Let go when you give it

— Принцесса проснулась! Я уж думал, ты весь день дрыхнуть будешь, — радостно визжит Эскильд, окидывая Исака взглядом с ног до головы. — Что, слишком много выпил прошлой ночью? — усмехаясь, спрашивает он, наливая кофе в кружку и напевая мелодию «Over the Rainbow». Исак прищуривает глаза, когда Эскильд мешает кофе в кружке, прежде чем передать ее Исаку. — Держи волшебное зелье от твоего Гуру. Я использовал секретный ингредиент своей бабушки, который лечит похмелье, сердце и тепловой удар, так что пей на свой страх и риск, если что-либо планируешь делать сегодня. Исак делает глоток кофе и прикрывает рот рукой, чтобы подделать кашель. — Горло болит, думаю, у меня грипп, — говорит он, садясь на ближайший стул — ложь, и даже не очень хорошая, и Исак не уверен, что Эскильд или сам Исак поверит словам. Возможно, он не убедит его, что это правда, и тогда он не проведет большую часть этого отличного воскресного дня в постели, жалея себя. Домой прошлой ночью он шел быстрым шагом, не оглядываясь назад — часть его боялась, что он найдет там Эвена, другая часть боялась, что не найдет. Он просто разулся, умылся и лег в постель, обдумывая все моменты дня и вдыхая запах соленой кожи. Но лежать долго не пришлось, потому что кожа начала чесаться из-за соли, поэтому ему пришлось принять душ. Он пытался подрочить на какого-то парня, который вылизывал его у одной из стенок душа во время одной из вечеринок Эскильда, но ничего не вышло, и кончил он с именем Эвена на губах. Ему потребовалось несколько часов, чтобы заснуть, и когда он проснулся, уже был полдень, но имя Эвена до сих пор оставляло горький привкус во рту. Он хотел написать ему сообщение, но стер его, а затем лежал рядом с телефоном, разочарованно глядя на него, наблюдая за быстро протекающим временем. Но это не имеет смысла, потому что они ничего не должны друг другу. Они всего лишь два человека, у которых только собаки любят друг друга — но и об их любви можно забыть, ведь Ликке у Исака на некоторое время. Но все в порядке, ведь это не похоже на какие-то серьезные чувства. Может быть, какая-то жажда со стороны Исака, потому что у Эвена потрясающее лицо, на которое Исак любит засматриваться, и на этом все заканчивается. Ева скоро вернется, и тогда у них не будет причин встречаться. Все нормально. Ком в горле просто начало простуды. — Грипп во время одного из самого жаркого дня этого лета? — спрашивает Эскиль, вопросительно выгибая бровь. — Только сам Бог знает, как тебе удалось подхватить эту болезнь, когда ты гулял в парке с собаками, — говорит он драматично, затем поджимает губы, когда Исак вздрагивает от этих слов. — Расслабься, я же шучу. Я уверен, что ты не бешенством заразился — я рассказывал тебе о том времени, когда моя тетя думала, что заболела, пока не поняла, что просто влюблена? Бедная женщина, ни один врач не решит ее проблему! «Хотела бы я, чтоб это было бешенство» — ее последние слова. Ну, не последние слова, она же в настоящее время в доме престарелых, но некоторые ее слова иногда словно последние. Исак закатывает глаза и еще раз поддельно кашляет. — Кстати, для тебя тут письмо, — говорит Эскиль после короткой паузы, кивая в сторону кучи листовок. — Оно там с пятницы лежит. — Я уже знаю, что в нем. — Тебе ничего не мешает посмотреть. — Это приглашение, — говорит Исак, — на Бейби Шауэр*. — У кого-то есть ребенок? — спрашивает появившаяся в дверном проеме Линн. — Ни у кого. — Господи, там что, душ для умершего ребенка? Круто, че. — У моего отца, — говорит сухо Исак, давая понять, что не хочет продолжать разговор. — У моего отца есть ребенок. Все. — У тебя есть брат? — Нет. — Но ведь у твоего отца есть ребенок? Вы же родственники. — То, что мой отец решает, куда девать его сперму, ко мне не относится. — Биология не так работает. — Нахуй биологию. — Знаешь, я думаю, что сегодня будет дождь, вот прям душой чувствую, — меняет тему Эскиль, — Эта засуха вредит моим герберам — иногда нам не мешает немного дождя, не думаете? Исак пожимает плечами и делает глоток своего кофе, морщась из-за его горечи. — Что за хрень ты туда добавил? — Тайный ингредиент моей бабушки, — говорит Эскиль, улыбаясь, как чеширский кот. — Сладкий, как сахар, горький, как желчь. — Яд гоблинов, что ль? — Не яд, Круэлла — всего лишь небольшая щепотка любви. * День тянется без единого звонка на телефон Исака. Все, включая Вильде и ее неустанные запросы в Candy Crush, словно вдруг исчезли из списка друзей Исака, и даже Ликке большую часть дня крепко спала, когда утомилась разрывать конверт отца, отправленный Исаку. — Не кушай его, у тебя есть игрушки лучше конверта, — смеется Исак, перетягивая конверт из-под лап себе. Он держит его на свету, словно рассматривая его на наличие повреждений, а затем выкидывает его в мусорное ведро. Баскетболистом он никогда не был, поэтому конверт падает рядом с мусоркой. — Боже, — выдыхает он и пальцами ног поднимает конверт, а затем помещает его в мусорное ведро, когда телефон начинает звонить. — Привет, Ева, — говорит он, подавляя разочарование в голосе. — Исаааак, — с восторгом здоровается Ева, по-доброму щурясь в камеру. — Ты что, не рад меня видеть? Может быть, ты знал, что я позвоню? — спрашивает она с озорной улыбкой. — Сегодня что, международный день улыбки Исака Вальтерсена и, как обычно, никто Исаку о нем не рассказал? — Может быть потому что сейчас три часа ночи? — спрашивает Исак, уходя от вопроса. — Ой, только не читай мне лекции о том, что я сейчас должна лежать в кровати, — отвечает Ева. — Я видела тебя недавно онлайн на фейсбуке. — Ты что, пьяна? — Я не пьяна. — Значит, пьяна. — Детка, ты же знаешь мой девиз — работать тяжело, но веселиться сложнее. Но я тебе не по этому поводу звонила. Я хочу увидеть мою малютку. — Она спит, я не хочу ее будить. Ева вопросительно поднимает бровь и слегка наклоняет голову. — С каких пор ты стал о ней заботиться? — Ой, что-то связь плохая, тебя плохо слышно. — Исак — мама-медведица, какая прелесть. — Я не гребаная мама-медведица, — огрызается Исак — у него итак большое количество нелепых прозвищ из-за его неудач и дружбы с такими друзьями, как Ева и Эскильд, но это прозвище однозначно хуже всех прошлых. Худшее и ложное. Полная чушь. Ноль процентов правды. — Скажи еще раз, — Ева кусает губы, чтобы не засмеяться. — Я не гребаная мама-медведица. — У тебя даже голос как у мамы-медведицы! Скажи еще раз! Давай! — Нет, — говорит Исак и кладет телефон на кучу грязного белья. — Эй, ты чего творишь! Фу, какая мерзость? Ээй, мерзавец! Вытащи меня отсюда! Исак! — Хорошо, отлично, я увидела кучу грязного белья, супер, — говорит Ева с лохматыми волосами, словно Исак не телефон вытащил из грязного белья, а ее саму, — Теперь покажи мне ее лицо, пожалуйста, хотя бы ее мордашку. Оууу, моя крошечная сонная малышка. Стоп… это твоя подушка? — Она уснула на моей подушке, что я должен был сделать? — Ты позволяешь ей спать на своей подушке! Ты такой зубрилка! — смеется Ева. — Либо Эскильд что-то подложил в твой напиток, либо ты стареешь, малыш. — Молчи, иначе я тебя верну туда, — говорит Исак, направляя камеру на стопку грязного белья. — Ладно, хорошо, расслабься, старый зубрилка. Давай поговорим обо мне, — говорит Ева. — Я тут недавно поняла, что влюблена. — Ты не влюблена. — Я тебе не звонила, только потому что избегала разговоров об эндолфинах…эндорфинах, короче, избегала этого дерьма. — Ты там всего месяц. — И это лучший месяц в моей жизни, — говорит Ева, ее лицо светится от счастья. — Ты всегда такой циничный? Кстати, видел Сану и Юсефа? Они называют друг друга соулмейтами уже после второго свидания, и по-прежнему сильно влюблены. Знаешь, как он ее называет? Бабочка. — Это другое, — упрямит Исак. — Где разница? — Да везде, — повторяет Исак, но его голосу не хватает настойчивости, и он уже чувствует, как его щеки горят. — Ваау, ты достиг довольно серьезных навыков аргументаций в твоем университете. Как же мне говорить с тобой, ведь я не достигла твоих навыков. — Я имею ввиду, что они родом из стабильных семей, поэтому у них есть родители, которые за ними наблюдают… Ева фыркает. — Я даже не знаю, провоцируешь ты меня, или пытаешься опозорить из-за того, что у меня нет отца, но Исак, честно, если твои родители запутались в себе, то с тобой этого не произойдет. Я знаю, что ты не любишь об этом говорить, и я не буду тебя принуждать к разговору, но ты просто должен отпустить прошлое. Это может быть полезно для тебя. — Я не это имел ввиду, — бормочет Исак, поджимая губы. — Я просто не хочу, чтобы тебе причиняли боль. — Послушай, я не звонила тебе, чтобы рассказать о каком-либо дерьме, — говорит Ева. — Я просто хотела увидеть свою малышку и сказать, что я встретила девушку, которая заставляет чувствовать меня живой. Может быть, ты прав, и эти чувства не продлятся долго, да, но если вариантов не остается и ты действительно чувствуешь себя настоящей, выбор между ничем и любовью не будет трудным, понимаешь? — Ладно. — Возможно, сила любви существует, — неловко подмигивает Ева и смеется, — я звучала довольно интеллектуально, не думаешь? В общем, я поделилась кусочком своей жизни и теперь поспешу, не хочу пропустить рассвет. — Хорошо. — Увидимся позже. — Ева, — слова застревают комком в горле, — Мне жаль. О тех словах, что я сказал. — Извинения приняты. — Я имею ввиду... только ты знаешь, что чувствуешь. Ева ухмыляется. — Верните мне моего Исака. — Я позабочусь об этом. — Спокойной ночи, мама-медведица. Тебе лучше не быть онлайн, когда я в следующий раз зайду на фейсбук. * Сегодняшняя летняя ночь была беспокойной. На потолке комнаты паук, и Исак носится туда сюда по комнате, его беспокойство не дает ему уснуть. Он садится на пол и берет толстовку, кривя лицо от запаха перед бросанием. Пол скрипит, когда он на цыпочках идет на кухню в его пижамных штанах, надевает тапочки Эскиля, прежде чем выбраться на улицу. Ликке последовала за ним, мокрый маленький нос любопытно нюхал летний воздух. На улице все стоит настолько красиво, будто Исак не на улице, а в картине. Где-то за пределами тропосферы виднеется рассвет, но облака, висящие над городом, темные и тяжелые, как свинец. Исак не знает, куда он идет, просто позволяет своим ногам вести его по улицам города, мимо тусклых огней книжного магазина и пары сонных голубей, прежде чем он видит очень знакомый парк. Исак фыркает. Он не собирался сюда приходить, но, видимо, его тело планировало иначе. Ворота громко скрипят, когда он их открывает, и Ликке издает громкий лай. — Тсс, — шепчет Исак, затем поворачивает голову и замирает на месте. Даже если бы он увидел профессора Квирелла, который бы пил кровь единорога, он испугался бы в разы меньше. Там стоял Эвен. Стоял в шортах и белой футболке, руки и ноги бледно выделяются на фоне серого утреннего света — это Эвен. Их взгляды встречаются, и Эвен, кажется, колеблется некоторое время, переступая с одной ноги на другую. Исак закрывает глаза и, на секунду, задерживает дыхание, а пульс бешено стучит, когда он слышит звуки шагов, приближающихся к нему. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. — Привет, — говорит Эвен, и только звук его голоса посылает волну дрожи по телу Исака, даже через закрытые веки Исак чувствует его улыбку. — Привет, — весело отвечает Исак, медленно открывая глаза, боясь, что если он увидит лицо Эвена, то ослепнет. Он надеется, что его голос не дрожал, а сердце не стучит слишком громко, достаточно громко, чтобы сломать ему ребра. — Я и подумать не мог, что ты такая ранняя пташка. — Ну... жизнь владельца собаки, — пожимает плечами Исак, словно он каждый день встает так рано. — Да… — с улыбкой отвечает Эвен, но морщинок возле его глаз нет. Исак издает нервный смешок и качает головой. — Кого я обманываю… — говорит он, опуская голову и кусая губы. — Я не мог уснуть. — Я тоже. — Ох, — выдыхает Исак, — Забавно... в смысле, не забавно забавно, но типа, эй, мы бродим по Осло в четыре утра, потому что не можем уснуть, вроде смешно. Эвен улыбается. — Довольно забавно. — Да? — Исак поднимает голову, чтобы встретиться взглядами. Под его глазами есть темные круги, но они не отнимают того факта, что Эвен в четыре утра выглядит чертовски красиво. — Может быть, это судьба. — Нам суждено проебаться, да? — говорит Исак, уголок рта дергается. Эвен кивает, и мягко ударяет Исака в руку. — Обреченные проебываться. Исак вздыхает и делает паузу перед монологом. Он знает, что всегда ляпнет какое-нибудь дерьмо в момент речи, но он не хочет делать что-либо еще более неловким, чем это является сейчас. — Вчера, когда я..., — начинает он, но его слова прерываются грохотом грома, за которым следует скулеж собак. Еще один громкий грохот, а затем начинается ливень. — Блять. — Иди за мной, — кричит Эвен сквозь дождь. Его рука находит руку Исака и тянет за собой в неизвестном направлении. — Куда? — взволнованно спрашивает Исак. Он промок до костей и дрожит, но при этом придает себе вид, словно ему плевать. Даже если с неба будут падать кошки и собаки, ему будет плевать. Его взгляд устремлен на пальцы, что крепко и нежно обхватывают его ладонь. — Я живу через дорогу, — отвечает Эвен, ускоряя темп, пока кровь в ушах Исака не стала грохотать громче, чем гром. Земля была очень скользкая, и тапочки Эскильда явно не предназначены для бега, так как эти резиновые утки пиздец как громко пищат с каждым шагом. — Бля, Эвен, подожди… Я потерял один тапок, он застрял в грязи. — Я вернусь за ним. Видишь вон то здание? Подожди меня под крышей, я скоро вернусь, детка, хорошо? — Хорошо, — отвечает Исак, нехотя разрывая хватку ладоней. Только после того, как он опирается рукой о дверь, чтобы успокоить дыхание, его сердце продолжает громко биться. Эвен только что назвал его деткой? Должно быть, это был шум дождя. * Квартира Эвена — это маленькая студия на последнем этаже пятиэтажного здания. Она неопрятная, но не грязная: большое количество чашек здесь и там, пара джинсов на полу, незаправленная постель, недоеденный бутерброд на кухонном столе, но сам стол чистый, так как Исак провел по нему пальцем, покачиваясь на ногах в ожидании Эвена, который моет собак в ванной — видимо, в ней слишком тесно, чтобы разместить двух грязных собак и промокшего до костей мальчика. На нем пара домашних штанов и толстовка Эвена, его собственная мокрая одежда висела на стуле, запах Эвена обволакивает его. Толстовка слишком длинная в рукавах, и это заставляет Исака чувствовать себя тринадцатилетним мальчиком, ладони потеют, а сердце стучит так громко, как в тот день, когда он впервые посещал дом Юнаса, чтобы одолжить Xbox. — Я бы убрался, если бы знал, что ты придешь, — слышит он голос Эвена перед тем, как развернуться и увидеть, как тот лениво опирается о дверной косяк, улыбаясь. Исак переводит свой взгляд на рисунки на стене, потому что рискует ослепнуть, смотря на Эвена без рубашки, у которого лишь полотенце перекинуто через плечо. — Классные рисунки. Это ты их нарисовал? — Да, — говорит Эвен, затем с надеждой спрашивает, — Тебе нравится? — Они забавные. Могу поспорить, что с ними ты можешь поступить в художественную школу. Эвен мурлычет и слегка улыбается. — Поздно, корабль уже уплыл. — Бабушка Эскильда всегда говорит, что ты никогда не будешь стар для чего-либо. Например, она только начала брать уроки гитары, — теряется Исак, облегченно вздыхая, когда слышит со стороны Эвена восторженный смех. — Тебе действительно нравится говорить об Эскильде, не так ли? Исак краснеет. Он же не так много говорит об Эскиле, да? — Он просто мой сосед. Я с ним живу с шестнадцати лет. — Он тебе как брат? — Можно сказать, да, — подмигивает Исак. Это первый раз, когда он определяет свои отношения с Эскилем другому человеку, и это очень смущает. — Вот на этом рисунке мой брат. — У тебя есть брат? — И сестра, — кивает Эвен. — Я младше их обоих. Но мой брат живет в Бангкоке, а сестра в Тромсе, поэтому я с ними редко вижусь. — Мне жаль. Если тебе из-за этого грустно. Эвен ласково улыбается и качает головой. — Нет. Это значит, что когда мы видимся друг с другом, то все внимание уделяем друг другу. Чаще всего мы ценим вещи, когда их теряем. — Согласен. — У тебя есть родственники, помимо Эскильда? — Я не… — начинает Исак, но затем поджимает губы. — Есть кусок дерьма, который оправдывается наличием ребенка. Да, есть. Но... это сложно, эхх. — Многие вещи в жизни сложные, — говорит Эвен, его рука слегка сжимает плечо Исака, когда он идет к холодильнику. — Присаживайся, чувствуй себя, как дома. Хочешь пить? У меня есть чай и фанта. — Фанту, пожалуйста, — кивает Исак, усаживаясь на неубранную кровать Эвена. Может быть, стакан холодной фанты поможет ему убрать мысли об Эвене, вдыхая запах его простыней. — У меня все чашки грязные, так что тебе придется пить из бутылки. Справишься? — подмигивает Эвен и бросает бутылку газировки в Исака. — Справлюсь, — улыбается Исак, но ухмылка сразу стирается с лица, так как бутылка громко шипит, и часть газировки выливается на штаны Исака. — Блять! — Прости, это я виноват, — говорит Эвен, подбегая к нему и опускаясь на колени, поглаживая ноги Исака, словно, проверяя влажность ткани. Член в штанах отзывается на ласки, и Исак кладет свою руку поверх руки Эвена, безмолвно говоря, что все в порядке. — Все в порядке, я вытру пятно. — Ох, ладно, — говорит Эвен, но не прикладывает усилий, чтобы убрать руку. И Исак тоже, потому что, видимо, Эвен настолько близко к его промежности, что мозг тупо отключается. Это длилось словно целую вечность: Эвен стоит на коленях, Исак сидит на кровати, и их руки сцеплены на коленях Исака. Вальтерсен облизывает губы. Правда в том, что он не особо рискует. Он точно не Ван Дамм. Он предпочитает заказывать одну и ту же пиццу каждый раз, чем пробовать новую, боясь разочароваться. Никаких сюрпризов, никаких разочарований — это его девиз последние несколько нет, и этот девиз неплохо ему помогает. Сюрпризов и разочарований в его жизни было совсем немного. И все же… Может быть, Ева права. Может быть, сила любви существует. Может быть… — Могу поклясться, что ты делаешь это специально, — шепчет Исак, прежде чем положить голову на затылок Эвена и притянуть к себе поближе. — Может быть, — улыбается Эвен. — Но тебе ведь это нравится? — Я терпеть это не могу, — бормочет Исак и запускает пальцы в волосы Эвена. Поцелуй начинается мягким и сладким, почти невинным, но он становится жарче с течением времени, и в его животе, вдруг, появляются бабочки, гребаная армия бабочек или сумасшедших летучих мышей, или целый дракон из «Игры престолов», вот так это чувствует Исак, потому что он летит и летит, а его кожа горит от желания. Полотенце Эвена летит вслед за толстовкой Исака. Каждый раз, когда Эвен издает тихий стон, Исак оттягивает нижнюю губу Эвена, сладко посасывает, руки жадно исследуют голую спину Эвена, притягивая еще ближе. Эвен резко разрывает поцелуй, заставляя Исака протестующе заскулить. — Исак, — задыхается Эвен, кусая верхнюю губу Исака, — Я не хочу, чтобы это было только один раз, — говорит он. — Я тоже, — выдыхает Исак, отчаянно пытаясь углубить поцелуй. — Ты уверен? — спрашивает Эвен, кончиками пальцев поглаживая поочередно брови Исака, очерчивая контур. — Уверен, — Исак слышит самого себя и удивляется своей искренности. Наступает та часть, где он боится и пытается отступить, но Исак уверен, что никогда не был так бесстрашен, как сейчас, лёжа под Эвеном, задыхаясь. Его член, вероятно, липкий и пахнет фантой. Если есть хоть малейшая возможность иметь это всё… Тогда он рискует остаться ни с чем. — Ты можешь передумать. Я не хочу тебе лгать, поэтому мне нужно, чтобы ты кое-что знал. — Ты разыскиваемый преступник? Потому что мне плевать на это. Бывают случаи, когда мне хочется убить… — У меня биполярное расстройство, — говорит Эвен, глядя в глаза Исака. — Мама Магнуса биполярна, — выпаливает Исак, прежде чем захотеть стать очень гибким, чтобы ударить себя по яйцам. Мама Магнуса, серьезно? Мог бы выбрать кого-нибудь известного, например, Эмиль Поста. — Магнус тоже твой брат? — Детка, прошу, не заставляй меня думать о Магнусе, когда я собираюсь сказать что-то о биполярном расстройстве, чтобы ты понял, что от этого я не хочу тебя меньше. От признания глаза Эвена слегка расширяются. — Ты хочешь меня? — задает он тихо самый нелепый вопрос в жизни Исака. — Я хотел тебя с первого дня. Я имею ввиду, я пытался сопротивляться этому, потому что я всегда проебываюсь, но ты, оказывается, в этом невъебически неотразим, — говорит Исак. — То, что произошло в машине вчера… Это не из-за тебя. Это из-за меня, проебщика, который все портит. — Ты не проебщик, — говорит Эвен и целует его в лоб. — И ты тоже. — Ну так… — Эвен сглатывает и смотрит на мокрое пятно на штанах Исака. — Теперь я могу тебе отсосать? — спрашивает он, и они оба смеются. Пятнадцать минут назад Исак бы с удовольствием послушал монолог Магнуса о десяти лучших позициях в сексе, но теперь он чувствует себя слишком уязвимым. — Мы могли бы заняться и другими вещами, — говорит Исак, пробегаясь пальцами по ключице Эвена. — Ты можешь спеть мне свою любимую песню. Давай, спой мне свою «Dancing Queen». — Это не моя любимая песня у ABBA. — Нет? — Моя любимая песня у ABBA — это «Take a Chance On Me». — Ну, спой тогда ее, — говорит Исак и прижимается носом к щеке Эвена. — Будешь петь со мной? — спрашивает Эвен, взъерошивая волосы Исака. — Я не знаю текста. — Я научу тебя. — Я лучше выпью нашатырь, чем спою. — Ну же, я хочу услышать, как ты поешь. — У меня есть идея получше, — говорит Исак, и переворачивается, чтобы они лежали рядом, нос к носу, ресницы к ресницам. — Ты же вроде устал? Мы могли бы поспать. Он знает, что есть обсуждения тем, которые он хочет знать, знает, что понимает только маленькую часть этой мысли — но сейчас ему так хорошо: как их тела так легко совпадают; утренний свет через жалюзи оставляет свой след на щеке Эвена, который наблюдает за тем, как он убаюкивает Исака. — Мы могли бы это сделать, — улыбается Эвен, прижимаясь ближе. Частицы пыли слабо мерцают в воздухе и падают на волосы Эвена. Нежное и слабое мерцание красиво смотрится на его волосах. — Можно тебя кое о чем спросить? — спрашивает Исак, когда Эвен целует костяшки на его пальцах. — Ты назвал меня сегодня деткой? Когда мы бежали. — Не думаю, что сделал это. — Я уверен, что так и было. — Тебе понравилось? — спрашивает Эвен, поглаживая большим пальцем щеку Исака. — Да, — шепчет Исак, закрывая глаза. — Мне понравилось.