Шестнадцать лет

      Дом. Что такое дом? Место, где тебя любят и ждут, где бывает хорошо настолько, что хочется свернуться калачиком на продавленном, но необъяснимо удобном диване, утыкаясь лицом в подушку, которая пахнет чем-то неуловимо родным, и спрятаться от всего мира, укрыться от насущных проблем под тёплым пледом, ведь только здесь ты чувствуешь себя комфортно и спокойно.       Когда-то все это было и у тебя, пока жизнь не повернулась к тебе задом. А теперь ты ужасаешься при виде уютного гнёздышка, пусть и немного поросшего зеленью, на окраине города. Дерек смотрит внимательно, как будто бы знает, о чем ты думаешь, но правда в том, что в твоей голове мысли роятся с такой скоростью, что ты не успеваешь выхватить из этого несвязного потока хоть одну дельную.       Прячешь руки, которые мелко дрожат, в карманы тонкой не по сезону куртки. Сердце заходится в бешеном ритме, видимо, желая вырваться наружу и не учавствовать в приближающемся пиздеце. Ты думаешь, что если бы оно умело говорить, то прозвучало бы что-то типа: «Извини, чувак, я на такую херню не подписывался. Я выйду покурю, пока тебя тут эмоционально пережуют и выплюнут. Еще свидимся, может быть».       Становится трудно дышать, ты понимаешь, что с тобой происходит. Паническая атака. О, вы знакомы настолько давно, что впору удавиться. Она всегда распахивала свои удушливые объятия, когда твои эмоции хлестали через край, а атмосфера в публичном доме настолько подходящая для этого, насколько благотворна предварительно взрыхленная и удобренная почва для растений, ей-богу.       Дерево, дом, нет, только не дом, улица, приборная панель, что еще? Почтовый ящик, машина отца, о черт. Ладони касаются джинсовой ткани, рука перемещается, сжимая тоненький браслет на запястье, скользит выше на ворот влажной майки, оттягивая и цепляя непослушными пальцами золотой крестик. Завывание ветра за окном машины, урчащий шум мотора, голос… Голос Дерека. Кажется, что он зовёт тебя. В воздухе повис аромат освежителя, ты морщишься от химического запаха, притягивая к себе оборотня, чтобы уткнуться слегка вздёрнутым носом в сильную шею. О, как он пахнет. По коже бегут мурашки, а тебя все еще трясет, пока ты поднимаешь голову, ловишь его губы своими, пробуешь на вкус.*       Наконец—то ты можешь расслабиться или хотя бы просто вздохнуть без того, чтобы мышцы свело нервно-паралитическим ужасом. Облизываешь губы, рассматривая лицо своего бойфренда, он, видимо, не ожидал такого исхода событий. Конечно, ведь он до сих пор думает, что ты нежная, ранимая фиалка, экой ты являлся несколько лет назад, когда добровольно вляпался в то дерьмо, которое так сильно тебя изменило.       «Извини, я не должен был» – единственное, что срывается с твоих припухших губ, а потерянный взгляд устремляется в запотевшее окно Camaro. Грубые пальцы разворачивают твое пылающее от смущения лицо, удерживая за острый подбородок, а в ушах звучит любимый голос: «Заткнись и сделай так ещё раз».       Ты улыбаешься в поцелуй, вплетая тонкие изящные пальцы в жесткие черные пряди, которые слегка тронула ранняя седина на висках. В душе в этот момент распускается что-то такое хрупкое и нежное, как первый ландыш после долгой зимы.       И ты дергаешься в его руках, когда со стороны водителя по оконному стеклу кто-то глухо барабанит костяшками пальцев. И ты прекрасно понимаешь, что это не любопытный прохожий, который сует свой нос туда, куда не просят, а нескончаемо близкий и родной человек. Ты узнаешь эти руки, увитые пока еще неглубокими морщинами, запястья, окольцованные манжетами грубой формы цвета хаки, ошибки и быть не может.       Ты нервно ведешь головой, встречаясь больным взглядом с оливковыми глазами. Шепчешь: «я не могу», заламывая брови. Дерек мягко улыбается, касаясь твоего колена, а потом выскальзывает из машины, оставляя тебя одного, погребенного под тяжелым эмоциональным багажом.       Тебе страшно, ты неуверенно поднимаешься на ватные ноги, будто бы давно разучился ходить. Глаза опущены, и ты убеждаешь себя, что просто засмотрелся на маленький цветок, который смог пробиться сквозь придорожную пыль и песок, а вовсе не прячешь взгляд от стыда и унижения.       Ты всегда, то есть абсолютно всегда, боялся разочаровать отца, потому что он замечательный человек, ясно? И он, чёрт возьми, заслуживает лучшего сына, чем ты. Вот только ты облажался, снова.       «Привет, пап».