Amadeo Pour Un Italiano

Антонио почти не дышит, потому что весь воздух он, кажется, пропускает через себя. — Это что за херня… Ты что здесь устроил?! Амадей сглатывает уже шумнее обычного, хотя этот яростный взгляд направлен явно не на него. Он порывается что-то сказать, но Анри останавливает его, сжимая правую руку своей. Берет инициативу в свои руки, значит? Это хорошо. Это уже интересно. — Отец, — у Анри глаза совершенно невинные, и это пожалуй может подкупить каждого в этой комнате, но только не Антонио. — Я не думал, что ты вернёшься так скоро. Это всё набирает такие обороты, что у Вольфганга только один вопрос: какого хрена?! Да что он творит вообще? Антонио, кажется, с ним полностью солидарен. — Ты. Паршивый. Щенок. — Чеканит он каждое слово, сжимая зубы от злости. Голос у него рычит, как у яростного зверя, и по правде говоря, Амадей не видит разницы. — Иди сюда. Вольфгангу это всё кажется глупым, глупым сном. Таким, какой снился ему уже сегодня утром. Чушь. Разве такое вообще бывает в реальности? Но, кажется, все-таки бывает, потому что он отчётливо слышит топот ног и рычание Антонио, которое сливается с шумом телевизора. Страх перемешался вместе с интересом. Амадей попытался расслабиться и откинулся на спинку кресла, делая вид, что его вообще-то тут нет. Пусть Анри сам разбирается, да. Это ведь он всё это затеял, вот ему и расхлебывать. Антонио, тем временем немного притих, кажется успокоившись. Маэва, эта смелая хрупкая девочка с самой очаровательной в мире улыбкой, сказала ему «здравствуйте». Вольфганг думал, что на этом мир рухнет. Наступит конец света или что-нибудь ещё. Но нет, этот ублюдок остановился на полпути, и так же тихо выдавил из себя приветствие. Кажется, Антонио только сейчас понял, что здесь присутствует посторонний человек, при котором точно нельзя убивать и расчленять Анри на несколько частей. А он именно это и хотел сделать. Медленно и с большим удовольствием. — Сын, — голос у него отдаёт строгостью и злобой одновременно. Вольфганг вдруг слышит в нем интонации своего отца и вздрагивает. Он всегда так делал, когда был чем-то недоволен. Всегда этот строгий тон, это разочарование в голосе. — Можно тебя на секунду? Анри на этот раз молчит, просто встаёт со своего места и проскальзывает мимо Антонио прямо на кухню. Эти двое испаряются и комната перестаёт быть такой холодной и тревожной. Всё будто бы становится на свои места. Вольфганг с облегчением вздыхает, и немного убавляет громкости в телевизоре. Он только сейчас замечает Альберта, видно прибывшего вместе с Антонио, но тот лишь проходит мимо к лестнице, и мальчишка окончательно успокаивается. — У Анри не будет проблем из-за нас? — обеспокоенно спрашивает Маэва, и Моцарт думает, что единственный у кого будут проблемы — это Антонио, потому что это же, черт возьми, Анри. Он любую ситуацию повернет в свою сторону. — Не переживай, просто его отец очень строгий. Любит порядок и терпеть не может гостей без предупреждения. Помнишь сколько раз мой отец бесился, когда ты приходила ко мне? — Да-а, это было что-то… — вздохнула девочка. — Он постоянно говорил, что тебе нужно было заниматься, и я тебя отвлекаю. — Ага, поэтому мы встречались тайно, — хихикнул парень. — Помнишь? Ты постоянно влазила ко мне в окно. — Конечно помню, — согласилась Маэва с улыбкой. — А ещё твоя мама всегда нас прикрывала. Она классная женщина. **** Позвонки хрустнули с такой силой, будто бы позвоночник треснул на две части. Анри шумно выдохнул и поморщился от боли. Антонио приложил его о кухонную стену ещё раз и плотно сжал пальцы на воротнике, бесшумно рыча. — Назови мне хотя бы одну причину, почему я не должен разорвать тебя на части?! — его голос так переливался яростью и злостью, что хотелось зажать себе уши. У Анри ходором ходили мурашки по спине, но он усердно этого не показывал. Кажется, он давно не видел Антонио таким. — Я… — он даже на секунду замялся, думая как лучше следует себя вести. Точнее, как следует себя вести, чтобы выйти из этой кухни живым, и относительно невредимым. — Я привёл предмет твоего обожания? Анри обворожительно улыбнулся, скрывая свое внутреннее волнение. Пожалуй, стоит продолжать вести себя, как сука и всё будет в порядке. С такими, как Антонио именно так и надо. — Он не мой п… черт! — Антонио зарычал громче обычного, и голос его сейчас действительно напоминал рык какого-нибудь хищника. — Ты кем себя, блядь, возомнил?! Анри отчётливо почувствовал, как длинные холодные пальцы легли прямо ему на горло. — Сука, — выругался Сальери и ударил кулаком совсем рядом с головой мальчишки. — Это мой особняк, и ты не можешь, — да мало того! — ты не будешь водить сюда своих дружков. Понял?! Иначе я вышвырну тебя отсюда, как уличную псину. Язык чесался упомянуть Саманту, но Антонио заставил себя промолчать. Не сейчас. — Ты что здесь устроил?! Привёл сюда эту… эту девку. Лазил в моих вещах, назвал меня… я даже слово это выговорить не могу! — Да ладно тебе, папочка, — ухмылка на лице Анри достигла, наверное, пика. — Разве ты выгонишь на улицу своего единственного сына из-за таких пустяков? — ЗАТКНИСЬ! Антонио занёс руку для удара, но замер в нерешительности, делая глубокий вздох, чтобы успокоиться. Кажется, он теперь понимает слова Вольфганга, о том, что он теряет контроль. Теперь он понимает, как это. Потому что, ему, блять, кажется, что он может забить насмерть этого невыносимого мальчишку прямо сейчас! — если… — так, спокойно, — если хоть кто-нибудь узнает, что у меня есть сын, это будет последнее, что ты в своей жизни скажешь, ты меня понял, ублюдок?! — Но выглядит же так правдоподобно… — съязвил мальчишка, но вовремя осекся, заметив взгляд Сальери. — Ладно, ладно, спокойно, эй, — он поднял руки в примирительном жесте, — Маэва никому ничего не скажет. Если ты, конечно, не приложишь к этому руку. В твоих интересах, чтобы она не узнала, кто ты есть на самом деле. — В моих интересах?! — Да ладно, эй… Мне было бы не затащить твоего Амадео сюда без его лучшей подруги, — Сальери хотелось довольно облизнуться и зажмуриться одновременно от того, насколько эта кличка приятно резанула по ушам, — а так… она скоро уйдёт домой, и ты получишь целый вечер наедине с ним. Но предупреждаю, если ты его хоть пальцем тронешь… — То, что ты сделаешь, ммм? — Антонио было трудно сдержаться от усмешки. Ему редко когда угрожали дети. — Я сделаю так, что ты больше никогда его не увидишь, — серьёзно проговорил парень, глядя прямо в глаза напротив, — и он больше никогда не захочет даже разговаривать с тобой. — Пфф… — это был весомый аргумент, да. И Антонио теоретически понимал, что это может быть правдой, потому что этот малый лучший друг его Амадео. Но показывать своего поражения садист конечно же, не будет. — он и сейчас не особо-то горит желанием болтать со мной. — А тогда не захочет совсем, даже если ты будешь ползать перед ним на коленях. Антонио почему-то был уверен в том, что даже если бы он и сейчас ползал на коленях, то ничего не добился бы, хоть и делать этого он, конечно, не собирался. — С чего ты вообще взял, что мне так нужно остаться с ним наедине? Думаешь, вы мне тут все нужны? Я работаю, мне не до ваших игр. — Как хочешь, — хмыкнул Анри. — Тогда мы просто все уйдём, мм… к Амадею. И продолжим гулять там. Если мы тебе так мешаем. — Нет! — тут же вспыхнул Антонио на автомате. Анри довольно усмехнулся. — Ладно, чёрт с тобой. Сделай так, чтобы он остался. — И ты меня не вышвырнешь на улицу? — парень подмигнул. — Посмотрим. И больше никакого цирка с отцами и сыновьями, — зарычал Антонио не дружелюбно. — Как скажешь, папочка. Анри точно рисковал бы получить по морде, если бы не шаги со стороны гостиной, которые отвлекли садиста. Антонио неопределённо мотнул головой, отскочив в сторону от мальчишки. Анри лишь вздохнул с облегчением, когда его глаза встретились с глазами Вольфганга. — Эмм… я… Антонио? Антонио так и вздрогнул от своего собственного имени из его уст. — Прости за этот цирк, — Вольфганг выглядел чертовски виноватым и смущенным одновременно. — Я говорил Анри, что это не самая лучшая идея, но… — он посмотрел на друга с укором, но затем снова перевёл свой взгляд на садиста. — Если ты хочешь, мы уйдём, только не трогай Маэву. Антонио от чего-то смутился тоже и даже толком не успел рассмотреть Вольфганга. Он даже не посмотрел в его сторону, лишь бегло оглядев глазами. — Мне нужно работать, так что оставайтесь. Просто не шумите, — сказал он быстро, и просто прошёл мимо них, стараясь скрыть свое волнение. Блять, волнуется, как мальчишка. Чёрт. На самом деле, Антонио многие надежды возлагал на Анри, потому что свои собственные способности коммуникабельности сейчас явно давали осечку. И чего он так нервничал? Это же просто мальчишка. Он видел его уже много раз, столько же раз и разговаривал с ним. Просто… на этот раз действительно хотелось ничего не испортить. Он хотел показать Вольфгангу, что он хороший. Даже, если на самом деле это и было не так. Антонио чувствовал, что ему нравится этот парень. Чувствовал, и наконец-то признавал это. Плевать, что он всё ещё хотел временами прижать его к стене и надеть цепь. Но… каждый по своему выражает симпатию, верно? Антонио закрылся в своей комнате до конца этого вечера. Шумных детей не было слышно, только телевизор и дурацкую приставку, но это ничего. К этому он уже привык. Главное, чтобы его просто никто не трогал. Где-то ближе вечеру, девочка всё же ушла. Антонио честно не представлял себе, как Анри собирается уговорить Амадео остаться здесь. Мальчишка хотел идти домой вместе с подругой. Франческо уже наверное ушел, он говорил, что останется дома до вечера. И снова придется спать в этой пустой страшной квартире. Но Анри настаивал. Анри говорил, что он скучает. Амадей тоже скучал. Как бы здорово сейчас было снова заснуть в одной кровати, рассказывая перед сном друг другу истории? Всегда, когда он ночевал здесь вместе с приятелем, он думал о Наннерль. И о Маэве. О своём беспечном детстве. Эти моменты возвращали его на несколько лет назад в прошлое. Где не было ни наёмников, ни садистов, только бесконечные дни под лучами солнца, игры и друзья. Нужно ли было упускать такой шанс? Сообщение о том, что он останется у Анри на ночь отправлено было около восьми вечера. На всякий случай. В это время особняк уже пустовал. Хотя будто бы он был вообще когда-нибудь наполненным людьми. Амадей лениво листал каналы на телевизоре, пока Анри был в душе. Новости, реклама, новости, какое-то дурацкое шоу, новости, новости, новости. Он вздохнул, отбрасывая пульт от себя подальше. Зачем вообще нужен телевизор, если единственное, что всегда в эфире это новости и реклама? — Скучно, — в сердцах воскликнул мальчишка. Он решительно поднялся с дивана и поплелся на кухню за очередной порцией блинчиков с творогом. На кухне сидел Антонио, сжимая в руках чашку с кофе. Он даже не шелохнулся, когда Вольфганг вошёл. Вид у него был не очень. — Ты выглядишь уставшим, — заметил парень. Ещё он заметил, что на кухне совсем нет света, кроме одного ночного светильника. Он тут же вспомнил себя несколько месяцев назад. Та ночь, когда он просто сидел здесь за очередными нотами, а Сальери припёрся, чтобы сделать кофе. — Тебе не всё равно? — язвительно отозвался Антонио, даже не взглянув на парня. — Всё равно, — пожал он плечами. — Я просто никогда не видел тебя таким. — Наслаждайся. Вольфганг достал блинчики из морозилки, сложил их на тарелку и поставил все в микроволновку. Через несколько минут он уже сидел за столом и радостно жевал любимую снедь. — Ммм… Антонио? — было настолько скучно, что хотелось поговорить. Хотя бы с таким, как Сальери. — Откуда у Анри есть собственный отпечаток пальца от ворот? У него в глазах появился игривый блеск. — Даже, черт возьми, не думай об этом, — прорычал Антонио. — Насколько я знаю, ты ненавидишь его больше всего на свете, — начал перечислять мальчишка, совершенно проигнорировав угрозу в голосе, — вы абсолютно не ладите, терпеть не можете друг друга, и ты вдруг разрешаешь ему жить у тебя в особняке, даёшь ему ключ от своих ворот и терпишь все его проказы? Проказы — это ещё было мягко сказано. — Мы не трахаемся с ним, ясно?! Перестань намекать! — неужели сегодня весь мир решил довести его?! Антонио вздохнул. Вольфганг от этого так и прыснул от смеха. — Ты же любишь детей… а кроме Анри, у тебя больше никого нет. В смысле, вместо меня, — Амадей даже немного смутился, говоря это. — Я завязал, ясно?! — вспыхнул Антонио, резко поставив чашку на стол. Мальчишка испугался, что содержимое выплеснется наружу и он обожжется, но чашка оказалась пуста. — Больше никаких детей. Никаких пленников и убийств. Ясно? И, боже, только не Анри. Этот выскочка никогда не затыкается. — Это единственная причина? — Вольфганг с ухмылкой поднял бровь. — Нет! Хватит об этом. Вали спать. — Не хочешь ничего сказать мне? — Моцарт не знал, зачем он сказал это. Он ничего не ожидал услышать, просто хотел ещё поговорить. Кажется, он был похож на себя октябрьского теперь. Жаль, это было ненадолго. Антонио поджал губы, будто бы действительно собирался сказать что-то важное. Он был таким уставшим, что даже разговоры с Вольфгангом его не привлекали, но с ним было спокойно. Он впервые за долгое время не язвил ему и не убегал. Можно было наконец просто поговорить? — Мне очень жаль насчёт Саманты, — почему именно это? Черт. — Тебе жаль? Ты её ненавидишь, — фыркнул мальчишка. О, нет, кажется он опять злится. — А тебя нет, — сказал Антонио. Наверное, это должно было прозвучать, как признание. Осознав это, мальчишка как-то неловко отвернулся, не зная, что он чувствует по этому поводу. Злость из-за Саманты всё ещё была, а вместе с ней неопределённость. Сраные перепады настроения, сраные эмоции. Да из-за них он даже не может понять, что он чувствует. — Спокойной ночи, — бросил небрежно садист, вставший из-за стола, и это было последним, что он услышал от него за сегодня. Утром всё просто сгинуло. Он отчётливо помнил, что засыпал вместе с Анри и рассказывал ему о детском случае перед сном, но сейчас вторая половина кровати пустовала. Вещей тоже не было, и Вольфганг надеялся, что Анри просто проснулся раньше. Что было странным, потому что Анри никогда не просыпался рано. Антонио позже сказал ему, что приятель смотался в город по делам, и Амадею очень сильно захотелось избить его тетрадью для нот. Почему опять? Он оставил его в целом особняке вместе с Антонио, это просто блеск. Хотя Анри никогда бы не сделал этого, не будь он уверен, что все будет хорошо. Это его и пугало. Анри наверняка знал, что Антонио не сделает ничего. Но как? Угрозами? Шантажом? Обычными просьбами? У него определённо было какое-то влияние на Антонио, и Вольфгангу безумно было интересно какое. Он позавтракал хлопьями с молоком, сходил в душ и даже ни разу не наткнулся на садиста. Дом без него был просто чудесным. Однако, Альберт шлялся по заднему двору, а значит Сальери тоже где-то поблизости. Нужно было, наверное идти домой, или всё-таки дождаться Анри? Может быть, стоит разместить объявления ещё и в интернете? Даже нужно. Но после возвращения Анри. Хрен он пойдёт к Антонио просить ноутбук. Или всё-таки лучше пойти домой. В пустую квартиру навстречу своим галлюцинациям? Ну, уж нет. Лучше Сальери, чем это сумасшествие. Так ведь и до психбольницы недалеко. Фух, ладно. Весь первый этаж был в его распоряжении. Второй, кажется, тоже. Даже комната Антонио пустовала и была не заперта. Вольфганг никогда бы не зашёл сюда при других обстоятельствах. Но сейчас ему было просто скучно, а ещё дверь в комнату Антонио была открытой. И ему было безумно интересно. Конечно, этот ублюдок обязательно прикопается к нему, если застанет здесь, но… пошёл он к черту. Нечего бросать двери открытыми и сваливать куда-нибудь. Сам виноват. Внутри оттуда веяло каким-то спокойствием. У Вольфганга даже дрожь по телу прошла, потому что он помнил эту комнату вдоль и поперёк. Она была такой же. Аккуратно заправленная кровать, отсутствие вещей, которые, наверняка, стопкой сложены в шкафу. Одно кресло в правом углу, другое — чуть левее, возле окна. Журнальный столик со стеклянной столешницей идеально начищенной, что можно увидеть свое отражение. Дорогая ваза, а затем ещё одна и ещё. Помнится, Амадей всегда боялся разбить хоть одну из них, чувствуя, что после этого уже вряд-ли останется в живых. И… стол. Из всего этого, его всегда больше всего привлекал стол. Так сильно отличающийся от всего остального, такой… другой. Несмотря на то, что Антонио был законченным перфекционистом, на его столе всегда был беспорядок. Возможно, это даже говорило о каких-то внутренних психологических расстройствах, и будь мальчишка психологом, он бы обязательно это заметил. Однако, стол для него был просто столом, на котором постоянно была тьма тьмущая бумаг, документов и нот. На этот раз нот было просто сказочно много. Они все лежали в полном хаосе и перемешивались с документами из студии. Их тоже стало намного больше с того времени, что он видел их в последний раз. Возможно, Антонио стал больше времени уделять своей студии, но его отвлекало вдохновение. Или же, наоборот, он постоянно занимался музыкой, а работа его отвлекала. Нельзя было сказать наверняка. Впрочем, мелодии всюду были трагичными. Амадей нагло бы себе солгал, если бы сказал, что ему не нравится. Антонио очень красиво писал, но беда была в том, что он никогда не заканчивал свои произведения. А ещё стихов нигде не было видно, только мелодии. Значит, он не брался снова сочинять песни, или просто не было вдохновения? Не важно. Всё это неважно, по сравнению с тем, что Амадей увидел в следующую секунду. Это была просто небольшая коробочка, с наклейкой на обороте. Надписи на ней были все на китайском, поэтому прочитать что-то не представлялось возможным. Хотя трудно было поверить, что Сальери покупал что-то из Китая. Может быть, это не его? Но любопытство брало верх, и мальчишка уже не мог просто отодвинуть её от себя и уйти. Нет, он посмотрим что там, и возможно потом очень сильно об этом пожалеет, но это будет потом, так что насрать. Коробка была не запечатана, скотч со всех сторон разрезан, и видно, что её уже открывали несколько раз, так что заметно совсем не будет, если Амадей сделает это ещё раз. Он протянул к ней пальцы, взял в руки и потряс, чувствуя, как вместе с содержимым коробки застучало и его сердце. Да ну нахер, вскрываем! Маленький язычок с шорохом отъехал назад, когда мальчишка потянул его, и коробка открылась. Пожалуй, он ожидал намного больше, чем-то, что он увидел там. Впрочем, сердце всё равно почему-то замерло от страха и тревоги. Это был ошейник. Почти такой же, какой был у него, когда его держали в этом особняке. Но этот был гораздо красивее, и наверняка прочнее. Ошейник Вольфганга был из обычной кожи с пластиковой вставкой внутри, чтобы его невозможно было сломать. Фиксировал его сканер отпечатка пальца и одна небольшая застежка. Но то, что он видел перед собой сейчас было явно гораздо лучше. Острые декоративные шипы, сам ремень намного шире и плотнее, сканер отпечатка пальца теперь больше и аккуратнее. Кстати, больше не было никаких лампочек, которые мигали зелёным и красным. Просто ошейник, со стороны казавшийся совсем обычным. — Ты лазишь по чужим вещам так же, как и раньше, — голос Антонио во всей этой ситуации неожиданностью уже не кажется. Разве это не предсказуемо? Он будто бы специально оставляет все двери открытыми и выставляет интригующие вещи напоказ, чтобы мальчишка обязательно захотел взять их, а затем просто ждёт нужного момента и появляется. Но Амадей теперь не боится. Он-то уже знает, чего ожидать, потому что проходил через это миллион раз. — Нравится? Сальери мурлычет, как довольный кот, и угрозы в его голосе на самом деле нет. — Это для меня? — мальчишка ждёт, пока его похититель подойдёт ближе, и берет ошейник в руки, не поворачиваясь. — Нет, — Антонио от чего-то хмурится, но не врёт. Этот ошейник он действительно не планировал использовать для Моцарта. — Ты говорил, что завязал. — Я завязал, — весь былой настрой куда-то исчезает, потому что Антонио вдруг понимает, что он не хочет вести себя, как мудак, чтобы снова всё испортить. — Я заказывал этот ошейник очень давно, но он пришёл только сейчас. Теперь он мне не нужен. — Сомневаюсь, что такие вообще можно где-то купить, — с сомнением тянет Моцарт, — лжешь? — Нельзя. Он эксклюзивный, крошка, их делают по моим предпочтениям. Ни в одном магазине такой не сыскать. Веришь? Амадей разворачивается к нему лицом, плотно сжимая губы в тонкую линию. — Возможно. Значит, он тебе не нужен? Антонио где-то в глубине души догадывается к чему клонит этот мальчишка и это ему не нравится. — Я тебе его не отдам, он стоит целое состояние. — Я и не хотел его брать. Посмотреть можно? Выглядит совсем иначе, чем тот, который был у меня. Сальери хмыкает, но в принципе против ничего не имеет, наоборот — с этим парнем есть о чём поговорить, и это хорошо. Это способствует налаживанию контакта с ним, тем более, что Моцарт вроде бы настроен вполне себе дружелюбно… по крайней мере, он не дерзит и не язвит. — Это модифицированная модель. Раньше я просто просил ошейник с GPS, в который был бы вмонтирован сканер отпечатка пальца, а этот совсем другой. Выглядит, как обычный аксессуар. Вмещает в себя GPS и сканер, абсолютно неубиваемый, водонепроницаемый, выживет даже, если его разрезать монтировкой. — Его ведь никак нельзя снять с шеи, верно? Я имею ввиду… тот ошейник, который я разобрал, — Амадей даже улыбнулся, вспоминая тот инцидент. Всё таки, он смог обмануть Сальери на каких-то там два часа. Это уже что-то. — Этот не разобрать, ты пальцы себе об него сломаешь, милый, — Антонио усмехается наверное снова представляя мальчишку в этом ошейнике. О, он бы ему пошёл однозначно. И вид пленника ему бы тоже пошёл. Жаль, уже так нельзя. Очень жаль. Вольфганг покрутил в руках ошейник, внимательно рассматривая. Было безумно интересно, как он устроен, а ещё… ах, вот как включается панель. Экран был поделен на две части, первая — на которой высвечивалась информация, и вторая, снизу — это сам сканер. Сейчас его приветливо встретила надпись «Добро пожаловать», и ниже «Для начала работы приложите палец к сканеру, чтобы задать блокировку». Блокировка — это и был ключ к тому, чтобы намертво застегнуть эту штуку. Вольфганг довольно улыбнулся, прикладывая палец куда нужно. — Эй! — Антонио вмиг оживился. — Он же тебе не нужен, — напомнил Вольфганг с сарказмом, — и ты не будешь его ни на ком использовать, верно? Поэтому незачем переживать, что блокировка будет за мной. К тому же, мне просто интересно, хочу попробовать. Антонио душой понимал, что это была проверка. Конечно, мальчишка не поверил ему. Хотел доказательств, гарантий, что этот ошейник точно не окажется на нём. Единственный способ это сделать — это задать свой собственный отпечаток, с которым садист точно не сможет застегнуть ошейник. И это было чертовски умно. — Ладно, валяй, — фыркнул Антонио все-таки, и сложил руки на груди, всем своим видом показывая безразличие. Мальчишка возился с ошейником бесконечно долго. Крутил его вдоль и поперёк, рассматривал панель и сам сканер, постоянно водил по нему пальцами непонятно зачем. Антонио даже стало скучно, но он взамен начал рассматривать Моцарта. Странно было подмечать это в которой раз, но кажется парнишка похудел ещё больше. Он будто бы весь состоял из костей, обтянутых кожей, и всё. Никаких мышц, никакой массы тела, ничего. И синяки под глазами. Огромные. Антонио уже давно понял, что он не спит ночью. Раньше это были только догадки, но в тот день, когда он побывал в квартире у своего брата, он понял это раз и навсегда. — Думаешь, наверняка о том, как бы этот ошейник смотрелся на мне, ммм? — Антонио сложно вынырнуть из своих размышлений, но голос Вольфганга бесцеремонно его оттуда вытаскивает. Мальчишка всё ещё стоит перед ним с этим чертовым ошейником и крутит в руках, не отрывая глаз. Черт, но откуда он знает, что Антонио и правда думал об этом, пусть и несколько минут назад раньше? — Я… — выдавить из себя что-то сложно, особенно когда ты пытаешься строить из себя хорошего парня, а на самом деле ты мудак тот ещё. — Я не думал об этом. — Лжешь, Антонио, — Вольфганг поднял свои красивые глаза и даже улыбнулся. — Если ты скажешь мне «да» и это будет правдой, я не сбегу из твоего особняка в эту же минуту. Если смутить Сальери было вообще возможно, то сейчас Вольфганг именно это и сделал. Антонио пришлось приложить усилие, чтобы всё ещё выглядеть достаточно уверенным. — Мало ли, в последнее время ты стал слишком пугливым. — Меня не пугают слова, меня пугают действия. В прошлый раз ты меня едва не изнасиловал на этой сраной кухне, думаешь, после этого я должен был оставаться спокойным? Они оба знали, что все намёки упирались именно в этот день. Но Антонио, наверное, не признал бы свою вину даже под дулом пистолета. Опять. — Я просто поцеловал тебя. — Да? Ты держал меня. И трогал. А ещё угрожал. — Ты спровоцировал меня. Своей наглостью. — Я просто сидел на кухне и ел блинчики, что из этого тебе показалось наглым? — Амадей поднял бровь, состроив искреннее удивление, и это поистине заставило Антонио заткнуться. Этот мальчишка ведь был прав, ему нечем было крыть. Проклятье. — На самом деле тебе не нужна была причина, чтобы пристать ко мне, ты сделал это просто потому что ты мудак. Ведь так? — Да, — Сальери пришлось сжать зубы, чтобы звучать уверенно и язвительно, потому что этот мальчишка к чертям сломал его выдержку. — Как и всегда. — Тогда зачем ты сейчас строишь из себя хорошего парня? Тебе ужасно не идёт, Антонио, — Блять. Почему из его уст это имя звучит так охуенно? Амадей в конце концов облокотился о стол и сложил руки на груди, не выпуская из пальцев ошейник. Вид у него при этом оставался насмешливым. — Ты всегда говорил, что я «хороший», ты же мне это втирал, блять, каждый день, — зарычал садист, — забыл? — Но ты всегда это отрицал, — мальчишка хмыкнул, — говорил, что ты ублюдок, садюга бесчеловечный. В конце концов, я устал с тобой спорить и согласился. Ты не рад? Антонио молчал. — Так даже проще, разве нет? Я веду себя, как сука, ты ведёшь себя, как сука. Просто идеально. На самом деле, Вольфганг был благодарен этому ублюдку за то, что он сделал из него того, кем он является сейчас. Да, это было ужасно, да, теперь ужасные проблемы с психикой, но в конце концов он теперь не тот наивный трусливый мальчик. Он может дать отпор, он может поставить на место своего обидчика, и даже дать по морде. Наверное, так выглядело взросление, хотя он нихрена не чувствовал себя взрослым. Только сломанным. Но сильным. Да, он сильный теперь. И он может сделать всё, что захочет. Так, как делал Антонио раньше. Подумав об этом, мальчишка улыбнулся сам себе. Он сжимает в одной руке ошейник, а другой проводит рукой по столешнице, будто бы пытаясь себя чем-то занять. Антонио этот жест кажется странным, но он не успевает ничего подумать на этот счёт. Его грубо и слегка резковато притягивают к себе за ворот рубашки. Пальцы скользят в воздухе, поэтому Амадей совсем случайно проводит ногтями по нежной коже, оставляя пару царапин. Антонио даже не шипит от боли. Мальчишка по-хозяйски комкает его рубашку на затылке, и тянет ещё ближе. Антонио успевает только вздохнуть ему прямо в губы, и Амадей пользуется этим, скользит языком в чужой рот, целует властно, грубо, без сомнений. Он даже сам не знал, что умеет так. Что он, блять, может такое. Антонио, похоже тоже. Мысли сбиваются в сумасшедший ком, и думать о чем-то совершенно невозможно. Всё, что вертится в голове, это «ещё-ещё-ещё-ещё». Этот мальчишка определённо научился целоваться за всё это время. Антонио думает, что ещё не целовался ни с кем настолько охуенно, как с этим парнем. Возможно, дело было в том, что Сальери наконец получил то, что хотел уже так много месяцев, а может Вольфганг действительно целовался, как бог. До этого Антонио никогда не думал, что ему настолько понравится властность с чьей-то стороны. Что это он захочет быть жертвой, игрушкой, позволит кому-то так грубо вести. Вольфганг целовал его так, будто бы Сальери был его собственностью. Сжимал рукой воротник, а затем и волосы на затылке; покусывал губы, не позволял закрыть рот или разорвать поцелуй, толкаясь внутрь всё глубже и глубже. У Антонио закатывались глаза от удовольствия, и он едва стоял на ногах. Ему очень хотелось вдохнуть, потому что воздуха катастрофически не хватало, но он знал, что если сейчас отстранится, то обязательно не удержится и издаст стон. Чертовски пошляцкий и полный желания стон. Нет, нельзя. Он кладёт руки Вольфгангу на талию, и в этот момент происходит сразу несколько вещей: властная рука с затылка исчезает, вместо нее шею теперь обхватывает что-то прохладное и широкое; губы Моцарта тоже оказываются где-то далеко. Противный щелчок возвращает его в реальность быстро. Амадей счастливо смотрит на надпись «Блокировка успешно поставлена» и не может сдержать улыбки. Происходящее доходит до Антонио медленно, сменяя удовольствие на гнев. — Ты… маленькая дрянь! — он рычит, стискивая зубы с такой силой, что мальчишка даже слышит их скрежет друг о друга. — Ты что, блять, сделал?! — Это было даже проще, чем я думал… — он улыбается, сдерживая себя от смеха, и Антонио видит, как его едва не трясёт всего от превосходства. — Он тебе так идёт. Антонио чувствует, как этот блядский ошейник обхватывает его шею, и ему хочется что-то сломать. В идеале, ребра этому наглому мальчишке! Кожаный ремень сидит на нем идеально. Растрепанные волосы, безумный взгляд, слегка измятая рубашка. И этот чертовски красивый ошейник, обхватывающий такую же красивую шею садиста. Идеально подходит. И что самое главное, очень явно подчёркивает принадлежность. Принадлежность Антонио к хозяину отпечатка пальца. К этому невыносимому мальчишке. — Я тебя убью! — он вспыхивает, резонно кидаясь к Вольфгангу, но парень останавливает его одним жестом, упираясь рукой в горло. — Тише, — прохладные пальцы, не холоднее самого ошейника, плотно обхватывают шею, и Антонио чувствует, как они переплетаются с кожаным ремнем. — Успокойся. Его голос звучит настолько властно, что несмотря на ярость, Антонио хочется только шумно выдохнуть и застонать. Пальцы на его шее сжимаются подобно удавке. — Будь хорошим мальчиком, если хочешь, чтобы я снял его, — шепчет Моцарт, едва не касаясь своими губами его. Сальери кажется, что у него кружится голова от его шепота. — Не причиняй мне никаких проблем, если не хочешь, чтобы они были у тебя. Он, блять, говорит точно так же, как Антонио говорил когда-то. Мужчина узнает этот свой стиль, и ему кажется, что сейчас он просто видит себя со стороны. — Руки убери, — цедит сквозь зубы садист, накрывая своей пятерней ладонь парнишки. Тот испускает смешок, но слушается. — Я тебя урою, — обещает Антонио напоследок и отходит на пару шагов, разворачиваясь к Моцарту спиной. Конечно, он понимает, что все его угрозы сейчас пустое место. Мальчишка явно ему дал понять, что если он сделает хоть что-то в его сторону, то с этой кожаной полоской на шее ему придётся ходить вечность. Сукин сын. Выведал же, блять, всю информацию, поставил свою блокировку, а затем просто обвел вокруг пальца. Умный гаденыш. Всё спланировал. Антонио то думал, что ему наконец-то хоть раз в жизни повезло, что он… чёрт. Он всё ещё чувствовал лёгкие вспышки возбуждения от его властного голоса. Антонио выдохнул и потрогал пальцами ошейник. Застегнут он был намертво, разорвать его не представлялось возможным. Только гребаным отпечатком пальца можно было расстегнуть эту дрянь. А отпечаток был у мальчишки. Да зашибись. — Что ты хочешь?! — Антонио резко разворачивается, пытаясь сгорбиться, чтобы не показывать так сильно этот ошейник. Получалось плохо. Охренительно плохо. — Что я хочу? — задумчиво протянул мальчишка, явно издеваясь. — Как ты думаешь, чего я хочу? Я хочу, чтобы ты пережил хотя бы часть того, что я пережил, находясь у тебя в рабстве, — его глаза выражали решительность и уверенность в себе, — поэтому этот ошейник теперь часть тебя. Можешь прятать его под одеждой, я разрешаю. — Удивительно, что ты помнишь всё, что я тебе говорил. Амадей хмыкает, разворачиваясь к столу, и достаёт из коробки пульт с датчиком GPS. По правде, он не знает зачем он ему, следить за Сальери он точно не собирался. Но и оставлять его здесь тоже не хотелось. Всё таки, это было частью ошейника. — Я помню всё, — мальчишка прячет его куда-то себе в карман, как обычный мобильник и подходит ближе. — Я помню каждый гребаный день здесь с тобой. Каждое твоё слово, каждое прикосновение, — он проводит пальцами по шее Антонио, и внезапно резко берет его за ошейник. — Надеюсь, и ты запомнишь.