«Любовь — это музыка, невыразимый аккорд, а тело только инструмент, несомненно, превосходнейший из всех». Жюльетта Бенцони
***
«А теперь выйдем в ночь и пустимся в погоню за коварной обольстительницей, имя которой — приключение!» Джоан Роулинг. «Гарри Поттер и Принц-полукровка»
***
Время летело незаметно, прошло десять дней после покушения на Герберта и последующего выхода на кладбище. Не-жизнь в замке внешне протекала спокойно. Граф занимался с Магдой и Альфредом, Герберт непременно присутствовал на уроках, освежая в своей бессмертной памяти различные знания. Частенько то он, то Альфред становились учителями. В общем, домашняя «Академия фон Кролоков» процветала. В остальное время Куколь и Магда занимались хозяйственными делами. Прошло обучение Магды полетам, девушке очень понравилось это занятие, правда, она призналась Куколю, что с большим удовольствием полетала бы не в облике летучей мыши, а на метле. Сам верный слуга на несколько дней отправился в Сибиу с большим списком поручений от Его Сиятельства. О Саре и Мариусе не было никаких известий. В начале и в конце каждой ночи Граф ментально настраивался на ненавистного родственника, но не было никаких намеков на его присутствие. Альфред и Герберт не расставались ни на минуту, их невозможно было увидеть врозь. Chéri бережно ухаживал за возлюбленным, дважды в сутки обрабатывая ожог бальзамом. То ли его забота так помогала, то ли все-таки организм вампира брал свое, но рана на груди Герберта начала медленно заживать и не беспокоила уже такой сильной болью, как в первое время. Альфред коротко обрезал каждую ночь и подпиливал быстро отрастающие ногти, он не мог себе позволить неловким движением доставить боль любимому принцу. Герберт стал задумчив и очень серьезен. Он старался все время найти занятие, чтобы быть при деле, отвлекаясь от мыслей, которые не давали ему покоя. Блондин словно обдумывал что-то и не хотел делиться с Альфредом, хотя и был все время рядом с ним. Виконт даже снизошел до того, что обучал Магду пользоваться косметикой. Альфред долго не соглашался выступать в роли подопытного кролика, но в итоге сдался под напором с двух сторон. Девушка схватывала на лету советы Герберта и с удовольствием тренировалась на Альфреде, сидевшем с обреченным видом и желавшем одного — поскорее улизнуть от своих мучителей. Но, поняв, что это занятие хоть как-то отвлекает Виконта от печали, новоявленный Барон смирился и стоически терпел. Теперь Герберт часто играл на рояле. Альфреда поразило то, как оживает инструмент под его длинными, тонкими пальцами. Звуки грустных мелодий «Осеннего вальса» Вагнера* и «Реквиема по мечте»* разносились по замку. Его Сиятельство, едва заслышав первые звуки, вздыхал и который раз задумывался о том, как вывести сына из черной меланхолии, занимавшаяся с выкройками Магда смахивала слезинку, а Куколь неодобрительно покачивал головой. Все понимали, что у Герберта на сердце лежит груз нелегких дум. Альфред, часто сидевший на ковре у ног возлюбленного, не знал, как зажечь в нем искру былой веселости и непосредственности. А однажды Герберт запел по-французски. Это была «Песня Сольвейг»*. Звонкий, чистый голос разносился по замку. Альфред, не знавший языка, потрясенно молчал. Музыка великого норвежца сама по себе пронимала до мурашек, а в сочетании с пением Герберта вызвала в нем целую бурю эмоций. Это был восторг перед совершенным исполнением, безмерная, непонятная грусть и горечь, желание быть рядом и слушать, слушать эти волшебные, чарующие звуки. Когда Герберт замолчал, на глазах потрясенного Альфреда блестели слезы. — Ты что, mon Chéri ? Не слышал никогда музыку Грига и не читал Ибсена, не знаешь историю Пер Гюнта? — удивился блондин. — Обязательно восполни этот пробел. — Скажи, о чем эта песня? — спросил Альфред. Герберт улыбнулся и ответил: — О чем могу я петь? Ну конечно же, о любви. Послушай мой перевод, он, может, не совсем точен, но передает чувство, которое заложено в оригинале. Я сделал его специально для тебя, уже давно, когда сидел запертым в своей комнате в одиночестве. Виконт откинул волосы назад, и вновь его пальцы стали порхать по клавишам, а он запел: — Зима пройдёт и весна промелькнёт, И весна промелькнёт; Увянут все цветы, снегом их занесёт, Снегом их занесёт… И ты ко мне вернёшься — мне сердце говорит, Мне сердце говорит, Тебе останусь верен, тобой лишь буду жить, Тобой лишь буду жить… Альфред подошел к роялю и встал напротив, опершись локтем об инструмент. Он, не отрываясь, смотрел в прекрасные изумрудные глаза. — Ко мне ты вернёшься, полюбишь ты меня, Полюбишь ты меня; От бед и от несчастий тебя укрою я, Тебя укрою я. И если никогда мы не встретимся с тобой, Не встретимся с тобой; То всё ж любить я буду тебя, милый мой, Тебя, милый мой… Альфред взволнованно сказал: — Как же красиво! Это песня словно про нас написана! — Знаешь, Chéri, всем влюбленным кажется, что хорошие стихи и музыка передают их чувства. Это отличительная черта высокого искусства — затрагивать самые сокровенные струны души. Или же не-души, если речь о нас.***
Альфред подошел к Виконту сзади и положил ему ладони на плечи. Герберт обернулся и был незамедлительно награжден за прекрасное музыкальное исполнение — юноша накрыл губами его рот и поцеловал пылко, чувственно и, надо сказать, неожиданно. Блондин даже округлил глаза и немного оторопел от внезапной смелости Chéri. Но ему стало интересно, что же последует дальше. Герберт абсолютно расслабился и предоставил Альфреду действовать по его желанию. А желание у юноши явно было. Его язык скользил по деснам и зубам любовника, проникал глубже в рот, обвивал чужой язык, сталкивался, отступал и вновь напористо, требовательно исследовал внутреннюю поверхность щек, каждую клеточку, каждый уголок. Если б надо было дышать полноценно, как живым людям, они давно уже прервались бы, но воздух не очень-то требовался, поэтому поцелуй получился долгим. Альфред затягивал в свой рот то язык, то губы возлюбленного, не просто ласкал, но довольно болезненно покусывал их, было мокро и… жарко? Герберт расслабленно позволял Chéri нагло и собственнически хозяйничать у себя во рту. Его охватила приятная истома, он сидел, прикрыв глаза, и испытывал необычные, очень приятные, к слову, ощущения… Но продолжалось это совсем не долго. Блондин почувствовал тянущее напряжение внизу живота, нарастающее желание, которое быстро охватывало его. На мгновение прервавшись, он резко встал, от чего стул, изящный образец стиля рококо, упал в сторону, и порывисто прижал к себе любовника. И в ту же секунду… — Проклятье! — громкий возглас и стон прервали начавшуюся идиллию. — Ангел подери, ну за что же мне это? Виконт едва не заплакал от обиды: крепко обняв Альфреда, он разбередил рану на груди, голова юноши оказалась прижата к едва начавшему заживать ожогу и доставила весьма ощутимую боль. — Успокойся, хороший мой. Я хочу помочь, чтобы ты не страдал. Ты все время грустишь, почти не разговариваешь со мной, о чем-то думаешь, — в омутах серо-зеленых глаз, казалось, отражались переживания самого Герберта. — Я соскучился по тебе, mon Chéri, но видишь, что происходит? Я даже толком обнять тебя не могу, сейчас все словно ополчилось против нас. — Я… Позволь мне попробовать. Я постараюсь поднять твое настроение, у меня есть одна идея. Разрешаешь? Альфред легонько подтолкнул Герберта к роялю; стараясь не соприкасаться с ним, чтобы не дотронуться до раны, положил руку на выпирающий бугорок, натянувший ткань узких брюк, и ощутимо сжал его. О, теперь Герберт понял, что задумал юный затейник! Ему было непривычно от внезапной инициативы любовника, но так хотелось, чтобы Chéri сделал что-то приятное! И было очень интересно, к тому же. Альфред с грохотом опустил крышку рояля, ноты упали с пюпитра на пол. Но кого это волновало? Юноша опустился на колени, стал расстегивать пуговички на брюках и довольно быстро справился. Герберт, полуприкрыв глаза, часто дышал. За брюками последовали панталоны, наконец томившийся в тесноте мужской орган оказался на свободе. Юный любовник поднялся, подхватил Герберта и усадил на закрытый рояль. Блондину, поначалу ошарашенному поведением Chéri, стало интересно участвовать в проделке. Оглаживая бедра партнера, Альфред неторопливо развел его слегка подрагивающие ноги и вновь опустился на колени. Его взору предстала отрадная картина — мощный член был уже в состоянии возбуждения и будто просил о продолжении. Но юноша не спешил, он начал выцеловывать белоснежную кожу живота, его язык дразнящими движениями несколько раз легонько прикоснулся к ложбинке пупка и широко, размашисто гулял вокруг, оставляя влажные дорожки. Поцелуи были то нежные, почти невесомые, то требовательные и глубокие, оставляющие алеющие пятна страсти. Увлекшись, Chéri даже несколько раз укусил партнера, вызывая рваный вздох и шипение, заставляя любовника вздрагивать всем телом. Так, возбуждая Герберта все сильнее, он спускался ниже, к объекту страстного вожделения. Головка увлажнилась капельками сока блондина, и Альфред, слегка дотронувшись языком, ощутил терпкий вкус желания возлюбленного. Пальчики его, мягкие и нежные, неторопливо распределили смазку по стволу. Юноша взглянул вверх, он хотел посмотреть в глаза Герберту, но тот, запрокинув голову назад и опершись ладонями о рояль, глухо, с придыханием произнес: «Не останавливайся…» Пухлые губы страстно, глубоко целовали и вылизывали каждую венку, язык нежно рисовал какие-то диковинные линии. Герберт уже дрожал от нетерпения, ему нравились эти ощущения: одновременно мягкость и жесткость на грани грубости. И тогда Альфред взял в рот головку, нежно и плавно, обводя языком корону, слегка касаясь, словно дразня, затем то резко, быстро отпускал на свободу, то вновь нежно обнимал чувственным ртом, заставляя любовника трепетать. «Маленький мучитель, что же ты тянешь? Сколько можно издеваться?» — промелькнуло в голове, но блондин ничего не сказал, потому что говорить уже не мог, а только постанывал в ожидании продолжения, распалившись уже до предела. Его мужское достоинство начало ощутимо подрагивать, и только тогда юноша неторопливо, нежно обнял ртом не только головку, но и ствол, и начал слегка посасывать. Герберт был не в состоянии терпеть и, запустив пальцы в волосы любовника, подался навстречу, погружаясь в рот и, направляя его, низко застонал, Альфред запрокинул голову назад. Мощный орган уже входил до основания, погружаясь в самую глубину горла. Искушенного бессмертного бросило в жар, когда партнер мягко сжал стеночками возбужденную плоть, обнимая и энергично всасываясь одновременно. Волна необъяснимого блаженства, казалось, вот-вот поглотит блондина, увлекая все глубже в пучину порочного удовольствия. У Альфреда закружилась голова, он тоже испытывал незнакомые ощущения от чувства такого глубокого заполнения. Он понимал, что любовник тает от удовольствия, ему самому было непривычно, удивительно хорошо, нравилось дарить новые ощущения себе и Герберту, хотелось сделать их красочнее, чувственнее. Его вибрирующая глотка уже не просто обнимала, а сжимала член, он всасывался сильнее и глубже, от чего блондину становилось тесно, даже больно, и одновременно хорошо до потери рассудка. Герберт, не сдерживаясь, стонал громко, в голос, не задумываясь о том, как далеко его слышно. Не в силах больше контролировать себя, он наращивал темп, то насаживаясь до самого основания, то почти покидая восхитительный рот и вновь возвращаясь обратно. Альфред трепетал от настолько тесного и глубокого контакта, казалось, он не вполне воспринимал происходящее и, словно одержимый, совершал глубокие движения, сосредотачивая всю свою энергию вокруг члена возлюбленного, в пылу страсти даже слегка прихватывая его зубами. Совместный темп нарастал и, наконец, достиг апогея. Раздался громкий вскрик — волна ярчайшего, неизведанного оргазма накрыла Герберта, семя, словно лава вулкана, извергалось в глубину рта партнера. Альфред сделал несколько глотков, не вполне осознавая, что же такое творит, жар охватил и его, он наслаждался терпким, солоноватым вкусом страсти. Но тут блондин, словно вынырнув из воронки затягивающего, грешного удовольствия, оставил рот Cheri и, потянув за рукав, заставил юношу подняться, а сам опустился перед ним на колени. — Прости, Альфред. Меня словно подменили, я забыл о тебе, прости-прости, — быстро, с придыханием шептал он, расстегивая брюки и спуская их вниз вместе с бельем, на котором темнели пятна смазки. И очень вовремя это сделал. Член, заключенный в тесные из-за возбуждения панталоны, как только оказался на свободе, без единого прикосновения рук мгновенно разрядился пульсирующими движениями. Семя изливалось на лицо блондина, пачкало дорогой светлый камзол, впитывалось в высокий ворс ковра… Герберт провел по щеке ладонью и затем облизал ее. Вакханалия закончилась. Легко поднявшись, забывшийся Виконт обнял возлюбленного, прижимая к себе, за что моментально был наказан вернувшейся болью. Альфред, едва услышав стон от боли, сбросил с себя отстатки сумасшедшего наваждения. — Пойдем, я обработаю рану, — взяв Герберта за руку, он повел его за собой в спальню, где на столике стояла баночка с бальзамом. Блондин сел в кресло и все еще не мог до конца прийти в себя. Странное чувство переполняло его, он словно только что видел другого, незнакомого ему Альфреда. Не нежного юношу, нуждающегося в покровительстве и опеке, а сильного мужчину, равного ему. Герберт смотрел на руки Chéri словно в замедленной съемке: как тот берет баночку с чудодейственным бальзамом, как погружает палец и цепляет дорогое средство, отставляя стеклянную упаковку в сторону. В голове словно что-то щелкнуло: блондин представил себе, что там вовсе не бальзам, а афродизиак, масло либо крем. И такие нежные, ласковые пальчики… У блондина задрожали колени, хорошо, что он сидел, Альфред ничего не понял в этот момент. Да, Герберт наконец-то, спустя столетия, избавился от страха, преследовавшего его долго и беспощадно. Ему захотелось принадлежать без остатка тому, кто был для него дороже всех в этом мире не-жизни, тому, кто готов абсолютно на все ради него. Хотелось дарить себя, почувствовать страсть по-другому, самозабвенно отдаваясь до последней капли. Страх возможной боли исчез куда-то, словно его никогда не было в его голове. — Герберт, ты что, засыпаешь? — раздался хрипловатый голос прямо над ухом, и Альфред ловкими движениями принялся наносить бальзам на поверхность ожога. — Нет, Chéri, совсем наоборот, я наконец-то окончательно пробудился. — прозвучал ответ. Голос предательски дрогнул. На мгновение прервавшись, Альфред с удивлением взглянул на любовника, но, ничего не сказав, продолжал колдовать над раной. В молчании прошла пара минут, и, наконец, юноша закончил заниматься обработкой ожога. — Ну вот и все, скоро ты забудешь об этом, как о досадном недоразумении, все пройдет, — спокойно произнес Альфред. — Ничего не хочешь мне сказать? Ты давно не говорил со мной начистоту, все время молчишь, — продолжал юный Барон. Герберт нахмурился, сжал губы, словно в нем происходила внутренняя борьба. Наконец он заговорил: — Я до сих пор не могу прийти в себя после нападения охотника, мне трудно с этим смириться. Понимаешь, я настолько уверовал в бессмертие, а все оказалось хрупко и ненадежно. Было время, я молил о смерти, ты знаешь. Потом появилась привычка к вечной жизни; я скучал, ничто меня не держало здесь. Тогда я готов был уйти, без сожаления расстаться с чередой повторяющихся скучных лет, без начала и конца. Когда появился ты, все изменилось. Я стал дорожить бессмертием, любовь сделала меня другим, я наконец-то стал счастлив. И снова насмешка судьбы — именно в этот момент я так легко мог погибнуть, и, что самое ужасное, утащил бы за собой тебя. Я проклят везде, не только в прошлой жизни, но и в не-жизни приношу с собой беду, — наконец Герберт выговорился, поведал любимому то, что тяготило его в последнее время. — Эй, ты чего загрустил? — Альфред шутливо взъерошил белокурые волосы. — Мы вместе, и это главное, остальное не важно. Вдвоем нам ничего не страшно. Скажи лучше, тебе было хорошо? — глаза юного Барона лукаво блеснули. — Зачем спрашиваешь? Знаешь ведь, что да, ты был бесподобен. Мне очень интересно, где ты этому научился? — прищурился Герберт. — Это было настолько убедительно, — в изумрудных глазах, казалось, заплясали веселые чертики. — Эм… Я не знаю даже. Почему-то вдруг решил, что так будет правильно.Ты такой грустный в последнее время. Захотелось сделать тебе приятное. — Это вполне удалось, — улыбнулся Герберт и взглянул на часы, стоящие на этажерке. — Пойдем, мой герой, нехорошо опаздывать, — было сказано уже вполне серьезныо.***
В столовой их уже ждали Граф и Магда. Его Сиятельство что-то читал вслух и замолчал при появлении сыновей, внимательно посмотрев на каждого. Их довольные лица ему вполне понравились, а если учесть, что слухом Его Сиятельство отличался отменным… Без сомнения, он понял, что дети хорошо провели время и есть повод рассчитывать на избавление старшего сына от черной меланхолии. — Мы так голодны, словно не ели вечность, — сообщил Герберт. — Приступим к трапезе! В молчании прошел «прием пищи». По окончании Герберт и Альфред поднялись, собираясь уйти, но Граф остановил их. — Днем Куколь наконец-то вернулся из города. Он привез журналы, которые вы заказывали, и свежие газеты. Прочитай вслух, Герберт, — Его Сиятельство протянул выпуск еженедельника «Городской вестник», открытый на нужной странице. Виконт взял газету, в глаза бросился заголовок, подчеркнутый острым ногтем отца. — «Есть ли справедливость? — прочел блондин и продолжил: — Вчера суде жудеца состоялось открытое заседание и оглашение приговора по резонансному делу Константина Мурузи. За расследованием фактов насилия и убийств пятнадцати детей и подростков с замиранием сердца несколько месяцев следил весь город. Были заслушаны неопровержимые доказательства, допрошены свидетели со стороны обвинения. Во время открытых заседаний оглашались чудовищные подробности, от которых кровь застывала в жилах. Несчастные родители рыдали и теряли сознание, слушая о страданиях и муках, которые пришлось перенести их погибшим детям. Грязный развратник, насильник и убийца Мурузи глумился над близкими своих жертв, не выказывал ни капли раскаяния в содеянном, но при этом производил впечатление вполне вменяемого человека. Пострадавшая сторона и прокурор требовали самого сурового наказания — смертной казни для преступника. Прозвучавший приговор поверг в шок всех. Убийца был осмотрен врачом, который неожиданно выявил у него факты душевного расстройства. На основании этого приговор носил практически оправдательный характер — бессрочное заключение, на время следствия и выбора лечебного учреждения в городской тюрьме «Фемида», затем Мурузи планируется перевести в частную психиатрическую клинику. Право реабилитации и замена бессрочного заключения на ограниченный срок сохраняется за приговоренным». Герберт прервался, от возмущения его плохо слушался язык. В столовой было тихо, только тикали часы. Переведя дух, Виконт продолжил: — «Не связан ли оправдательный приговор с тем, что убийца является племянником губернатора и двоюродным братом судьи, вынесшего приговор? Потрясенным родителям загубленных детей остается уповать лишь на высшую справедливость. Наша газета единственная решилась предать всеобщей огласке вопиющую неправоту. В адрес редакции и меня лично неоднократно поступали письменные угрозы, меня избивали, дважды поджигали дверь типографии. Но, хотя мы не можем помочь, молчать тоже не будем. Сограждане должны знать о происходящем. Подпись: Николаэ Спэтару, независимый журналист». Виконт закончил и стоял, покусывая губы. У Магды увлажнились глаза. Ей и Герберту было не понаслышке знакомо понятие «насилие». Граф внимательно смотрел на сына. — Герберт, я предлагаю тебе вместе со мной сделать то, что не сумело правосудие людское и высшая справедливость их Бога. Мерзавец будет наказан. Ты согласен? — последовал конкретный вопрос. — Конечно же, да. И ты еще спрашиваешь? Я САМ накажу его, — решительно ответил блондин. — Я полечу с вами! — раздался голос Альфреда. — Нет-нет, мы не можем оставить замок без хозяина. Ты остаешься, это не обсуждается. К тому же, если ты полетишь с нами, путешествие затянется, у тебя нет еще такой скорости полета, как у нас. Тем более, ты после обращения еще ни разу не был среди живых людей, и твоя реакция может оказаться непредсказуемой. К соседству с живыми надо привыкать постепенно, когда вернемся, навестишь Шагала для начала. Вместе с Магдой, — усмехнулся Граф, — то-то он обрадуется вам. — Когда полетим, Рара? — спросил Виконт. — В зависимости от твоего самочувствия. Но хотелось бы побыстрее, пока негодяя не перевели в закрытую лечебницу. Мы можем просто не отыскать потом его следов. — Понятно, — вздохнул блондин, — тогда давай хоть завтра. Ты только введи Chéri в курс дела. Придется день провести в саркофаге, — Герберт выглядел разочарованным. — Договорились! Альфред, пойдем со мной, расскажу тебе некоторые тонкости, — Его Сиятельство предпочел не заметить огорчение сына и поднялся из-за стола, Альфред вслед за ним. Вдвоем они вышли из столовой. Герберт и Магда остались вдвоем, повисла неловкая пауза. — Надеюсь, я могу лететь спокойно? — Герберт, сощурившись, колюче смотрел на Магду. — Могу я рассчитывать на твою порядочность и благоразумие в отношении Альфреда? Ему-то я верю, но можно ли доверять тебе? — вопрос был задан в лоб. — Ваша Светлость, да как Вы можете? Вам не стыдно? — возмутилась девушка. — Меня Альфред никогда не интересовал, как и я его. Он для меня будто младший брат, и все. Ревность — плохое чувство, господин Виконт. — «Ревность… это неразумное дитя гордости, или же припадок безумного помешательства», — говорил Фигаро**, и нельзя с ним не согласиться. Я просто СЛИШКОМ сильно люблю Альфреда и порой теряю голову. Герберт замолчал, а потом все-таки выдавил из себя: — Извини. Надеюсь на твою порядочность, — произнес ревнивец, и, резко поднявшись, зацепив при этом стул, удалился. — Какой же он все-таки странный, — укоризненно покачала головой Магда, — неужели из-за благородного воспитания? Или из-за любви?***
Его Сиятельство отправил Куколя за Иштваном, а сам собрался рассказать Альфреду, к чему надо быть внимательным в его отсутствие. Как оказалось, забот было немного. Поскольку Альфред не знал Мариуса лично (ну не считать же знакомством нападение в обличии крылана!), то и настраиваться ментально на его появление не мог. — Я сейчас проведу ритуал магической защиты замка, — Граф сразу стал вводить Альфреда в курс дела. — Вы поставите щит от проникновения? — спросил любознательный юноша. Студент в нем продолжал существовать, все новое и неизведанное было ему безумно интересно. — Не совсем так, Альфред, — ответил Эрих, сжав пальцы в замок и прижав их к груди, при этом продолжив тоном преподавателя, — я поставлю не щит, а защитный барьер. — Разве это не одно и то же? — Распространенное заблуждение. Щит подразумевает защиту субьекта, а барьер защищает местность. К тому же щит и барьер различаются по продолжительности магического воздействия: щиты используются для мгновенной защиты, чаще всего в бою, а барьер используется на длительный срок, и в этом большой плюс. Можно покидать замок надолго и обезопасить его от нежелательных гостей. Ты увидишь и услышишь, как я поставлю усиленную защиту для замка, чтобы оградить от разных нежданных воздействий. Сначала я прочту «Оппикондум» — первое заклинание, позволяющее создавать барьеры, а затем собственно и создам два защитных барьера. «Заклятие Иннацессибилис» на недосягаемость создаст магическую защиту вокруг замка, делая проникновение в него невозможным. Второе заклятие — «Сальвиа Гексиа», это барьер устрашения. При приближении к замку противник или просто случайный путник будет испытывать безотчетный страх, который парализует волю и не дает двигаться дальше. Излишне говорить, что, если замок находится под магической защитой, покинуть его тоже никто не сможет. — А как же Вы и Герберт? — удивился Альфред. — Видишь ли, поскольку я сам создам барьеры, то на меня они не окажут воздействие. Герберт будет находиться совсем рядом со мной и тоже окажется не подвержен магическому полю. Его Сиятельство подошел к шкафу, в котором хранились артефакты, и достал из него маленькую шкатулку, украшенную резными символами. Он жестом велел Альфреду взять свечу со стола и следовать за собой, и, открыв дверь, вышел из кабинета на балкон. Юноша удивился и не понял, для чего нужна свеча: ночь была звездная и довольно светлая. Граф наклонился и в тусклом свете нащупал руну, выдолбленную в камне. Альфред пригляделся и увидел магический символ: он напоминал четыре треугольника, соединенных в круг. Эрих, держа шкатулку в руках, начал читать магическое заклинание на непонятном Альфреду каком-то древнем, гортанном языке. Молодой человек догадался, что звучит заклятие на создание барьеров. Его Сиятельство прололжил нараспев читать заклинания, продолжалось это довольно долго, звучали странные, непонятные слова. Наконец он замолчал и открыл шкатулку. Из нее пахнуло резким запахом ракитника. — Что это? –спросил Альфред — Смесь ракитника и соли, — ответил фон Кролок. Он медленно, очень аккуратно, высыпал смесь в руну, постепенно заполняя ее. Когда с этим было покончено, Граф выпрямился и внимательно посмотрел куда-то вдаль. Альфред попытался проследить направление его взгляда, но не заметил там ничего, зато он почувствовал резкий порыв ветра, пахнущего ракитником, морской солью и землей. Это казалось вовсе невозможным, но кожу обдало холодом, так, что Альфред поежился. — И все, — спросил он с недоверием, — теперь у замка есть барьер? — Сын, замок уже под защитой. Можешь проверить, если хочешь, — улыбнулся Эрих. Альфреду не терпелось почувствовать барьер, ему не верилось, что все так просто, интерес и любознательность взяли верх настолько, что он не пошел через весь замок вниз, а отставил свечу и, крутанувшись на одной ноге, обратился в серого нетопыря. Вслед за ним вверх и вправо взлетел черный крылан. Альфред устремился в сторону крепостной стены, Его Сиятельство — вслед за ним. Отстав на приличное растояние, он завис в воздухе, а затем приземлился и наблюдал за младшим сыном. Нетопырь с размаха впечатался в невидимый барьер, был резко отброшен назад и, кувыркаясь в полете, начал стремительно терять высоту и падать вниз, даже не перевернувшись на ноги перед приближением к земле. Граф мгновенно оказался рядом и вовремя поймал его, неприятности любознательного Барона ограничились шишкой на лбу. По крайней мере, не было сотрясения мозга, которое сопутствовало бы, ударься он головой о землю. — Теперь вижу, — сказал Альфред, потирая ушибленную голову, — барьер работает. Но как? — Все дело в рунах. Они выдолблены на каждой из угловых колонн, наверху которых сидят горгульи, главная руна — та, что на балконе — отвечает за их активацию. Это древняя магия кельтов. Пока в ней пепел ракитника и соль, барьер будет в порядке. Поэтому важно будет проверять ее, и я поручаю тебе эту задачу. Если с пеплом будет происходить что-то странное, значит к нам пытается кто-то пробраться… Или пытается выйти. Тогда немного добавь его, но совсем чуть-чуть. Я научился этому фокусу в своих путешествиях, у одной темпераментной дир-дале***. Альфред внимательно слушал Графа, и, конечно же, заметил, как подернулись поволокой льдистые глаза, а на губах мелькнула улыбка. Услужливая память с готовностью явила ему облик рыжеволосой красавицы из страны кельтов. Да, надо же было случиться, что, путешествуя однажды без Витторио, он познакомился с дерзкой зеленоглазой обольстительницей. Морин Хоран настолько запала в его бессмертную душу, что, каждый раз, изыскивая «гостью» для бала в самую длинную ночь года, он неосознанно старался найти рыжеволосую девушку. Увидев пятилетнюю малютку Сару через стекло деревенского трактира, Эрих фон Кролок терпеливо ждал ее совершеннолетия, почему-то решив, что нашел долгожданное Звездное Дитя. Но, в отличие от Морин, дочь трактирщика разочаровала Его Сиятельство, лишний раз подтвердив верность поговорки: «Не все то золото, что блестит». — Отец, почему Вы всегда так не защищаете замок? — вопрос Альфреда вывел фон Кролока из задумчивости. — Установкой барьеров, как и эликсиром бессмертия, мы пользуемся крайне редко. Если использовать заклинания часто, магическая сила ослабевает. Главное, не забывай дважды в сутки проверять руну. На кладбище тебя подстрахуют Эржебета и Иштван, это не твоя забота. Никто при всем желании не сможет покинуть территорию замка, если наложено заклятие, ты сам это проверил. О пропитании побеспокоится Куколь. Так что не волнуйся, сын, все будет нормально. Лучше расскажи, как у тебя дела с Гербертом, — поинтересовался Граф. — Все хорошо, отец. Он выздоравливает, я сумел поднять ему настроение совсем недавно. — Это понял не только я, но и все кладбище, полагаю. Не забывай о феноменальном слухе не-мертвых, — усмехнулся фон Кролок. — Ты помнишь наш разговор о том, что Герберту надо окончательно преодолеть все комплексы? Судя по тому, что сегодня слышно было только его, ты работаешь над этим, я прав? Альфред опустил глаза, ему казалось, что он стал пунцовым от стыда, хотя для вампира это было невозможно. — Не смущайся, младший. Ты равноправный член семьи, от тебя нет никаких тайн, и ты не должен ничего стесняться. Не отягощай себя моралью без надобности, пусть дух и желание руководят тобой и твоими порывами. Разговаривая, они вернулись в замок и вновь поднялись в кабинет, там Граф взял Альфреда под локоть и подвел к небольшому шкафчику в углу. Юноша ни разу не видел, чтобы Его Сиятельство открывал его. — Альфред, я все равно оставляю тебе ключ от кабинета. В этом шкафу ты найдешь немало полезной информации и расширишь свои познания. Я имею в виду ваши с Гербертом интимные отношения. Прекрати смущаться! — прикрикнул фон Кролок на зажмурившегося младшего сына. — Если тебе так воспринимать легче, считай, что предстоит лечение затянувшейся после покушения хандры. Молодой человек готов был провалиться сквозь землю. — А теперь иди, вам надо поговорить, завтра будет некогда. Напоминаю, что предстоит отдых в усыпальнице, перед дорогой надо набраться сил, не задерживайтесь, — Граф взмахнул рукой, отпуская Альфреда.***
Герберт стоял около этажерки в гостиной и рассматривал драгоценности в большой резной шкатулке, когда дверь приоткрылась и вошел Альфред. — Пришел, милый? Рара все тебе рассказал? Не волнуйся, ты справишься со всем. Я часто оставался один, когда он отлучался «по делам», и со всем справлялся, это вовсе не сложно. Если бы отец не был в тебе уверен, он не оставил бы замок. — Вас долго не будет? — спросил Альфред. — Не знаю. Наверно, около недели или чуть больше. Две ночи на дорогу туда, две ночи — обратно. Ну и в Сибиу как управимся, — блондин замолчал и вздохнул. — Мне тяжело расставаться, мы же ни разу не разлучались по-настоящему. Даже когда были заперты в разных углах замка, я знал, что ты рядом и мог понаблюдать за тобой, увидеть твой сон. А сейчас… Вроде бы ненадолго, но не представляю даже, как я буду без тебя. Мне очень грустно, — Герберт не скрывал своих чувств от возлюбленного. — Я тоже не знаю, как так вдруг останусь без вас, да еще и за старшего. Но вы должны лететь. Я буду скучать по тебе, очень сильно скучать и ждать. Стану мысленно разговаривать с тобой, ты это почувствуешь, я знаю; буду считать часы до вашего возвращения, — глаза юноши увлажнились. — Чтобы ты был вместе со мной, я возьму рисунок, твой портрет, — Герберт подошел к стене и снял рамку с изображением Альфреда. — Очень нестойкий материал сангина, быстро затрется, но я постараюсь беречь. Герберт вынул рисунок из рамки и бережно, едва касаясь, провел рукой по поверхности бумаги. — Mon Chéri, я тоже буду с тобой разговаривать. Увы, нет ни одного моего нормального портрета, вот ведь какой парадокс! Не такого же Герберта ты будешь представлять себе! — блондин шутливо кивнул на портрет Габриэлы фон Кролок с щекастым малышом на руках. — Или принести из парадной залы портрет в натуральный рост, где я вместе с Рара? — А что, ты тут хорошо получился! Малыш, который скоро расстанется со своими щеками. Тот парадный портрет мне не очень нравится, ты на нем холодный и неприступный, — искренне сказал Альфред. — Оу! Тебе не по душе творение Гейнсборо? Хотя ты прав, я был не в настроении, когда Томас рисовал меня, и поэтому получился недовольным. Помнится, я в тот день сломал ноготь, потерял застежку от плаща, а потом вовсе отказался позировать, это было так скучно. Ему пришлось завершать портрет по памяти. О Тьма, неужели я был настолько легкомысленным и глупым, огорчался из-за такой ерунды? — удивился Виконт. — Ты повзрослел, — совершенно серьезно констатировал Альфред. — Благодаря тебе я изменился, мне теперь стыдно за многое, что я вытворял, — вздохнул Герберт. — Но мы отвлеклись. Я хочу подарить тебе вещицу, которая будет напоминать обо мне, не снимай до моего возвращения. С этими словами блондин вновь подошел к этажерке и что-то достал из шкатулки. — Надень, любимый, — он протянул Альфреду необыкновенное по красоте, очень оригинальное кольцо**** (обязательно посмотрите в примечаниях!) Гигантского размера аметист обхватывала с одной стороны летучая мышь, ажурные крылья и уши которой были усыпаны россыпью бриллиантов, из-за маленьких, но острых клыков проглядывал яркий рубин. Украшение, выполненное из черненого золота, производило невероятное впечатление. У Альфреда захватило дух от увиденной роскоши. — Нравится? — Герберт был доволен произведенным впечатлением. — Кольцо выполнено по моему эскизу сто тридцать лет назад. Я заказал его в Италии, в ювелирном Доме Торрини*****. Ждал почти четыре года — природный аметист такой чистоты и размера долго не могли найти и в итоге привезли из Новой Испании******. Но ожидание стоило того, не правда ли? Надень, Альфред. — Зачем? Оно же такое дорогое… И такое тяжелое… Не стоит, правда. Я и так буду думать о тебе. — Да, сорок два грамма истинной роскоши. Я дарю его тебе. Смотри на него и думай обо мне, Chéri, — повторил Герберт и надел на палец любовника шедевр ювелирного искусства. Увы, действительно, кольцо не подошло Альфреду — размер совпал, но камень был настолько большим, что закрывал фалангу пальца и неудобно мешал при разгибании. Герберт нахмурился, но лишь на мгновение. Он не привык к тому, что у него может не исполниться задуманное: вновь подойдя к этажерке, Виконт достал из шкатулки цепочку, не менее шикарную, чем само кольцо, выполненную тоже из черненого золота с крошечными бриллиантами в звеньях, подлинное произведение ювелирного искусства. — Эксклюзивное плетение «Арес», мое самое любимое, — блондин поцеловал кольцо, надел его на цепочку и застегнул на шее Альфреда. — Думай обо мне, — вновь тихо сказал он как заклинание, коснувшись губами, нежно поцеловал юношу и отстранился. Альфред смотрел на него и вновь, в который уже раз, любовался своим обожаемым принцем, стараять запомнить каждую черточку любимого лица, гладил шелковые, струящиеся золотистым водопадом волосы, целовал призывно приоткрытые губы. Как же не хотелось Герберту прерывать поцелуй, в котором инициативу вновь перехватил Chéri, когда раздался бой часов, призывающий отдохнуть перед дальней дорогой! Заботливый Альфред постарался ни разу не прикоснуться, даже слегка, к еще не зажившей ране на груди любимого. Герберт вышел в коридор, давая возможность ему облачиться в пижаму перед дневным отдыхом, затем Альфред терпеливо ожидал его. Молодые люди переодевались врозь, слишком велик был соблазн не сдержаться и отдаться вновь всепоглощающей, изматывающей любовной игре, но на закате Виконту нужны будут немалые силы для дальнего перелета. Взявшись за руки, юноши пошли сначала в столовую. «Молодцы, мальчики, поступили серьезно, по-взрослому», — с удовольствием отметил сиятельный родитель, почувствовавший присутствие сыновей задолго до их приближения. В усыпальницу вампиры пошли уже втроем. Магда не захотела спускаться и осталась отдыхать в своей комнате. И вновь Герберт заснул, положив голову на грудь любимого Chéri. Альфред долго гладил белокурые волосы и молил то Бога, то Люцифера, чтобы путешествие прошло удачно.***
Лишь только солнце зашло, Эрих фон Кролок поднялся из саркофага и разбудил сыновей. — Время не ждет, надо вылететь побыстрее, — сказал он после пожелания доброй ночи. Прием крови прошел быстро и в молчании. Альфред не мог ни на секунду расстаться с любимым в последние минуты, проведенные вместе. Он печально смотрел на Виконта, когда тот одевался в такой непривычный и не сочетающийся с его обычным обликом современный костюм, в котором тоже выглядел великолепно, этакий денди, одетый «с иголочки». Правда, все равно на Герберте остался его любимый плащ, во внутренний карман которого он положил свернутый в рулон лист с изображением Альфреда. — Ну, не грусти, ты же сильный. Спаситель не-мертвых не может так себя вести, — говорил блондин, а у самого на глаза едва не наворачивались слезы. Альфред быстро кивнул головой, но все равно шмыгал носом. Юноши спустились вниз, перед замком их уже ждали Граф и Магда, в отдалении стояли Иштван и Куколь, пришедшие пожелать хозяевам доброго пути. Его Сиятельство что-то негромко говорил девушке, которая выглядела расстроенной. На старшем фон Кролоке тоже был костюм по современной моде, Граф, как всегда, был воплощением элегантности и хорошего вкуса. Если бы не плащи, его и Герберта можно было вполне принять за богатых аристократов, путешествующих по Европе и от скуки решивших посмотреть город во впадине Чибин. — Альфред, остаешься за главного. Твой авторитет среди собратьев безграничен, замок под защитой. Еженощно к тебе будет приходить с докладом Иштван, так что проблем не будет. А мы постараемся не задерживаться. Граф подошел к Куколю, погладил по голове верного слугу, пожал руку Иштвану, в этот момент не задумываясь о его подчиненном положении. Затем он обнял Альфреда, похлопал его по плечу и приблизился к стоящей в стороне Магде. Эрих нагнулся и что-то стал шептать ей на ушко. Магда кивнула, глаза ее наполнились слезами, руки безвольно свисали по бокам. Граф двумя пальцами приподнял подбородок девушки и внимательно посмотрел ей в глаза, а затем поцеловал в губы. Виконт слегка сжал ладони Chéri, поцеловал его легко, очень нежно и отпустил. Герберт резко развернулся и подошел к отцу, когда, словно что-то забыв, к нему сзади подбежал Альфред. Он снял с шеи теплый шарф, который недавно ему связала Магда, и завязал на шее возлюбленного. Губы Герберта дрогнули, он прошептал: «Спасибо». Юноша, опустив голову, медленно вернулся к Магде. Практически одновременно ввысь взмыли адмиралтейская летучая лисица и сиреневый кожан, они неспешно долетели до границ территории замка. На мгновение замедлив полет возле защитного барьера, рукокрылые устремились вдаль, быстро удаляясь от родового гнезда. Четыре пары зорких глаз вглядывлись в темноту, пока на фоне звездного неба не растворились две крошечные точки. Альфред поднес руку к шее и сжимал в ладони талисман — кольцо, подаренное накануне Гербертом. Пришла разлука, началось самостоятельное существование. Ночь только вступала в свои права…