Long way home

      Болезненная, непроглядно-чёрная тьма, что не было видно даже огня, лизавшего раны, жгучего, едкого… Наверно, это и был ад, в котором нет ничего, кроме боли и пекла…       Когда-то его звали Джоном Сноу. Он помнил своё прежнее имя… И наверно, ещё не до конца умер.       Джон.       И мысли, и чувства тотчас схлынули прохладной волной. Тело замерло, словно каменное… И время остановилось, и, кажется, сердце…       Снова, как тогда, где-то в небытии, без света и жизни… Как тогда — обрывками странные образы… Безжалостно насиловали угасающий разум.       И сквозь это месиво звучали странные слова на непонятном языке. И этот голос был знакомым до боли… Её голос.       Он не понимал их смысла, но точно знал, кто их произносил и для чего — это был зов его жизни… Дени, тебе здесь не место.       Тонкие пальцы, сотканные из мягкого света, дотронулись до грубой ладони. Тьма продолжала давить на веки стальными пальцами, но он знал, что этот свет касался его. Зов его жизни — сладкий голос женщины, которую он до сих пор любит. Шёпот, как будто молитвы.       Рука с невероятным усилием взмыла вверх и тут же камнем устремилась обратно, шлёпнулась о непонятно откуда взявшуюся воду, и холодной была она, эта вода, или же напротив, горячей — было никак не понять…       Вернись ко мне, вернись ко мне, вернись…       Тонкая рука поднесла чашу к иссохшим губам. Пей жизнь, пей! До дна…       И он глотал её, эту странную живительную субстанцию, похожую на жидкие лучи самого солнца. Она стекала по лицу, разливалась мимо, заполнила всё вокруг, но попала, пробудила, достигла своей цели…       Каменные веки поднялись — темно, жарко. Ад расстелился перед ним бесконечным чёрным полотном, но он уже чувствовал себя — свои руки и ноги, биение пульса, боль едва зарубцованных ран…       Теперь бы найти дорогу назад — в их мир, покалеченный, но свободный от ледяного врага.       Пальцы слегка шевельнулись. Чувствуются, слава богам. Прочь онемение, долой эту тяжесть с груди! Вздохнул поглубже, но тошнота подкатила омерзительным сгустком, тут же была с силой проглочена — преисподняя была наполнена смрадом. Неплохой признак… Пальцы шевельнулись под тёплой водой. Отчего она была тёплая?       Эйегон. Он вдруг вспомнил своё настоящее имя — теперь уже точно его — заслуженное имя. Вспомнил ледяные глаза, их преображение и смерть, чёрный камень в чёрной крови, луки и стрелы, десятки испуганных глаз, их обладателей, упавших на колени, рассвет над миром за миг до наступления собственной тьмы…       Эйегон.       Нужно попытаться уйти прямо сейчас! — стучало в висках. Пальцы слабо сжались и снова расслабились, тело дёрнулось в болезненной судороге. Нет, не каменное, живое. Но совершенно не слушалось и, проклятье, утянуло обратно в пучину видений…       На этот раз образы были более ясными. И светлыми. Заснеженное поле, редкие чёрные пятна деревьев и тел мёртвых. Мёртвых окончательно… Следы сестрицы-волчицы, её запах, чёткая цель увели далеко от дома. Он почуял удачу — запах человека в чёрных одеждах, услышал его голос, ставший почти что родным… Живого зверя было не встретить, зато мёртвых, ледяных на морозе — хоть отбавляй… Приходилось вгрызаться в окоченелую плоть, словно в камень, так, что зубы сводило. Мерзко, но было ничего не поделать.       Призрак — его ипостась. Волк мальчишки-бастарда. Он даже не думал, что ему удастся увидеть снова красными глазами верного друга. Тонкий запах крови щекотал нос — хороший, очень хороший признак…       Он потряс головой, и вмиг очутился вновь человеком в своём чёрном пекле. Жар, казалось, чуть сдался, и Джон обнаружил, что сидит на коленях в воде, оперевшись на вытянутые перед собой руки. У него нашлись даже силы ползти, медленно, на ощупь… Впереди выросли каменные выступы, достаточно острые. Пещера, как одна из тех, что встречались далеко за Стеной. Пришлось встать и на шатких ногах переступить это препятствие, сделать ещё несколько шагов по воде, чтобы выбраться из подземного озера. И упасть в итоге на землю…       Удар от падения отразился во всех внутренностях. Неприятно, но радостно, и настолько, что дало проступить даже улыбке. Мёртвецы не чувствуют боли, а он — да. Рассмеялся бы, будь больше сил.       Рука скользнула по лицу вверх — грязная борода, спутанные мокрые волосы. Пальцы коснулись груди — нет доспеха, какие-то лохмотья. Сыро, но слава богам, что не холодно…       Впереди, откуда-то из потолка чудился тусклый свет. Джону потребовалось время, чтобы понять, что свет был настоящим — разум и зрение будто слегка помутились. Глаза чуть привыкли и вскоре начали видеть очертания пространства…       Из небольшого разлома в потолке белыми застывшими змеями спускались вниз огромные корни. Чардрево.       Пещера и белое дерево. Внезапно вспомнились рассказы Брана об обители Кровавого Ворона. Старик, полусгнивший, ставший единым целым с Богами, единственный красный глаз, аномально-долгая жизнь. Крупная дрожь пробрала снова. Он снова на Острове Ликов!       — Бран! — громко позвал Джон, и обнаружил, что голос, вопреки ожиданиям, оказался неслабым. — Бран, где ты?       Сердце ударило. Его больше нет, шепнул внутренний голос, но упрямство неминуемо всколыхнуло волну злости. Бран! Рид! Звуки имён вырывались из груди и раскатывались эхом в утробе жуткого подземелья… Ноги устремились к разлому, наступая и отпинывая в сторону что-то мягкое. Руки вцепились в корни, когда он едва не упал, споткнувшись о что-то небольшое, лежащее на земле. Боги, это был труп… Небольшой, будто детский, и стойкий смрад разложения говорил о том, что он не ошибся…       — Бран!       Чёрт возьми. Проклятый идиот! Неужели он верил в чудо? Знал ведь прекрасно о том, кем и чем был его брат. Для чего он был создан, для какого пути пережил всё, что пережил…       Прости меня. Ладони судорожно перебирали корни чардрева. Слабость и боль ушли куда-то в небытие. Тусклый свет освещал лишь взвесь подземной пыли — серое облако — не давал ничего разглядеть… Глаза жгло, и оттого они нещадно слезились.       Джон сполз на землю. Его нужно похоронить! Пусть даже здесь, в священном месте Старых Богов, он это сделать обязан! Глаза закрылись. Соберись, твою мать, и придумай, как это осуществить!       Он просидел в полубеспамятстве какое-то время. Мысли не шли, перебивались шумным потоком бьющей в венах крови. Жар снова нахлынул — такое неприятное, неправильное тепло здесь, под землёй. Мерзкий запах в укор ему — проклятому герою, который не смог защитить ребенка в очередной раз…       Веки поднялись, и внезапно увиденное заставило Джона вздрогнуть. В сплетении белых корней, в толще их узлов, виднелось лицо.       Бран.       Мальчик был неподвижен, бледен. Мёртв, но всё ещё похож на себя самого. Руки с силой рванули чёртовы корни и коснулись ладони.       Она оказалась тёплой…       — Бран! — снова вырвалось имя. Громко, даже оглушительно. Он проклял момент, когда выронил меч на арене. Сюда бы его, чтобы легко справиться с удушающим деревом и вытащить его пленника на свободу…       — Очнись, Бран. — Живой. Тело мальчика было вырвано с невиданной силой, поднято на руках, опущено на землю рядом. Лёгкий удар нервной ладони прошёлся по худому лицу. — Очнись!       Тьма пощадила братьев в короткий момент, когда луч с поверхности упал на обоих. Больше света, больше! Только бы увидеть блеск живых глаз…       Тонкие пальцы Брандона Старка, резко сжались на миг и тут же отпустили.       Он спал и видел свои сны. Нет, этому не бывать. К чертям магию! Пора Брану Старку вернуться — герою войны и его родной волчьей крови.       Джона захватила агония. Там, в отвратном, гнилом подземелье, в тот самый момент он словно потерял рассудок, обхватив тщедушное тело мальчишки за плечи, чтобы потрясти, что есть сил. Это словно произошло само по себе, но Джон был уверен в том, что это было нужно. Вернуть его таким грубым образом — заставить вернуться в себя…       Мальчик слабо всхлипнул, и Джон, ослабив свою безумную хватку, усадил Брана на землю. Грубая ладонь обхватила его подбородок, тёмные глаза уставились на худое лицо.       — Зачем? — его веки наконец шевельнулись, росинки слёз блеснули под ними.       — Нет! — снова резко и без необходимости громко ответил Джон, однако тут же сумел взять себя в руки. — Тебе здесь не место. Всё кончено, и нам пора уходить.       — Не нам, тебе…       — Где Рид? — спросил Джон, будто не заметив слов брата.       — Его здесь нет. Я отпустил его сразу, как только мы прибыли… Он погиб в Сероводье вместе со своими людьми…       У Джона не нашлось быстрого ответа. Только желание поскорее выбраться на поверхность… Не дело! Им обоим не дело было здесь оставаться…       Джон предпринял очередную попытку оглядеться…       — Ты оторвал меня от корней Сердце-дерева, — прошелестел Бран, — теперь моё тело снова напомнило о себе. Там я не испытывал ни жажды, ни голода, никаких нужд…       — Как какой-то мертвец. Мы ведь живы с тобой, Бран. Каким-то чудом…       — Ты ведь видел, каким именно чудом? — указал Бран слабым пальцем во тьму и выдохнул. Он сник и снова закрыл глаза. Шумное дыхание выдавало его присутствие, и Джон слегка успокоился. Он поднял взгляд вглубь пещеры, уставился в сторону странного подземного озера и понял, наконец, отчего оно было горячим. Глаза разобрали очертания гигантской раскрытой пасти, ряды острых зубов, голые кости, что были чернее самой непроглядной тьмы. Дракон умер будто столетье назад…

* * *

      Джон приходил в себя достаточно долго. После короткого разговора он снова оказался на земле рядом с Браном, у корней сердце-дерева, провалился в сон против собственной воли…       Он пролежал в своей жуткой обители пару недель — так ему объяснили — и на вопрос, как он не умер от ран или голода, получил невнятное объяснение о силе озёрной воды…       Дракон, который дышал, летал, изрыгал огонь и сражался, стал окаменелым скелетом. Он вернулся в своё время — снова расплывчато пояснил Бран… Но кажется, всё было не совсем так. Странные образы из видений времён собственной смерти, льющийся за завесой тьмы свет, струившийся по губам — Джон знал, чью жизнь он выпил, чтобы очнуться. Всё, как и говорили его замогильные откровения… Когда-то ему открылись многие знаки, но он никому ничего о них не поведал.       Ему стало странно от самого себя в тот миг. Едва очнувшись в своём порезанном теле тогда, в Дозоре, он легко солгал красной ведьме о том, что за гранью жизни нет ничего. А в Логове не смог притвориться во благо общего дела… Чёртов дурак.       Тогда за гранью ему были явлены многие нити, которые предстояло распутать и прочитать. Но ничего о том, что ждало его дальше за пределами этой пещеры. Ни слова. Он, как и Бран, был ведом Богами к одной цели, и теперь, когда она завершена, ему хотелось думать только о настоящем и будущем. Ему хотелось думать о жизни, которую они отвоевали… О своём дальнейшем долге. И о любви. Но для начала нужно было позаботиться о выживании, выбраться из проклятой преисподней на слепящий свет, на безжалостный холод, пусть даже в этих драных лохмотьях, без оружия, огня и пропитания…       Джон выполз наружу, когда почувствовал себя способным взобраться по корням наверх. Одежда просохла и было не так холодно, как после рокового падения в ледяное озеро за Стеной. Даже под широкой красной кроной гигантского сердце-дерева и в зачатках сумерек пасмурного дня глаза зажмурились от непривычного света, обездвижив их обладателя на короткое время. Свежий воздух заполнил грудь и мысль о возвращении в зловонное подземелье стала ещё более омерзительной. Придётся сделать это ради близкого человека. Всего раз, и больше никогда туда не возвращаться…       Корни чардрева лихо заворачивались и сплетались между собой, и Джон не сразу заметил тот самый проход в пещеру — он был спрятан весьма хитро. Рядом лежали спальные шкуры, а чуть поодаль нашлись и припасы, оставленные, по-видимому Хоулендом Ридом. В небольшой сумке лежал обсидиановый кинжал, нож из стали, мех с вином, свитки, какие-то травы в холщовых мешочках. Еда тоже нашлась — пара кусков солонины и половина закаменелой краюхи хлеба. Джон был удивлён — неужели Рид предполагал, что Бран выживет? Или бросил свою ношу здесь, убегая назад в свои болотные земли? Эти мысли быстро пропали, когда внимание перенеслось на озёрную гладь. Мутно-зелёная вода обещала спасенье от жажды.       Джон оказался на берегу очень быстро, устремился к воде, как обезумевший зверь и долго не мог оторваться от холодной зелёной поверхности. Чудотворная вода. Он был готов пожирать снег, кору дерева, листья, червей, даже трупы под землёй, которые были ничем иным, как загадочными жителями этого острова. Они умерли, спев свою последнюю песнь, ушли вместе со своими волшебными силами в историю. А он, человек, был жив и готов на всё, чтобы не сдохнуть здесь и вернуться домой.       Утолив жажду, Джон разглядел себя в свете уходящего дня. Измождённое лицо, борода, всклокоченные волосы, которые было, пожалуй, было уже не распутать. Страшный, постаревший на несколько лет наследник престола, мать его. Он едва узнал своё отражение… Вспомнив всплывающую голову красного ящера, он смутно представил, как оказался в пещере в пасти гиганта. Наверно, дракон упал в воду и успел добраться до Брана по его зову, найти под водой ход в свой последний грот. Ему ведь было не привыкать плавать в озёрах и дышать там каким-то чудесным образом. А быть может, это был не Брана, а его собственный зов, Джон не знал точно и не помнил ничего с момента своего падения на арене. И ему, в сущности, было плевать — он был голодным и диким, вдыхал полной грудью свежий воздух и чувствовал отвратный запах, исходящий от себя самого. И его это радовало, как никогда. Потому что он чувствовал.       Чуть позже на поверхности появился и Бран, которого Джон выволок наружу вопреки его причитаниям и даже слезам. Они завернулись в меха, чтобы поесть размоченного в воде хлеба и мяса, которое оказалось на удивление вкусным.       Оба не произносили ни слова до момента, когда животный голос внутри обоих поутих от иллюзии сытости.       — Спасибо, — нарушил молчание Бран, и Джон посмотрел на него весьма недоумённо. — Несмотря ни на что, я рад, что дышу свежим воздухом. Здесь, наверно, холодно, но, по сравнению с землями Вечной Зимы — это пустяк.       Джон молча протянул ему мех с вином, и Бран пригубил даже будто бы с удовольствием.       — Больше не будешь спрашивать, зачем я это сделал?       — Нет. И пусть я по-прежнему не нахожу в себе силы жить дальше, покинуть остров, стать прежним, но всё же я рад, что могу недолго побыть Брандоном Старком, а не Трёхглазым Вороном.       Джон устало улыбнулся, и Бран продолжал:       — Мне открылось такое, что даже трудно представить. Мудрость времён, тайны истории, люди, которых нет уже тысячи лет — я видел их так же, как сейчас вижу тебя… Но ничто мне не было так сложно, как вспомнить нашу семью — отца, мать, Робба, дни нашего детства. Казни, убийства, интриги прошлого не вызывали во мне ничего, а воспоминания детства — многое. Это больно — быть человеком, Джон. Очень… Я и хочу, и не хочу быть им.       — Тебе не нужно выбирать. Ты можешь видеть свои зелёные сны, и быть при этом собой.       — Нет, — он покачал головой. — Ты не понимаешь. Этот путь не знает компромиссов. Ты вырвал меня с силой из моего уютного места, но если я попрошу — ты оставишь меня в тех корнях. И я не буду страдать, буду видеть вечные сны, пока не стану землёй, возможно, через тысячи лет. Я не смогу послужить никому, но и не стану никому обузой. Я буду по-своему жив, в глубоких снах и видениях, которые никому, кроме меня, не будут доступны. Это сложно объяснить, но после падения Короля Ночи что-то изменилось. Как и тогда, сейчас со мной будто говорит сама земля, но теперь её голос не понять человеку… Я чувствовал, как врастаю в неё, словно корень этого дерева, чтобы исчезнуть с поверхности навсегда, пока ты не заставил меня пробудиться…       — У тебя есть дом и семья. Наша стая. Возможно, мне никогда не понять, каково это — быть обездвиженным, но ведь есть на свете люди, которые тебя любят и будут заботиться о тебе. Я, Арья и Санса. Север примет тебя. И Сердце Зимы, которое ты можешь восстановить под своим началом, как Брандон Строитель. Ты сын Винтерфелла — истинный Старк — последний сын древнего рода.       — У которого никогда не будет потомков…       — Это неважно, пожалуй. Ты сам жив. И у тебя есть мы.       — У тебя есть, о ком заботиться — потомки, твой народ и наследие… И есть кого любить. Я видел тебя и твою королеву в своих снах и не раз, то, как вы смотрите друг на друга. Когда вы вместе, никого больше не существует. Тебе повезло познать настоящую сладость жизни. Я же могу о ней лишь мечтать. И знать, что эти мечты никогда не воплотятся — больно. Я видел, что творят люди — и беды, и войны, и красоту, и любовь… Ничто из этого не моё.       — Это нечестно… — с горечью произнёс Джон и тяжело вздохнул.       — Нечестно? Ты говоришь так, потому что любишь меня, я это знаю. Но разве я могу обрекать на муки сестёр, которые молоды и которых ждёт своя жизнь? Вот, что будет нечестным. Разве Северу будет дело до калеки из Великого Дома и его воли, когда люди настрадались на годы вперёд? Разве я могу занимать твой разум мыслями о себе, когда тебе и так придётся непросто, и ты это знаешь? Нет, Джон, твоя боль и нежелание меня отпустить говорят в тебе, но не разум. Ты думаешь не о том, что будет лучше для меня… Разве честно принуждать к жизни, когда у каждого есть свой выбор? Ты делал его за других, когда это было нужно — заставлял людей, потерявших самое дорогое, брать оружие и вставать на защиту мира, в котором для них ничего не осталось. Ты даже убил мать, посчитавшую верным отдать своего сына врагу. Своей рукой, своим мечом ты убил её… Я не осуждаю тебя, ведь на твоём месте было невозможно сделать единственно правильный выбор. Не было тогда правильных решений, но теперь… Поразмысли над этим, как следует.       Джон нахмурился и помрачнел. Они молчали долго, не в силах нарушить тишину этого места… Остров-могила — не место живым…       — Подумай ещё раз, прошу тебя, — прошептал Джон, укутывая Брана шкурой плотнее, когда тот, казалось, задремал. Он не мог унять сердцебиения, не мог сомкнуть глаз, размышляя о том, что, возможно, оставит его здесь одного. Навсегда. Просто бросит. Живого, любимого, дорогого ему человека. Он вспомнил Рикона, которого было не спасти от стрел Болтона. — Я не братоубийца…       Или да? Однозначного ответа внутри себя он не нашёл. Он ведь знал, что Бран был приманкой. Он был воином на своём неведомом поле боя, он, мальчишка, обладавший чудесным даром Богов, таким ярким и восхитительным, что смог заставить врага играть по своим правилам. Джон сам пошёл на это, хотя знал, какой урон несёт Брану его магия. Он знал и о боли, которую тот испытывал, управляя мёртвым драконом. Он был на это согласен. Согласен, чёрт возьми, на эту жертву! Он признался, что крайне редко думал о нём, когда рядом была его Дени. Джон должен был дожить до момента, когда он найдёт все ответы… Дожить, скрываясь в тени древовидца и мага, по имени Брандон Старк. Чёртов герой! Он был рад, что он выжил — ведь мучиться совестью за смерть мальчика ему не придётся. А каково ему будет теперь исполнить его, Брана, волю? Позволить раствориться в небытии, стать одним целым с деревом, позволить выбрать жизнь, которую было сложно представить в привычном понимании? Это будет горько. Это будет больно и очень. И правильно.       — Подумай, Бран, — снова прошептал Джон и прижался свои лбом к его плечу. Надежда не желала угасать, атаковала разум, который вторил ему о неизбежности.       — Ты знаешь ответ, Эйегон, — тихо и проникновенно ответил он и нашёл своей слабой ладонью ладонь брата. — За тобой скоро придут твои верные люди. Они уже встретились — белый волк и человек в чёрном, как ты и задумал. Жди лодку с рассветом. И если с твоим пробуждением меня не окажется рядом — не ищи меня, очень прошу — это мой выбор. Просто уходи побыстрее. Тебе тут не место…