Моя Вечность/My Infinity

Когда Лайт закончил свой рассказ, в комнате повисло долгое молчание. Воцарилась такая глубокая тишина, что казалось, будто их уши залепили пластилином. Воспоминания о прошлом, не дававшие Лайту покоя долгие годы, понемногу ослабляли свой груз и отходили на задворки памяти. Стоило ему поделиться с кем-то своей болью, и на душе стало гораздо легче, словно запрятанный на самой глубине клубок из подавляемой злобы и вины понемногу распутывался и отпускал его. Нельзя сказать, что Лайт открылся детективу полностью, он всё ещё многое утаивал, включая своё настоящее имя. Но в это мгновение он впервые по-настоящему ощутил, как крепнет между ними связь. Лайт неожиданно осознал, как близко они были. Их руки, лежащие на столе, едва соприкасались. На мгновение всё стало таким простым: не было ни страха, ни напряжения, ни вражды — только они двое. Эл смотрел ему в глаза совершенно спокойно. За всё то время, пока он слушал его рассказ, детектив ни разу не выпустил из рук чашку кофе. Никто не решался первым нарушать тишину. Чтобы как-то разрядить обстановку, Лайт встал из-за стола и предложил ещё кофе, но Эл отрицательно покачал головой, пребывая в размышлениях. Спустя некоторое время он спросил: — Оно того стоило? Лайт смотрел на кофейную гущу, прилипшую к стенкам чашки и словно стремился отыскать в ней ответ на этот вопрос. На самом деле он не раз им задавался, как при жизни, так и после смерти. Одна его часть неизменно твердила о великих жертвах во имя спасения многих, другая металась между двумя крайностями: оставить призрачную идею о прекрасной утопии или приковать к своей тайной личности всё внимание мира? Но смерть Саю послужила точкой невозврата. Теперь он с трудом разбирал, на какой из частей держится его посмертное бытие. — Тогда я считал, что стоило, но теперь и сам понять не могу, — сказал он, — Во мне скрыто гораздо больше, чем ты можешь себе представить. Скепсис напополам с любопытством пробежали по лицу Эл. То, что внутри него скрывалось такое же море противоречивых чувств, Кира понял ещё в их первую встречу, когда детектив метался между страхом и негодованием. С того судьбоносного дня минуло несколько снов, и за это время детектив успел узнать настоящего Киру получше, но вот законы этого мира ему ещё предстоит понять. — У человека тройственная природа: душа, дух и тело, — сказал Лайт, — Двух составляющих я лишён, и вот-вот лишусь последней. Это плата за содеянное мной в прошлом, и ее не отсрочить. — Значит, когда исчезнет это место, исчезнешь и ты? — уточнил Эл, — Твоя душа исчезнет, будто ее никогда и не было? А куда исчез твой дух? — Его здесь нет. Боюсь, он всё ещё мечется где-то за пределами этого мира. Пока существует на свете Тетрадь Смерти, то, что от меня останется, никогда не оставит в покое твой мир. Мой дух будет преследовать носителя тетради до тех пор, пока тетрадь не закончится или не будет уничтожена. — А чтобы это сделать, носителю придется расплатиться собственной жизнью. — закончил за него Эл, глядя на него исподлобья. Лайт пожал плечами перед лицом неизбежности такого исхода, и в то же время не давая утвердительного ответа. Эл уже говорил ему, что на слово не верит, вряд-ли поверит и сейчас. Оставалось ещё три дня до истечения срока. Эл встал из-за стола, сложил руки на груди и холодно посмотрел на Киру. — Ты врёшь. Лайт усмехнулся: — Забавно слышать это от тебя. Разве ты сам был полностью честен со мной? Эл вопросительно склонил голову. — Ты ведь давно понял, что те два правила ложные. Но почему-то до сих пор делаешь вид, будто хочешь в них удостовериться, когда на самом деле ищешь встреч со мной, — Кира начал уверенной походкой приближаться к Эл, пока тот медленно отступал назад, не сводя с Киры настороженного взгляда. Но ему пришлось остановиться, когда его спина упёрлась в край стола. Это позволило Кире приблизиться к Эл вплотную, так близко, что детектив почувствовал на своем лице его дыхание. Лайт услышал, как участилось его сердцебиение, но взгляда детектив не отводил. Внезапно Эл схватился за воротник его рубашки и сжал так сильно, что костяшки побелели. Лайт не понял, что значил этот жест, попытку оттолкнуть или удержать на месте? На всякий случай он решил не делать резких движений. Он спросил: — Почему ты не избавишься от тетради? Не избавишься от меня. Эл в задумчивости смотрел на него. Лайт не мог понять выражение его лица, он никогда не мог предугадать, что он сделает в следующую секунду. Холодные пальцы детектива продолжали сжимать его рубашку, Лайт почувствовал, как они дрожат, выдавая волнение. — Я хотел удостовериться не только в правилах тетради, — наконец, сказал Эл, — Я хотел узнать, что ты за человек. Почему стал Кирой, почему стал убивать, почему перестал? Почему ты такой… Челюсти Лайта напряглись, глаза сверкнули, он почувствовал, как по ее телу разливается смешанное со страхом волнение, а внутри живота скручивается крепкий узел. — А теперь достаточно узнал меня? — тихо спросил Кира. Эл слегка вздрогнул, крепко сжимая зубы. — Я почти ничего о тебе не знаю. Каждое твое слово — ложь. Вокруг тебя так много лжи, что ты сам в ней погряз. Но я… я думаю, ты вовсе не справедливости искал. Ты мог бы найти более безопасный способ карать преступников, не прибегая к сердечному приступу. Ты намеренно заявил миру о своем существовании, потому что хотел, чтобы кто-нибудь нашел тебя и оценил. Кто-то вроде меня. Тебе было скучно и одиноко, и умер ты таким же одиноким, — пальцы Эл медленно разжались, выпуская ткань рубашки, — А теперь посмотри мне в глаза и ответь снова. Оно того стоило? Безликая черная ночь, скрывающая в себе практически любое истинное чувство, озарилась звёздной россыпью. Это был не просто блеск — это были настоящие эмоции Эл. Их было трудно описать и почти невозможно интерпретировать, но один факт того, что Лайту удалось их вызвать, говорил о многом. — Да, — ответил Лайт, — Ведь в конечном итоге ты нашёл меня. Эл смутился и быстро отвёл взгляд, покачав головой. — Но ты мертв, и даже сейчас продолжаешь умирать. Какой в этом смысл? Если бы мы встретились при других обстоятельствах… — Ты бы меня нашел. По глазам Эл ему стало ясно, что он понял его с полуслова, и не было необходимости отвечать, ведь это была правда. Лайт все ещё стоял непозволительно близко. Он чувствовал исходящий от волос детектива запах ванили и ещё чего-то неуловимого и приятного, сравнимого с дуновением прохладного ветра после дождя. Эл поднял на него взгляд, и Лайт увидел, как дрожат его ресницы. Неожиданно детектив протянул руку и коснулся его губ. Неуверенно глядя в лицо Киры, он медленно провёл по ним большим пальцем, как будто хотел вспомнить, какими на ощупь они были в их прошлую встречу. Лайт с трудом удержался, чтобы не напомнить ему прямо сейчас, но вместо этого взял в свою руку его холодные пальцы, подставляя их под свое неровное дыхание. Пересчитывав бледные костяшки, он почувствовал, как они дрожат. В какой-то момент показалось совершенно естественным приоткрыть рот и коснуться их языком, осторожно прикусить зубами и медленно погрузить одну фалангу в рот. И без того огромные глаза детектива распахнулись ещё шире, став по-детски растерянными. Застыв на месте, он удивлённо смотрел на то, как его пальцы то исчезают у юноши во рту, то показываются наружу. Эл завораженно смотрел на это странное зрелище, не зная, как реагировать на такое. По мере нарастания интенсивности, с которой Лайт вбирал его пальцы в рот, дыхание детектива учащалось. Нарастающее возбуждение от такой близости пронзает мозг. В следующую секунду Лайт наклоняется к детективу и шепчет в губы: — Не хочешь снова проверить мои органы чувств? Эл замирает на мгновение и шумно выдыхает, облизав пересохшие губы. — Думаю, эксперимент провести не помешает, — отвечает он и, к удивлению Лайта, подаётся вперёд первым. Он прижимается к нему всем своим телом, ловит губами его губы, их дыхание смешивается, мысли путаются, и обоим показалось, что в проходит целая вечность, прежде чем поцелуй прерывается. Лайт перестает себя контролировать, когда его руки скользят по впалому животу, касаются острых ключиц, выступающих ребер, гладят поджарое тело с небольшими мышцами, выступающими под кожей. Эл кажется продрогшим из-за склонности к худобе, и очевидно поэтому его кожа была такой холодной. Снова и снова Лайт целовал его бледное лицо, с упоением вдыхая запах его тела, его теплых, пахнущих ванилью волос и сладкого влажного рта с привкусом черного шоколада, которым детектив пообедал недавно. Эл рывком расстегнул его рубашку, направляя под нее руки. Они были как две ледышки на влажной горячей спине, и это заставило Лайта всерьез задуматься, не растает ли Эл в его объятиях? Когда Кира сделал попытку опрокинуть его на стол, то столкнулся с сопротивлением. Увернувшись от очередного поцелуя, Эл коснулся губами его уха, слегка прикусив мочку зубами. Он тихо прошептал: — Мы не будем делать это на столе.

***

Вообще-то Эл не предполагал, что до этого дойдет. Кира должен был стать просто очередной тайной, которую предстояло разгадать, мистическим загадочным явлением, толкнувшим детектива на путь принятия существования сверхъестественных сил. Кира должен был стать самым сложным делом, в котором L предстояло поставить точку, но рано или поздно это должно было закончиться. Кира должен исчезнуть, забрав с собой все воспоминания. Но теперь это невозможно, ведь он больше не был обесчеловеченным пятном на преступном поприще. Его глаза, похожие на два горящих янтаря, смотрели Эл прямо в душу. Его теплое дыхание щекотало его ресницы, его губы шептали что-то глупое и невнятное, заставившее Эл тихо рассмеяться. Его гибкие жилистые руки могли довести до исступления парой движений, вынуждая желать большего. Его горячие губы касались его щёки, заставляя бледную кожу под ними краснеть. Для сна ощущения слишком реальны. Всё слишком правильно, слишком идеально, и это пугает Эл. Кажется, ещё никогда он не чувствовал себя таким живым. Он вообще не думал, что такое можно чувствовать. Такое действительно может произойти во сне? Это совершенно не походило на грубое вторжение, дарившее кратковременное удовольствие напополам с болью, которое они познавали вместе с Бейондом. Это было ни с чем не сравнимое чувство принадлежности кому-то, кто изначально создан, чтобы принадлежать тебе. Кира сейчас выглядел парадоксально красивым, его тело, словно выточенное из мрамора, хотелось видеть, трогать, целовать. Прикосновения Эл становятся смелее, и он вслепую старается прижаться к нему всем собой, потому что взор застилает от возбуждения. Уверенные прикосновения Киры согревают его, и теряется всякое понятие, кто из них ведущий, а кто ведомый. Просто необходимо сплетаться теснее, целовать глубже, осязать… Когда низ живота пронзает острой болью, а затем наполняет удовольствием, Эл испуганно обхватывает Киру за шею, слегка прикусывая кожу на его плече, не в силах выдавить из себя крик. Кира успокаивающе гладит его волосы и целует в висок. Такой заботливый жест только сильнее пугает детектива, и он спешит заглушить этот страх в жадном поцелуе. Они целовались долго, почти беспрерывно сплетаясь языками и запутываясь в пальцах друг друга, прерываясь только для того, чтобы наполнить воздухом горящие лёгкие. Одной рукой Кира удерживал детектива за шею, другой ласкал его приподнявшуюся плоть, и одновременно двигался сам между его разведенных ног. Движения становились интенсивнее, дыхание чаще, из горла периодически вырывались тихие стоны. Когда они практически достигают пика, Лайт обхватывает его так крепко, что перехватывает дыхание. С каждым нарастающим толчком, странные импульсы пронзают влажное от пота тело, заставляя его покрыться мурашками. Эл кладёт ладонь Кире на грудь и чувствует бешеный стук сердца, такой же, как его собственный. Кира наклоняется ближе, сцеловывая капельки слёз, выступившие в уголках глаз. Его горячее сбивчивое дыхание обжигает лоб. И в нарастающем наслаждении из груди Эл неосознанно вырывается: — Лайт! Процесс жёстко прерывается, и комната резко наполняется тишиной. Где-то с минуту не было никаких звуков, кроме их учащенного дыхания. Оба молчали, растерянно глядя друг на друга. Внизу пульсировала боль от прерванного оргазма, но сейчас это не имело значение, потому что все маски наконец были сброшены и они обнажились друг перед другом полностью. — Повтори, — хрипло сказал Кира, — Скажи это снова. Лежащий под ним детектив выглядел совсем беспомощно. Он едва слышно прошептал: — Лайт. — Я не слышу! Эл неожиданно вскакивает и толкает его, чтобы завалить на лопатки и уже самому грозно нависнуть сверху. — Лайт! — громко повторил он, прижимая чужие запястья к кровати, — Тебя зовут Лайт. В следующую секунду Эл устраивается в позу наездника и сам насаживается на член. Помогая себе рукой, он в несколько движений доводит до оргазма их обоих, после чего обессиленно падает к Лайту в объятия. Они долго молчали, хотя обсудить надо было многое. Но не хотелось ни о чем думать — хотелось прислушиваться к чужому сердцебиению, к чужому дыханию и восстанавливать своё. Закрыть глаза и чувствовать, как теплые пальцы Лайта водят по выступающим на спине позвонкам и непроизвольно рисуют на коже непонятные узоры. — Как давно ты понял? Эл лениво приоткрывает сонные глаза и шепчет: — В день, когда арестовали Аманэ Мису. Ты тогда сказал, что если бы мы с Кирой встретились, то не дали бы друг другу покоя. Мы убили бы друг друга. Только Кира мог такое сказать. Кира горестно усмехнулся: — Мой дух-шинигами оказался умнее. В отличие от меня, он понимает, что одному из нас суждено умереть. Только это должен быть я. Ты рад? Эл, спокойно лежавший рядом, нехотя поворачивается к Лайту лицом и улыбается. — Я рад, что у нас всё ещё есть время. Мы так и не успели толком пообщаться. Что бы ни случилось в будущем, в настоящий момент у нас есть сколько угодно времени. —Ты прав, — согласился Лайт и подался вперёд, вовлекая Эл новый поцелуй. — Только предупреждаю сразу, — пробормотал Эл, отрываясь от его губ, — Я не любитель задушевных разговоров после секса. Так что даже не мечтай, что я начну рассыпаться в нежностях и говорить слова на букву «л». — Под словами на букву «л» ты подразумеваешь свое имя? Эл Лоулайт. Собственное имя, слетевшее в губ Лайта, заставило детектива вздрогнуть. Он так давно не слышал его, что перестал воспринимать как таковое. — Что, уже забыл собственное имя? — рассмеялся Лайт. Но Эл было не до смеха. Когда вся твоя жизнь проходит в полной секретности, и угрозой может стать всё, что угодно, включая и твоё имя, тут невольно придётся забыть о легкомысленности. Если кто-либо, помимо самого близкого круга, каким-то образом сможет завладеть этой информацией, он автоматически становится врагом. А слышать ее из уст самого Бога Смерти — это страшнее всего. Отчасти поэтому, когда твое имя произносит Кира, становится не по себе. Исходя из реакции Лайта, который мгновенно перестал смеяться и заключил детектива в объятия, он правильно истолковал его молчание. Впервые за всё время их знакомства Кира смотрел на него не как на величайшего детектива современности, а как на что-то ценное и хрупкое, способное разбиться от малейшего прикосновения. Глубокие черные глаза в обрамлении темных кругов смотрели почти доверчиво. Кожа вокруг них была тусклой и бледной, из-за чего сквозь нее были видны находящиеся под ней темные ткани и кровеносные сосуды. Такой болезненный взгляд вряд-ли можно было объяснить хронической бессонницей. Лёгким движением Лайт коснулся синяков под его глазами и очень бережно провел по ним большим пальцем. Эл часто заморгал. — Что же случилось с тобой? Эл безразлично пожал плечами: — Не помню. Я такой с самого детства. — И ничего не помнишь о родителях? — Нет. Да мне и неинтересно. Ватари не любит об этом вспоминать, а я ему доверяю. — А вдруг, узнав о них больше, ты узнаешь что-то новое о себе? — Я знаю, кто я такой. Мне этого достаточно. А вот ты, хоть и знаешь моё имя, совсем не знаешь меня. Странная улыбка появилась на лице Лайта, нагоняя на него ореол загадочности, и это раздосадовало Эл. Он не понимал, чем она вызвана. — Чему ты улыбаешься? — На самом деле я знаю тебя уже восемнадцать лет, — ответил Лайт. Прежде, чем смысл сказанного дошел до детектива, он посмотрел на Лайта так, будто видит впервые в жизни. Но помня о том, что Кира и Бог Смерти Лайт — это одно и то же лицо, он почти потерял мировоззрение. — Ты следил за мной все эти годы? — Жутковато, да? — съязвил Кира. — Да, — вынужден был согласиться Эл, — жутковато. Но очень в твоём духе. И тем не менее тот факт, что ты являешься шинигами, не даёт тебе права сталкерить. — Почему это? — удивился Лайт, — Я по крайней мере не пользуюсь своими привилегиями, чтобы опробовать на преступнике Тетрадь Смерти. К тому же, разве ты на моем месте не стал следить за мной? — Не тебе, малолетнему школьнику с манией величия, меня осуждать. Ты обманом хотел сделать из меня убийцу, и я тебя ненавижу! На последнем слове Эл от души врезал кулаком по самодовольной физиономии Киры. — Эл, твою мать! Мы можем хотя бы сегодня не драться?! — схватился Лайт за ушибленный нос. — С чего бы? Сегодня какой-то особенный день? — Даже не знаю, — проворчал Лайт, потирая переносицу, — Мы могли бы просто поболтать по-человечески. — О чём же мне с тобой болтать? — Да о чем угодно, хоть о любви. — О любви я с тобой даже на пороге смерти говорить не стану, — сказал Эл и швырнул в Лайта подушкой. Но тот быстро ее перехватил, отшвырнул в сторону и резко повалил Эл на кровать. — Ловлю на слове. И я тоже тебя ненавижу, — и поцеловал, скрепляя их договор. Эл ещё пару секунд поразмахивал руками для приличия, но довольно быстро успокоился и даже начал отвечать. Несколько минут они лениво целовались, мягко и осторожно, едва касаясь друг друга губами и прижимаясь обнаженными телами, но на второй заход никто не рассчитывал, потому как оба слишком устали. Но этот момент и без того был идеален. Эл чувствовал только покой и умиротворение, какой не чувствовал очень давно, и казалось, это будет длиться вечно. Неподалеку раздался грохот, и реальность обрушилась на них. Лайт чуть отстранился, глядя детективу в глаза. Пространство за окном продолжало дрожать, а они лишь молча слушали звуки приближающегося конца. — Мне пора возвращаться, — сказал Эл, которого вновь начала обуревать усталость, — Я никогда так долго не спал. Лайт, нависая на руках над детективом, нехотя пожал плечами и печально улыбнулся. — В твоём мире время течет не так, как здесь. Вряд-ли тебя там хватятся. — Но время чувствую я. Боюсь, если я не проснусь сейчас, то тебе придется меня записать. — Не придется, — ответил Лайт, лёгким движением убирая с его лба прилипшую прядь волос, — Засыпай, Эл Лоулайт. Приятная нега растеклась по его телу. Чужое присутствие уже не пугало, а напротив, дарило уют и безопасность. «Это и есть то самое чувство, когда кто-то по-настоящему в тебе нуждается?» — подумал Эл, перед тем как окончательно провалиться в темноту.