***
И вот они вдвоем. Наконец-то это происходит с ними не во сне, а на самом деле. Оказавшись в комнате Виконта, юноши не верили, что это реальность. Герберт закрыл дверь, нетерпеливо бросил бутылку с вином на кровать, и бутылка откатилась к стене. Альфред хотел поставить бокалы на прикроватный столик, но не сделал этого. Вернее, не успел. Герберт схватил его в охапку и, дрожа всем телом, крепко прижал к себе. — Герберт, бока… — Альфред не договорил, потому что блондин наклонился к его лицу и поцеловал Chéri в полуоткрытые губы. Это был «поцелуй душ», страстный и очень нежный одновременно. Всю свою любовь и ожидание Герберт, казалось, постарался вложить в него. Ослабив объятия, он забрал бокалы и тихонько, аккуратно положил их на кровать, чтобы не разбились, потом они разберутся с ними. Потом, не сейчас. Кровать в комнате графского сына была такая большая, словно рассчитана не меньше, чем на трех человек, и бокалы, тихонечко звякнув, откатились в сторону, чтобы не мешать влюбленным. Волнение и радость, удивление и желание — эти чувства одновременно захлестнули Альфреда. Он инстинктивно лишь приоткрыл рот, подаваясь навстречу партнеру. Касание их губ было легким, похожим на прикосновение перышка. Герберт подарил своему мальчику несколько дразнящих прикосновений, после чего нежно, слегка прикусил его губу и медленно отпустил. О, он знал, как подарить истинное наслаждение! Такая нарочитая медлительность разжигала сильнее, чем самые страстные ласки. Затем его язык проник в рот возлюбленного совсем не надолго, лишь слегка прикоснувшись к его языку и опять вернувшись к губам. Теперь поцелуй становился горячее: просунув свой язык в рот Альфреда, он проводил им по его зубам, по небу и деснам, затем начал посасывать его язык и губы. У неопытного юноши закружилась голова и задрожали колени. Они уже лежали на кровати и продолжали чувственную игру. Герберт надавил на язык партнера, мгновение — и юноша понял, что надо делать и начал оказывать сопротивление своим языком. Опытный любовник легонько «обвил» язык Chéri и отступил назад, приглашая его сделать следующий шаг. И вот уже Альфред посасывал его язык, как бы не желая отпускать от себя, а возбуждая Герберта таким же способом. Чем горячее становится поцелуй, тем более откровенными становились их действия. Виконт на мгновение прервался, протянул руку к стоящей вазе с фруктами и оторвал от кисти виноградинку, взял ее в рот и языком протолкнул в рот Альфреда. Тот же, не задумываясь, повторил его действия. Охваченные страстью и любовью, они продолжали касаться друг друга губами и языками. И вдруг Герберт почувствовал, что губа его оказалась по-настоящему прокушенной. Это Альфред случайно раздавил виноградинку зубами. «Ах, какой же он милый и непосредственный. Ну ничего, пусть съест, это вкусно», — подумал Герберт. Да, такой поцелуй способен свести с ума и заставить таять от страсти. Но этого было только начало. Герберт с трудом сдерживал нарастающее желание; стараясь не разрывать поцелуй, насколько это получалось, он снял с себя камзол, ловко расстегнув застежки, и помог Альфреду, которого плохо слушались пальцы. С рубахами юноши не стали церемониться, оторванные мелкие пуговицы лилового и белого цветов разлетелись по одеялу. Еще мгновение — и рубахи сброшены на пол. Блондин оторвался от сладких, припухших губ Chéri и начал целовать его в шею, ласково проводя по ней языком, принялся посасывать мочку уха и за ухом, находя самую чувствительную точку, потом опять возвращался к шее, оглаживал ладонями обнаженное юношеское тело, которое от этих ласк покрывалось мурашками. Альфред глухо застонал, обнимая своего принца крепко-крепко, зарываясь руками в длинные белокурые волосы, затем его пальцы стали царапать спину и плечи возлюбленного, оставляя на них следы страсти. Спускаясь ниже, Герберт целовал хрупкие ключицы, поцелуи становились требовательнее; и вот уже на нежной коже появлялись, расцветали яркие, как лепестки красной розы, следы. Прикусывая напряженные горошины сосков, забирая их в рот и отпуская обратно, нежно вылизывая миллиметр за миллиметром, Герберт молил Люцифера обо одном — не сорваться прямо сейчас. Он пока сдерживался; пусть и с трудом, но еще как-то контролировал себя. Chéri трепетал в его руках, он плавился, как восковая свеча. Герберт опустил руку прямо на пах, смотря Альфреду в глаза, словно гипнотизируя его взглядом. От его прикосновения юношу бросало в холод, потом в жар, а потом он вообще потерялся, чувствуя, как Герберт через одежду несильно сжимает и ласкает его достоинство в своих руках, не отрывая от него взгляда, а он только и мог, что часто, глубоко дышать и стонать, откидывая голову назад. — Малыш, брюки нам еще нужны? — хрипло произнес Герберт. — Умоляю, сними их!!! — голос Альфреда уже срывался. — Какой ты страстный, — шептал блондин, пока его руки умело расстёгивали все пуговички на штанах. — Я и представить не мог, что ты будешь таким требовательным, таким горячим. Мне так это нравится. Встань, Chéri, — Альфред поднялся, остатки их одежды, наконец, оказались сброшены. Герберт опустился на колени перед ним и начал покрывать поцелуями дорожку мягких, шелковистых волосков, спускающихся от пупка вниз, живот, тазовые косточки, пока рот не оказался на уровне возбужденной, слегка подрагивающей, с истекающей каплей, плоти. «О Тьма, дай мне еще немного терпения!» — проносится в голове вампира, он понимает, что организм его не железный и разрядка близка. Герберт обнял ртом этот живительный источник и нежно положил руки на прелестную попку возлюбленного. Тот все понял, обхватил его голову и начал быстро двигать бедрами навстречу, то погружаясь все глубже в чувственный рот, то почти покидая его. По мере этих движений длинные ногти Виконта начали впиваться в нежные ягодицы юноши, и вот Герберт уже жестко и крепко сжимал их, оставляя на коже небольшие ранки от ногтей и красные пятна от нажатия пальцев, которые позже, через несколько часов, превратятся в болезненные синяки. Понимая, что времени совсем не остается, Герберт выпустил плоть Альфреда из своего рта, встал и положил его ладонь на свой орган, который уже так давно подрагивал и сочился, так жаждал ласк, а сам обхватил член юноши. Альфред («Он ведь такой умница, прелесть просто!» — вновь мелькнуло в голове) все понял, они начали одновременно ласкать друг друга, сначала плавно, а потом все быстрее и быстрее. Наконец-то Герберт отпустил себя и бесстыдно, громко застонал низким от возбуждения голосом; его партнер, обессилевший от сладостной пытки, уже не стонал, а начинал хрипеть срывающимся голосом. Это был апогей их любовной игры. Совсем недолго — и они излились практически одновременно на животы друг друга, и, как подкошенные, упали на кровать. Длинные волосы блондина спутались, на голове его юного возлюбленного словно похозяйничал ураган — темно-русые колечки волос смешно торчали во все стороны. Кто сказал, что не-мертвые — это холодные, бесчувственные создания, лишенные жизни? Это неправда. Сейчас на кровати лежали счастливые молодые влюбленные — со сбившимся от напряжения дыханием, с прилипшими к влажным от пота лбам волосами, с припухшими, зацелованными друг другом ярко-красными губами. Время для них остановилось, да его просто не существовало. Во всей бесконечности мироздания осталась только эта комната, полная их любви, полная запахов их страсти и нежности. Хотелось любить еще и еще, также трепетно и яростно. Будто не первый, а последний раз.***
Юноши лежали, обессиленные и счастливые. Они сначала даже заснули, но совсем не надолго. И хотя впереди у них была целая вечность, хотелось наслаждаться друг другом здесь и сейчас. Герберт встал, взял бутылку и бокалы, подошел к прикроватному столику разлить вино. — Оу! Французское, Бордо «Vin rouge, Premier Grand Cru», Рара не поскупился, — сказал он, разглядывая этикетку. — Урожай 1885 года. Совсем неплохо. Chéri, попробуй, тебе понравится. Альфред совсем не хотел вина, в его памяти всплыла попойка в пансионе, но не мог же он огорчить своего принца, и несмело сделал первый глоток. Какой волшебный это был напиток! Красное полусладкое, оно разлилось по венам и вызвало приятное ощущение легкости и полета. Это было даже лучше свежей крови. Да, Альфреду определенно понравилось, и он выпил сразу половину бокала. — Альфред, не спеши, а то опять заснешь, — Герберт, отпив лишь пару глотков, поставил бокалы на столик. Альфред приподнялся на локтях и невольно залюбовался красивым, подтянутым телом молочного цвета, как если бы любовался статуей Давида или Аполлона, такое совершенство стояло перед его глазами. Герберт с улыбкой смотрел на обнаженного юношу, от чего тот смутился и попытался натянуть на себя покрывало. — Что с тобой, Chéri, что-то не так? — спросил блондин. Он, казалось, совсем не стеснялся своей наготы и вел себя совершенно естественно, как будто на нем был одет костюм или, по крайней мере, пижама. — Мне так неловко, ты такой красивый, а я… такой неуклюжий и не могу нравиться тебе. И вообще, меня еще никто не видел раздетым, я стесняюсь, — юноша стыдливо потупился. — В человеческом теле нет ничего постыдного, стыд может быть только в голове. Ты даже не представляешь, как ты хорош, мой маленький обольститель. Вообще-то стесняться надо было раньше, — Герберт озорно подмигнул. — Не пытайся меня провести, я все понял о тебе давно, еще в тот момент, когда ты стоял со своим саквояжем перед замком и увидел меня впервые, — игриво произнес он. — И в библиотеке тоже, ведь ты хотел этого, да? Если бы Альфред был человеком, он сделался бы пунцовым, но как вампир он лишь слегка порозовел и смущенно отвел глаза. Не зная, как выйти из неловкой ситуации, он решил сменить тему. — Скажи, Герберт, а что за флакон тебе дал Его Сиятельство? Ну, тот, который ты положил в карман. Герберт молчал, пребывая в нерешительности, он не знал, стоит ли отвечать, и стоял, нахмурив лоб, глядя на Chéri странным взглядом. — Что это за масло для свечей, разве такое бывает? Я не слышал про такое, — не отставал от него Альфред. — Ну раз уж ты так настаиваешь… Я скажу тебе, хотя не собирался сегодня этого делать. Во флаконе масло розмарина, и оно не для свечей. Это афродизиак, ты знаешь, что это такое? Впрочем, глупый вопрос, откуда тебе знать. Запахи — алхимия любви. Афродизиаки усиливают возбуждение для привлечения внимания, это способ распалить страсть и желание. Розмарин помогает сделать занятие любовью более длительным и частым, а любовные игры становятся особенными и непредсказуемыми, — Герберт опять замолчал. Альфред почувствовал, что он чего-то не договаривает. — И чего в этом такого? Ты не все мне говоришь, я же чувствую это. — Мой маленький, наивный мальчик! То, чем мы с тобой занимались — это только прелюдия, самое начало искусства любви. Любящих всегда двое, и каждый дарит своему партнеру наслаждение. Сегодня я постарался, чтобы в первую очередь тебе было хорошо, — блондин вздохнул. Альфред потрясенно смотрел ему в глаза. — Герберт, ну почему ты мне ничего не сказал? Я же ничего об этом не знаю, ты для меня…, а я… чурбан бесчувственный, да? — казалось, Альфред вот-вот заплачет. — Я тоже хочу, хочу сделать, чтобы тебе было хорошо, как ты сделал хорошо мне. Я глупый, неуклюжий, но ты же мне подскажешь, да? — юноша уже просил, почти умолял. — Давай в другой раз, не сегодня. Боюсь, тебе не понравится, это может быть больно. Я не хочу тебя обидеть, mon Chéri, — Герберт грустно улыбнулся. — А тебе? ТЕБЕ будет хорошо? Давай попробуем, ну пожалуйста, я совсем не боюсь. Герберт с сомнением смотрел на него, но, подумав (правда, совсем недолго), решился-таки. — Ну, раз уж ты так настаиваешь, то… берегись!!! — в его глазах сверкнула какая-то чертовщинка. Он был ОЧЕНЬ доволен и не скрывал этого. — Что-то мы с тобой заговорились! Пора и делом заняться. Не стесняйся, я помогу тебе, — с этими словами он открыл заветный флакон, капнул несколько капель масла на ладони и растер его, увлажнил пальцы. По комнате разлился невероятный запах, сочетание свежескошенной травы и перечной мяты. — Что мне делать? — с готовностью спросил бывший ученый, с удовольствием вдыхая аромат летнего утра. — Получай удовольствие! — и блондин, подпрыгнув, повалил юношу на кровать, а сам оказался с ним рядом. — Мальчик мой… — прошептал он Альфреду в ушко, перед тем, как его руки вновь начали оглаживать его тело. Юноше страшно хотелось чего-то, и одновременно было страшно, потому что, в отличие от Виконта, он не имел ровным счётом никакого опыта. — Я буду нежен с тобой, — выдохнул Герберт ему прямо в губы и окутал страстным, хмельным поцелуем, всё настойчивее проникая в рот, вновь и вновь неспешно исследуя его, наслаждаясь сам и доставляя наслаждение. И вот Альфред опять был прижат сильным желанным телом, Герберт сжимал его в объятьях, будто боялся отпустить, боялся, что он исчезнет. Они не произносили ни слова, просто смотрели друг другу в глаза, читая в них такие нужные им сейчас эмоции. Изумрудные глаза Виконта, потемневшие от страсти, ставшие насыщенно-синими, словно крапинки в них превратились в глубокие озерца и поглотили изумруды, сейчас заблестели ярким пламенем, опаляя им Chéri. — Герберт… — это было восхитительно. Это было просто непередаваемо, ему хотелось ещё, хотелось больше, но было так стыдно за своё поведение, за такую полную и яркую отдачу. Будто юноша давно только об этом и мечтал. Но ведь и на самом деле он долго мечтал о нем, о его прикосновениях, но не знал, какими они должны быть… — Да, милый? — мягкий язык вновь гулял по нежной шее, по ключицам, после чего, казалась, горела вся кожа. Словно огонь сжигал бесповоротно всё то, что было до этой минуты, деля существование на «до» и «после». Виконт почувствовал, как у него удлинились клыки, и он уже не просто целовал, а начал легонько покусывать кожу Альфреда. Мгновение — и клыки вонзились в нежную ложбинку над ключицами. «Какая восхитительная кровь, она слаще и хмельнее вина, подаренного Рара!» — не мог не отметить Герберт. Он сделал всего несколько глотков, Альфред вновь застонал; казалось, от укуса и от ощущения боли его мальчик возбудился сильнее. Виконт прервался и нежно, неторопливо запечатал ранки, зализывая их языком. — Пей, Chéri, — прошептал блондин, протягивая любовнику запястье. Альфред («Ах, что за милаш! Как сексуально смотрятся его клычки, как же они ему идут!») вонзился в нежную кожу и начал пить кровь. Герберт его не прерывал, он ждал, пока юноша отстранится сам. И только когда тот оторвался от запястья, и его удлинившиеся зрачки приняли свой обычный вид, хотя глаза все равно казались совершенно пьяными, Виконт спросил: — Вкусно, правда? И жажда нам не грозит. Скажи, чего теперь ты хочешь? — Тебя! Возьми меня! — выдохнул юноша, жмуря глаза от ярких ощущений, когда рука блондина медленно начала двигаться вдоль его опять сильно возбужденного члена. «Как же приятно. Как я мог раньше жить без этих ласк?» — пронеслось в голове Альфреда. Герберт вновь припал к его груди, к соскам и целовал, нежно ласкал там, где, казалось, вновь вот-вот отчаянно забьётся мертвое сердце. Их губы, искусанные и истерзанные, алые от выпитой крови, делили на двоих стоны юноши и рык блондина, почти ни на миг не оставляя друг друга. А потом были пальцы Герберта. Мягкие, нежные, скользкие от розмаринового масла, они двигались медленно и плавно, неспешно пытаясь разомкнуть, стараясь сделать податливым упругое колечко мышц. Альфреду было почти не страшно. До того момента, пока руки Герберта не коснулись его там, где не касался ни один мужчина, да вообще никто никогда не касался. Но страшно было недолго… — Расслабься, милый, — шептал Герберт на ушко возлюбленному, с тревогой наблюдая за эмоциями, отражающимися на его лице. Промелькнувший было страх на лице Альфреда исчез и уступил место удивлению и… ожиданию чего-то большего. Герберт, наконец, решился. И вот уже его пальцы, которые Альфред облизал и обильно смочил слюной, сначала один, а потом и два, медленно, с благоговейным трепетом и страхом проникали внутрь любимого мальчика. По мере того, как опытный любовник понимал, что юноша свыкался с незнакомыми, такими пугающими, сначала очень даже болезненными ощущениями, и постепенно расслаблялся внутри себя; пальцы Герберта, растягивающие, касающиеся где-то там так, что он выгибался, и весь мир взрывался внутри него, готовили Chéri к кульминации их страсти. Совершенно необъяснимым образом его длинные ногти почти не доставляли дополнительной боли партнеру, так деликатен и нежен он был. — Я готов. Пожалуйста, возьми меня! — опять попросил юноша и коснулся его груди. «Как же он красив!» — Альфред был готов снова и снова обожать своего принца, раствориться в их взаимной страсти и неистово любить. — Ты уверен? — Герберт внимательно, серьёзно смотрел в глаза Chéri. — Пожалуйста!!! — Альфред призывно раздвинул ноги, интуитивно чувствуя, что против этого блондин не устоит. Тот смотрел на его тело с вожделением и страстью, в его глазах читалось с трудом подавляемое желание взять разом сильно и глубоко. «Нет, когда-нибудь…, но не теперь…у нас впереди вся вечность…» — Приподнимись, Альфред, — Герберт подложил подушку под спину юноши. — Так нам будет удобнее, милый. Блондин вновь взял пузырек с афродизиаком и нанес несколько капель на свою возбужденную плоть с обильно выступившей смазкой. Он так берег своего мальчика, что хотел сделать все возможное для того, чтобы только ему не было больно. Герберт закинул его ноги себе на пояс и уже проникал внутрь него плавно, тянуще-медленно, не отрывая взгляда от любимого лица, а юный Альфред пытался расслабиться и получить наслаждение от чувства заполнения им. «О, Тьма, какой же он узкий и горячий, как восхитительно принимает внутрь себя!» — Герберт чуть привстал и коснулся головкой внутри Альфреда заветной чувственной точки, от чего юноша начал извиваться и насаживаться уже сам, сильнее и глубже, желая продолжить, желая, чтобы это не заканчивалось, чтобы это было как можно дольше. Он насаживался уже до самого основания, резко и неистово, его тело пронзала боль, казалось, она проникала в каждую клеточку, обжигала и сводила с ума, но это была такая восхитительная, сладкая боль. И всё закрутилось. Стало яростнее и быстрее. Стало жгучей и горячее, хотя это было просто невозможно. Будто Герберт отпустил свое сдерживающее начало и наконец позволил себе любить Chéri, владеть им. Он словно сходил с ума, все ускоряя свои движения, не в силах сдержать этот неистовый, нарастающий темп. Им обоим хотелось кричать до потери сознания, ласкать друг друга, пока ещё можно, пока ещё были силы. Они излились почти одновременно, Альфред принял в себя семя возлюбленного и тут же опустошился сам, застонав последний раз. Но Герберт не оставил его сразу, он еще был в нем, не в силах покинуть источник неземного блаженства. Казалось, Земля сошла со своей орбиты, подчиняясь бурному вихрю их чувств, их страсти и бесконечной любви — каждую секунду и минуту, каждые день и ночь, на все их совместные бессмертные годы и века. Чтобы существовать ради того, кого любишь. Быть навсегда связанными судьбой в единое, неделимое целое. Чтобы никто и никогда не смог их разлучить…***