Гордость

Ему пришлось сдать Кхаргукор. Талион оправдывал себя тем, что он действительно сделал все, что мог. Стены крепости, обитые сталью и ядовитыми шипами, могли выдержать очень многое, и за верность Тугога он мог бы, пожалуй, поручиться головой. Но ни сталь, ни яд не могли остановить Кольценосцев, и поэтому едва дозорные сообщили о двух армиях, идущих к Нурнену и Серегосту, Талион понял — Кхаргукор обречен. С кольцом Исильдура он единственный еще мог противостоять назгулам, но даже кольцо не наделило его силой находиться в двух местах одновременно. — Мне надо удержать Нурнен, — сказал он Тугогу. — Без ресурсов нам конец. Нурнен — это порт, потому что наемникам плевать, с кем идет торговля, орки ли, люди, лишь бы платили в срок; это вода и пища, и выход к морю. Нурнен, в конце концов, это открытый фланг Горгорота, его железно-стальных жил и оружейных мастерских. Талион велел Тугогу отступать, когда положение станет совсем уж безвыходным, увести остатки гарнизона к Горгороту. Им не было смысла умирать под клинками Кольценосцев. Те словно бы опасались его после Минас-Моргула, избегали открытых сражений. За три года Талион встретился с назгулами только один раз, но те отступили почти сразу же. Следопыт не стал сильно огорчаться по этому поводу — у него было достаточно забот. Уруки грызлись за власть и внимание нового вождя, и их отношение к Талиону выражалось в чисто орочьей ненависти, смешанной с каким-то странным подобием уважения. Чего там было больше, сказать было сложно, и Талион предпочитал держать кинжал наготове. Хотя Раш как-то вскользь бросил, что многие охотно пошли бы за ним даже на Барад-Дур, если вожаку вдруг захочется натянуть Всевидящее Око на орочью «палку». Но потом встретил взгляд Талиона и, не дожидаясь завершения, поторопился убраться подальше. — С-стрелы давай, чего ждете, шраковы дети! Низай ублюдков на сталь! На взгляд Талиона лучники и так стреляли без перерыва, не позволяя никому подойти к воротам. Но у Мозы Кривого, нетерпеливо вцепившегося в парапет, конечно, было свое мнение. Впрочем, стоило отдать ему должное, в цель он сам, несмотря на один вытекший глаз, попадал отменно. Получше Талиона. Тетива едва слышно тренькнула, отпуская стрелу. Талион проследил за ней взглядом — та вошла в плечо, не в шею. Пошатнувшегося олога добили копьями со стен, что-то одобрительное, не глядя, рявкнул Моза. Лук в руках Талиона был тяжелым — даже спустя три года все еще непривычно тяжелым после Азкара. Азкар был воплощенной смертью, неистовой и не знающей пощады, как и его хозяин. Талион, как и все следопыты, умел стрелять, но даже посвяти он этому всю жизнь, он знал, что не сравнился бы с Келебримбором. В тот миг, когда Азкар обретал форму, когда чужие-свои руки натягивали тетиву, само время словно замедляло ход. Келебримбор как-то в своей обычной манере сказал, что один эльф-лучник стоит трех гондорских. Талион не обиделся; на самом деле он был более чем уверен, что владыка Эрегиона просто решил пощадить его гордость. Сам Келебримбор, кажется, мог попасть в глаз орку по ту сторону Нурнена. Что-то вдруг громыхнуло по левую сторону, камень под ногами вздрогнул и как будто просел. Талион торопливо обернулся, готовый к удару; кольцо раскаленным ободом обожгло кожу. Закованный в железо отряд ологов во внутреннем дворе сдвинулся плотнее и выставил алебарды, готовясь принять на себя первую атаку, что-то надсадно и хрипло кричал Раш, подзывая карагоров. В стене крепости зияла огромная дыра. Каменная кладка превратилась в крошево, оплавились даже шипы, раскаленными каплями стекали на землю. Сауроновы орки устремились туда живой оскаленной лавиной. — Сметут, ублюдки, — рыкнул подобравшийся ближе Моза. Раздраженно сплюнул куда-то за парапет. — С-слишком много их. Талион дернул плечом; Раш бросил на помощь ологам едва ли не всех, кто еще мог держаться на ногах, но за каждым убитым врагом тут же вырастали два новых, и еще, и еще. Шаркбурц мог бы долго держать осаду, но теперь, с пробитой стеной все решало количество. Их поражение было лишь делом времени. — Оставайся здесь, — велел Талион, голос тоже был хриплым от едкого дыма, гортань раздирало болью. — Потеряем ворота, и нам конец. Моза сплюнул снова, коротко кивнул и развернулся обратно к лучникам, вскидывая арбалет. У них уже заканчивались стрелы и болты, и в ход пошел яд, смесь, от которой внутренности выходили наружу вместе с рвотой. Наседающие отпрянули, пустив вместо себя зверей; те подыхали скопом, но передышка была мимолетной — скоро и эти запасы должны были иссякнуть. Талион, пригнувшись, взглянул вниз, за стену: орки шли по телам, упрямо выгрызая себе шаг за шагом. Чуть поодаль, за неровно обрезанным багровым тряпьем штандартов он, наконец, разглядел предводителя, матерого приземистого урука с исчерченной шрамами мордой. Вокруг него держали кордон еще пятеро, и, проклятье, даже Келебримбор согласился бы с тем, что это полное безумие… Талион резко выдохнул, не позволяя себе сомневаться, и спрыгнул. Сила кольца обратила его тенью за миг до неминуемой смерти; тень коснулась земли и проявилась человеком. Он даже не почувствовал удара при падении, лишь ладони обожгло холодом, и таким же холодом по лицу хлестнул ветер. Мимолетное ощущение, будто бы вся кровь заледенела в венах, стало уже почти привычным. Ложь, подумал Талион, разворачиваясь и рывком вытаскивая клинок из ножен. К этому невозможно привыкнуть. Урфаэль рассек воздух ожившей полосой стали, эльфийские руны, врезанные на лезвии, полыхнули серебром и светом. Чары, что вложил туда Келебримбор, надежно хранили его все эти годы, ни единой щербинки не появилось на кромке лезвия, и сталь оставалась безупречной, как тогда, в день перековки.

***

…Грот был низким и темным, уходил далеко под землю. Пахло сыростью и плесенью, как в заброшенном погребе или склепе. Но снаружи сплошной стеной падал ливень, и Талион, вымокший насквозь и несколько раз сбившийся с дороги, был уже согласен на любое убежище. Наспех собранный хворост был таким же мокрым, костер занялся лишь с пятой попытки и почти не давал огня. Дым стелился низко, тяжелый и плотный, клубами вываливался наружу и разбивался о непроницаемую завесу воды. Талион отстегнул ножны, сел и устало привалился к стене. Серость давила со всех сторон, серость и мертвый камень стен… — Я мог бы перековать его. Келебримбор шагнул к нему отблеском серебра и света, опустился рядом на одно колено. До странного осторожно, не касаясь, провел ладонью над рукоятью, чуть задержался над простой, без изысков, гардой. Талион, от неожиданности не сразу найдя нужные слова, молча наклонился и, вытащив клинок, положил его рядом с ножнами. По меркам следопытов, это все еще было хорошее оружие, хоть лезвие со следами черной крови кое-где уже и было зазубрено — Мордор беспощадно взимал свою дань равно с людей и со стали. Но свет стекал с ладони Келебримбора, и меч казался сотканным из звездных лучей. — Да, — как-то неловко сказал Талион. — Да, конечно. В одном из заброшенных убежищ изгоев, он помнил, была неплохая кузница. Орки пока что не добрались туда, да и само убежище было спрятано хорошо, найти его можно было разве что по наводке или чистой случайности. Талион осторожно положил клинок на наковальню, оглянулся. — Я разведу огонь. К счастью, здесь все еще оставался запас угля и дров; те занялись быстро, пламя гудело ровно и сильно. От печи потянуло жаром, он почти обжигал лицо, и Талион торопливо распрямился, отступил назад. Повернулся к Келебримбору — тот неподвижно стоял у наковальни, каким-то невидящим взглядом глядя на меч перед собой. — Все в порядке? — негромко спросил Талион. Келебримбор молчал несколько мгновений, и когда все же ответил, голос его звучал непривычно глухо. — Я не брал в руки молот много сотен лет. Быть может, мое предложение было чересчур… опрометчивым. Едва различимая тень горечи мелькнула в его глазах. Талион качнул головой, подошел ближе. Он охотно предложил бы помощь, но сама мысль об этом казалась кощунственной, да и что мог предложить безвестный следопыт величайшему мастеру Второй Эры? О гордости нолдор до сих пор говорили среди людей, но о гордости рода Феанора складывались легенды, и оттого любые слова казались лживыми и оскорбительными. — Решать тебе, — сухо произнес Келебримбор. — Я уже дал тебе ответ, — просто отозвался Талион. Они на мгновение встретились взглядами, и почти сразу же призрачный силуэт исчез, истаяв в тенях. Чужая-знакомая воля коснулась сознания, не порабощая, но предлагая, и Талион привычно отступил, позволяя ей вести. Когда его руки налились стальной уверенной силой, пламя вспыхнуло ярче, и, казалось, даже мордорская тьма съежилась и забилась в самую глубь проклятой земли. И его ладонь, впервые за столько лет сомкнувшаяся на рукояти кузнечного молота, была самым естественным, что Талион только мог представить. Мерные удары высекали искры, те рассыпались по камню рыжим крошевом. Преображаясь, пела раскаленная сталь. Последними он наносил руны, они светились силой, и та же самая сила текла по его крови горячим плавленым серебром. Властный голос Келебримбора откликался эхом, повторяя раз за разом напевный речитатив; слова падали осколками и не разбивались, были острыми, как грань хрусталя. Талион не понимал их значения, но откуда-то словно бы знал суть, к нему слетали бессмертные ветра Амана, ему открывались живые воды и изначальное белое пламя, и, благословляя, протягивала руки-ветви Йаванна, и звездным лучом нисходила Варда Элентари, извечная радость и печаль. Он поднял меч, и тот полыхнул слепящим серебряным светочем. Усталость навалилась внезапно. Келебримбор отступил в сторону, молча наблюдая, как Талион провернул клинок в руке, проверяя баланс, взмахнул несколько раз — лезвие пело, взрезая горячий воздух. — Он прекрасен, — так искренне, как только мог, сказал Талион, обернувшись. — Я… спасибо. Келебримбор едва заметно наклонил голову. — Нет, — тихо сказал он, перед тем, как исчезнуть. — Спасибо тебе.

***

Чужой изогнутый клинок обрушился сбоку, едва не разрубил плечо. Талион крутанулся, вскидывая меч, отвел следующий удар по касательной. Перекатом ушел в сторону, едва не попав под ноги ологам — те перли напролом, не замечая никого и ничего. На выдохе распрямился, поднял голову: в паре десятков шагов от него несли те самые штандарты. Кажется, он метнул кинжалы быстрее, чем успел подумать. Охрана взревела, вывалилась на него оскаленной окровавленной сталью. Один урук рухнул на землю, когда лезвие вошло ему в глазницу, другие вместе с вожаком бросились вперед. Талион, шаг за шагом вынужденный отступать, едва успевал отражать атаки — кольцо позволяло ему не знать усталости, но он знал, рано или поздно он пропустит удар, и это будет конец. Не для него, мордорская мгла не позволит ему уйти навсегда, вновь залатает плоть лоскутьями теней. Но если падет Нурнен, удержать Горгорот будет практически невозможно. Талион зло и упрямо стиснул зубы, рванулся вперед, сходясь с орочьим вожаком клинок к клинку — и Урфаэль выдержал натиск, полыхнул непрощающим светом. Так же, как несколько лет назад, не обещая ничего, кроме победы. — Стреляй, — вдруг яростно рявкнул вожак. — Стреляй же, шрак! Талион рывком обернулся, но поздно: лучник за его спиной уже отпустил тетиву, и стрела сорвалась, метя ему в горло, и он никак не успевал уклониться… …но какой-то другой орк, бросившийся наперерез, заслонил его собой. Стрела вошла ему между лопаток и наконечником вышла из груди, и он, захрипев, повалился на землю, царапая кривыми пальцами пробитую платину брони. Талион, на мгновение замерший от неожиданности, молча смотрел, как в расширившихся от боли зрачках стремительно угасает серебряный свет. Потом Талион развернулся на выдохе и с силой вогнал клинок в грудь вожаку.