его выдавала. Анри так и прыснул от смеха, осматривая этих двоих. — Вы выглядите так, будто бы бежали марафон. Это же просто спор, — невозмутимо выдохнул он, так что Амадею захотелось сломать ему челюсть. — С тобой любой спор будет марафоном, — сквозь зубы сказал он. — Валяй уже свое желание. — Их будет два, — спокойно сказал Анри, распутывая провод от наушников. Зачем ему были нужны наушники именно сейчас, можно было только гадать. Вольфганг мог только надеяться на то, что это не будет никак относится к чертовым желаниям. Смотреть три часа какой-то ужасно нудный фильм, он точно не хотел. — И я их ещё не придумал. — Святые небеса, — выдыхает Маэва и садится на фонтан рядом с Моцартом. — Может, ты забудешь о них? — Не могу. Вы мои друзья, и я хочу, чтобы вы страдали. Они все переглядываются так, будто бы видят друг друга впервые. — Не понимаю, почему мы дружим с ним, — говорит Маэва, тыча указательным пальцем в Анри. Тот только улыбается под её недовольным взглядом. — Даже не знаю. — Я придумал, — это звучит, как какой-нибудь приговор. Глаза у Анри светятся, словно две золотые монеты, и Вольфгангу точно не нравится этот взгляд. Он слишком хорошо знает его, чтобы понять, что ничего хорошего за ним не последует. — Хочу, чтобы мы пошли ко мне домой и весь день играли в приставку. Вольфганг от этого почему-то одновременно вздрагивает и улыбается. Он знает, что Анри скучает по их дружеским посиделкам, потому что мальчишка уже неделю точно не заходит в особняк. Антонио видеть он не хочет, а с Анри можно погулять и в другом месте. Правильно же? Но видимо Анри так не считал. Анри скучал по этим дурацким играм в догонялки на этажах, скучал за приставкой и совместным поеданием попкорна на перегонки. Анри не боялся Антонио, и готов был дать гарантию, что к Вольфгангу тот и не притронется, но Амадей все равно не мог снова заставить себя прийти. Снова смотреть в эти наглые глаза напротив, которые все больше с каждым днём напоминали провинившиеся. Мерзость. — Я не могу, — он что, сказал это вслух? Анри напротив него мгновенно меняется в лице, начинает напоминать насупившегося ребёнка, и Вольфганг злится. Почему он ведёт себя так? Почему он делает вид, будто бы это он, Моцарт, виноват в том, что они больше не могут проводить время так, как раньше. Это всё он. Это из-за него Вольфганг теперь не приходит, и Анри, черт возьми, знает почему. — Ты всегда не можешь, — тянет последний обиженно, игнорируя предупреждающий взгляд, говорящий не вдаваться в подробности при Маэве. Он точно не хочет, чтобы она знала об Антонио. Но Анри всё равно. Анри только давит. — У меня дела, — почти со злостью говорит Вольфганг, сжимая зубы. Контроль. Он теряет контроль. Сраный контроль, которого никогда нет. Маэва, будто бы чувствуя его настрой, двигается ближе, сжимает руку своей, пытается отвлечь. У Вольфганга сбивается дыхание, когда он заново вдыхает, чтобы что-то сказать. — Ты просто боишься, — хмыкает Анри безразлично, и один бог только знает, чего стоит Моцарту остаться на месте, сжав кулаки до боли в костяшках. Да как он, блять, смеет говорить об этом сейчас? Как он смеет тыкать его носом в собственные страхи? Да, как он, в конце концов, смеет раскрывать эту информацию перед Маэвой? Злость кипит внутри быстрее, чем кровь ходит по венам. Хочется достать сраный пистолет и просто нажать на спусковой крючок. Блять. Ты теряешь контроль, Моцарт. Ты настоящий еблан, Моцарт. Ты всерьёз хочешь убить своего друга из-за детской перепалки? Или это не детская перепалка? Он встряхивает головой, пытаясь унять зудящий голос в ушах, но ничего не выходит. Маэва сжимает его руку сильнее и в непонимании смотрит на Анри. — Боится чего? — спрашивает она, скорее из интереса, чем просто попытаться отвлечь. Анри думает недолго, но этого хватает, чтобы пульс у Вольфганга подскочил вдвое. Он ведь не скажет ей? Да нет, он, блять, не настолько ебанутый. — Пфф, — выдыхает парень самодовольно, — это же очевидно — он боится, что опять продует мне на желание. Секунда, и в глазах у Анри опять озорные огоньки. Секунда, за которую Амадей уже практически не дышит. — Мы никогда не играли в игры на желание, — мальчишка едва шепчет. Настолько тихо, что его друзьям приходиться прислушиваться. — А сегодня будем. Или признаёшь, что ты боишься? Вольфганг чувствует вызов в этих словах, и непроизвольно сжимает кулаки. Он слышит, как Анри играет словами, складывая двусмысленные предложения, чтобы только они двое поняли о чем речь. И Вольфгангу ужасно это не нравится. У него только один вопрос вертится на языке: какого хера нужно это всё устраивать именно сейчас?! — и его он озвучить точно не сможет. Хотя бы потому что, Анри нужно ответить, а не задать вопрос. — Я не… — он выдыхает шумно, нервно трогая себя пальцами за внутреннюю сторону ладони, — просто давай не сегодня. Некоторые вообще-то ещё учатся, а не только залипают в приставку. Он заставляет себя улыбнуться, надеясь, что заразится этой беспечностью и весельем, но всё слишком зря. Внутри по прежнему бушует злость, а кончики пальцев покалывают. Ему очень хочется избавиться от этого чувства. Ему нужно потерять контроль. Контроль. — Кто бы ещё говорил, ты даже не ходишь на занятия, — Маэва шутливо упрекает его, и становится легче. Её тёплая, солнечная улыбка намного заразительнее всего Анри вместе взятого, это факт. — Я? Да я… я болел, ясно? Вольфганг смотрит со смущением, пытаясь вспомнить, когда он в последний раз был на занятиях. Прошлую неделю он откровенно проебал. Позапрошлую… кажется, тоже. А вот перед этим он точно был в четверг и пятницу. Вау. Ну, и что? Ему всё равно нельзя появляться на людях с таким состоянием. Велика вероятность того, что он сорвётся и покалечит какого-то нибудь слишком назойливого одногруппника, который два раза подряд спросит у него расписание. И хорошо, если только покалечит. В конце концов, так даже лучше. Общество не давит на мозг ему, а он не посылает нахер каждого встречного. Идеально. Разве что, занятия придётся подогнать, но это ничего. Это он сможет. Он же гений. Но кто вообще говорил, что гении адекватные? — Дома у Анри за приставкой? Мысли накладываются на слова, не давая ориентироваться в реальном мире. Кажется, он теряет нить разговора, кажется, он теряет связь с реальностью. Маэва смотрит на него лукаво, и так же улыбается. Вольфгангу нужно не больше двух минут, чтобы прийти в себя окончательно. — Вообще-то, — начинает он уверенно, — Анри просто помогал мне не загнуться от болезни. Да, да, именно. От болезни под названием Антонио, которая ходила за ним по пятам. — Именно! Мы играли в «Тёмные Ордена» весь день, чтобы недуг отступил! — Анри выглядел очень восторженным. Но на самом деле, это была ложь. В то время они уже не виделись, в то время Вольфганг ходил ночью по паркам, пытаясь забыться. — «Тёмные Ордена»? Эта детская аркада? Мы играли в неё с Вольфи, когда были детьми, — сказала Маэва, прищурившись. Амадей решил не вспоминать эти дни. Они могли поглотить его тем, насколько были прекрасными. То замечательное время… — Тогда ты, наверное, знаешь, что он постоянно проигрывает, — выпалил Анри довольно. — О, да, постоянно — мягко сказано. — Эй, я вообще-то всё ещё здесь, — Моцарт сложил руки на груди, давая знать, что он глубоко обижен. — И всё это время я вам поддавался, чтобы вы не чувствовали себя ущербными на моем фоне. — Все шесть лет, да, солнышко? — Я думал, мы с тобой знакомы больше. — Это только то время, что мы с тобой играли в Зальцбурге. После переезда сюда ты вдруг стал супер ленивым и занятым. — Вот, вот! Он постоянно занят! Вольфганг вымученно вздохнул. — Вы просто разбиваете мне сердце, — улыбнулся он, — ладно, поиграю я с вами. — Без разницы уже, я всё равно тебя обыграю, и Анри тоже, — сказала Маэва, убрав выбившуюся прядь за ухо. — Пфф, проверим? — у Анри загорелись глаза. Вольфганг знал этот взгляд. И уж лучше бы ему не знать, что за этим последует. — У меня дома никого нет. А вот это уже был намёк. Очень нехороший намёк. Амадей знал, что Анри подразумевал под своим домом, и черт возьми, он, что серьёзно? — А как же твои родители? Сегодня же выходной. — Я живу только с отцом, — нет, блять, он смеётся?!  — а он музыкант. Носится со своими песенками, ездит по студиям, так что его точно нет дома. — О… ну, ладно. Нет, нет, нет. Блять, нет. Что он творит? Нельзя! Нельзя, блять, тащить Маэву в этот конченый особняк. Да чем он думает?! У Вольфганга пульс подскакивает, наверное, до сто ударов в минуту. Это же полное безумие, это явное сумасшествие. А если этот чертов Антонио всё-таки дома?! Если он вернётся? Амадей пытается донести эту информацию до Анри взглядом, но тот даже не смотрит. Не смотрит он, паршивец! Да какого хрена?! Они не могут туда пойти. Они не пойдут, блять, в это место! — Анри, мы не можем, — выдыхает он шумно, пытаясь заново собрать себя по кусочкам. Анри не слышит его, Анри вовсю болтает с Маэвой. А может быть, он просто не сказал этого вслух? — Анри, — повторяет он громче, но реакции за этим не следует. И только потом приятель поднимает на него глаза, смотрит как-то понимающие, встаёт с фонтана и кладёт руку ему на шею. — Да всё будет окей, — говорит он тихо, пока Маэва накидывает рюкзак на плечи. И в его словах мальчишка слышит поддержку, которая сейчас ему нахрен не нужна. — Вольфи, ты чего? — Маэва заканчивает возиться со своими вещами и подходит к друзьям, мягко заглядывая в глаза к Моцарту. Мальчишка весь бледный, его, кажется, трясёт, и он совсем не настроен на дружеские разговоры. — Ты в порядке? В её глазах беспокойство, и Вольфганг думает, что может сказать, будто бы ему не хорошо. Они вместе уйдут домой и на этом всё закончится. — Я… я просто нервничаю, мне не хорошо, — это даже почти не ложь. — Это из-за Саманты, — почти не ложь. — Да брось, она найдётся, — Анри улыбается ему и хлопает по плечу. — Всё будет хорошо. — Да, тебе не нужно так переживать, мы сделаем всё, чтобы найти её. Тебе бы отвлечься, Вольфи. Пойдём, — они вместе тянут его вперёд, и это явно не то, что ему нужно. Нет, нет, нет, нет, нет, назад. Ему не нужно отвлекаться, ему просто нужно свалить отсюда. Черт. Да блять! Его уже начинает напрягать это всё. Анри ведёт себя так, будто бы ему срочно нужно затащить их двоих в особняк, или только его, а Маэва это просто приманка. Так не должно быть, это, черт возьми, слишком странно. Они идут почти в тишине, которую нарушает лишь голос Анри, болтающий обо всём подряд. Вольфганг не хочет слушать его, а может быть, просто не может. Ему нужно хоть пару минут спокойствия, чтобы не окунуться с головой в панику. Занять себя чем-то, отвлечься, точно. Например, рассмотреть окружающий мир? Он до ужаса ненавидел этот район. Этот страшный блядский район, в котором живут богатые ублюдки. Дорогие дома, дорога, идеально чистая, будто бы вылизанная языком, аккуратно подстриженный газон во дворах. Был только один дом, который полностью огорожен забором, вместе с газоном, деревьями и красивыми клумбами внутри. Вольфганг ненавидел этот дом больше всего на свете. Эта сраная золотая клетка. — Ты никогда не рассказывал о своих родителях, — голос Маэвы, отдалённо складывающийся в слова, он услышал только сейчас. Кажется, они с Анри разговаривали уже довольно давно. — А особенно то, что твой отец музыкант. Это же круто, да, Вольф? Его толкнули в бок, ощутимо, но без злости. Мальчишка едва не потерял равновесие, чувствуя, что ноги у него совершенно ватные. Это было совсем не круто. Это было ужасно. Они обманывали её. Анри с каждым разом придумывал всё больше фактов о своей жизни, отводя дальше от правды. И с одной стороны, это было правильно, потому что рассказать правду они не могли. Это была ложь во благо, самая лучшая и безобидная ложь, но с другой стороны — как же это мерзко — обманывать своего близкого человека. — Да ну… ты не спрашивала, — опять голоса. — Вообще, я живу с матерью в Париже, а на каникулы приезжаю к отцу — в Вену. Они с мамой не живут вместе. Знаешь, он ужасно бредит музыкой. Когда я был младше, он только ей внимание и уделял, маме это очень не нравилось, и она настояла на разводе. Конечно, после этого он подался в город музыкантов. — И чем он конкретно занимается? — Эм, да… пишет ерунду всякую. Раньше он вроде бы пел. Музыканты — они все ебанутые, сидят в своём мире, состоящем из нот, не видят ничего вокруг музыки. Вольфганг не обратил внимания на этот подъеб, а вот Маэва разозлилась, и похоже очень сильно, потому что довольно ощутимо ударила Анри между лопатками. — Ау! Ладно, вы просто странные! Он встряхнулся, отсмеявшись, и, на всякий случай отошёл от Маэвы, держась возле Моцарта. Очень скоро на горизонте появился тот самый дом. Перед глазами выросли тенистые деревья, которые закрывали свет своими широкими массивными ветками. Красивые, зелёные газоны закончились, вместо них теперь была плитка, и огромные, широкие ворота. Калитка была заперта, и если честно, Вольфганг даже не видел замочной скважины. Будет неудивительно, если здесь стоит какая-нибудь мудреная система безопасности, и ворота открываются через специальный пульт управления в доме. Ну, или отпечатки пальцев. Их-то Антонио любит, о, да. — Ты здесь живёшь? — у Маэвы, наверное, перехватило дыхание от такого вида. Её светло карие глаза бегали туда сюда, изучая местность. Странно, что её не удивило это, когда они свернули в район богачей несколько минут назад. Огромную роскошь она заметила только сейчас, да. Всё потому что, разговоры Анри могут свести с ума. — Твой отец настоящий параноик, — сказал Вольфганг саркастично, наблюдая за тем, как приятель возится с замками. Если нельзя как-то повлиять на ситуацию, то лучше просто расслабиться и получать удовольствие. Пусть Анри сам разбирается со всем этим, по крайней мере с Антонио у него налажены свои контакты. Конечно, у него же, блять, есть ключи от этого золотого дворца. Антонио дал ему ключи! Антонио, этот законченный параноик! Да они с Анри, черт возьми, были врагами. Какие к черту ключи? Спросить язык чесался, но Амадей не хотел делать этого при Маэве, а значит это может подождать. — Ты закончил, юный взломщик? — теперь уже Вольфганг бросал свои идиотские шуточки направо и налево. Анри не отвечал ни ему, ни Маэве, сосредоточено пялясь в ворота. Его тонкие пальцы что-то нащупали сбоку, и с правой стороны открылась маленькая панель. — Блять, сканер отпечатка пальца? Серьёзно? Он супер параноик, — подытожил парень. Ладно, нет ключей, но отпечаток пальца подходит. — Боюсь предположить, что ты такого сделал ему, что он оформил тебе собственный шифр, — прошептал Вольфганг довольно, едва сдерживаясь от смешка. Анри этой шутки не оценил, и с небрежной ухмылкой заехал другу локтем прямо в живот. — У меня свои методы, — улыбнулся он, открывая калитку. Маэва их, кажется, не слышала, и на том хорошо. Её по прежнему очень сильно интересовал внутренний двор. Внутренний двор, однако, был огромным. Он делился на передний и задний, и тот, что был с лицевой стороны, практически весь засажен цветами и декорирован. Раньше Вольфганг совсем этой красоты не замечал, потому что, когда рядом такой ублюдок, как Антонио, сразу становится не до красивых вещей. Удивительно, что эта сука любила цветы. Их тут было очень много. — Вы располагайтесь тут, — сказал Анри, толкнув входную дверь. Надо же, не заперто. То, что Антонио не было дома, это Анри конечно не соврал. Хотя его присутствие явственно ощущалось, так будто бы за тобой следят, водят за нос. Амадей не сомневался в этом. Он даже не удивился бы, узнай, что у Антонио здесь все напичкано камерами, которые транслируют всё ему на телефон или ноутбук. Вот смеху-то, да. И прямо сейчас этот ублюдок может наблюдать за тобой. Значит ли это, что он внезапно вернётся домой раньше? Херня. Не думай о херне, ты называешь его параноиком, но сам параноишь не хуже, дружок. К черту. Он устроился в гостиной, в своём излюбленном кресле и просто прикрыл глаза, наслаждаясь тишиной. Особняк Антонио был идеальным местом для такого занятия. Анри, как назло не было рядом, этот паршивец застрял с Маэвой в саду во внутреннем дворе, так что высказать ему в лицо всё, что он о нем думает не получится. А жаль. Кругом было тихо, на первом этаже даже прислуга не шаталась, и Амадей посчитал странным, что Альберта нигде не было видно. Обычно он шляется где-то поблизости и следит за порядком, хотя, кто знает, Альберт был не таким добросовестным, как Франческо в своё время. Он частенько прохлаждался где-то на верхних этажах, но сейчас похоже его действительно не было. Осознание того, что он ездит где-то с Антонио пришло позже, и в общем-то мальчишка остался доволен этим. Двух главных мудаков не было дома, а значит можно расслабиться и наслаждаться жизнью. Анри появляется где-то спустя минут десять. Он приводит Маэву, а сам идёт за приставкой, возится с проводами, включает телевизор. Амадей чувствует лёгкую невесомость и ощущение того, что всё хорошо. Весь окружающий мир становится важным. Шорох коробки из-под приставки, льющиеся голоса друзей, экран телевизора, мигающий разными картинками. Анри вставляет диск во внутренний дисковод и садится на диван рядом с Маэвой. Приставка урчит по механически, выводит на экран изображение игры. Джойстика всего два, но ребята решают играть парами по очереди. Это ли не счастье? Вот только… только бы ещё Саманта была с ними. Она, наверное, погрызла бы быльца у дорогих кресел Антонио, и оставила бы после себя клубы белой шерсти. Она бы лаяла на телевизор и жевала поп-корн вместе с ними из общей миски. Она бы заняла всё место на диване, так что Анри пришлось бы спуститься на пол, под задорный смех Маэвы. Жаль, её не было с ними, и возможно, никогда уже не будет. — Ну, что, посмотрим, кто кому на этот раз задницу надерет? Первый час проходит как-то незаметно, потому что Вольфганг парирует в игре, и очень быстро обходит Анри. Маэва постоянно называет их идиотами из-за того, что они устраивают перепалки, Анри отмахивается тем, что у него тормозит джойстик, но это не спасает. Ещё через час они едят мороженое и попкорн, которые приносит кто-то из прислуги. Что сказать, манипулировать людьми Анри умел хорошо. В три часа дня приставка становится уже скучной и неинтересной. Проблема в том, что в особняке было всего три игры, которые ребята заездили уже от начала и до конца. Анри оказался настолько наглым, что хотел послать кого-то из прислуги в магазин за новыми играми, но Вольфганг его остановил. Проблем от Антонио он потом не хотел, даже если за это и влетит по большей части только Анри. Зато вместо игр, нашлась уйма дисков с фильмами. Моцарт недоумевал от того, что фильмы всё ещё есть на дисках, и что вообще они делают дома у Сальери. Он всё это смотрит? Любит вечером расслабленно сидеть в кресле, за просмотром какого-нибудь старого фильма? Это казалось странным и совершенно не похожим на него. Кроме того, киноленты были исключительно мрачного характера: триллеры, ужасы, документальное психологическое кино о маньяках и убийцах. Хотя в шкафу, в углу нашлись и простые пособия по музыке, записанные на диски. Вольфганг не хотел сейчас копаться в психологии и гадать, почему и при каких обстоятельствах Антонио хранит это у себя. Но признаться честно, ему было интересно. Весь Антонио был интересным и многогранным, по крайней мере, Вольфгангу точно. Он не знал, почему. Анри, конечно же, выбрал фильм ужасов 90-х годов про психологических маньяков. Амадей думает, что в жизни ему точно ужасов не хватает, чего не скажешь о нём. И главное то, что Маэва, черт возьми, его поддержала. С каких пор девчонки любят смотреть подобное? Вот уж, увольте. Фильмы тех времен славились устрашающим музыкальным сопровождением, которого уже было достаточно для того, чтобы почувствовать себя максимально не комфортно. Вольфганг чувствует себя не комфортно с самых первых минут фильма и огромная миска попкорна его не спасает. Он, конечно, был не трусливым, но его всё ещё в дрожь бросало от воспоминаний, которые этот фильм освежил. Ну, и здорово, что может быть лучше? Наверное, только смотреть фильм ужасов в зловещем особняке своего бывшего пленителя. Да этот особняк мог бы стать местом происшествия, тем более, что он уже не раз был. Хотя гораздо эпичнее смотреть фильм про маньяков, когда ты встречаешься с одним из них в реальной жизни. Вольфгангу когда-то уже снился подобный сон, и он уж точно ему не понравился. Впрочем, шум замочной скважины услышал только он. Можно было списать это на телевизор или галлюцинацию, но мальчик точно был уверен в том, что он это слышал, что было странным, ведь Анри вроде бы, входную дверь не закрывал. Можно ли открыть ключом незапертую дверь? А главное, зачем? Так или иначе, дверь отворилась, и мальчишка похоже навсегда запомнит этот скрип и топот ботинок. Конечно, это мог бы быть кто-то из прислуги, но… сейчас уже начало пятого. До этого времени нужно было давно смотаться и забыть об этом особняке, как о страшном сне. Все люди когда-нибудь возвращаются домой, верно? Это же не могло длиться вечно. Кретин. — Анри… — он шепчет едва слышно, хватает друга за бедро и несильно трясёт, пытаясь не поддаться очередному приступу паники. Анри сначала не реагирует никак, потому что его, похоже очень сильно зацепил фильм, как и Маэву. Он отталкивает руки парня, недовольно шикает на него, но потом все-таки поворачивает голову, сдаваясь. Его янтарно-карие глаза встречаются с яростно обезумевшими глазами Антонио. Вольфганг думает, что этот взгляд у него из памяти теперь не выйдет никогда.