«Месть — это удовлетворение чувства чести, как бы извращенно, преступно или болезненно это чувство подчас не проявлялось». Йохан Хёйзинга
«Чтоб быть справедливым возмездье могло, Лишь злом воздавать подобает за зло». Хаким Абулькасим Мансур Хасан Фирдоуси
***
Герберт сосредоточенно подпиливал ногти, стараясь успокоить себя этим занятием. Его никогда раньше не смущала аморальность того, что приходится лишать жизни живого человека, да он особенно и не задумывался над этим. С появлением Альфреда бессмертный очень изменился, словно оттаял, вновь стал испытывать такие естественные для живого человека и очень чуждые для вампира эмоции. Преступления, за которые должен был ответить высокопоставленный мерзавец, лишали его покоя. Виконту хотелось забрать негодяя в замок и заставить в камере пыток на себе испытать все изощренные орудия времен инквизиции. Но это было невозможно устроить, и блондин переживал, что смерть Мурузи будет слишком легкой, мерзавец заслуживал длительные мучения. В последний раз Герберт испытывал подобное по отношению к Мариусу. Графу не нужно было читать мысли сына, все и так было понятно. Он тоже чувствовал гнев и отвращение. Но если для него наказание подлецов было привычным делом, то Герберт впервые принимал в этом участие. — Ты должен быть хладнокровным и спокойным, чтобы все произошло так, как надо. Мы с тобой обсудили детали, пора. И вновь над имением Копошей взмыли в ночное небо две летучие мыши. Взяв курс в направлении Нижнего города, они быстро долетели до городской тюрьмы. Башня Мушкетеров возвышалась мрачной, толстостенной громадой над невысокими строениями в ремесленном квартале. Удача была на стороне не-мертвых: окно в караульное помещение было приоткрыто; да оно, похоже, вообще редко закрывалось. Тюремщики много курили и были вынуждены часто проветривать комнату. Затаившись снаружи, рукокрылые терпеливо ждали. Наконец, старший охранник (Григор, как стало ясно из разговора), отправился на еженощную проверку заключенных, Мирча лег вздремнуть на широкой скамье, а брошенный женой Тобар пошел выводить на прогулку Мурузи. Рукокрылые быстро взлетели вверх и ждали появления тюремщика и арестанта, затаившись в темном углу под крышей башни. Подъем по крутым винтовым лестницам занял немало времени, но вот раздался звук поворачиваемого в замке ключа. Дверь открылась, вошли двое: Тобар со связкой ключей и с фонарем и Константин Мурузи. Руки у престунника даже не были связаны, ни о каких цепях тут и речи не шло. Наконец-то у фон Кролоков появилась возможность увидеть знаменитого маньяка. Дагерротипный портрет, перепечатанный разными изданиями, не позволял составить достоверное впечатление о Мурузи. Сейчас же, увидев его в непосредственной близости, Граф понял, насколько несостоятельна теория Ломброзо*. Среднего роста, хорошо сложенный мужчина лет тридцати производил приятное впечатление. Одетый в домашний, но дорогой костюм, аккуртно причесанный, с ухоженными руками, он словно случайно очутился в таком неподобающем ему месте. Но так казалось ровно до момента, пока он не открыл рот. — Ты что-то неразговорчив сегодня, приятель, а мне скучно. Пришел позже на четверть часа, мне пришлось ждать. МНЕ! Я не услышал к тому же «к услугам Вашим!». Да ты забылся похоже, плебей! Надо будет сказать дяде, что ты недостаточно почтителен, в один миг лишишься места. Тобар молчал, стиснув зубы. Ему с трудом удавалось сдерживать себя. Он уже пожалел о том, что предложил вместо Мирчи вывести арестанта на свежий воздух. — А где мальчишка, который был в прошлый раз? Я хочу, чтобы он со мной гулял. Хотя и с ним неинтересно, смотрит в сторону, тупой остолоп… Скоро уеду от вас в клинику, в Швейцарию, лечить нервное расстройство. Там, конечно, будут мной заниматься, но это тоже безумно скучно. Хотя и здесь… с кем приходится общаться? С быдлом необразованным, ты и двух слов связать не можешь, неуч. И совсем нет детишек… С ними я не скучал бы, а развлекся с удовольствием. Придется потерпеть, надеюсь, в клинике надолго не задержусь. А сейчас как же мне скучно… — мерзавец капризно скривил губы, всем своим видом демонстрируя недовольство. Тобар сжал кулаки, казалось, он готов накинуться на глумящегося подонка. Герберт не в силах был больше видеть это безобразное зрелище, от возмущения он зашуршал крыльями и выдал себя. — Кыш, мерзость! — замахал руками Мурузи. — Что стоишь? Ты обязан защищать меня! — Даже не подумаю. Я охранник, а не нянька, — Тобар был не в состоянии выносить его выходки. Сиреневый нетопырь, выскользнув за прутья решетки, полетел вниз. Крылан остался на месте, ничем не выдавая своего присутствия. — Ну все, завтра же окажешься на улице, — мстительно сказал Мурузи.***
Нетопырь быстро спустился к открытому окну и влетел в караульную комнату. Мирча спал, повернувшись лицом к стене. Все складывалось как нельзя удачно. Кожан обернулся Виконтом, достал из кармана завернутую в ткань газету и спички. Чиркнув, он поджег смоченную в керосине бумагу и бросил в дальний от двери угол, туда, где был свален ненужный хлам. Стремительно приняв облик рукокрылого и вылетев в окно, он уже снаружи увидел, как подскочил Мирча, почувствовав запах горящих бумаги и ткани, вспыхнули набросанные старые газеты и пустые коробки. Раздался пронзительный звук свистка. Тревожный сигнал был слышен во всей башне, средневековое строение обладало великолепной акустикой. Григор заканчивал обход, гремя ключами около последней камеры, он сразу поспешил на сигнал тревоги. На площадке, где дышал свежим воздухом Мурузи, заливистый голос свистка был слышен не настолько громко, но весьма отчетливо. — Что это? — Тревога. Похоже, что-то случилось, надо пойти и узнать, — забеспокоился Тобар. — Не оставляй меня одного, пожалуйста, я боюсь! Это за мной, меня хотят убить, я знаю! — вся наглость и бравада моментально улетучились, сейчас это был жалкий, дрожащий от страха человек. — Не могу остаться. По инструкции я обязан отреагировать на сигнал. А тебя запру здесь, ничего не случится. Ну ты и трус! Подождешь, может, поймешь, что такое «страшно», детишкам было страшнее, когда ты их мучил, — Тобар устал терпеть издевательства мерзавца. Он был готов к тому, что его скоро уволят, и больше не сдерживал себя, начал даже обращаться на «ты» к Мурузи. Но инструкцию нарушать все-таки не стал. — Умоляю, останься! Я не буду жаловаться на тебя, только не оставляй меня одного! — Мурузи стал хватать тюремщика за руки, казалось, еще немного, и он рухнет на колени. Но Тобар грубо оттолкнул его, вышел за дверь и повернул ключ в замке. Граф был готов аплодировать охраннику. В этот момент, шурша крыльями, влетел сиреневый нетопырь и стал кружиться вокруг Мурузи, дразня его. Негодяй крутился, махал руками, отгонял назойливого рукокрылого и в конце концов прогнал его, заставив вылететь за решетку. У арестанта закружилась голова и он, обессиленный и запыхавшийся, рухнул на колени. Мурузи пытался отдышаться, прикрыв глаза и прижав руку к груди, где бешено колотилось сердце. Через минуту он немного успокоился и пришел в себя. Но когда маньяк открыл глаза и решил подняться с коленей, глаза его расширились от ужаса, а на губах замер готовый сорваться крик. У Мурузи сел голос от страха: оставленный Тобаром фонарь освещал площадку и выхватывал из темноты мужскую фигуру. Перед ним возвышался исполин (так показалось заключенному, стоящему на коленях), весь в черном, и только лицо его выделялось, контрастировало мраморной белизной на фоне обрамляющих черных волос. И губы. Ярко-алые, словно нарисованные кровью на чистом снегу. — Вы к…кто? — прохрипел Мурузи. — К…как сюда попали? Но незнакомец молчал, лишь пристально смотрел на перепуганного мерзавца, и глаза его загорались яростью. Мурузи трясся, как осиновый лист, ему было очень страшно. — Вы не можете… Не смеете меня трогать… Я под защитой закона… Я племянник самого губернатора… — мысли не могли четко оформиться в его голове, всепоглощающий страх настолько овладел им, что даже язык почти не слушался. Он не мог отвести взгляд от горящих ненавистью глаз. Послышалось пищание и шелест, Граф перестал смотреть на негодяя, а перевел взгляд в сторону, туда же посмотрел и Мурузи. И увидел нечто, парализовавшее его от ощущения кошмарного сна наяву: необычной окраски летучая мышь, которая дважды за ночь его пугала, внезапно превратилась в высокого белокурого… человека ли? в сиреневом плаще. — Неет, нет, нет! — единственное, что мог прохрипеть Мурузи. Он обо всем догадался. — Вампиры… Вы пришли за мной! Я сразу понял… — Ну что же так долго, Герберт, — сказал Граф с легкой досадой. — Начинай, Рара, — как ни в чем не бывало, ответил Герберт. — Пожар отвлечет охрану, мы все успеем. Казалось, они совсем не замечают извивающегося на полу, обезумевшего от страха убийцу. — Мы пришли покарать тебя, но не именем монархии и славного города Сибиу. Ваш мир людей насквозь прогнил и неспособен на справедливое возмездие. Поэтому во имя высшей справедливости тебя покараем мы, Дети Ночи. Молись своему Богу, но он не поможет тебе, как не помог тем, над кем ты глумился, а потом лишал жизни. Изощренные мучения, что ты придумывал, все время разные, не снились самому де Саду**! — глаза Его Сиятельства вновь загорелись огнем. Но вместо молитвы Мурузи ползал на коленях, хватаясь за полы плаща Графа. — Умоляю, не надо! Если вы меня хотите наказать, то сделайте вампиром! Не убивайте только! Я буду вам служить, благородные господа! — трусливый подонок никак не мог смириться с мыслью о смерти. — Такая мразь, как ты, недостойна вечной жизни, — холодно ответил Эрих, достал из плаща листок с фамилиями и именами погибших детей и кивнул головой сыну. — Вспомни перед уходом каждого, кого ты обрек на мучения. Герберт поднял за шкирку Мурузи, которого не держали ноги. Он не сопротивлялся, а только трясся, совсем обезумев от понимания наступившего истинного возмездия. Его Сиятельство начал читать. С первой прозвучавшей фамилией Герберт, глаза которого тоже загорелись дьявольским огнем, а зрачки вертикально вытянулись, наклонил к плечу голову приговоренного и, зарычав, болезненно и глубоко вонзился клыками в шею насильника и детоубийцы. Раздался истошный крик: у Мурузи внезапно прорезался голос. С каждой прочитанной фамилией Виконт делал большой глоток, и вскоре понял, что больше не может пить. Кровь живого человека, теплая, всегда такая пьянящая и желанная, сейчас вызывала отвращение, словно подлость хозяина тела сделала ее отравленной. Граф, все поняв без слов, подошел к Мурузи и протянул листок Герберту. — Читай быстрее, сын. Тюремщик скоро вернется. И действительно, крики, доносящиеся снизу, стихли. Герберт быстро читал имена, а Его Сиятельство большими глотками иссушал бренное тело того, кто сделал несчастными столько семей. — До капли, — удовлетворенно констатировал Граф, когда Герберт закончил. — Рара, не будешь зализывать следы укусов? — спросил блондин. — Зачем? И так обо всем догадаются. Пусть боятся, это урок тем, у кого совесть нечиста. Чтобы такое никогда не повторилось. Фон Кролок бросил на грудь мертвого насильника листок, затем вынул из карамана игрушечную лодочку, положил ее поверх, прижимая список погибших. Бессмертные промокнули губы от крови и обернулись в рукокрылых, когда услышали приближающиеся шаги и голоса внутри башни. Две летучие мыши пробрались сквозь решетку и вылелели в темноту ночи. Они не видели, как в открытую дверь вошли Тобар и Мирча, как первой реакцией парня был довольный вскрик: «Все-таки он умер! Слава Богу!», а Тобар задумчиво чесал за ухом, гляда на большое пятно крови на рубахе покойного и следы укуса на шее. Делая круг над небольшой площадью около тюрьмы, крылан и нетопырь заметили долговязую мужскую фигуру. Человек нерешительно топтался неподалеку от тюремных ворот. Николаэ прогуливался, несмотря на промозглую погоду, с самого вечера. Он понял, что в башне происходит что-то неладное: окно караульного помещения выходило на площадь, и молодой человек видел клубы густого дыма, валящие из окна, слышал грохот, доносящийся изнутри здания и крик отчаяния откуда-то сверху. Спустя какое-то время в тишине раздались голоса, и тюремные ворота отворились. Оттуда вышли двое мужчин в форме охранников. Это были Тобар и Григор. Николаэ спрятался за деревом, чтобы его не заметили. И вот что он услышал. — Иди в полицейское управление, расскажи, что произошло. Завтра обязательно приедут полицмейстер и судебный врач. — Что рассказать? Что Мурузи умер? Или как все было: про пожар, как он боялся остаться один, словно чувствовал неладное… Может, еще про нетопыря, который его преследовал, рассказать? — Не надо про нетопыря и его страхи, пускай догадываются сами. Если не дураки, сумеют понять, что без вампиров здесь не обошлось. — Ну да. Иначе откуда бы взялся список детей и игрушка на его трупе? При этих словах Николаэ вздрогнул: бумага, написанная его рукой, была у незнакомца! И теперь лежит на трупе маньяка, значит, непременно появятся вопросы к нему. А этого журналисту совсем не хотелось бы. — А может, его все-таки Господь покарал? — никак не унимался Тобар. — Да, и устроил пожар, и выпил всю кровь из него. Не могу забыть выражение ужаса на его мертвом лице. Кто бы это не был, пусть даже сам Сатана, ему надо сказать «спасибо», — ответил Григор. — Иди, доложи о пожаре и о том, что Мурузи умер. А как это было, не наше дело. Тобар кивнул и быстро пошел в сторону Верхнего города. Николаэ стоял и напряженно обдумывал услышанное. Вдруг он почувствовал, как его плечо слегка сжала чужая ладонь. Вздрогнув, репротер оглянулся и увидел перед собой давешних знакомцев. — Не волнуйтесь, я переписал список, а Ваш возвращаю, — с ледяной невозмутимостью прозвучал негромкий голос. — Вас не должны будут беспокоить в связи с этим делом. Николаэ выжидательно смотрел на собеседника, ему показалось, что в уголках его рта виднеется запекшаяся кровь… Вздохнув, тот продолжил: — К вам не должно быть вопросов, мало ли кто написал список. Тем более, составить его мог любой из жителей города, кто интересовался процессом, а таких здесь немало. Скоро вернется тюремщик, попытайтесь его расспросить, словно вы случайный прохожий. — Но вы же все знаете… — это был полувопрос, полуутверждение. — Да, знаю. Мы помогли свершиться истинному правосудию, такой ответ вас устроит? А как оно выглядит, совсем не важно. Прощайте. Мужчина и его более молодой спутник резко развернулись и быстро скрылись из виду. Ошарашенный репортер стоял и не мог никак прийти в себя. Он был атеистом и нигилистом, в XIX веке стало модным отрицание религии и веры в кого бы то ни было в принципе. Тем более, он не относился к местным жителям, у которых вера в вампиров была с самого раннего детства. Услышанное поколебало его устоявшееся мировоззрение. «Вампиры? Значит, это не выдумки, а правда? Но если даже так, почему слуги Дьявола помогают восстановить справедливость?!» — голова у Спэтару шла кругом. Он вспомнил случаи за последнее время, когда погибали отъявленные мерзавцы, словно их наказывало само провидение, и сложил все детали мозаики. «Не-мертвые в роли карающего меча! Невероятно…» — рассуждал, покусывая губы, Николаэ. У него не было страха или робости перед новыми знакомыми, он не чувствовал в них угрозы для себя. Он настолько задумался, что не сразу заметил двух человек в форменной одежде, направляющихся к тюрьме — охранника и полицейского. — Теперь меня точно уволят, после того, как я не доглядел за заключенным. Ну и ладно, зато Констанца меня примет. Она давно мне предлагает уехать из города. Будем жить в деревне, у ее родителей. Старики нас зовут к себе, — рассуждал Тобар. — Уволят точно, но не посадят. Так что не волнуйся. А жена порадуется, да весь город будет радоваться такой чудесной новости, — ответил собеседник. В это время с противоположшой стороны площади к ним наперерез стремительно приближался молодой мужчина. — Господин полицейский! — взволнованно обратился он. — Похоже, произошло ограбление! Трое мужчин в масках скрылись вон в том переулке! — Николаэ махнул рукой. — Как быстро вас вызвали… — Извини, дорогой, мы тут по другому вопросу, — перебил его сбивчивую речь Тобар. — Мы идем в тюрьму, там произошло серьезное ЧП. — Что-то случилось? — любопытно спросил Спэтару. — Маньяк умер. Вернее, его убили, и совсем непонятно, как это произошло. Без нечистой силы там точно не обошлось, — охотно начал рассказывать Тобар, не давая вставить слово полицейскому, пытавшемуся прервать его рассказ. — Отстань и не останавливай меня! Я вообще пойду в газету и обо всем расскажу. Раз меня увольняют, мне терять нечего. — Вам повезло, не надо никуда идти. Я журналист, — представился Николаэ. Тобар с удовольствием, во всех подробностях рассказал о происшествии в башне Мушкетеров: о пожаре, настырной летучей мыши, не забыл упомянуть про список жертв и детскую игрушку на теле маньяка. Репортер понял: ему выпал шанс известить город о сенсации года, да что там года, пожалуй, целого десятилетия.***
Между тем фон Кролоки добрались до имения Копошей. Герберт молчал всю дорогу, он неважно себя чувствовал после казни Мурузи, его слегка пошатывало. Роль палача оказалась не так проста, как он предполагал. Это было совсем не то ощущение, которое он испытывал в минуты неутолимой жажды, не всегда контролируемого процесса. То, что он совершил, было сделано на холодную голову и не имело целью утоление голода, а именно лишение жизни, даже если умертвить пришлось редкостного мерзавца. Граф, как всегда, был невозмутим и спокоен. — Наша миссия выполнена, зло наказано. Можно возвращаться домой, — сказал Его Сиятельство. — Но если хочешь, останемся еще на сутки. Я вижу, ты устал сегодня… — Нет, Рара, не будем задерживаться. Попрошу тебя, если можно, я хочу отдохнуть в саркофаге. Дорога дальняя, а я действительно устал этой ночью. Эрих, конечно же, сразу согласился. Метаморфоза происходящего с сыном его не удивляла. «Пусть мальчик успокоится и наберется сил перед полетом», — сочувственно подумал он, глядя, как нетвердой походкой Герберт спускается по ступеням в подвал. Граф же отправился к себе в комнату, очень уютную, с удобной кроватью, но где отдыхал он крайне редко.***
Утром губернатор провинции Карл Брюннер*** с трудом сдерживал гнев, слушая доклад городского полицмейстера. Его разбудили глубокой ночью, чтобы сообщить о гибели племянника, а сейчас он узнавал подробности этого происшествия. «Вечно одни проблемы с Константином! Сколько раз приходилось вытаскивать его из притонов! А жалобы от рестораторов, погромы и дебоши в приличных местах! Хотя это можно было терпеть. Но убийства детей? Тут даже я не всесилен… Его же едва не растерзали после оглашения приговора, фарс явно не удался. Получилось спрятать на какое-то время в башне, а скоро он должен был уехать с матерью за границу, с глаз долой. Бедная Елена…» — думал Брюннер. Жалея сестру, он поморщился, представив, сколько слез увидеть и выслушать упреков ему придется. Самому же ему ничуть не было жаль племянника. «Неблагодарный, избалованный мальчишка, с самого детства был несносным», — при этом губернатор забывал о том, что именно он таким вырастил Константина, оставшегося без отца, ведь Елена рано овдовела. «Главное — не выносить сор из избы…» — Так что вы говорите, следы укусов на шее и список жертв рядом с трупом? И детская игрушка? Это определенно месть, показательная казнь. Ее нельзя предавать огласке, — резюмировал губернатор. Сам он был местным уроженцем, потомком первых саксонских колонистов. И хотя носил немецкие имя и фамилию, все местные верования воспринимал очень серьезно. Его Превосходитльство не позволял устраивать в провинции охоты на не-мертвых, не допускал разорения могил с целью вонзить кол в сердце сомнительного покойника. Он считал, что худой мир лучше доброй ссоры, прекрасно сознавая, как важно держать равновесие в отношениях с потусторонними существами. Словно по негласной договоренности, Граф фон Кролок тоже вел относительно тихое существование, не провоцируя власти на проявление действий. — Так мы будем проводить расследование? — напрямую спросил полицмейстер. — Зачем? Это была смерть от естественных причин, — не моргнув глазом, ответил представитель монаршей власти. В дверь деликатно постучали, вошел секретарь и с поклоном протянул утренний выпуск оппозиционного «Городского вестника». На первой странице крупным шрифтом красовался заголовок: «Загадочная смерть маньяка. Зло наказано!» и шел анонс вечернего выпуска, где обещали сообщить о подробностях происшествия. Губернатор заскрипел зубами от негодования. — Проклятые писаки! Уже все пронюхали! Придется бросить им кость. В официальном бюллетене сообщите о смерти заключенного Мурузи от апоплексического удара****. Добавьте что-нибудь о его раскаянии и об угрызениях совести. — Но ведь не поверят же! — возразил полицместер. — Ну и не надо. Зато мы соблюдем приличия и тихо забудем о происшествии. Тело вывезите ночью. Придется похоронить в семейном склепе, под безымянной плитой. А газетчики… на то они и существуют, чтобы выдумывать глупости. Я вас не задерживаю. Полицмейстер откланялся, оставив Его Превосходительство в прескверном расположении духа.***
С наступлением темноты бессмертные уже были на ногах. Им предстояла непростая в смысле физических нагрузок ночь, но отец и сын сумели восстановить силы. Герберт с сожалением смотрел на свертки и коробки, лежащие в гостиной, и огорчался, что все это великоление они не смогут забрать с собой. — Рара, когда вернемся, сразу отправим Куколя в Сибиу, мне не терпится побаловать Альфреда. — Ну что-то небольшое ты все равно возьмешь с собой? — спросил Граф. — Конечно! Я заберу украшения и пряники. Пожалуй, один из журналов. Он так ждет… — Я тоже возьму украшения и шоколад, — кивнул головой Эрих, он положил во внутренний карман плаща подарочную упаковку с драгоценной заколкой и коробочку с кольцом и, развязав ленты на коробке из магазина косметики, достал оттуда две симпатичные баночки с кремом. Сын насмешливо смотрел на него. — Что? Ты что-то хочешь спросить? — бесстрастно, почти без интонации произнес Его Сиятельство. — Твоя нежная забота о Магде достойна умиления. Но зачем ей крем, словно ты имеешь дело с целомудренной девушкой? — это была неприкрытая насмешка. Граф посмотрел на сына, но взгляд его был совершенно непроницаемым. В это время пришел Харман, он спешил показать вечерний выпуск «Городского вестника». — Город бурлит, только и разговоров, что о смерти Мурузи. — Вот как? Маньяк умер? Это не может не радовать, — спокойно ответил Граф, беря в руки газету. Послушай, сын. И он начал читать: «Сегодня ночью в городской тюрьме умер Константин Мурузи, проклятие и позор нашего города. Он бесславно закончил жизнь отпетого негодяя и мерзавца. Возмездие настигло его за прочными каменными стенами, как не пыталась ему помочь «справедливая» Фемида. Мурузи умер во время прогулки, в запертой клетке, один, словно бешеный шакал. На его трупе лежал список убитых им детей и самодельная игрушка. Высшие силы сделали то, чего не сумела, а вернее, не захотела власть монарха. Поблагодарим же таинственного благодетеля, наказавшего подонка и смывшего пятно позора с лица нашего славного города Сибиу. Николаэ Спэтару, независимый журналист». Герберт молчал, сосредоточенно рассматривая ногти, вдруг ставшие ему чрезвычайно интересными. Не дождавшись ответа, Граф взглянул на Хармана: — Надеюсь, ты не подумал, что… — Нет, конечно, что Вы, Ваше Сиятельство. Я… просто рассказал Вам главную городскую новость. — Спасибо, Харман. Нам пора домой, мы и так задержались. Скоро приедет Куколь, прими его, как обычно. Он заберет покупки и жеребца. Если что-то понадобится, я пришлю с ним письмо. Мы отбываем прямо сейчас. — Погодите, Ваше Сиятельство, я сейчас приду, — гостеприимный потомок Себастьяна выскочил за дверь. — Рара, если ты настолько ему доверяешь, то к чему этот спектакль? — удивился Герберт. — Так повелось еще с того времени, как Себастьян передал дела своему сыну. Считай, что это своеобразный ритуал, — пожал плечами Граф. Вошел запыхавшийся Харман. — Ваша Светлость, у меня небольшой сувенир для Вас. Новинка, набор почтовых карточек с видами города, — Копош протянул пачку красочных, плотных открыток с марками. — Как я понял, Вам есть, кому их подарить. — Спасибо, мой друг, — растроганный Герберт обнял Хармана. — Я вас обязательно познакомлю. Жди меня с Альфредом, когда зацветут каштаны. Он должен увидеть эту красоту. — Ну что же, счастливо оставаться. Не провожай нас, — Граф протянул руку, которую мужчина с почтением пожал. — Счастливой дороги, пусть удача будет с вами, — ответил Харман.***
Герберт мечтал прибыть в замок этой же ночью, и Граф, поняв, что сына невозможно убедить, летел рядом. Им оставалось не больше полутора часов пути, когда на горизонте наметилась полоска рассвета, и обессиленный кожан спустился на поляну. — Я же говорил, что мы не успеем. Зато отдохнем и быстро доберемся, даже устать не успеем, — успокаивал Граф расстроенного сына. Побродив немного, они нашли глубокий грот, там и остались до заката.***
В замке было спокойно, все шло своим чередом, словно Альфред давно стал хозяином и главой клана. Больше не случилось никаких происшествий, руна на графском балконе оставалась в неизменном состоянии. Альфред и Магда скучали. Апатия, которую отгонял от себя Альфред, все-таки настигала его. У него болела ладонь от постояннго сжимания в кулак кольца, подарка Герберта. Магда ходила грустная и немногословная. На следующую ночь после происшествия на кладбище Иштван привел в замок дрожащего, истерзанного беглеца. Он избежал гибели от рук Батори, староста объявил о милости Спасителя вампиров тогда, когда бедняга уже смирился с мыслью о неизбежном конце. Магда обработала раны, мужчина понемногу успокоился. Оказалось, что зовут его Анджей, в прежней своей жизни он жил в Польше. Альфред, услышав имя, вспомнил приятеля по университету, Анджея из Лодзи. Исполнительный не-мертвый усердно помогал по хозяйству Куколю. Днем он был на кладбище, а с наступлением темноты приходил в замок. Альфред подумал, что неплохо бы оставить его в помощниках насовсем. Однажды юноша не выдержал и пошел в парадную галерею, посмотреть на портрет Герберта. Держа подсвечник, он в неверном пламени горящей свечи видел лицо возлюбленного. Глаза смотрели на него с усмешкой, губы кривились в ухмылке. Да, это был явно неудачный портрет, но другого-то не было… За спиной бессмертного раздались легкие шаги, и, шурша юбками пышного платья, подошла Магда. Она совсем не удивилась, встретив здесь друга. — Я часто сюда прихожу, — сказала девушка и вздохнула. — Посмотрю, и словно поговорила немного с Его Сиятельством. В отличие от Герберта, Граф был чрезвычайно хорош на полотне Гейнсборо: горделиво вскинув голову, блистательный аристократ покорял благородством и красотой. — Ты его любишь? — спросил Альфред. — Да. Очень сильно. Я вообще не думала, что когда-нибудь мне сможет понравиться кто-то. Йони отравил мои чувства, а Его Сиятельство, он такой… внимательный, нежный… Мне с ним легко и спокойно. Я чувствую себя словно маленькая девочка, которая знает, что у нее есть защитник. Альфред задумчиво кивнул и ответил невпопад: — Завтра, я знаю. Они совсем близко и вернутся завтра. Магда просияла, услышав его слова, и звонко чмокнула друга в щеку.***
Альфред проснулся до заката и с нетерпением ждал, когда же часы подадут сигнал вставать. Минуты тянулись томительно-медленно, юноша без конца смотрел на циферблат, мысленно подгоняя стрелки. Наконец-то! Юноша вскочил и, за считанные минуты приведя себя в порядок, отправился в столовую. Магда тоже проснулась раньше обычного и заметно нервничала. — Ты уверен? Вдруг они не вернутся сегодня, значит, с ними что-то случилось… А мы не сможем даже выйти за ворота замка, чтобы узнать, — мысли, одна мрачнее другой, не давали девушке покоя. — Не знаю почему, но я знаю… странно звучит, но я правда знаю, что сегодня мы будем все вместе. Помоги лучше с цветами. Магда охотно выполнила просьбу Альфреда, она была в курсе того, насколько важна предстоящая ночь для Альфреда. Сама же девушка одела нарядное платье, сделала себе макияж, чуть более яркий, чем обычно, но совсем не вульгарный, достала новые элегантные туфельки. Волосы, пышные и густые, она побрызгала духами. Ведь Граф так любил прижаться щекой к ее волосам! Альфред достал из шкафа самый нарядный свой костюм, подарок Графа, Магда причесала юношу. Он смотрелся взрослее и серьезнее, чем обычно. Куколь хлопотал на кухне, Анджей помогал ему. Он спустился в подвал, принес лучшее вино и самую питательную и изысканную кровь: медвежью, с добавлением целого букета пряностей, словно это была не кровь, а глинтвейн. Магда разглаживала и без того безупречно лежащую на столе скатерть, поправляла цветы в вазе, так любимые Гербертом и ею сиреневые и белые лилии. Вдруг Альфред замер, словно прислушиваясь, и сказал: — Они уже близко! За пару минут он и Магда были внизу, за ними ковылял Куколь, Анджей шел рядом с ним, держа в руках факел. Увидев их, со стороны кладбища показались Иштван и Эржебета. Все напряженно вглядывались в ночное небо, и — наконец-то! Две едва различимые точки, с трудом угадывавшиеся сначала, росли в размере и быстро приближались. Вот уже можно было разглядеть силуэты рукокрылых, слегка замедливших полет в момент преодоления защитного барьера. Через мгновение на земле стояли две высокие фигуры в плащах. Альфред, забыв о том, что хотел выглядеть степенным и серьезным, со всех ног бросился навстречу Герберту, едва сдерживая слезы счастья. Магда быстрыми шагами шла навстречу Его Сиятельству, который дал волю эмоциям и слегка улыбался. Герберт что-то говорил Альфреду, прижимая его к себе, Граф гладил пышные вололсы любимой воспитанницы. В стороне стоял Куколь и смахивал слезинку, не решаясь напомнить о себе. Даже Анджей улыбался, хотя впервые видел так близко всех обитателей замка. Граф бегло кивнул Эржебете и Иштвану, которые отправились в замок вместе с благородным семейством. За столом было непривычно шумно, радость встречи сделала всех раскованнее. Герберт достал из кармана пряничный домик, Альфред замер и зажмурил глаза, не решаясь сразу открыть их, словно боялся спугнуть воспоминание детства, вдыхая сказочный аромат корицы и имбиря. Граф что-то шептал Магде на ушко, держа ее за руку. Чуть в отдалении Иштван и Батори негромко разговаривали, понимая, что лучше не беспокоить соскучившихся друг по другу влюбленных. Обед прошел быстро, настроение у всех было замечательное. Даже Эржебета не стала грозить пальцем и шипеть на Анджея, который единственный из всех был напряжен, кидая опасливые взгляды на Кровавую Графиню. Но Батори, редко приглашаемой в замок, было не до него. И хотя время еще не приблизилось даже к полуночи, Альфред и Герберт отправилсь в спальню, а Его Сиятельство, взяв под локоток Магду, пошел в кабинет. Надо было убрать порошок из руны и снять ритуал заклятия.***
Герберт пошел в свои покои, Альфред немного отстал от него: он заглянул на кухню за кровью и направился вслед за Виконтом. Войдя в уютную гостиную, юноша услышал шум воды, доносившийся из-за дверей ванной (у Герберта в покоях была ванная комната и смежная со спальней гардеробная). Альфред задумался ненадолго, затем достал из шкафа любимый халат Виконта и мягкое махровое полотенце, постучал в ванну. — Chéri, заходи, — сквозь звуки льющейся воды раздался приветливый голос Герберта, — знаешь, такое наслаждение принять душ после долгого перелета. А почему ты не разделся до сих пор? — он удивленно приподнял брови. — Какой же ты все-таки красивый, и я очень тебя люблю, — невпопад отвечал Альфред, глядя с восхищением на обнаженного блондина, поправляющего шпильки в волосах. — Иди же ко мне, мой хороший, — растроганно сказал Герберт, раскрывая обьятия. Юноша на ходу разулся, сбросил на пол камзол и был утянут прямо в рубахе и в брюках в ванну, наполненную водой и душистой пеной. Блондин счастливо смеялся и целовал любимое, родное лицо, Альфред прижался к нему и прикрыл глаза от удовольствия. Вода переливалась через край, на залитом водой кафельном полу то здесь, то там возникали островки из пены, но совсем не сразу юноши это заметили. — Ах, Chéri, какие мы все-таки несерьезные, устроили потоп, ты весь мокрый, теперь неудобно снимать одежду, — ворковал Герберт. Закрыв кран и встав на колени, он расстегивал с трудом поддающиеся пуговки на напитавшихся водой рубахе и брюках. Наконец избавленный от одежды Альфред прижался к возлюбленному. — Я скучал по тебе и считал дни до возвращения, — прошептал Герберт. — Я волновался, молил и Бога, и Люцифера, чтобы ты вернулся невредимым, — взволнованно ответил Альфред. Он легонько провел по розовой, нежной коже на месте ожога от серебряного распятия и невесомо, едва касаясь, поцеловал зажившую рану, доставившую Герберту столько страданий. — Больше не болит? — спросил юноша, все еще опасаясь доставить неприятные ощущения любимому. — Совсем немного, но теперь быстро перестанет, когда рядом со мной такой искусный лекарь, — с улыбкой ответил Герберт и прижался щекой к намокшей макушке Chéri. Но умиротворение и спокойствие были совсем не долгими. Словно электрический разряд пробежал по совершенным телам, губы искали губы, руки и ноги переплелись, словно это единый организм, который невозможно представить без каждого из них. Не нужны были слова, да и зачем, если они взаимно чувствовали и понимали друг друга без слов, по одному взгляду или прикосновению угадывая желания. Ласки, нежные и трепетные, словно легкое дуновение летнего ветерка, сменялись пылкими, стремительными всплесками, когда парни впивались ногтями в спину либо ягодицы друг друга, а затем наступала тягучая истома, с медлительными касаниями и мокрыми, глубокими поцелуями. В жаркой ванной комнате юноши находились точно в тумане. Взаимное желание, горечь разлуки, радость встречи — все нахлынуло в один момент, и безудержная страсть поглотила их с головой. Потемневшими глазами, синева которых скрыла сияние изумрудов, Герберт смотрел в бездонные омуты любимых глаз и тонул, лишаясь рассудка. Альфред ощутил, как низ живота напрягся, там словно закручивался тугой узел, ноги плохо слушались его и подкашивались. Блондин, чувствуя желание партнера и сам испытывая не меньшее, приподнял Альфреда так, что одной ногой юноша встал на бортик ванны, а другую ногу запрокинул ему на бедро, спиной упираясь в гладкую стену. Придерживая Альфреда, возбужденный тактильными ласками Герберт все-таки действовал неторопливо, смакуя прелюдию, словно дорогое вино. Он проводил увлажнившейся головкой вдоль возбужденного члена партнера и двигался дальше между ног, приближаясь к ягодицам любовника; словно путник, нашедший кратчайший путь между двух сопок, достигал заветной цели, ощущая, как вздрагивал от вожделения и крепче впивался пальцами в плечи его ненаглядный мальчик. Достоинство Альфреда, прижатое к телу любовника, уже покрылось капельками смазки. Герберт касался сочащимся членом колечка мышц, слегка приставляя головку ко входу, играя и дразня, он медленно отступал назад, вызывая трепет и рваные вздохи нетерпения у дрожащего любовника. Почувствовав, как дырочка призывно запульсировала и Альфред готов принять его, блондин неторопливо, медленно ввел головку и резко вошел на всю длину, вызывая громкий крик — все-таки Герберт поспешил, не до конца совладав с собой и несколько ускорив события. Альфред ощутил удовольствие сквозь боль, казалось бы, такие разные, но удивительно близкие в тот момент ощущения. Самого многоопытного любовника переполнял восторг от сладостной тесноты, от того, как Альфред, томно обволакивая, принимает его внутрь себя. Соитие, эта вершина и цель любви, явилось пиком сосредоточения наслаждений, чувств и разума истосковавшихся друг по другу пылких влюбленных. Близость настолько объединяла их, что малейшее движение или вздох одного немедленно находили отклик у другого. Так близко и плотно были юноши, но им хотелось быть еще ближе и плотнее, хотелось не отпускать, а раствориться друг в друге, парить на волнах блаженства, имя которому — любовный экстаз. Впившись в плечи Герберта пальцами, юноша сам с громкими стонами стал насаживаться, ускоряя темп, погружая в себя до основания член возлюбленного при каждом проникновении. Блондин продолжил толчки, убыстряя темп, и, наконец, слегка отстранился от любовника, немного меняя положение, нашел заветную чувствительную точку. От ощущения сладострастия Альфреда сотрясали конвульсии; вновь прозвучал крик — изогнувшись, юноша излился. Член, даже будучи зажатым между ним и любовником, щедро, обжигающе оросил животы обоих партнеров. Оба почувствовали этот жар, несмотря на то, что были в очень теплой, почти горячей ванне. Герберт, казалось, плавился от ощущения тесноты и обволакивающей, томной чувственности. — Ааа…ах…ааа… — стонал он и почти срывался на крик. Наконец его отпустило — он наполнил семенем возлюбленного, и состояние полного блаженства поглотило Герберта, расслабляя и умиротворяя. Но он не спешил покидать желанное тело, а лишь сильнее прижал к себе Альфреда. — Люблю, — шептал он, — я ждал этого с первой минуты нашего путешествия. — И я люблю. Очень сильно. Как же я скучал по тебе! — Альфред сияющими глазами смотрел на своего обожаемого принца. Выбравшись из ванны, молодые люди, смеясь и дурачась, тщетно попытались завернуться вдвоем в одно полотенце и в итоге ушли обнаженными, шлепая по залитому водой полу в ванной комнате и оставляя после себя мокрые следы на ковре в спальне. Герберт был счастлив, но усталость от перелета и бурной близости сделали свое дело — он заснул, едва добравшись до кровати и выпив залпом кровь. Последнее, что услышал Альфред, было удивленное бормотание: «Откуда так пахнет цветами?» Сам юноша спать вовсе не собирался, у него были свои планы на остаток ночи. Он подготовил сюрприз и не собирался отступать от задуманного, несмотря на то, что Виконт спутал ему все карты своим нетерпением и заметно обессилил его. Или же, наоборот, подготовил Chéri к дальнейшим подвигам и открытиям на ниве любви и страсти?***
Глава закончена. А дальше будет… тоже интересно…