Между правдой и ложью разница лишь в точке зрения

Варийский особняк встретил нас без фанфар и красной ковровой дорожки. Варийцам было немного не до нас, потому что они на цыпочках ходили вокруг своего босса и боялись лишний раз вздохнуть. Так что приезд меня и Верде в новых обликах и притащенная нами Скалл остались незамеченными для большинства. Не спрашивая ничьего мнения (Луссурия в комнате у Занзаса, а мнение рядового состава Верде не интересует, молния в лоб — и самому мнящему нужна больничная койка), Зеленый занимает одну из офицерских палат, устраивая на кровати подросшую и одновременно с этим помолодевшую Скалл. После перетаскивает туда часть своего оборудования из подвала и садится в бессменный караул следить за состоянием нашей спящей «Принцессы». Вчера, а снятие проклятия было действительно только вчера, после того, как мы с Верде более менее стабилизировали состояние Скалл, которая все норовила то умереть от остановки сердца — запускалось молнией в грудь, то впадала в состояние берсерка и пыталась нас убить, причём так и не приходя в сознание, что так же успокаивалось, но уже моими силами. Вчера, закончив со Скалл, мы ушли проверять тех, кто стал приемником нашего проклятия. Я не знаю, как Верде это сделал, да и не хочу знать, мне вполне хватило зрелища распятых на цепях еще живых, непропорционально искорёженных детей. Они дышат, бесконечно плачут от терзающей их боли, а Верде безразлично обходит их, смотрит показания приборов и отмечает что-то у себя в блокноте. Страшно? Мерзко? Быть может. Но это плата за наши новые тела. А то, что они всё ещё живы, гарантия того, что Шахматоголовый если и заметит обман, то не станет что-то предпринимать. Можно сказать что-то вроде «Это Мафия», но нет, тут больше подойдёт более грубое «Это Жизнь». Это просто жизнь, где царят законы по-первобытному жестокие и по-современному бесчестные. Верде проходит мимо детей, бегло их оглядывая, проверяет прочность фиксаторов, как подсоединены капельницы с внутривенным питанием и раствором, погружающим их в кому. Мы жестоки, но мы не садисты. Эти дети не будут знать и осознавать свою участь до самой смерти или до того дня, как мы не найдем способ перенести проклятие с них на неодушевленные предметы. — Перевозить будем? — спрашиваю, стоя всё так же у входа в подвал. Раньше тут была лаборатория Верде: в углу стоял стол, за которым занималась Скалл, а через крохотное окошко проникал слабый свет. Здесь распыляли веселящий газ, здесь зародилась «дружба» Грозы и Облака. Сейчас это камера пыток. Близко друг к другу стоят кровати с распятыми на них детьми, равнодушно пищат приборы, отмеряя частое сердцебиение новых Аркобаллено. — Куда? — Верде задумчив, он стоит рядом с маленьким Солцем и смотрит на показания приборов, хмуря брови и поправляя пальцами спадающие очки. — На Корсику, в Варию, на одну из твоих баз, — перечисляю варианты. — Туда неудобно добираться, а мне придётся какое-то время понаблюдать за состоянием Сары. И лучше это делать в Варии. Близость Неба послужит стабилизатором её состояния, — неприятно кольнуло в груди. Глупо ревновать Зелёного к Клоунше, но я ревную. Без особой причины, хотя и знаю о трепетной заботе ученого об Облаке. Просто обо мне так не заботятся. Хотя быть может дело в том, что я никогда не давала повода? Чуть нервно одергиваю капюшон, натягивая его поглубже. Попытка спрятаться если не от мира, то от самой себя. Собственное подсознание неподвластно даже туманам. — Моя помощь нужна? — отрицательное мотание головой было мне ответом. Верде склоняется над Солнцем и оттягивает ему веки. — Тогда жду наверху.

***

Кидаю взгляд на спящую Скалл, какой это уже день? Третий? Четвёртый? Скалл спит, не реагируя ни на Занзаса, ни на крики Скуало, Белу, как ни странно, нет до неё дела, а Луссурия слишком занят Занзасом, предпочитая доверить состояние девушки, хотя, наверное, даже больше девочки, Верде, который от неё почти не отходит. Ну, а Леви — это Леви. Ему нет дела ни до чего, кроме босса. — Ши-ши-ши, Маммон, идём гулять! — тринадцатилетний сопляк в самом разгаре переходного возраста и, что вполне логично, интересовался девушками. В Варии с этим было туговато, но был Скуало, который иногда брал Принца за шкирку и тащил в ближайший бордель. Вот только Бельфегор был аристократом, пусть и не особо долго, но воспитываемым по законам чести и благородства. Большую часть времени ему было на них наплевать, но одно исключение он сделал. И нарёк меня в моём новом облике своей Дамой Сердца. Мило, конечно, вот только вы можете себе представить Принца Потрошителя в роли галантного рыцаря? Лучше не надо, поберегите нервы. За три дня в статусе Дамы, мне прочли пару корявых стишков, зависнув под моим окном на любимой Белом леске. Причём стилеты он кидал снизу во внешнюю часть подоконника, чтобы я не могла срезать леску. Подарили букет белых лилий. Некоторые из цветов были художественно украшены брызгами крови (даже думать не хочу чьей) Когда Бэл понял, что лилии я не оценила, то на следующий день мне был подарен самодельный букет тюльпанов (кто учил Принца оригами? Найду — убью) из стодоллоровых купюр, а в качестве ножек этот энтузиаст использовал собственные стилеты. Нет, мило, конечно, особенно, когда я под хохот Скуало и печальные вздохи Принца приводила деньги в нормальное состояние. Но лучше бы просто их на мой счёт перевёл — Бел, я занята, — сообщаю, уныло подсовывая под нос Бельфегору планшет, к которому прикреплены выписки из варийского бюджета. Что-то в последнее время слишком много денег уходит на лекарства. Смотрю на спящую Скалл и зло цыкаю языком. Сколько можно в отключке валяться? Слабачка. Что ей такое могло там привидеться, что Верде вокруг неё чуть ли с бубном не танцует, а заглядывающий иногда Занзас становится мрачнее тучи. Хотя Варийская Туча особой мрачностью не отличается. Вон, лежит, то морщится во сне, то улыбается. Сколько можно мотать всем нервы? — Маммон, я закончил, — в палату вошёл Верде, кидая мне узкий браслет, вроде того, что он делал для Скалл. Милая игрушка, которая лишает пламени. Очень полезная игрушка, если ты заранее готовишься к возможному неудовольствию Шахматоголового. И я, и Верде уверены, что он не оставит нас просто так в покое. Возможно, за неделю он просто ещё не успел заметить, что его марионетки порвали ниточки. Ведь наши замены пока ещё живы. Но увы, только пока. Если верить Зелёному, они протянут не дольше месяца. Многие умрут раньше, их тела слишком изувечены незаконченным нами до конца процессом, всё-таки контролировать переклад Проклятия на них мы не могли. Дети умирали. Даже если они не могли проснуться и осознать происходящего с ними, но неприглядная истина не менялась. Они умирали, потому что были не готовы к нашему Проклятию, потому что мы были небрежны, доверив всю работу Скалл и не проконтролировав её до конца, потому что Проклятие — это что-то за пределами нашего понимания, а мы влезли в него со своим желанием вернуть старый облик. Но совесть не мучила ни меня, ни Верде. Остальные не знали о том, какая цена заплачена за их спасение, разве что Ария своей Интуицией могла что-то подозревать, но подозрения к делу не припишешь. — Спасибо, — киваю, убирая браслет во внутренний карман плаща. — Что ты хотел мне показать, Бел? — поворачиваю голову к мальчишке. Безумная улыбка никуда не делась, но оттенок обиды заметить несложно. — Ши-ши-ши, Маммон понравится, — Принц скачет впереди, а я думаю, что эта шутка зашла слишком далеко. — Ши-ши-ши, знаешь, Маммон, — Потрошитель резко останавливается и оборачивается ко мне. — Если кто-то будет тебе угрожать, я его убью. Ме~дленно, — а, может, это и не шутка. Слишком уж серьезен Бел. Слишком часто морщится Луссурия, который лучше всех может понять настоящее чувство это или шутка. — Со своими врагами я разберусь сама, — чуть вздёргиваю подбородок. Смотрится, наверно, забавно, потому что, не смотря на то, что мое тело старше на два года, мы одного роста, и совсем скоро он грозит меня перегнать. — Не думаю, что мне нужна в этом чья-то помощь. — А я все равно помогу, — Бел шагает рядом, гордый от собственноручно возложенного на себя обязательства. Какой он всё-таки ребенок. Хотя мне ли это сейчас говорить? — Я запомню, но если поможешь, платить не буду! — хмурюсь, что незаметно под капюшоном. — А я сам возьму, — хохочет Бельфегор и хватает меня за руку, таща за собой по коридорам, пугая безумным смехом редко встречающихся на пути рядовых.