Моя Вечность/My Infinity

Как правило, Эл не придавал особого значения месту для сна, частенько пренебрегая банальным человеческим комфортом. И, как правило, после нескольких дней (иногда даже доходило до недели) бодрствования, такие вещи как: мягкость подушки, удобная кровать или простое рабочее кресло — теряли всякое значение, когда перегруженная информацией голова медленно кренилась вниз под собственным весом, а поверх сонных, налитых кровью глаз соскальзывали тяжёлые веки. Просыпаться за работой, чтобы вновь к ней приступить, давно стало привычкой. Открывая глаза, Эл словно выполнял устоявшийся ритуал перехода из одного состояния в другое, маневрируя между ними, будто у его организма имелся переключатель на энергосберегающий режим. Даже во сне его мозг непрерывно производил сложные расчеты, выстраивал теории и многоуровневые схемы, стараясь свести к минимуму всякую возможность непродуктивного времяпровождения. Это неуклонно вело к «неопределенному месту пробуждения» — обычно креслу, в которое Эл любил зарыться с ногами, повышая свои мыслительные способности, как он считал, на сорок процентов. Но после появления в его жизни Тетради Смерти, Лайта и Киры — а плюс ко всему, происходило всё это в его приюте — нынешним местом пробуждения могла стать даже кровать. Почти как у нормальных людей. При пробуждении Эл никогда не испытывал дезориентации, но открыв глаза сейчас, не сразу сообразил, где находится. Это потолок не его комнаты; освещение темнее, чем из его окон; другие стены; мягкая кровать — непривычные ощущения. И тишина за окном такая громкая, что едва не оглушает. Но всё это вернуло детективу воспоминания. Кира и его сны. Тетрадь, лежащая на столе, имена погибших преступников. И золотисто-карие глаза, что сейчас считывали каждую секунду его пробуждения. Время замедлило свой ход. Эл показалось, что он пролежал целую вечность, не моргая. Он смотрел на Киру широко открытыми глазами. Кира демонстрировал спокойствие, в котором читалось слабое напряжение. Стоит ему взять верх, и теплый ореховый цвет окрасится в красный, но пока этого не произошло. Само собой, Эл тут не рады, и это взаимно. Найти бы только объяснение этим спонтанным сновидениям. Ранее он полагал, что всё дело в близком контакте с Тетрадью Смерти, но сейчас её с ним не было. Тетрадь далеко — высоко на крыше, спрятанная под деревянным слоем напольных досок, под замком, ключ от которого прямо сейчас Эл крепко сжимал в руке, спрятанной в кармане джинс. В чем тогда дело? Шинигами постарался? Или всему виной подсознание, что решило сыграть с Эл злую шутку? По всей видимости, всё сразу. — Почему я снова здесь? — спросил Эл, сам не зная зачем. — У себя спроси лучше, — голос юноши был безразличным, взгляд таким же умеренно враждебным, как в последнюю встречу. Пожалуй, это хорошо — проще будет анализировать происходящее. Детектив осмотрелся. Благодаря воспоминаниям, комната приобретала знакомые очертания. Она была такой же, как и пять дней назад, когда, уснув в своей комнате, Эл пытался выйти с Кирой на контакт, чтобы выяснить, как они связаны. Взгляд зацепился за черную тетрадь, лежащую на столе. Бледные губы нервно поджались при мысли, что на одной из страниц где-то затерялось его имя. Кира не заметил его недовольства. Тетрадь, лежащая в нескольких сантиметрах от его руки, не интересовала юношу. Он смотрел только на детектива. По-видимому, Кира тоже намерен его анализировать. Эл встал с кровати и прошёлся по комнате. Когда он приблизился, Кира лишь продолжил наблюдать за ним, полагая, что никакой угрозы эксцентричный детектив для него не представляет. Следующую минуту они просто стояли друг напротив друга в молчании, но каждый увидел на лице другого своё собственное выражение. Между ними была невидимая стена из самого прочного материала, которую никто не в силах сломать. О царившее в комнате напряжение сломался бы даже самый острый нож. Грубой силой, рождающейся из гнева, эту стену никак не преодолеть. Но если присмотреться, то можно обнаружить изъяны и маленькие трещинки, а потом хорошенько прицелиться и бить быстро и чётко — прямо в них. «Прямо в лицо!» — мгновенно скомандовал внутренний голос. В следующую секунду Эл резко сместил вес своего тела на руку и круговым движением нанес удар пяткой. Кира не успел среагировать достаточно быстро, чтобы сохранить голову, но рефлекторно увернулся. Это спасло его нос от участи быть сломанным, но удар по уху прилично оглушил. Они отскочили друг от друга практически одновременно. Кира шокированно смотрел на Эл, забыв как дышать. Детектив не смог сдержать ухмылки. Око за око. — Какого… — Кира буквально задыхался от накатившего возмущения. — Какого чёрта это было?! — Meia-lua de Compasso — мой любимый приём в Капоэйре, — бесстрастно ответил детектив, не без удовольствия отмечая, что место, куда угодила его нога, начало наливаться кровью. Щеки покойного Киры пылали. — Это за то, что записал моё имя в прошлый раз и вышвырнул из сна без предупреждения. А ещё я хотел проверить, работают ли здесь органы чувств. Как я вижу, у тебя они работают. Сказав это, детектив даже не изменился в лице, но глаза не могли лгать. Кира прекрасно видел, с каким трудом Эл сдерживается, чтобы не прыснуть со смеху. По своей природе детектив не был конфликтным: проявление эмоций было ему чуждо. Но в повседневной жизни такой недостаток всегда будет мешать, ведь если ты отличаешься от других и не выворачиваешь своё нутро перед окружающими, то непременно от них обособишься. Эл не возражал против такой жизни, его профессиональное положение служило ему и защитой, и оправданием. Только эти границы стирались, стоило увидеть в глазах напротив закипающую ненависть. Это опасно, но Эл до безумия хотел вывести Киру на эмоции; хотел, чтобы его нутро показалось наружу; чтобы ореховый окрасился в красный; чтобы холод сменился огнём; чтобы Кира почувствовал над собой превосходство и обнажил шипы. Потому что Кира в гневе был на редкость красив. Красный всё-таки блеснул, но не перекрыл золотисто-карий. Юноша сумел совладать с собой. Он потёр место ушиба, пригладил рукой прическу и смерил детектива холодным взглядом. — Зря ты это сделал. Я имел полное право вышвырнуть тебя из своего дома в твою реальность. Кира сделал шаг, чтобы схватить Эл за грудки, но рубашка выскользнула из его пальцев. — Не смей ко мне прикасаться. — процедил детектив. Кира нарочито удивлённо приподнял брови, но послушно отошёл на шаг. — Не пойму, что тебя не устраивает. Насколько я понял, Кира тебе не нравится. Это место тебе не нравится, компания моя тебя не устраивает, так? Я отправил тебя обратно, к живым. А теперь ты возвращаешься назад и закатываешь сцену. Ты точно детектив, а не истеричка? — Хочешь знать, что меня не устраивает? Ладно, вот тебе список. Если не считать твое давнее существование в мире живых, меня не устраивает твоя тетрадь, которую мне приходится прятать от чужих глаз, чтобы она не попала не в те руки. Меня не устраивает, что Бог Смерти, который, я уверен, как-то связан с тобой, приклеился ко мне из-за твоей тетради. Меня не устраивает, что теперь я должен считать дни до своей вероятной смерти вместо того, чтобы работать и жить своей жизнью. Меня не устраивает, что твоя тетрадь влияет на мой разум и заставляет просыпаться на пустынном кладбище или у тебя дома. И, наконец, меня не устраиваешь ты. Я мог бы продолжить список, но лучше ещё раз тебя пну. Эл предпринял попытку снова ударить Киру, но на этот раз тот сумел увернуться. — Знаешь, вот смотрю я на тебя: на твою хикканскую одежду, одичалый взгляд и на эти лохматые… — Кира неопределенно указал рукой на чёрное «гнездо на голове», подбирая более культурное выражение, — волосы. И уже вижу, что среди людей ты редкий гость. Интересно, как ты отреагируешь, если я сделаю так? В следующую секунду Кира поднял руку и щёлкнул пальцами. Эл почувствовал, что пол под его ногами растворяется, превращаясь в неизвестную ему субстанцию, которая затягивает его, как зыбучие пески. Потеряв опору, они оба провалились вниз. Ощущение падения больше походило на погружение. Всё, что их окружало — стены, дверь, стол, шкафы, кровать, окна и даже улица за ними — стало частью однородной жидкости, которая быстро смешивала в себе абсолютно всё и превращало во что-то иное. Эл тонул. Что-то тянуло его вниз, и вниз, и вниз… Бесчисленное количество цветов, которыми была написана окружающая действительность, растекались подобно чернилам. Но заняло это меньше секунды, и не успел Эл осознать происходящее, как уже стоял в незнакомом в подземном переходе. Час пик. Повсюду снующие куда-то люди. Люди были повсюду, целые толпы. Их было так много, что миновать их не было никакой возможности. Они кишили в тесном помещении, толкались, теснились в разные стороны, ругались при столкновении, чуть ли не лезли друг на друга, словно сборище тараканов, застрявших в консервной банке. И Эл застрял в этой банке вместе с ними. Он пытался понять, что происходит, хотя бы разглядеть выход, увидеть хоть что-то в этой мешанине. Но, двинувшись в сторону, только сильнее оказался зажат тисками из тел прохожих. Стало больно и трудно дышать. Казалось, ещё чуть-чуть, и его просто измельчат в фарш и растопчат ногами. Эл захлестнула паника. Никогда такого не было, никогда в жизни его не окружало такое количество людей. К такому невозможно привыкнуть! Как вообще столько незнакомых друг с другом людей могут находиться в одном месте? Его самый страшный кошмар. Людям не было конца, они двигались всё быстрее, сдавливали всё сильнее. Эл испугался, что эта волна сметёт его и растворит его останки в своей серой массе. Кажется, в этот миг в нем проснулась клаустрофобия, а ведь раньше ему даже нравилось прятаться от других в тесных помещениях. Толпа бежала, не обращая на него никакого внимания, и наносила болючие удары. Детектив попытался крикнуть — не смог. Получилось только вытянуть руку, в надежде, что кто-нибудь вытащит его из этого водоворота. Внезапно кто-то ухватил его и резко выдернул из трясины. Эл открыл глаза. Он был на другом конце перехода неподалеку от выхода на главную улицу. Рядом стоял Кира и наслаждался видом его панической атаки. За такое убить мало, и детектив в своем воображении сделал это несколько раз самыми изощрёнными способами. — И нечего так смотреть, — произнес Кира, — Око за око. — Это было подло. — Ты от Киры другого ожидал? Эл презрительно хмыкнул и повернулся к толпе. — Нет. Они нас видят? — Когда ты решил «проверить мои органы чувств», я подумал, что тебе будет интересно узнать об этом месте побольше. И я решил начать с этого, — Кира ухмыльнулся, ощущая на себе ненавидящий взгляд больших тёмных глаз. — Это регион Канто. Я там родился и часто ходил в школу этим маршрутом. Все эти люди — просто мои проекции. — Они не настоящие? — Они созданы моими воспоминаниями, как и всё в этом… мире. Черные зрачки детектива расширились. — Ты создал эту реальность? — Да, ненамеренно. Но время здесь течёт нелинейно, я могу путешествовать по всем своим воспоминаниям с момента нахождения Тетради Смерти, но не могу ничего менять — только наблюдать. Это единственное развлечение, которое у меня осталось. Или наказание… Как больше нравится, — Кира зашагал в другой конец улицы, Эл последовал за ним. Шли молча. Детектива снедало любопытство, очень хотелось узнать больше о прошлой жизни Киры. А ещё было ужасно интересно, как они смогли переместиться из дома на улицы Канто: только лишь щелчком пальцев или силой мысли? Но после испытанного, стараниями Киры, страха толпы, гордость не позволяла первым начать разговор. Благо, народу стало меньше, и они почти никого не встретили. Наверное, это благодаря восприятию Кирой своей реальности. Судя по всему, друзей и знакомых в школе у него было немного. Интересно, почему? При желании он мог бы легко обзавестись широким кругом общения — с его то внешностью и умением чесать языком. Интересно, у Киры была девушка? На его месте Эл бы так не рисковал. Через несколько минут (по временному восприятию детектива) показалось трехэтажное «коробочное» здание старшей школы, с часами над парадным входом и спортивной площадкой. Эл никогда не бывал в таких школах. Все знания он получал в приюте индивидуально, его программа была гораздо сложнее, чем у большинства других учеников Вамми. Зелёный газон во дворе напоминал о приюте, но их сад был, конечно, намного красивее и аккуратнее. Кира остановился, смотря на выходящие в их сторону окна. — Здесь всё началось. Эл поднял глаза к небу и увидел, как вниз летит чёрная потрепанная тетрадь. Она приземлилась на газон, прямо под окнами школы. Кроме них двоих, единственным, кто это заметил, был сидевший у окна старшеклассник, в котором Эл тут же углядел знакомые черты, ещё не успевшие ожесточиться. — Это ты? Кира кивнул. — Мне было семнадцать, я был лучшим учеником Японии, а мой отец был начальником отдела Японской полиции. Я мечтал, что однажды пойду по его стопам и буду бороться с беззаконием. Но в тот день всё изменилось. Я нашел иной способ вершить справедливость. Раздался звонок. Во двор грудой повалили ученики, и в числе проекций был и будущий каратель преступников. Медленно, не привлекая лишнего внимания, он подошёл к лежащему в траве орудию массового убийства: уже тогда он соблюдал осторожность. Что случится дальше, нетрудно было догадаться. Прежде, чем юноша поднял тетрадь, Кира щёлкнул пальцами. Окружение поблекло и сменилось так же быстро, как и в тот раз, когда он перенёс их в подземный переход. Только теперь это была простирающаяся на километры пустыня, уже знакомая Эл по сновидениям: мёртвая, холодная, пепельная. Здесь не росли кустарники, над головами не били крыльями птицы - никаких проекций, имитирующих живность. Лишь пепел, в который превратились убитые Кирой люди — все, кто не угодил Богу своим существованием. В прошлый раз, побывав здесь, Эл думал, что испытал все формы отвращения, но, если честно, после шумной городской суеты, это место даже ничего. — А здесь всё и закончится, — сказал Кира, глядя на разрастающуюся из центра пустыни бездну. С прошлого раза она стала ещё шире, и уже касалась окрестностей Канто, превращая постройки в такой же белый песок. Эл задумался, сколько ещё времени воспоминания Киры смогут просуществовать, прежде чем бездна навсегда поглотит их? Учитывая, с какой скоростью она растёт, Кира вполне может исчезнуть даже раньше, чем пройдет тринадцать дней. «Ещё немного, и всё это закончится, всё снова станет как прежде», — пронеслось в его голове, но почему-то эта мысль не принесла должного облегчения. Неужели в нём проснулась эмпатия к убийце? Эл тряхнул лохматой головой. — Что с тобой будет? — Эл не собирался ничего у Киры спрашивать, но вопрос, вертевшийся на языке, сорвался помимо его воли. — Я не знаю, — Кира опустился на песок, безразлично наблюдая за тем, как зияющая пропасть медленно, но верно тянется к нему, — Но я рад, что скоро это, наконец, закончится. Я устал жить прошлым. Эл присел неподалеку, согнув ноги в коленях. Широкие черные зрачки как никогда походили на разверзшуюся бездну, в которой всё бесследно исчезает. Но, в отличие от настоящей бездны, в них смотреть было совсем не страшно. В них не было пугающей неизвестности — была мягкость, сомнения и необъятная тайна. — У тебя была семья? — поинтересовался Эл. Свою биологическую семью детектив не помнил. Он не знал, каково это — иметь семью. Но в какой среде жил Кира? Карие глаза на долю секунды блеснули теплотой, но также быстро погасли. Он кивнул. — Родители и младшая сестра. — Что с ними стало? Кира нахмурился. Было видно, что ему не хотелось вспоминать. — Отец погиб при исполнении. Глупо и бессмысленно. Он всегда был чересчур добросовестным, никого не слушал, думал лишь о других. А Саю… Произнеся это имя, Кира запнулся. Глаза его лихорадочно забегали, губы задрожали. Эл напрягся. Кира вёл себя странно. — Саю, она… Я был неосторожен, я отвлекся всего на секунду, и она… Она коснулась, увидела Рюука и… Эл ничего не понимал. Какой Рюук? Кого коснулась? Но он ясно видел, что Кира впервые по-настоящему терял над собой контроль. Похоже, это было связано с Тетрадью Смерти. Должно быть, его сестра узнала о ней и… и что-то произошло. — Она могла выдать меня отцу, и тогда… Мне пришлось, пришлось это сделать! Так было нужно. Застыв на месте, Эл смотрел, как собеседника начинает бить озноб. Кажется, Кира пытался сказать что-то ещё, но слова застревали в горле, потому что подступающий комок слез не желал выходить наружу. Нет, его сдерживали насильно. Детектив знал, что произойдет одно из двух: либо юноша даст волю слезам, либо разразится истерическим смехом. — Она была необходимой жертвой, ее смерть не была напрасной, — произнес Кира, пересилив дрожь в голосе, — Я убивал тысячи, и среди них были не только преступники. Но только потому, что они мешали мне помогать людям! Если бы они поняли и не пытались остановить меня, остались бы живы! Да, я убивал их, но Саю… ее… ее было сложнее убить. Сложнее, чем остальных. На последних словах он сорвался. Дрожь в голосе проступила, а из крепко зажмуренных глаз показались скупые слезы ярости. Не желая проявлять слабость, Кира отвернулся, спрятав лицо. Его грудь вздымалась так часто, что теперь Эл мог со стопроцентной вероятностью утверждать, что органы чувств у Киры работают на полную катушку. Небо покрылось серыми тучами. В пустыне стало ещё темнее, и уже спустя пару минут влажные серые пятнышки окропили белый песок. Именно в такой момент погода решила испортиться, словно весь этот мир воспоминаний стал индикатором состояния Киры. Эл медленно приблизился к сидящему на песке юноше, которого бил озноб, обошёл его и присел рядом, чтобы заглянуть в лицо. Кира так глубоко погрузился в себя, что совершенно не замечал того, кто сейчас был так близко — лишь смотрел куда-то расфокусированным взглядом. Воспоминания захлестнули его, мыслями он явно был далеко отсюда. И тогда Эл решился. Он протянул руку и лёгким движением коснулся светло-каштановых волос. Протянул вторую руку и невесомо провел по влажной щеке прохладными пальцами. Приблизил своё лицо к лицу Киры и застыл в нескольких сантиметрах, изучая каждую чёрточку. Эл не сводил с него взгляд бездонных черных глаз, в то время, как блестящие янтарные глаза светились от бликов, играющих в его слезах. Кира опомнился не сразу, но когда опомнился, Эл был слишком близко, и это обескуражило. Чёрная бездна смотрела на него из двух темных омутов. Если долго смотришь в бездну, бездна смотрит в тебя. А Кира смотрел в нее слишком долго… Холодные бледные губы растянулись в лёгкой улыбке и прошептали: — Надо же! Кира, известный на весь мир массовый убийца, забравший несчётное количество жизней, умеет плакать, — Эл с нежностью убрал выбившуюся прядь с его лба. — Твои последователи бы растаяли. Сколько же в тебе лицемерия. Вот и всё. Партия за ним. Кира обнажил перед ним свое нутро. Эл хотел увидеть его гнев, но увидел слабость, а значит победил. Это было чертовски приятное чувство — смотреть в ореховые глаза, пока они наливаются красным. Дождь усилился, а огонь в глазах Киры разгорелся только сильнее. Горечь воспоминаний сменилась гневом. — Величайший детектив современности на подсосе у правительства, способный отнять жизнь преступника лишь с разрешения вышестоящих. Сколько же в тебе самодовольства. Эл отстранился, состроив равнодушный взгляд. — А я и не психопат, чтобы в свободное время развлекать себя убийствами. — Я очищал мир от биологического мусора! — Поправочка: биологического мусора и расходного материала вроде твоей сестрёнки. Смачный удар в лицо оглушил Эл. В этот удар Кира вложил всю злобу, всю ненависть и всю бушующую в нём бурю эмоций. И хоть из-за дождя его рука скользила, сила удара повалила парня навзничь. Но этого слишком мало, Эл заслуживает больше, гораздо больше страданий. Кира хотел не просто причинить ему боль — он хотел увидеть кровь на лице детектива. Лишь тогда он успокоится. Эл лежал на песке и не шевелился. Не теряя ни секунды, Кира навис над ним и занёс руку для нового удара. Но беспомощный вид детектива заставил Киру замешкаться, чем в последствие Эл и воспользовался. Распахнув глаза, он нанес Кире прямой удар стопой и отшвырнул его. Но Кира быстро поднялся и бросился в новую атаку. Холодный ливень превращал верхний слой белого песка в серую грязь, его шум смешивался со звуками ударов, которые не прекращались уже больше десяти минут. Казалось, это безумие между L и Кирой будет длиться вечно: это ведь сон, а во сне силы не кончатся. Но рано или поздно бой должен завершиться победой одного и поражением другого. Они оба были готовы ко всему, но точно не к такому финалу. Мокрая голова детектива, извалявшаяся в песке, оказалась прижата к земле, в то время, как Эл сомкнул свои руки у противника на шее. Никто не собирался уступать, так что они просто на какое-то время застыли, глядя друг на друга. Они долго, испытывающе смотрели, стараясь не моргать от заливающей глаза воды и не ослабляя хватку ни на секунду. Золотисто-карие глаза смотрели в темные глаза напротив, в которых зрачки от возбуждения закрыли собой темно-серую радужку. Что-то общее промелькнуло на их лицах — какая-то точка соприкосновения. И снова один увидел на лице другого своё собственное выражение. Кто был первый, наверное, не смог бы ответить никто. Эл помнил только, что обхватил талию Киры ногами в попытке выбраться из захвата, но только теснее прижал его к себе. А потом реальность смешалась с безумием, подобно краскам, что растворяются в воде. Была ледяная дождевая вода и горячие губы. Мокрые губы скользили по лицу и, найдя другие, тесно к ним прижимались. Сначала они касались нежно, и спустя мгновение другие губы распахнулись в ответ, впуская чужой язык внутрь. Лёжа в песке под проливным дождём, двое мокрых тел тесно прижимались друг к другу, громкое и частое дыхание вырывалось у обоих одновременно в перерывах между поцелуями, и снова — до боли, до мурашек по коже — их губы соприкасались. И снова, и снова. Эл чувствовал, как под кожей приятной болью пробегает ток, и жмурился под влажными от слюны и дождя поцелуями. Губы Киры пробегались вдоль его шеи и спустились к острым ключицам. Руки Эл беспорядочно гладили его спину, волосы, зарываясь в мокрые пряди, чтобы вцепиться в них, но те предательски скользили между пальцев. Тело находилось в беспрерывном движении, а из приоткрытого рта вырывались громкие выдохи. Не выдержав, Эл обхватил лицо Киры и приблизил к своему. После короткого зрительного контакта, в котором уместилось целое море противоречивых чувств, они вновь принялись целоваться, создавая исключительный микс из прохлады и жаркого огня. Языки сплетались, руки нежно касались оставленных на лице синяков, грубо сжимали бёдра и забирались под мокрую одежду. Эл закусил губу от удовольствия, когда ладонь Киры прошлась по его животу, размазывая по коже влажный песок. Щекотно. Чужой язык прошёлся по его губам, по линии подбородка, по скуле и проделал тот же путь обратно, чтобы вновь слиться с Эл в неистовом поцелуе. Не отрываясь от его губ, Эл спустился к кромке его джинс и поддел пальцами. Кира выдохнул ему в рот. Они забылись друг в друге и совсем потеряли счёт времени. Как вообще до этого дошло? Стоило детективу об этом подумать, и его будто ошпарило. Он резко отбросил Киру от себя, откатился в сторону и вымученно распластался на песке, стараясь выровнять дыхание. «Я не буду спать с Кирой!» Лёжа на земле, Эл старался смотреть куда угодно, только не на Киру. Тот, в свою очередь, его не трогал. Эл не видел выражения его лица, но слышал дыхание — такое же прерывистое, как и у него. Мало-помалу дождь успокаивался, а дыхание L и Киры выравнивалось.

***

Кира видел, что тучи понемногу начали светлеть после прошедшей грозы. На душе стало спокойнее, но в голове была каша. Мысли никак не хотели возвращаться в привычное русло. Он определенно сходит с ума, и лежащий рядом детектив тому подтверждение. Сколько они уже так лежат, молча смотря в небо и слушая дыхание друг друга? Больше получаса точно. Каждый вздох приносил умиротворение. Лайт очень давно так себя не чувствовал, не помнил, чтобы вообще такое чувствовал. — Ты сожалеешь? Тихий шёпот Эл был слишком внезапным. Лайт не думал, что после случившегося тот решится первым с ним заговорить. Но, если подумать, Эл всегда делал первый шаг. Сожалеет… О чем? О поцелуе? Об убийствах? О смерти сестры? Лайт не нашелся с ответом. Вместо этого он прикрыл глаза и попытался вслепую нащупать руку детектива и коснуться его пальцев своими, но не нашёл. Не нужно открывать глаза, чтобы догадаться. Эл исчез. Но его вопрос ещё звучал в его голове. «Ты сожалеешь?» Лайт продолжал лежать с закрытыми глазами. Песка больше не было — он тоже исчез, когда Лайт перенёсся в свой дом. Вокруг знакомые осточертевшие стены, окна, улица за стеклом и даже тетрадь. И эти осточертевшие чувства. Так одиноко… Когда они накатывают, всегда происходит одно и то же. В углу скрипнула дверь, и Лайт услышал, как лёгкие шаги устремляются в его сторону. Сидя в противоположном углу комнаты и прислонившись спиной к стене, Лайт не открывал глаза. Шаги приблизились и затихли. Вошедший остановился совсем близко, а потом опустился рядом. Усталые веки приоткрылись, глаза под ними совсем потускнели. Лайт повернул голову в сторону пришедшего. Белое лёгкое платье из тончайшего кружева, точно погребальный саван. Она часто надевала его, когда ходила с подругами в храм. Тонкие нежные ручки, длинные каштановые волосы, заплетённые в две косички, большие доверчивые глаза. Она снова и снова приходит, когда он позволяет себе вспоминать, садится рядом, словно желая подбодрить, когда ему одиноко, смотрит ласково и доверчиво, как на самого лучшего в мире старшего брата с сердцем настоящего героя. Ее добрая улыбка дарит радость и покой. Она прислонилась к стене, повторяя за братом. Лайт не может оторвать от нее взгляда. Ее большие карие глаза, цветом похожие на его собственные, медленно начинают стекленеть, источая слезы. Лайт хочет вытереть их, сцеловать, прижать её заплаканное лицо к груди. Он тянется к ней, но его рука замирает в нескольких миллиметрах от ее лица — он не имеет права касаться ее, даже той ее части, созданной из его воспоминаний. Он может лишь вечность наблюдать, как слёзы его дорогой сестрёнки приобретают розовый цвет. Постепенно цвет насыщается, пока не превращается в густую, текущую по щекам, кровь, а ее на груди — прямо в области сердца — расползается пятно. Из крохотного пятнышка, похожего на каплю виноградного сока, оно разрастается до глубокой раны, будто разъедаемой изнутри кислотой, и, в конце концов, превращается в кровавую дыру, внутри которой, вместо бьющегося сердца, лишь пустота. Лайт подносит руки очень близко и беспомощно водит вокруг лица сестры и сердечной раны, не в силах что-либо сделать. Он может только смотреть на Саю и шептать, шептать едва слышно: — Прости.