***
То, что не убивает меня, делает меня сильнее. Фридрих Ницше
***
Едва подойдя к замку, Граф почувствовал напряжение, витавшее в воздухе. Он ощутил присутствие… нет, не Герберта, тот, зная Рара, заранее защитился от его проникновения в мысли, закрываться от Графа было таким привычным для Виконта делом. Его Сиятельство чувствовал боль и переживания Альфреда, такие сильные, нестерпимо бьющие по вискам, что Граф схватился за голову. — Что с Вами, Ваше Сиятельство? Нездоровится? — заволновалась Магда. — Все… нормально. Не переживай. Стиснув зубы, фон Кролок попытался стряхнуть с себя наваждение, чужую боль, он хотел бы знать, но это не предназначалось для его ушей. Он не мог и предположить, что ему придется закрываться от Альфреда, чтобы не знать того, что Герберт рассказывает своему Сhéri! Граф превыше всего ценил порядочность, таково было его воспитание, и, несмотря на интерес к разговору Альфреда и Герберта, подслушивать было ниже его достоинства. В конце концов фон Кролок усилием воли отгородился от переживаний младшего сына и посвятил свое время общению с Магдой, решив посмотреть, как обустроилась новая обитательница замка. Увиденное удивило и удручило Его Сиятельство. Крошечная комнатка, почти половину которой занимали коробки и свертки с обновками, маленький столик, старый шкаф и жесткая, неудобная лавка без матраса, только лишь с домотканой дорожкой, — это зрелище совсем не понравилось Графу. «Герберт верен себе. Если бы не серьезность сегодняшней ситуации, он получил бы разнос! Это просто немыслимо, ни в какие рамки не укладывается», — возмутился Его Сиятельство. — Магда, тебя устраивает комната? — спросил он. — Да, все устраивает. Главное, что недалеко от кухни, и Куколь рядом. Когда я работала в трактире, у меня была почти такая же комната, только под крышей, с более низким потолком, а так все очень похоже, — ответила девушка. — Я, конечно, ценю твою скромность, но МЕНЯ эта комната не устраивает. Я Граф, а не трактирщик, и не допущу, чтобы моя воспитанница жила в таких условиях. Понимаю, что это проделка Герберта, и сейчас же исправлю несправедливость. Пойдем наверх, выберешь себе любую гостевую комнату. — Нет-нет, Ваше Сиятельство, я же большую часть времени занимаюсь хозяйством вместе с Куколем, и мне удобнее находиться поближе к кухне, здесь, внизу, — если надо, Магда была убедительной и могла настоять на своем. Граф задумался. «Может быть, сказать ей сразу, что она потомок славного рода, и перестать секретничать? Тогда все решится само собой. Но, с другой стороны, как девушка, зная, что она потомок легендарной Вильгельмины, будет работать, словно простая служанка? А не работать она не согласится, бездельничать не привыкла. Надо будет найти на кладбище помощницу для домашней работы, тогда Магда с чистой совестью будет заниматься чем-нибудь в свое удовольствие. Потом нужно все-таки обратить Шагала, чтобы он работал в подчинении у нее. Пусть пока еще поживет, помучается как следует, но в итоге окажется здесь», — Его Сиятельство решил, что так тому и быть. Неподалеку от кухни находилась бывшая людская, две смежных комнаты. В давние времена, в прежней жизни, в замке жила богатая и знатная семья, часто приезжали гости, устраивались приемы. У фон Кролоков было много слуг, часть из них жила в людской. Уже очень давно комнаты пустовали. Граф предложил девушке иметь свои небольшие апартаменты. Магда выбрала обстановку, выполненную в пастельных тонах в одной из гостевых комнат, и остаток ночи Граф переносил мебель в ее новое жилище, Куколь раскатал на полу овальный ковер с высоким, мягким ворсом. На окна повесили шторы из той же комнаты для гостей, и вся обстановка приобрела законченный вид. Получилась очень миленькая гостиная. Кровать с балдахином занимала значительную часть спальни, а все вещи можно было разместить в шкафах и комоде. Магда сходила в оранжерею за цветами и принесла благоухающий букет белых и сиреневых лилий, который поставила на стол в гостиной. Ей очень нравилось новое жилище. «Надо же, она выбрала любимые цветы Герберта. Что он устроил бы за такую вольность раньше! Но не теперь. Сенная лихорадка у Альфреда заставила сразу забыть о лилиях и других цветах с обильной пыльцой», — подумал Его Сиятельство. И опять, помимо воли, мысли его устремились туда, к мальчикам, у которых происходил самый серьезный разговор, какой только можно себе представить. — Это, конечно, не совсем то, что ты заслуживаешь, но все-таки вполне достойно, — удовлетворенно сказал Граф. Тем более, за работой он отвлекался от тяжелых мыслей о Герберте и Альфреде. — Спасибо, Ваше Сиятельство. Я даже мечтать о таком не могла. В детстве, когда мы жили у Мирбахов, у нас не было такой прекрасной обстановки. Впервые у меня есть своя собственная комната с камином! Я люблю смотреть на пламя, это так завораживает, — улыбнулась Магда. — Пусть это будет компенсацией за переживания, которые тебе недавно доставил Шагал, — Графу было приятно видеть довольную девушку. Его Сиятельство еще раз придирчиво осмотрел новое жилище своей воспитанницы и остался вполне удовлетворен. В столовую они не пошли, а выпили свои порции крови на кухне, затем Магда понесла большой кубок и бокалы в покои Виконта. Граф решил выйти и полетать немного в облике крылана, чтобы не быть в замке, ему было легче находиться вдалеке от сыновей. Он пригласил Магду составить ему компанию на прогулке после того, как она освободится.***
Герберт в изнеможении откинулся на спинку кресла, сидя с закрытыми глазами, совершенно обессиленный. Альфред подумал, что он заснул и тихонько сидел на диване, боясь шелохнуться, чтобы не потревожить Виконта. Сам юноша был ошарашен услышанной историей, которая просто не укладывалась в голове. Кажется, страшнее ничего в своей жизни и не-жизни он не слышал. И весь этот ужас и боль перенес его любимый, его обожаемый принц, такой нежный, изысканный и прекрасный. Он смотрел на Герберта, сидевшего неподвижно, не бледного, как обычно, а серого, и глаза юноши наполнились слезами. Раздался тихий стук, Альфред быстро подошел к двери и открыл. Магда принесла поднос с кубком и бокалами и вопросительно смотрела на него. — Спасибо. Мы не придем сегодня в столовую, передай Его Сиятельству, — тихо сказал юноша. Она молча кивнула и бесшумно удалилась из покоев Виконта. — Очень кстати, я как раз хотел попросить принести крови, — открыв глаза, бесцветным голосом сказал Герберт. Выпив поданный Альфредом бокал и помолчав еще немного, он продолжил рассказ.***
Я медленно двигался по темному коридору, вернее, парил, не прикладывая усилий, вперед и ввысь, словно поднимаясь в гору. Вокруг ни земли, ни неба, ничего. Было так спокойно, я чувствовал себя невесомым и свободным. Пустота, темнота и удивительная легкость. Потом вдалеке показался столб медленно клубящегося белого тумана, который приближался ко мне, а я двигался навстречу ему. Или же это было облако? Подумалось, что ничего невозможно будет увидеть, оказавшись в белом молочном пространстве, но, как только я приблизился и оказался внутри, туман рассеялся. Я очутился на залитой солнцем поляне. Кругом росли необыкновенные цветы, какие-то сказочные, никогда мной не виданные. Недалеко журчал ручей, слышалось пение птиц, порхали яркие бабочки. Все очень отличалось от того, что я видел в окрестностях нашего замка. Совсем не было страшно, наоборот, ощущение легкости и полета не оставляло меня. Но вот я стоял босиком на удивительно мягкой траве. На мне был надет белый балахон, а не моя привычная одежда. «Я умер и попал в Рай, — почему-то пронеслось в голове. — Меня здесь обязательно должна ждать мама, я знаю!» И тут появилась она, словно проплывая над травой, совсем низко, но не касаясь ее. Такая красивая, молодая и очень грустная, тоже в белом балахоне. За ее спиной я увидел Ливиу. Он смотрел на меня. Как и мама, Ливиу не шел по траве, а парил над ней, и одет он был точно также. — Мамочка! Теперь мы не расстанемся! — я шагнул вперед к ней, протягивая навстречу руки, но она почему-то остановилась и стала медленно отдаляться от меня. — Герберт, родной, не теперь. Рано, слишком рано для тебя. Твой час еще не настал, — ее голос звучал ласково и грустно. — Но почему? Я же умер, как ты, как Ливиу, меня больше нет среди живых. Возьмите меня с собой! Я больше не хочу, не могу оставаться один, мне плохо, я очень скучаю! Когда же мы будем вместе? — Ты никогда не придешь ко мне больше, у тебя другой путь, своя судьба. Мы больше не увидимся. Но знай: я люблю тебя и буду любить вечно. Вокруг опять заклубился туман, мама и Ливиу все дальше отдалялись, оставляя меня одного. Я понял, что они исчезли навсегда. Вновь оказавшись в темноте, я уже не парил, а стоял и чувствовал, как грудь сдавило от нехватки воздуха, а ноги словно наливаются свинцом. Протянутые руки упирались в стену, я стал поворачиваться, и все время упирался в стену, словно был замурован где-то и не мог выбраться из этой ловушки. Я громко закричал и провалился в бездну. Что это было? Видение, сон? Предзнаменование моего бессмертия? Или я действительно был у той черты, которая отделяет жизнь от смерти, и Рай оказался закрыт для меня? Наверное, все сразу.***
— Но ты же тогда выжил каким-то чудом, не умер. Ты вернулся оттуда, откуда не возвращаются. Как это получилось? — с замиранием спросил Альфред. — Это действительно странно. Судьба дала мне второй шанс, заставляя жить дальше, когда я мечтал умереть. Только для чего? Кто это решал за меня и где — там, наверху, или же на дне Преисподней? Не знаю, но мне сдается, что это были силы Тьмы, — задумчиво ответил Герберт.***
Я пришел в себя от прикосновения ко лбу мягкой, теплой ладони. Затем та же рука легко взяла меня за запястье, но тепла я не ощутил, только прикосновение ткани — запястья были перетянуты узкими полосками полотна, в то время тканью пользовались вместо бинта. Лежа с закрытыми глазами, я пытался почувствовать свое тело. Слабость и безразличие были единственными моими ощущениями. — Ваша Милость, он потерял слишком много крови. Не знаю, выкарабкается ли он, слишком уж слаб. Я, конечно, постараюсь помочь, но никакой уверенности нет, — говорил незнакомый голос. Сквозь полуприкрытые ресницы я увидел пожилого полного мужчину с баулом. Я догадался, что это лекарь. — Я в долгу не останусь. Вы знаете, что это наследник славного рода и единственный сын Графа фон Кролока. Скоро он очнется? — я узнал голос ненавистного Мариуса. Лицемер! Теперь он заботится обо мне. Только для чего? — Скажите, что же все-таки произошло с Виконтом? — спросил лекарь. — Вам платят и за молчание в том числе. Но, так и быть, скажу — в последнее время он стал очень странным: не хотел ни с кем общаться, плохо ел, во сне кричал и плакал. Я не мог представить себе, что все зашло так далеко, и он решится на страшный грех — наложить на себя руки безо всякой причины. Он повредился в уме, не иначе. Вот вы и знаете все. Что же до остальных, если возникнут вопросы — придумайте сами, но пусть все выглядит как можно безобиднее. Надеюсь, Вы не будете распространяться об увиденном, иначе… — голос Мариуса зазвучал угрожающе, но, успокоившись, он продолжил: — Ваша задача — помочь Виконту восстановиться физически и вернуть ему разум. Я решил, что пока не стоит раскрываться и давать понять, что я пришел в чувство. Но это мне не удалось. — Для начала надо осмотреть Его Светлость, помогите снять с него сорочку, — сказал лекарь. Этого я допустить никак не мог! Чтобы чужой человек увидел мою истерзанную плетью и искусанную спину, синяки и царапины на бедрах и животе, засосы на плечах, словно я какой-то преступник или блудница, наказанная на городской площади! Ну уж нет, пусть лучше считают меня безумцем. Мариус ничего не успел ответить, как я открыл глаза, медленно, потому что спина болела, сел в кровати и зашипел, скрестив руки и схватившись ладонями за плечи. — Герберт, дорогой, позволь лекарю осмотреть тебя, — заискивающе начал Мариус. — Не прикасайтесь ко мне! Не подходите! Убирайтесь отсюда! — захрипел я. Лекарь остановился и с сомнением смотрел на меня. — Не знаю, удастся ли ему помочь. Тут нужен священник, врачеватель душ. Сон разума порождает чудовищ. Я могу только посоветовать, как Его Светлость подкрепить физически. И он продолжил, обращаясь уже ко мне: — Надо есть, молодой человек, если вы не хотите совсем зачахнуть. Настои трав вас успокоят, потихоньку начнут прибавляться силы, — его голос, такой ласковый и спокойный, словно расслаблял меня. — Ваша Милость, может быть, покормим господина Виконта? — обратился он к Мариусу. Тот, подозрительно стрельнув глазами, неохотно кивнул и быстро вышел. Мы остались вдвоем в комнате. — Ваша Светлость, что случилось? Вы можете мне довериться, — тихий голос доктора звучал приветливо и сочувственно. — Ваш дядя скоро вернется, если говорить, то прямо сейчас! Но как я мог поверить совершенно незнакомому человеку, получив удар в спину от того, кого считал старшим братом? Я тупо уставился на расстроенного лекаря и молчал. В коридоре послышались быстрые шаги, это возвращался Мариус. Я зашипел и оскалил зубы. — Он агрессивен и опасен! Может быть, его лучше связать? — Мариус, казалось, испугался, мое поведение было неожиданным для него. — Попробуйте его покормить. Я не могу у вас остаться, буду просто навещать раз в несколько дней, не чаще. Очень много больных, нуждающихся в моем участии, — ответил лекарь. Мариус с опаской сел на край кровати. Держа в одной руке тарелку с кашей, он зачерпнул ложку и поднес к моему рту. — Надо, Ваше Сиятельство, хотя бы капельку, — уговаривал меня лекарь, как ребенка. Я съел три ложки, больше мне не хотелось, и, когда Мариус попытался засунуть мне в рот еще, я с удовольствием выплюнул кашу на него. Чего еще ожидать от сумасшедшего?! Он так на меня посмотрел, словно хотел растерзать на месте, а я невинно захлопал глазами и захихикал. — Ваша Милость, вы к нему не заходите один, пусть вас сопровождает кто-то из слуг. Вы же видите, он не дружелюбен. Насильно не кормите и не поите, держите только под замком. Связывать не надо, он сам успокоится. Только обыщите комнату, чтобы ничего острого не было, и никаких веревок, шнуров. Вы очень правильно сделали, что велели поставить решетку. А вот это было неожиданно. Наверно, я долго был в беспамятстве, раз на окне успели поставить решетку. Моя комната окончательно стала тюрьмой. Хотя какая разница, бежать я не собирался, да и некуда было. Меня огорчило другое — я понял, что умереть мне не дадут. Они ушли, но вскоре в замке повернулся ключ — это вернулся Мариус. Он остановился почти в дверях, чтобы, в случае чего, побыстрее ретироваться. — Не знаю, насколько ты безумен и понимаешь ли меня, но все равно послушай. Эрих прислал письмо. Он больше никогда не вернется сюда. Брат поручил найти невесту и отправить тебя под венец. Только кто теперь отдаст дочь за сумасшедшего? Так что ты навечно мой пленник. Все складывается просто замечательно. Наберешься сил и вновь будешь Виконтессой, моей любимой игрушкой, пока не надоешь. А потом… Кого удивит смерть безумца, если в комнате случайно забудут вилку? Виноватого слугу останется запороть насмерть, и все. Словно не было никогда юного Герберта. Похороню тебя рядом с Габриэлой, птенчик вернется под крылышко к мамочке. Я буду безутешен в своем горе, а потом останусь единоличным хозяином, это вполне справедливо. Будь послушным, если хочешь жить в комфорте. Подонок просто упивался своей безнаказанностью! А я… я не мог ничего, даже встать, подойти и ударить. Просто лежал с закрытыми глазами. Сердце колотилось так, словно вот-вот выпрыгнет из груди, в висках стучала кровь. — Да ты, верно, в уме повредился сильно, раз тебе все равно. Тем проще с тобой будет. Надо только приручить, как зверушку, чтобы ты стал послушным своему хозяину. Даже не видя лица, я слышал торжество в его голосе. Мурлыча песенку под нос, Мариус запер меня и ушел. Альфред, я проплакал всю ночь. Я бился головой о стену, желая, чтобы новая боль меня немного отрезвила и отвлекла от тяжких мыслей, но бесполезно. Я понял, что оказался в еще более страшном положении, чем когда был изнасилован. Наверно, зря я не доверился лекарю! Но, увы, было уже слишком поздно. На следующий день изверг пришел со слугой. Вдвоем они посадили меня в кровати, после чего Мариус отошел и только смотрел, как Якуб пытается меня покормить. Я отворачивался и мычал, не размыкая зубов. В конце концов, Мариус не выдержал: он приблизился и отвесил мне две звонких пощечины. Конечно же, я не сдержался. Меня, Виконта фон Кролока, объявили помешанным и бьют на глазах у слуг! Я вцепился ему в волосы одной рукой, а другой царапал лицо, при этом хрипел и кричал проклятия. Испуганный слуга выскочил из комнаты, а Мариус еще долго разжимал мои пальцы, пытаясь освободить свою шевелюру. Закончив, он довольно чувствительно ударил меня по голове. — Ну все, гаденыш, ты доигрался. После этого доктор тебе назначит отвар из трав, самый крепкий, чтобы ты только ел и спал. Следует хорошо наказать тебя, но ты еще слаб, да и некогда сегодня, у меня дела в городе. Намечается грандиозная пирушка и посещение «дома распутниц». Промокнув носовым платком исцарапанную щеку и слегка поморщившись, Мариус ушел. Я вновь остался один за запертой дверью.***
— Да когда же закончились твои страдания? — не выдержал Альфред. — Ты словно святой великомученик! — Великомученик с клыками, — горько усмехнулся Герберт. — Бог меня не принял, он решил, что я недостаточно настрадался, он не позволил мне даже обнять маму и Ливиу. А ведь я был таким набожным, так в Него верил. Но Он не явил мне чудо и даже не дал избавления в смерти. — Бедный мой, бедный. Может быть, хватит? Я теперь все знаю о тебе, и, поверь, буду любить еще сильнее. И защищать, если надо, — взволнованно ответил юноша. — Мой маленький, храбрый воин. Только тебе я сумел открыться. Я постараюсь рассказать побыстрее, уже немного осталось. Ты узнаешь все до конца. Герберт вновь помрачнел, мысленно возвращаясь в прошлое.***
Спустя немного времени я все-таки попытался встать, и у меня получилось. Я даже сделал несколько шагов. Правда, сильно кружилась голова, ноги предательски подкашивались. Я подошел к зарешеченному окну и смотрел во двор, встав сбоку, чтобы быть незаметным снаружи. Вскоре появился Мариус. Мальчишка, сын конюха, вывел коня, злодей вскочил в седло и, резко пришпорив, умчался. Было видно, что он действительно спешит. У меня закружилась голова, ничего не оставалось, как схватиться за решетку, чтобы не упасть. Занавеска при этом немного сдвинулась. Я замер, пытаясь справиться с нахлынувшей дурнотой, и тут услышал свист. Посмотрев вниз, я увидел нашего управляющего Себастьяна, который махал мне рукой. Я кивнул ему, с трудом вернулся в кровать и лег; невероятно представить, но я так устал, словно переколол поленницу дров. Я стал впадать в забытье, когда раздался тихий, но настойчивый стук в дверь. — Ваша Светлость, это я, Себастьян. Отзовитесь, пожалуйста. Мы волнуемся за Вас. Якуб рассказывает страшные вещи, но я не верю ему, — раздался негромкий, но явно встревоженный голос. Я молчал. Не то, чтобы я сомневался в верности управляющего, нет, это был преданный отцу человек, просто не видел смысла в разговоре с ним. — Господин Виконт, я не хочу Вам плохого, поверьте мне. Я же с рождения Вас знаю. Покойная Графиня иногда мне разрешала подержать Вас на руках, а когда Вы были мальчонкой, я катал вас на санках, помните? Услышав о маме, я не выдержал и заплакал. — Что же случилось? Я хочу Вам помочь, Ваша Светлость. Вчера пришло письмо от Его Сиятельства, он скоро будет недалеко отсюда, направляется в Варшаву проездом через Дебрецен. Ваш дядя туда написал ответ, я запомнил адрес. Хотите, я съезжу за Графом, ему надо быть здесь! Славный, добрый Себастьян! Он так переживал за меня, словно я был близким, родным ему человеком. — Нет, не надо. Отец меня не любит, я ему не нужен. И не стоит утруждать тебя. Да и что ты скажешь Мариусу? Ни к чему, правда. Чем быстрее я умру, тем лучше будет для всех, — я говорил совершенно искренне. — И все-таки я попробую съездить. Его Милость давно обещал отпустить меня навестить больную мать, он мне не откажет. Пожалуйста, дождитесь отца. — Как хочешь, Себастьян. Мне все равно. Извини, я устал. Мне действительно хотелось спать. И управляющий ушел. Вновь воцарилась тишина…***
Несколько дней я провел словно во сне. Силы оставляли меня, с каждым днем я слабел все сильнее. Меня преследовали видения, кошмары, в которых Мариус издевался надо мной, какие-то чудовища настигали и убивали меня. Несколько раз я выныривал из забытья и словно со стороны видел, как слуги и Мариус пытаются затолкать в меня несколько ложек каши или напоить бульоном. Но я даже не мог открыть рот. Время словно остановилось. Не знаю, сколько это продолжалось, но однажды ночью дверь с грохотом была сорвана с петель и отброшена. Я проснулся и увидел перед собой отца. Он был очень бледным, его глаза лихорадочно блестели, он выглядел так, словно пришел из моих кошмаров — в черном плаще, черном костюме, совершенно белоснежным лицом, с ярко-алыми губами. Вслед за ним вошел красивый мужчина, черноволосый, тоже высокий и бледный, одетый во все черное, как и отец. — Герберт, сын, что с тобой? Что случилось? — отец опустился на колени перед кроватью и положил мне руку на лоб. Я вздрогнул и захотел отодвинуться, так холодно и неприятно стало от его прикосновения. — Зачем ты приехал? Узнать, что я умер? Так я еще жив. Уходи, я не хочу тебя видеть, — моих сил хватило только на то, чтобы сказать эти слова. Спутник отца внимательно смотрел мне в глаза, словно пытаясь загипнотизировать. Странно, но взгляд пронзительных карих глаз меня успокаивал и придавал сил. — Оставь его, Эрих. Я с ним поговорю, — услышал я приятный бархатный голос с легким акцентом. «Иностранец», — промелькнуло в голове. — Да, итальянец. Витторио Вентурини-Борджиа, друг твоего отца. А ты Герберт, сын Эриха. Вот мы и познакомились, мальчик. Голос нового знакомого вытаскивал меня из липкого небытия. Отец отошел и стоял в стороне, глядя в пол. Витторио положил ладонь мне на лоб и продолжал смотреть прямо в глаза. Странно, но его ладонь, такая же холодная, как у отца, не вызывала неприятного ощущения, а лишь нежно остужала лоб. — Все понятно. Твой брат жестоко изнасиловал Герберта. Мальчик не вынес издевательств и позора, он решил умереть. Посмотри, как он ослабел от потери крови. Герберт едва ли переживет эту ночь. Решайся, Эрих, — сказал Витторио, обращаясь к отцу. «Как? Откуда он узнал? И что он имеет в виду?» — я словно очнулся после долгого сна, в голове моей стали рождаться вопросы. — Я не смогу, он же мой сын. Ты не обратил своих близких, они жили, старели и умирали естественной смертью. А мне предлагаешь… — мрачно говорил отец, на глазах его заблестели слезы. — Ты опять проявляешь малодушие. Ты бросил сына, из-за тебя произошло страшное несчастье, так не дай ему умереть окончательно! Попытайся хотя бы в не-жизни заслужить прощение Герберта, — говорил Витторио, обращаясь к отцу. — Нет! Я не могу! — прорычал он в ответ и быстро вышел из комнаты. Мы остались вдвоем. — Я все сейчас объясню, Герберт, и ты ответишь, нужно ли тебе это, — Витторио посмотрел на меня выжидательно, и я кивнул головой. — Мы вампиры, я и твой отец, бессмертные существа. Мне сто пятьдесят лет и еще сорок лет смертной жизни. Ты удивлен, я понимаю. Эрих обращен недавно, он пошел на этот шаг добровольно. Слишком тяжело ему было жить с тоской по твоей матери. Он рискнул изменить себя, свое мировоззрение, попытался избавиться от этого чувства. Только о тебе он совсем не подумал, решил все сам. Произошло страшное несчастье, ты угаснешь совсем юным, не узнав любви, не повидав мир, просто ничего не успев. Ты умираешь, я же предлагаю тебе бессмертие. Я был совершенно обескуражен. В голове всплывали истории о вампирах и оборотнях, которых боялись и считали нечистью. — Но это же проклятые существа, продавшие душу Дьяволу, слуги Антихриста, злодеи и кровососы. Я не смогу убивать людей, чтобы пить их кровь. — Все не так однозначно, Герберт. Да, нас мучает неутолимая жажда крови, особенно в первое время после обращения. Придется убивать, от этого никуда не уйти, но ты научишься, когда по-новому будешь воспринимать окружающий мир. Не обязательно убивать очень часто, можно пить кровь животных или подпитываться, обмениваясь кровью друг с другом. Мы обладаем могуществом, которое и не снилось смертным, читаем мысли, подчиняем себе усилием воли. Я обратил Эриха, если ты согласишься, стану и твоим создателем. Я избранный вампир, высший не-мертвый, аристократ на верхней ступени иерархии обращенных. Ты не сможешь видеть солнце, день перестанет существовать для тебя, не будет биения сердца, но будет вечный холод. Зато ты получишь бессмертие, исполнение всех желаний, познаешь искусство наслаждения в чувственности, о котором смертные даже не догадываются. Ты встретишь свою любовь и будешь очень счастлив. Хотя некоторые считают вечную жизнь не даром, а проклятием. А что душа? Хм… У многих ли людей она есть? — Витторио говорил так убедительно и красноречиво! — Скажите, а если мне все надоест, что тогда? Ведь вампиры бессмертны. — Это самый простой вопрос, на который я легко тебе отвечу. Стоит лишь выйти на яркое солнце, и ты превратишься в горстку пепла, правда, смерть от солнечных лучей очень болезненна и мучительна. Уверяю, тебе не захочется этого делать. — Знаете, я ведь недавно видел маму, хотел остаться с ней и попасть в Рай, но она меня не взяла с собой. Почему? Она знала, что я стану вампиром? — я растерялся от такого предположения. — Не знаю, Герберт. Вполне возможно. Она, судя по всему, была необыкновенной женщиной. Думаю, ты не остался с ней потому, что твое предназначение в ином, и Габриэла это предполагала. Думай быстрее, я тебе дал немного силы, поэтому ты испытываешь временное облегчение. Но скоро ты умрешь, если не сегодня ночью, то завтра днем наверняка. Тогда я уже не смогу тебе помочь. Что я терял? Пожалуй, ничего, я ведь все равно умирал от истощения и потери крови. И потом, в любой момент можно прервать свой бессмертный путь… — Я согласен. Мне не страшно, я столько перенес боли за последнее время. — Ну значит, так тому и быть. Сейчас я тебя укушу, ненадолго станет нехорошо, но ты быстро уснешь. А когда проснешься, утолишь жажду моей кровью, и между нами появится невидимая связь создателя и обращенного. Ты станешь избранным не-мертвым, как и твой отец. — Хорошо, я готов. Я откинул волосы в сторону и склонил голову на плечо, подставляя шею. Последнее, что я увидел и услышал, были белоснежные клыки и загоревшиеся огнем глаза Витторио, моментально из красивого, элегантного кавалера превратившегося в хищное животное, порождение ночной Тьмы, и одновременно истошный крик, доносящийся откуда-то из коридора. Позже я узнал, что Рара решил наказать Мариуса, а получилось — подарил ему вечную жизнь. Меня не захотел обратить, вернее, «не смог убить свое дитя», как он говорил потом, зато Мариуса сделал избранным вампиром. Вот такой парадокс. Не только в жизни, но и в не-жизни тоже мне суждено терпеть эту гадину.***
Его Сиятельство, выйдя на свежий воздух, испытал облегчение, словно стены перестали давить на него. Оказавшись снаружи, Граф обернулся крыланом, взмыл вверх и сделал несколько кругов вокруг замка. Обычно он улетал подальше, глядя вниз на окрестности, знакомые до последнего деревца и хижины, но все равно испытывая удовольствие от видов прекрасной карпатской природы. Сегодня Граф, наоборот, летал поблизости, не рассматривая свои владения, а отдаваясь во власть давних воспоминаний. Былое всплывало перед его глазами хаотично, поочередно являя разные картины прошлого. Вот дорога, сейчас занесенная снегом и почти неразличимая, она совсем не изменилась за три столетия. Той ненастной сентябрьской ночью два всадника в развевающихся черных плащах мчались во весь опор, подобно Демонам Ада, Бельфегору и Асмодею. Из Дебрецена они добрались за самое короткое время, решив выбрать путь не по объездным дорогам, а напрямик, что было вдвое короче. Дальний родственник Витторио, у которого они собирались остановиться, нашел подробную карту — свиток со всеми тропинками и дорогами в горах и лесах, и путешественники, не успев даже немного передохнуть, пустились в путь. Каким чудом они не заблудились в вековых лесах, не попали ни разу под камнепад в горах, было удивительно. Похоже, сам Люцифер был на их стороне. Лишь только начинал брезжить рассвет, всадники выбирали укромное местечко, привязывали лошадей и принимали летучемышиный облик, устраиваясь в расселине или глубоком гроте. Когда они почти добрались до замка фон Кролоков, началась сильная гроза. Небо рассекали молнии, гремел гром, сверху лились потоки воды. Граф долго стучал в ворота молоточком, сотрясал их, дергая за ручку, сыпал проклятиями… Наконец из сторожки у ворот кто-то вышел и отодвинул скрипящий, массивный засов. — Свят, свят! — перепуганный привратник, увидев Его Сиятельство, бледного, с горящими глазами, начал креститься, это было зрелище не для слабонервных. — Ты что, хозяина не признал? Бездельник! Герберт и Мариус дома? — пророкотал грозный голос. — Простите, господин Граф, не признал. Просто мы Вас не ждали. Да, у себя, где же им быть-то? Молодой господин давно не выходит, сильно болеет, а Его Милость в такую погоду тоже решил остаться дома, — узнав хозяина, слуга немного успокоился. — Собери всех слуг через час в Бальной Зале, если кто-то спит, разбуди, — непререкаемым тоном произнес Граф. Бросив уздцы привратнику, господа быстро прошли в замок. Стремительно поднявшись наверх и оказавшись у запертой комнаты Герберта, Эрих фон Кролок сорвал дверь с петель. — Геберт, сын, что с тобой? Что случилось? — Граф не узнавал в лежащем на кровати юноше своего сына. Его мальчик, обычно румяный, с милыми ямочками на щеках, был ужасно бледен и худ, черты лица заострились, казалось, можно оцарапаться о его острые скулы и подбородок. Он был белее белого, словно не-мертвый, Герберт не был похож на живого человека. Он стал копией Габриэлы, когда она прощалась с мужем перед смертью… А еще он очень вырос, это Граф понял, хотя сын так и не встал с кровати. Как же он мог оставить Герберта больше, чем на два года, как мог пытаться забыть о его существовании? Даже поехать сюда его буквально заставил Витторио, он же испытал лишь недовольство и досаду, увидев Себастьяна и выслушав его сбивчивый, взволнованный рассказ. Теперь, увидев состояние сына, он винил себя в произошедшем и совершенно отчетливо понимал, насколько дорог ему Герберт, плоть от плоти любимой женщины. Стыд, жгучий стыд и чувство вины, очень сильное, такое, что он сам никогда не сможет себе простить, овладели им. — Зачем ты приехал? Узнать, что я умер? Так я еще жив. Уходи, я не хочу тебя видеть. Герберт смотрел на него с ненавистью, не хотел разговаривать, он отшатнулся от отца, когда тот положил руку ему на лоб. «Справедливо, он вправе меня презирать и ненавидеть. Я очень виноват». Но когда Витторио стал говорить об обращении сына, Эрих не мог согласиться. — Ты опять проявляешь малодушие. Ты бросил сына, из-за тебя произошло страшное несчастье, так не дай ему умереть окончательно! Попытайся хотя бы в не-жизни заслужить прощение Герберта, — убеждал Витторио. «Я не могу убить сына, это последняя ниточка, связывающая с Габриэлой. Чистый и нежный, словно Ангел, он не должен стать нежитью! Ну можно же его вылечить, он поправится, женится, будет счастлив! Он должен продолжить род в конце концов! А я буду издали наблюдать за ним, его детьми и внуками, оберегать и помогать», — в голове Графа не укладывалось, что сын умирает, его не-мертвая сущность не хотела этого признавать. Но тут совершенно другая мысль пронзила его мозг. «Мариус! Подонок, мразь! Был таким чутким и услужливым, играл с маленьким племянником, учил ездить верхом, и вдруг… Или не вдруг вовсе?» Выскочив в коридор, Его Сиятельство быстро оказался у комнаты младшего брата. Выбив дверь и войдя внутрь, он увидел разбуженного Мариуса, недоумевающе смотрящего на него. Спросонья тот не сразу узнал брата, а когда понял, кто стоит перед ним, страшно испугался. Лицо его исказил ужас. — Скотина! Ты что сделал с Гербертом, мерзавец, тварь! Сейчас ты за это ответишь! — Его Сиятельство был ужасен в гневе. — Он с… сам хотел, пп…приставал к слугам-юношам с непристойными пп…предложениями…, а потом… потом уговорил меня, чтобы я взял его. Я… его совсем не желал, но…, но не смел отказать наследнику и бу…будущему хозяину, — страх обуял Мариуса, и он начал выкручиваться, придумывая нелепости и заикаясь. Моментально оказавшись рядом, Граф, не желая слушать лживые слова, с силой нагнул шею брата-преступника и вонзился клыками на всю глубину — неожиданно, быстро, грубо, стараясь укусить побольнее. Мариус не успел ничего понять, только громко закричал от боли. В тишине старинного замка с хорошей акустикой крик звучал поистине ужасно. Многие слуги, услышав его, суеверно крестились. Эрих яростно, с исступлением пил кровь того, кто так подло, низко обманул его и сломал жизнь единственному сыну. Он уже давно насытился, но не останавливался, решив выпить негодяя досуха. Но сильные руки оторвали его от обмякшего тела. — Неужели нельзя было его повесить, посадить на цепь, чтобы загрызли собаки, или засечь насмерть? Что ты натворил! Теперь ты стал клятвопреступником, нарушил одну из главных заповедей «Библии познавшего Кровь» — нельзя убивать ближайших родственников, в процессе становления или уже ставших вампирами. Придется обратить его… — Или выпить до капли и стать изгоем. Я готов к этому. О Герберте ты позаботишься, знаю, не бросишь его одного. Завтра я покину замок. — Нет, это невозможно. Ты никуда не уйдешь, понял? Обрати мерзавца и заточи в подземелье навечно. Я не дам тебе уйти, ты знаешь сам, почему. Не могу отпустить господина сердца, которого долго искал. Дай ему несколько капель, чтобы он не погиб сейчас, напоишь позже. Граф аккуратно прокусил себе палец и выдавил немного крови в рот Мариуса. — От такого количества он не встанет, но и не умрет теперь. Кстати, слуги, наверно, ждут уже, пойдем, — напомнил Витторио. В Бальной Зале собралась напуганная челядь. Граф объявил, что всех увольняет и щедро расплатился со слугами, выдав все, что положено, и еще за месяц вперед. — Я вернулся насовсем, скоро приедет Себастьян и привезет новых работников. Утром вы покинете замок. Благодарю за службу. Я и мой друг устали с дороги и будем отдыхать весь день. Надеюсь к моменту нашего пробуждения никого из вас здесь не увидеть. Еще раз благодарю всех, и прощайте.***
Из замка вышла Магда и смотрела по сторонам, не понимая, куда исчез Граф. Увидев девушку, Его Сиятельство приземлился перед ней, перевернувшись в воздухе и обретя свой истинный облик. Магда вздрогнула от неожиданности и смотрела с восторгом на Графа. Она еще не видела полетов. — Хочешь также научиться? — с улыбкой спросил фон Кролок. Этой сложной ночью присутствие Магды улучшало настроение и придавало спокойствия. — Очень хочу. Это так интересно! Хочется посмотреть на замок сверху. Только надо, наверно, сшить брюки, раз в воздухе приходится переворачиваться. Для Магды, если не считать инцидента с Шагалом, это была ночь приятных впечатлений. — Так ты умеешь шить? Профессионально? Ах да, ты же сшила рубаху Куколю, прости, я забыл. Послушай, может быть, ты сошьешь плащ Альфреду? Мы давно хотели сделать ему такой подарок. И тебе тоже плащ нужен. — С удовольствием сошью. И не только ему, а всем нам. Я научилась шить по модным журналам, умею строить лекала для выкроек. Надо только купить ткани. Взяв девушку под локоток, фон Кролок повел ее вдоль крепостной стены, они обогнули старый пруд, прошлись по парку. Граф отдыхал рядом с Магдой. Милая болтовня действовала на него благотворно и умиротворяюще, он успокоился в приятном обществе и отвлекся от тягостных воспоминаний. Но все хорошее имеет обыкновение заканчиваться. Надо было возвращаться в замок, наступало утро.***
В замке на лестнице лицом к лицу встретились бессмертные обитатели. Герберт и Альфред, одетые для сна, направлялись в усыпальницу, а припозднившиеся Граф и Магда возвращались с прогулки. — Идете отдыхать? Правильно, вы устали оба. Я не приду сегодня, останусь у себя. И Магде, полагаю, не терпится поспать на новой кровати. Доброго дня, дети. — как всегда, голос Его Сиятельства был ровным и бесстрастным. Герберт лишь кивнул в ответ, Альфред пожелал спокойного дня, но смотрел откровенно недружелюбно, или это только показалось Графу? Магда тоже пожелала хороших снов молодым людям. Как истинный джентльмен, Его Сиятельство проводил девушку до дверей комнаты. — Спасибо за заботу, вы столько времени потратили на решение моих проблем, — сказала Магда, и, привстав на цыпочки, поцеловала Графа в щеку, — доброго дня. Бессмертный с удивлением посмотрел девушке в глаза и, подняв ладонь, провел подушечками пальцев по щеке, стараясь делать это мягко; не касаясь длинным, острым ногтем, очертил безымянным пальцем ее слегка приоткрытые губы. Магда ожидала большего, Граф понял это. Наклонившись, он сорвал поцелуй с нежных, мягких губ; сам не будучи нежным, смял их стремительно и нетерпеливо, действуя почти грубо, но очень чувственно. Девушка закрыла глаза и прижалась к его груди, но фон Кролок внезапно отстранился и резко развернулся. Настолько резко, что его плащ, мелькая то черным верхом, то алой подкладкой, показался Магде крыльями летящего дракона. Его Сиятельство быстро ушел, отрывисто пожелав приятного отдыха. Вздохнув, девушка скрылась на дверью своих апартаментов.***
Впервые Герберт и Альфред оказались в склепе вдвоем. Альфреду было очень непривычно сознавать, что рядом нет Графа, перед которым он по-прежнему ощущал робость. Сейчас юноша с интересом ходил по усыпальнице, задирал голову вверх, пытаясь рассмотреть плохо различимый в серой мгле потолок, разглядывал масляные светильники на стенах, узор на саркофаге Его Сиятельства. Герберта это совсем не занимало, он сдвинул крышку и терпеливо ждал, когда Альфред удовлетворит свое любопытство. — Mon Chéri, ты что-то совсем не торопишься. Я очень устал, давай ложиться спать. — Ты ложись, а я пока посижу рядом. Хочу спеть тебе колыбельную на немецком языке. Моя мама знала много песенок, сначала пела их мне, а потом Питеру. Я хорошо запомнил некоторые из них, спою тебе про маленького принца. Герберт был очень тронут. После невероятно тяжелого разговора такая нежная забота умилила его. — Конечно, спой. Мне давно никто не пел колыбельных. Последний раз мама, а Рара ворчал на нее, говорил, что в девять лет пора отвыкать от детских привычек. Виконт лег в саркофаг, а Альфред присел на край постамента и запел: — Спи, мой маленький принц, засыпай! Спят овечки и птички. Сад и луг молчат, Даже не жужжит больше пчелка. Луна светит серебром, Смотрит через окно. Спи под серебряным светом, Спи, мой маленький принц, засыпай, Спи, засыпай! Юноша встал, подошел к саркофагу и начал гладить белокурые волосы, продолжая петь: — Все легли уже в замке, Все уже спят. Не шуршат мышки, Подвал и кухня пусты, Только на карнизах на крыше Один котенок не спит, Смотрит через окно. Спи, мой маленький принц, засыпай. Спи, засыпай! Герберт взял в свои руки ладонь Альфреда и поднес к губам. Юноша почувствовал, что ладонь стала влажной — блондин не сдержал слез. Впервые за бессмертные годы он почувствовал себя маленьким мальчиком, вернувшись в далекое, давно забытое детство. — Кто счастливее, чем ты? Ничего, кроме счастья и тишины! Сладостей и игрушек много, Лошадки и повозки в пути, Все есть и готово для тебя. Только мой маленький принц не плачет. Как и должно быть. Спи, мой маленький принц, засыпай. Спи, засыпай! * Альфред нагнулся и поцеловал Герберта в щеку. Это было совершенно новое, незнакомое ему ощущение: он чувствовал себя взрослее и сильнее, хотел защитить и оберегать того, кто старше его на целую вечность, но кого сейчас он видел трогательным, беззащитным ребенком. — Спасибо. Это самое прекрасное, что ты мог для меня сегодня сделать. Ради таких минут не страшно принять боль, обрести бессмертие и ждать долгие столетия единственной встречи… Обрести любовь и дружбу, когда уже перестаешь верить и надеяться, — голос Герберта дрогнул. — Вместе мы справимся со всеми проблемами. Сегодня ты сумел рассказать мне свою историю. Ничего страшнее я никогда не слышал и представить не мог. Но ты сумел преодолеть себя, теперь станет легче, ты разделил эту боль на двоих. Мы вместе окончательно избавимся от страшных воспоминаний, так и будет. Начало положено. Веришь? Герберт утвердительно кивнул головой. Альфред лег рядом и задвинул крышку саркофага. Измотанные молодые люди быстро заснули. Впервые так: Герберт положил голову на грудь Chéri, а не наоборот. Виконту было удивительно уютно и спокойно, а юный Альфред чувствовал себя взрослым, сильным и уверенным.***
Его Сиятельство тоже нуждался в отдыхе в усыпальнице, но он прекрасно понимал, что сыновьям надо побыть вместе вдвоем, без его присутствия. Он может отдохнуть и в своем кабинете, все равно заснуть не получится, опять предстоит бессонный день с созерцанием огня в камине и воспоминаниями о прошлом. Вздохнув, Граф снял плащ, прошел вглубь кабинета и протянул руку к бутылке со старым вином, стоящей в шкафу. Что-то часто в последнее время стал он прибегать к помощи крепкого напитка… Но столько переживаний за короткий промежуток времени фон Кролок тоже не припоминал. Вот и сегодня, казалось, ничто не предвещало беды, и вдруг снежным комом: Шагал, Магда, Герберт с неугомонным младшим сыном, спровоцировавшим такую бурю эмоций… И у всех проблемы самые серьезные. Или он стал выпускать ситуацию из-под контроля, когда семья внезапно увеличилась? «О, Тьма, дай мне силы вынести все это и вернуть спокойствие и размеренность в наше существование!» Многие вещи не давали покоя Его Сиятельству. Самая большая печаль и боль — конечно, Герберт. Хвала Люциферу, что он рассказал свою историю Альфреду, но ведь он-то, Граф фон Кролок, так ее и не узнал. Что-то такое нелицеприятное было сказано о нем, и кроткий юноша посмотрел, как на врага. Хотя что могло быть сказано, Граф прекрасно понимал. Как и то, что, несмотря на слова о прощении, Герберт так до сих пор и винит его в загубленной судьбе. Если бы только можно было отмотать назад время… Но, увы, это не дано даже высшим не-мертвым. Остается только вспоминать и анализировать поступки. Пригубив вина, Граф вспоминал о том, что последовало вслед за возвращением в замок.***
День прошел в комнате Герберта. Витторио и Эрих спали в креслах, Виконт впервые за долгое время отдыхал умиротворенно. В углу, на полу, сидя спал связанный Мариус. Очень странная компания. Вчетвером в одной комнате, и больше никого в огромном замке. Слугам, напуганным ночным криком и видом внезапно вернувшегося хозяина, два раза повторять не пришлось, уже к обеду никого из живых людей в замке не осталось. Правда, ближе к вечеру подъехал всадник, спешился, толкнул ворота и уверенно вошел в опустевший двор замка. Это был Себастьян. Управляющий начал что-то подозревать, но все равно, верный своему долгу, предпочел вернуться. Позже, спустя две ночи, прибыл Иштван, и не один к тому же. В одном из городков он подкупил стражников, охранявших колдуна, которого должны были подвергнуть аутодафе**. Так появился в замке Куколь. Эрих и Витторио проснулись практически одновременно. Им не обязательно было разговаривать, Витторио читал мысли Эриха и позволял тому понимать, что происходит в голове у него. Поэтому, не сговариваясь, они подхватили обмякшего Мариуса и понесли. Разумеется, в подземелье, туда, где со времен постройки замка находилась оборудованная по всем изощренным правилам огромная камера пыток. Раздев до пояса и приковав бывшего брата цепями к столбу, Эрих не торопился напоить кровью гнусного предателя. Он не хотел позволить Мариусу вонзиться в его плоть, поэтому небольшим ножичком, похожим на скальпель, рассек запястье и накапал крови в бокал, немного, ровно столько, чтобы мерзавец не умер окончательно. Витторио, его добрый друг, запечатал надрез бережно и нежно. — Пей, скотина, — Граф резко оттянул за волосы голову Мариуса назад и влил в рот тонкой струйкой кровь. Почти сразу последовало пробуждение. Осоловевший родственник не сразу понял, где он, а, поняв, начал дергаться и сотрясаться в конвульсиях. Решив его «успокоить», Витторио взял плеть и отвел душу, вымещая в этих ударах боль и страдания Герберта. Мариус кричал, скулил, но его крики были наглухо скрыты за толстыми стенами древнего подземелья. Затем его сменил Эрих, и Мариусу осталось только удивляться, как он еще жив до сих пор. Граф молчал, стиснув зубы, но, когда Мариус был уже на грани потери сознания, он прекратил и процедил сквозь зубы: — За Герберта. И не думай, что это все. Каждый следующий раз ты будешь страдать еще сильнее. Разумеется, они не сказали Мариусу об обращении. Он был почти без сознания, но вдруг увидел ТАКОЕ, что даже зажмурился и резко открыл глаза, подумав, что померещилось. Эрих и его новый друг… целовались?! Так, как всегда хотелось целоваться ему самому — чувственно, бесстыдно, с пошлым смакованием, отметая все предрассудки. Их руки оглаживали тесно прижатые друг к другу тела, сотрясаемые дрожью, оба такие красивые и похожие, в почти одинаковых костюмах, забывшие о том, где они находятся. Казалось, воздух раскалялся от их растущего взаимного желания. Внезапно Витторио отстранился и, глядя Мариусу в глаза, сказал: — У нас нет доминанты и ведомого. Мы равноправны. Ты же это хотел спросить? На сегодня твой лимит вопросов исчерпан. — Как Вы узнали? Я же молчал… — начал Мариус и осекся. — Вы меня так и оставите? Голодного, раздетого, в этом каменном мешке? Я замерзну и умру! — запаниковал он. Эрих взял плеть и ударил ненавистного брата с оттяжкой по спине несколько раз. — Надеюсь, это тебя согрело. Они молча ушли, оставив негодяя наедине с его мыслями, в которых царил полный сумбур.***
Герберт еще не проснулся, когда они вернулись. Витторио решил спросить мальчика (он решил, что будет так называть сына Эриха), кто его напоит своей кровью — он или Эрих. У проснувшегося вскоре Виконта не было ни малейших сомнений — разумеется, Витторио. Бедняга так настрадался и потерял столько крови, что, как только стал пить, почувствовал прилив сил и встал с кровати. Но Витторио удержал его, опасаясь, что мальчик не выдержит резкого изменения состояния и упадет. Герберт еще дважды вонзался в его запястье, прежде, чем Витторио понял: уже все в порядке. Эрих, расстроенный, что сын отверг его кровь, ушел в кабинет и беседовал там с управляющим. — Себастьян, я благодарен тебе за спасение сына. Ты верно нес свою службу больше двадцати лет, но я вынужден с тобой расстаться. Я догадываюсь, что у тебя возникли вопросы ко мне. Я отвечу, предвосхитив их. Мы вампиры, и Герберт теперь тоже, иначе бы он умер совсем. Но тебе не стоит нас бояться. Мы помним добро и способны щедро отблагодарить за него. Я предлагаю тебе открыть в Сибиу свое дело, которое ты передашь по наследству сыну. Это будет гранитная мастерская. От тебя требуется только не говорить лишнего и иногда изготавливать саркофаги для меня и Герберта. А все остальное, что ты будешь делать, меня не касается. Граф протянул два увесистых кожаных мешочка с золотыми монетами. — Ну, не смущайся, бери! — сказал фон Кролок. В этот момент дверь распахнулась, и в кабинет влетел Герберт, воспрянувший от выпитой крови, почувствовавший силу в своем теле и влекомый запахом живой плоти. Виконт зашипел, клыки его вытянулись, и он набросился на Себастьяна. Подоспевший Витторио схватил блондина за шкирку и отбросил к противоположной стене, словно котенка. — Извините его, друг мой. Больше такое не повторится. Не надо нас бояться, Вы нам нужны, значит, мы Вас не тронем. К тому же мы высоко ценим преданность и верность. А Виконт просто еще ничего не знает о своей новой сущности, он, как новорожденный младенец. Соберите свои вещи, дождитесь утра, выбирайте себе любого коня в подарок от нас и уезжайте. Когда откроете свое дело, сообщите, мы сделаем заказ. Приобняв перепуганного управляющего, Витторио проводил его по коридору до парадной лестницы. Бессмертный представитель славного рода Вентурини-Борджиа понял, что в карпатских горах задержаться придется надолго.***
Много, очень много воспоминаний у Графа фон Кролока, и не хватило бы ему, наверно, десятка лет, чтобы осмыслить их все. Сегодня он вспомнил одну из самых непростых страниц своего бессмертного бытия — возвращение в замок и обращение Герберта. Даже бессмертные обладают эмоциями и могут страдать, любить, ошибаться, испытывать чувство вины, словно люди. Его Сиятельство не был исключением. Он заново пережил этот болезненный эпизод своей биографии. Время ничего не сгладило, не смягчило. Да, Герберту было плохо. Но и его отец очень страдал от ощущения вины. Оставалось только надеяться, что когда-нибудь все плохое будет забыто, словно дурной сон. Слабое утешение для того, кто давно перестал верить во что бы то ни было. Но сейчас Граф ровно и спокойно спал, сидя в кресле, восстанавливая силы. Став бессмертным, он перестал видеть сны, всего лишь один-единственный раз посетило его сновидение. На столе стоял недопитый бокал с темно-красным, словно кровь, вином; в камине пылал огонь, совсем не нужный для тепла, зато создающий иллюзию спокойствия и умиротворения. На закате он проснется без боя часов, повинуясь многолетней выработанной привычке, и вновь неприступный и холодный хозяин замка будет решать глобальные и мелкие вопросы своих близких, ночь его опять будет полна хлопот и проблем. А пока он спит, пусть сон его будет размеренным и позволит ему отдохнуть, он заслужил отдых, да вообще, на мой взгляд, несмотря на прошлые ошибки, заслужил только все самое хорошее. Хочется верить, что грядущая ночь не принесет ему неприятных сюрпризов.***
Единственным обитателем, вернее, обитательницей замка, кто легко и спокойно заснула в то утро, была Магда. Простившись с Графом, девушка закрыла дверь и еще раз осмотрела свое новое жилище. Как ей все здесь нравилось! Вампирша провела ладонью по бархатной обивке кресла, поправила салфетку на комоде, понюхала душистые лилии и улыбнулась. Переодевшись в батистовую сорочку, Магда легла на непривычно широкую и мягкую кровать, накрылась стеганым атласным покрывалом и быстро заснула. Она видела волшебный сон — в Бальной Зале, залитой огнями сотен свечей, среди нарядных гостей, она танцевала с Графом вальс. Его Сиятельство, одетый в бальный фрак, нежно обнимал ее и смотрел в глаза, на ней было шикарное старинное платье с кринолином, глубоко декольтированное, с приколотым цветком лилии, выгодно подчеркивающее изгибы соблазнительной фигуры. Сон девушки был легок и прекрасен, Магда счастливо улыбалась.***
А что же Шагал? Мы оставили его, когда он под влиянием вампирских чар Графа, подобно лунатику, возвращался домой. К утру он пришел в деревню, долго стучал в дверь трактира, пока его не услышала Ребекка. Увидев мужа, она только и могла, что горестно всплеснуть руками. Йони выглядел просто ужасно: картуз он потерял по дороге, пальто, мокрое от пота, которым он покрылся со страха, когда его пугала Магда, заледенело, штаны стояли колом, глаза безумно бегали, а посеревшие от мороза губы твердили только одно: «М…М…Магда…». Ребекка сразу же принялась отогревать мужа, усадив на лавку и разув его. В таз она налила очень горячей воды, насыпала горчицы. Время шло, Шагал согревался, но взгляд его осмысленнее не становился, он продолжал бормотать и отмахиваться руками. — Вот горе-то какое. И Сарочку не нашел, и сам дурачком вернулся. Да еще и обморозился весь, — причитала толстуха со слезами на глазах. «Сейчас главное отогреть Йони, чтобы только не заболел сильно, а потом о душе его подумать, надо поговорить с пастором. Лучше, конечно, с раввином, но где же его взять-то?» — рассуждала Ребекка, готовя глинтвейн для мужа.***