Шестнадцать лет

      Стоя на остановке, ты запрокидываешь голову в попытке успокоиться. Не помогает. Сколько еще времени потребуется на то, чтобы заново научиться жить без него? Это жестко. Серьезно.       Снова нырять с головой в это болото, наполненное болью. Тебя затягивает так, что трудно дышать. Ты должен перестать чувствовать – непозволительная роскошь для тебя. Ты все прекрасно понимаешь, но, боже, как же это сложно.       Заново внушить себе, что чувств не осталось, что нет ни боли, ни страданий, ни воспоминаний. Ничего, кроме твоей пустой оболочки – это то, что помогает тебе держаться, то состояние, в котором тебе комфортно на фоне личной катастрофы, которое так трудно воссоздать на руинах прошлого и, как оказалось, так легко разрушить клыкастым оборотням.       Мимо плывут огни ночного города, яркие вывески зазывают посетителей, а у тебя в кармане пара сотен баксов и идти тебе некуда. Возвращаться на прежнее место бессмысленно, есть вероятность найти развалины, отец и Дерек были в ярости. Они отличная команда, если так подумать.       Даже если что-то и осталось, ты не станешь плясать румбу на старых граблях в виде Питера Хейла. Найдет, а если нет – это сделает отец. Ты не сможешь даже взглянуть на него без того, чтобы не умереть со стыда на месте. Знаете, типа прямое попадание в сердце с минимального расстояния, летальный исход и все такое. Образно, конечно, но будет больно. Очень.       Ты смотришь расписание, тебе, в принципе, все равно, куда ехать, лишь бы подальше, а после затеряться на просторах этого прогнившего мира, чтобы больше никто не нашел и не причинил боль. Новая жизнь, так сказать. Похоже на план, да?       Пальцы автоматически касаются знакомого числа, губы трогает улыбка. Двадцать четыре. Школьные годы, команда по лакроссу, красная форма и, конечно же, твой лучший друг – Скотт Маккол. Названный брат, горе-оборотень, укушенный недальновидным альфой, с которым были неразлучны, как Бэтмен и Робин, во всех передрягах с пушистой братией.       Все закончилось искусственной комой твоего отца, когда он получил по голове от очередной сверхъестественной твари, а цена его лечения оказалась непомерно велика. Ты заплатил сполна, пора опускать занавес или уходить в закат, как в лучших фильмах Голливуда.       Поправляешь капюшон красной толстовки, попутно извлекая из кармана пачку сигарет. Затягиваешься. Никотин проникает в легкие, руки все еще дрожат, когда из-за поворота появляется автобус. Номер другой. Парень задевает тебя плечом, поднимаясь в него, и тогда твой взгляд падает на блестящий бок Camaro. О мой бог.       Уже не имеет значения, что автобус не тот, что сигарета еще тлеет в твоей руке, пока ты сжимаешь ее, прыгая на ступени транспортного средства, а в следующую минуту оно срывается с места. Ты оборачиваешься, снимая капюшон, и ищешь в окне его. Заметил, узнал или нет?       Он смотрит. Господи, он смотрит прямо на тебя, да ну ладно, сколько можно? Почему или за что так ебет тебя судьба? Серьезно. Ты ей нравишься или что? Может, в прошлой жизни ты расчленял котят особо зверским способом? Нет? Тогда какого хрена происходит?       Кусаешь губы, слышишь, как водитель говорит: «Парень, платить думаешь?». Киваешь, опускаешь взгляд в поисках мелочи, когда автобус резко тормозит и ты неуклюже валишься на ближайшее сидение, потирая ушибленный лоб. Какого черта?       Вскидываешь голову, морщишься от резкой боли, черная Chevrolet Camaro перегородила дорогу. Дерек. Страх парализовал твое тело, страх за жизнь любимого человека, ты хочешь бежать, но боишься пошевелиться. Ты даже не дышишь, но чувствуешь, как горячие слезы текут по щекам.       Дверь в салоне автобуса открывается и появляется он, живой. Ты прикрываешь глаза, давясь воздухом. Живой, понимаете? Это, мать его, чудо. К черту. К черту все.       Он обнимает тебя за талию, ты запускаешь руки ему в волосы, смотришь в глаза и ломаешься, больше не можешь себя сдерживать, ты чуть было не потерял его. Он оборотень, да, но даже этот блохастый мешок с костями может получить травмы несовместимые с жизнью. И регенерация тут не поможет.       Ты шепчешь ему, касаясь колючей щетины: «Господи Боже, какой же ты придурок», а он в ответ: «Ты меня любишь?». Качаешь головой, прижимаясь ближе к горячему телу, губами касаешься уха и выдыхаешь: «Ты даже не представляешь, как сильно». Он целует тебя. И все. Ты просто растворяешься от удовольствия, сжимая в длинных пальцах ткань его кожаной куртки.       Потом он расскажет тебе, как догадался – тут, конечно же, не обошлось без посильной помощи его хитрожопого родственника – о том, что ты обхитрил его встроенный детектор лжи, думая о брокколи. Серьезно, ты терпеть её не можешь. После чего тебя будет мучать один вопрос: вот интересно, если отрезать Питеру язык за ненадобностью, он сможет отрастить новый?       А сейчас ты улыбаешься, ощущая на губах давно забытый вкус его поцелуя, он смотрит на тебя, как на своё персональное солнце, и просит: «Поехали домой, Стайлз».