Сердце и ум имеют лишь совещательный голос. Решающий остается за телом. Поль Жеральди
Конечно, любовь прежде всего чувство, но также и невыразимая, почти одухотворенная плотская близость. Альберто Моравиа
***
Альфред смотрел на безмятежно спящего Герберта и пытался собраться с духом. С самого начала все пошло не так, как он рассчитывал. Юный бессмертный был безумно счастлив из-за возвращения Графа и Герберта, особенно, конечно же, Герберта; знать, что любимый рядом — что может быть лучше? Бурная волна страсти, которая настигла их в ванной, была вполне закономерной. И теперь Виконт спал сном младенца, а Альфред, убрав следы потопа в ванной комнате, лежал и думал, что же делать. Все должно было произойти по-другому. Он готовился встретить Герберта так, чтобы это был сюрприз, который белокурый возлюбленный запомнит надолго, быть может, даже навсегда. «До рассвета полно времени, я быстро подготовлюсь и разбужу его. Сегодня или никогда!» — юноша перестал колебаться и был настроен более, чем решительно. Он вынес из гардеробной две огромных охапки душистых белых роз на длинных стеблях и поставил их в напольные вазы. Неспроста засыпающий Герберт спросил, почему так пахнет цветами! Затем оттуда же забрал корзинку с лепестками («Спасибо Магде, помогла!») и стал аккуратно, равномерно рассыпать их на постель. Атласное белье приглушенного сиреневого оттенка с невесомыми лепестками роз на нем выглядело нежно и романтично. Альфред критически осмотрел итог своих стараний и остался доволен. Осталось зажечь свечи и поставить бокалы на прикроватный столик. В этот момент раздался тихий, деликатный стук. Юноша легкими, неслышными шагами в одно мгновение оказался возле дверей и открыл их. Перед ним стоял Граф. — Я знаю, что не опоздал. Герберт спит? — тихо спросил Эрих и жестом руки позвал Альфреда выйти. — Надо же, розы, — усмехнуся он, потянув воздух носом. — Постараюсь не занимать твое время, младший. С этими словами Его Сиятельство достал из кармана маленькую баночку с выгравированной розой на крышке. — Не масло для свечей, а намного лучше. Крем-афродизиак с розовым маслом. Не сомневаюсь: ты приготовил для Герберта незабываемую встречу, — Его Сиятельство поставил милый презент на ладонь Альфреда. — Отец, я так скучал… — начал было говорить Альфред, но тот перебил его. — Я все уже знаю, а тебе скажу: Герберт просто бредил тобой с самого начала нашего путешествия. Словно ребенок, каждую ночь смотрел на рисунок, где изображен ты. Сын, полагаю, ты подготовился должным образом? — прищурился фон Кролок. — Да, я много нового узнал… Но все-таки побаиваюсь… Вдруг в последний момент Герберт передумает, или вообще не захочет слышать об ЭТОМ? — Не бойся, он готов. Не сомневайся в себе и в нем, все у вас будет хорошо. И вот еще, — Граф подошел к роялю, взял поднос и передал его Альфреду. На подносе стояли на два шикарных резных бокала с ножками, покрытыми сусальным золотом, и графин с темно-красным вином, в нижней части украшенный золотом. Позолоченный резной кувшин с кровью и фрукты завершали необычный натюрморт. — Как красиво! — восхитился юноша. — Свадебный подарок родителей Габриэлы! — гордо произнес Граф. — Случай подходящий, по-моему. Альфред смутился и опустил глаза, Его Сиятельство ободряюще потрепал его по плечу и быстро удалился. У него тоже были определенные планы романтического характера на эту ночь.***
— Все в порядке? — спросила Магда Графа, едва он вышел из покоев сына. — Да, я за них спокоен. Теперь можно подумать и о нас, — бесстрастное только что лицо осветила улыбка, слегка приподнявшая уголки губ. Девушка доверчиво прильнула к груди Эриха и замерла, он провел по белокурым, пышным волосам и спросил чуть слышно: — Ну что, пойдем? Ко мне, хорошо? Магда кивнула в ответ, фон Кролок обнял ее за плечи, и они пошли в сторону покоев Его Сиятельства.***
Альфред аккуратно поставил на прикроватный столик поднос, принесенный Графом, полюбовавшись мгновение творением мастера эпохи Ренессанса. «Этой красоте место в музее, а мы так запросто пользуемся антикварным сервизом. Хотя нет, не запросто. Отец большое значение придает предстоящему событию». Взгляд его упал на пряничные домик и сердце, и Альфред не мог удержаться — вновь взял в руки и прижал к груди имбирное чудо, опять почувствовал признательность и бесконечную нежность к спящему возлюбленному. «Словно ангел!» — промелькнуло в голове. Юноша глянул на циферблат, Герберт спал уже почти полтора часа. «Еще немного, и разбужу его». Альфред испытывал двоякое чувство: ему и нетерпелось поскорее разбудить любовника, и в то же время какой-то мандраж останавливал его. Сглотнув от волнения, Альфред взял со стола новую кисточку для живописи. Она была круглая, небольшая, с мягким беличьим ворсом, утончающимся к кончику. Склонившись над спящим Гербертом, юноша обвел, слегка касаясь, губы любовника, провел вдоль носа и по контуру бровей, вернулся к губам. Блондин слегка нахмурился во сне, смешно сморщив брови, и отмахнулся рукой, словно от назойливого комара. Но ничего не помогало: Альфред, закусив губу, легонько водил кисточкой по лицу любовника. Наконец, Герберт открыл глаза и спросонья удивленно смотрел на юного Барона. — Молчи и слушай меня. Я хочу, чтобы сегодняшняя ночь стала доказательством моих чувств к тебе. Не беспокойся ни о чем, я все хочу сделать сам, чтобы ты знал, как сильно я тебя люблю. Герберт, поначалу ничего не понимавший, окончательно проснулся и уже все разглядел: великолепные белые розы, Chéri в светло-лиловом легком халате, поднос с семейной реликвией и ощутил себя лежащим обнаженным под атласной простыней, усыпанной лепестками роз. Он так устал, что заснул, как только голова оказалась на подушке, и не заметил новое постельное белье. Зато теперь ни одна мелочь не укрылась от него. Как и нежный, изысканный аромат роз. — Серебряными волнами снежок Закручивал блондинистые пряди, И изумрудный свет сиял во взгляде Прекрасных глаз, который днесь поблек, И лик ничуть, казалось, не был строг, Иль маска то была, обмана ради? И дрогнул я при первой же осаде И уберечься от огня не смог, — звучал сонет в исполнении Альфреда. Герберт сел и, замерев, слушал прекрасные слова признания в любви. Глаза смотрели в глаза, и говорили больше, чем поэтические строки. Блондин хотел что-то сказать, но Альфред поднес палец к его губам: молчи, мол. — Легко, как двигаешься ты, не ходит Никто из смертных; музыкой чудесной Звучали в сладостных устах слова. Прекрасный принц мой, облик твой телесный Я лицезрел… Но рана не проходит, Когда теряет силу тетива. Альфред замолчал, молчал и Герберт, растроганный и потрясенный этим признанием. — Тебе не понравилось? Понимаю, что это не мои стихи, я переделал сонет Петрарки*, но я так старался… Эти слова точнее всего передают мои чувства. — Мой милый, это великолепно. Это волшебно. Чем я только заслужил тебя, мое сокровище? Я уже ничего не ждал от вечности, мне казалось, что она так и будет мрачной и бессмысленной. Настолько, что хотелось порой избавиться от бесконечной не-жизни. Я стал циником, слова Витторио, которые он мне сказал перед обращением о том, что я обрету любовь, воспринимались как жестокая шутка. Но пришел ты, и все изменилось, — голос Герберта слегка задрожал. — Ты стал смыслом моего существования, стал частью меня самого. Я знаю, чего ты ждешь сегодня. Я готов и САМ этого хочу не меньше, правда. Будь моим господином и хозяином, сделай меня счастливым и получи наслаждение, — взволнованно говорил он. — О, Тьма, скажи мне о таком кто-нибудь год назад, я бы, не раздумывая, выпил наглеца досуха! А теперь все стало по-другому, я хочу и прошу, чтобы ты любил меня иначе… — после этих слов блондин замолчал. Альфред понял, что опасения, которыми он поделился с Графом, напрасны, раз Герберт САМ просит его проявить инициативу. От неожиданности он даже опешил, но быстро взял себя в руки. Настал черед проявить себя, и юноша, наконец, решился.***
Началом любовной игры была прелюдия. Альфред откинул простыню с Герберта, а сам сбросил халат. Лепестки роз легким облачком взлетели вверх и медленно, плавно опустились на атласную ткань. Начался незабываемый час поцелуев и ласк. Ну, может не час, а меньше, но все равно это было прекрасно. Поцелуи дразнящие и нежные, с едва заметным прикосновением губ, такие упоительные! Альфред касался любовника везде, где только подсказывала фантазия. Щеки и веки, плечи и ладони — казалось, юноша хотел путешествовать по поверхности кожи возлюбленного, награждая прикосновениями мягких губ каждую клеточку тела. Ласки его были и возбуждающими, и успокаивающими, внимательно исследующими одни места и лишь мимоходом пробуждающими другие. Герберт прикрыл глаза и прислушивался к ощущениям тела, просыпающегося от трехвекового сна и посылающего в мозг сигналы об удовольствии. А ведь юный любовник еще даже ни разу не поцеловал его в губы! Альфред прерывался, шептал милые глупости, Герберт отвечал тем же, парни смеялись и снова продолжали, не спеша прекращать восхитительную игру и не торопя события. Непринужденные ласки выражали нежную привязанность, трепетные и чистые чувства обожания и взаимности, безграничной преданности. Оба стали словно маленькие, наивные дети, они и ощущали себя ими, а не не-мертвыми с огромным багажом тяжелых воспоминаний из прошлой жизни и нынешнего существования за гранью бесконечности. Нега и мягкость успокаивали их бессмертные души, согревали и расслабляли тела, возвращая, казалось бы, утраченное навечно ощущение теплоты и умиротворенности. — Я забыл, что может быть так хорошо и спокойно, — тихо и немного печально сказал Герберт. — Ты словно вернул меня в детство. Альфред нежно гладил его по голове, целовал россыпь светлых волос и чувствовал себя готовым снова и снова вставать на защиту самого близкого и родного существа, пожертвовать собой, если так будет надо. — Я меньше всего хотел заставить тебя грустить, поверь, — ответил он. — Если хочешь, можем одеться и пойти погулять, ты расскажешь мне, как вы провели время в Сибиу. — Нет-нет, что ты, это все потом! Я хочу быть здесь вместе с тобой и хочу, чтобы ты продолжил. ОЧЕНЬ ХОЧУ! Альфред улыбнулся и робко, словно в первый раз, прикоснулся губами к губам любимого. Не углубляя поцелуй, он отстранился и взял в руки кисточку, послышался тихий смешок Герберта. — Что ты еще придумал, проказник? — спросил блондин. Альфред вместо ответа поцеловал его в губы, уже не так робко и несмело, более глубоко, но вновь отстранился. Кисточка заскользила по шее и ключицам, плечам, спустилась чуть ниже и вернулась к губам Виконта, обводя их медленно, едва касаясь. Эти легкие прикосновения начали будоражить Герберта не меньше, чем обычно возбуждали горячие и страстные объятия. Он ничего не говорил, но протянул руки, пытаясь обнять любовника. — Не спеши, — прошептал Альфред и опустил руки Герберта на атласную ткань простыни, — не сбивай меня. Сам сказал: сегодня я могу делать все, что захочу. И кисть заскользила ниже, обводя соски и грудь, родинку в форме бабочки, медленно двигаясь по солнечному сплетению, спускаясь к пупку. Герберт начал слегка подрагивать, такие непривычные и длительные ласки перед близостью заставляли что-то сжиматься в груди, предвкушать продолжение. Но Альфред, казалось, не замечал ничего, действуя методично, в какой-то только ему известной последовательности. Приблизившись к паху и сделав вид, что не замечает возбуждения любовника, обведя кистью бедра, юноша уже скользил по ногам, опускаясь к коленям, а потом и лодыжкам, рисуя диковинные линии, будто писал что-то на непонятном языке. А потом в обратном порядке начал покрывать частыми поцелуями идеальные ноги, поднимался выше, оглаживал и целовал бедра, легко проводил пальцами вокруг паха и упорно игнорировал ждущий ласк орган. Герберту было непривычно в новой роли — получать чувственные знаки внимания и не проявлять инициативу самому. Он принял условия игры и пока что мог держать себя под контролем, хотя чем дальше — тем с большим трудом. К тому же он помнил, что собирается сотворить с ним Альфред, и не хотел ему мешать. «Позволь ему самому все сделать, не торопи, но и и не сдерживай его, он разберется», — говорил ему накануне отец, а Виконт соглашался. Да, кивнуть головой было легко, когда все представлялось абстрактно, и совсем не просто стало теперь, когда Chéri был так сладостно-медлителен! Необычайно велик был соблазн прекратить игру и вновь взять Альфреда привычно: страстно, глубоко, перевернув на спину или на живот, самому оказаться в обычной своей ведущей роли. Тем более, что Герберт так соскучился… Но он ждал, казалось, все вполне осознавая, и в то же время не представляя, как воспринимать близость по-другому. Он порядком возбудился и был готов… Но совсем не к тому, что собирался совершить с ним юный любовник. Альфред, словно почувствовав подсознательно сомнения партнера, сменил тактику обольщения. Теперь он требовательно и собственнически целовал приоткрытые губы, толкаясь языком внутрь, покусывая и посасывая. Руки гуляли по телу лежащего на спине блондина уже не легко и невесомо, а требовательно и нетерпеливо оглаживали, пощипывали, даже слегка царапали белоснежную кожу, оставляя розовые следы. Горошины напряженных сосков юноша болезненно покусывал и оттягивал, вызывая глубокие, прерывистые вздохи партнера. От груди вниз расцвела дорожка алых пятен, появившихся после глубоких поцелуев, почти укусов, теперь, казалось, что не только белые лепестки роз рассыпаны на царском ложе, но и немного алых сюда добавилось. Альфред распалялся, Герберт начал пьянеть без вина. Юноша несколько раз прошелся языком вдоль возбужденного члена, собирая капли сочащейся смазки, облизывая головку, надавливая на нее большим пальцем, дразня все сильнее и сильнее, вызывая рваные вздохи и шипение. Мысли метались в голове, калейдоскоп непонятных ощущений не давал сосредоточиться. Герберт протянул руки, вновь захотев прижать к себе Chéri, и вновь руки его не терпящими возражения движениями были уложены вдоль тела и прижаты к кровати. Блондин вообще отказывался понимать происходящее. И тут… Альфред взял приготовленный заранее кусок ленты и перевязал член партнера у основания! Герберт едва не задохнулся от неожиданности, его охватила паника, ТАКОГО он точно не предполагал! Это шокировало, было сверх самых смелых ожиданий. Но даже возразить у него не получилось: юный любовник, поняв, что сейчас может услышать слова протеста, упредил их, целуя партнера чувственно, глубоко, сминая губы, не давая шансов для инициативы, но заставляя забыть о недовольстве. И Герберт сдался. Капитулировал. Позволил делать с собой все, что угодно, доверяя любимому Chéri. Он раскинул дрожащие ноги и согнул их в коленях, любовник сразу же начал покрывать поцелуями внутреннюю поверхность бедер, вылизывал их мокро, жадно, отставляя влажные дорожки, касаясь кончиком языка колечка мышц, там, где он ничего подобного и представить себе не мог. «О, Тьма! Просто сумасшествие какое-то!» — мыслей в голове уже не было, вихрь незнакомых ощущений унес их остатки в неизвестном направлении, а потом блондин почувствовал легкие прикосновения кисточки и окончательно потерял голову. — Да-а-а… — только и мог простонать Герберт. Ноздри его трепетали, обострившимся обонянием он ощутил, что нежный запах роз стал резче, насыщенней. Это Альфред открыл баночку и нанес жирный, маслянистый крем на пальцы. Блондин закрыл глаза и сосредоточился на восприятии того, как пальчики с коротко остриженными ногтями нежно массируют его, стараются сделать вход мягким и податливым. — Просто скажи, если будет больно, и мы сразу прекратим, — сказал Альфред. — Продолжа-а-ай… — только и мог простонать его партнер. И — да, он был готов! Альфред видел, как дрожит в предвкушении любовник и, сам опасаясь безмерно, стараясь быть очень нежным, медленно ввел указательный палец, сначала на фалангу, подождал, и лишь затем вошел на всю длину, так же медленно вынул его и вновь неспешно погрузил обратно. Герберт дернулся и застонал. Но не от боли, а от яркого впечатления новизны. Повторив несколько раз, Альфред добавил второй палец, плавно, тягуче, не просто вводя, а стараясь немного поворачивать, разминая горячую тесноту внутри блондина. Вслед за вторым, когда Герберт свыкся с необычными ощущениями, и третий палец был там. Но, заметив, как его партнер стиснул зубы, любовник вышел из него, вновь подготавливал, неспешно и аккуратно растягивая, расслабляя двумя пальцами. После этого уже третий палец входил, не вызывая явного дискомфорта, теперь казавшегося не таким уж и существенным. Блондин стонал от удовольствия, чувствуя свое тело словно незнакомое, чужое, но удивительно притягательное в своей новизне и непривычности. Ах, как же ему было хорошо в мягких, ласковых руках любимого. Тогда юноша, памятуя все, что он почерпнул из книги Витторио, постарался найти magica punto, самую чувствительную точку, медленно погружая пальцы под разными углами. Он понял, когда удалось: Герберт изогнулся, глаза его закатились, он застонал громко и протяжно. В голове словно рассыпался сноп разноцветных искр, ослепляя его, унося за грань реальности. Альфред с трепетом надавил еще раз — и вновь прекрасное тело выгнулось дугой, а стон стал еще громче. Он уже легко входил под нужным углом скользкими от маслянистого крема пальцами и срывал стоны, звучавшие для него волшебной музыкой. Герберт метался и насаживался сам, желая еще и еще чувствовать удовольствие, которое невозможно объяснить словами. (Вообще-то происходил выброс эндоморфина, природного вещества, сродни сильному наркотику, вызывающему необычайно сильные ощущения эйфории и блаженства). Юноша понял: пока у него все получается так, как надо. Но как ему самому было непросто! Сосредоточившись на ненаглядном принце, он игнорировал свое желание, для него это было впервые — ведущая роль в паре. А ведь его орган тоже давно возбудился и жаждал ласк, но Альфред в первую очередь старался для Герберта, это было очень жертвенно — пренебрегать собой ради любимого. Читая книги об искусстве любви, внимательно изучая рисунки, Альфред узнал, как надо себя вести, не зря Граф был в нем так уверен. Опасался юноша больше всего не сдержаться самому раньше времени. С каждой минутой ему было все тяжелее, каково себя контролировать, когда внизу живота давно чувствовалось сильное напряжение! Ожидание томило и поторапливало к дальнейшим действиям. Альфред ни жестом, ни взглядом не показал своего смятения, он с тревогой посмотрел на Герберта, когда тот замер. Но лишь на мгновение, лишь для того, чтобы привстать на локтях, вытянуть подушку из-под головы и протянуть ее Альфреду. Это была не просто капитуляция. Это была безоговорочная победа — над страхом, тисками сжимавшим многие годы и вызывавшим чувство собственного несовершенства, глубоко запрятываемое, но не дающее возможность расслабиться и стать таким, каким хотелось бы быть; победа над самим собой. Альфред принял подушку из протянутых рук и положил под спину любовника. Обоих уже потряхивало от желания продолжить сладостную пытку. Альфред отбросил последние сомнения, ожидание становилось нестерпимым и для него. Размазав капельки смазки, стекавшие по его члену, он решил действовать наверняка, выбрав позицию, которая доставит наибольшее удовольствие им обоим. Юноша встал перед возлюбленным на колени, нежно выцеловывая его ступни, пальчики один за другим, кладя стройные ноги себе на плечи, попутно целуя то одну, то другую. Он готовился к кульминации страсти, ему доставляло огромное удовольствие дарить свою нежность, видеть, как тает от его ласк обожаемый принц. Альфред сразу не стал входить, лишь потерся головкой и дразняще водил членом между прелестных выпуклостей, скользя и слегка касаясь, повторяя эти движения, вызывая всхлипы нетерпения партнера. Герберт стонал, подаваясь бедрами навстречу, поторапливая. И партнер наконец начал входить в него, но не сразу, сначала лишь слегка погрузив головку и, замерев, ждал реакцию, но дискомфорта не было. Тогда Альфред, выйдя и услышав недовольный рык, вошел опять, тягуче и неспешно, с каждым разом погружаясь внутрь чуть глубже, ощущая вокруг члена обволакивающий жар тела, который сводил с ума. Но вот лицо Герберта скривила гримаса боли, и партнер тут же замер, однако блондин подался навстречу, простонав: «Не…остана…ааа…вли…вай…ся…». Альфред продолжал, тянуще-неспешно, пока, наконец, не стал входить на всю длину, испытывая эйфорию от заполнения собой сокровенных глубин тела возлюбленного. И в этот момент парни потеряли над собой контроль. Альфред подхватил любовника за бедра, начал быстрые движения корпусом, он ведь так долго сдерживался! Герберт, вцепившись пальцами в простыню, двигался навстречу, насаживаясь сам, несмотря на неизбежную боль; желая ощутить Chéri в себе, все быстрее подаваясь бедрами, выкрикивая его имя. Альфред немного отклонился вправо, проводя головкой там, где пульсировала и, казалось, готова была взорваться заветная точка сосредоточения наслаждения. Дрожащими руками он развязал ленту, и Герберт с громким, протяжным криком, который слышался далеко за пределами его покоев, излился, обильно орошая густой, горячей спермой себя и Альфреда. Словно молния пронзила блондина, пройдя по позвоночнику и разлившись по всему телу, он испытывал умопомрачительный оргазм от ощущений внутри себя, вновь теряя связь с реальностью, воспаряя над ней. Альфред, славный, самоотверженный, любящий, наконец-то получил свою заслуженную порцию наслаждения, входя до основания, чувствуя горячую, бархатистую тесноту, обволакивающую его и невероятное блаженство от заполнения и обладания бесценным сокровищем. Сейчас стоны Спасителя не-мертвых были такими же громкими и несдержанными, а оргазм необычайно ярким. Он опустошился внутрь прекрасного, желанного тела, крича, словно в бреду, любимое имя и срывая голос, заставляя Герберта ощутить жар внутри себя, теперь уже от живительной влаги, щедро заполнившей его и подарившей полное единение тел и бессмертных душ. Им никогда не надоедст осыпать друг друга страстными поцелуями и нежнейшими ласками, ловить каждое мгновение, без конца исследовать тела друг друга, прерываясь разве что для болтовни. И это будет длиться целую вечность. А сейчас обессиленный Альфред упал на грудь любовника, влажную от пота и пролитого семени. Герберт все еще не мог прийти в себя после невероятной феерии новизны, лишь машинально гладил ладонью по намокшим прядкам волос Chéri. Время остановилось для них, измотанных марафоном любовной страсти и теперь лежащих неподвижно на влажных, сбитых простынях. Обессиленный, обмякший Альфред вышел из расслабленного тела возлюбленного и откатился в сторону, несколько минут парни лежали молча. — Chéri… Chéri? — раздался негромкий голос. — Ммм… — у Альфреда словно не осталось сил на слова. — Спасибо. Мне еще никогда не было так хорошо, как сегодня. — Правда? Я боялся навредить тебе… — юноша ненадолго задумался и решился все же продолжить: — Но теперь ты понял, что это не больно и совсем не страшнно… Теперь можно забыть об этом, как о… — и был незамедлительно перебит Гербертом: — Как это забыть? Ты что же, хочешь меня лишить того, что так мне понравилось? — брови блондина поползли на лоб в недоумении, а сам он приподнялся на локтях. — Не обольщайся, мой милый, я точно не позволю… Теперь я хочу немного поухаживать за тобой. Ты так устал, старался ради меня. Герберт встал с кровати, правда, не так грациозно и легко, как обычно, морщась и слегка пошатываясь, прошел в ванную комнату. Через минуту он вернулся и мягкими движениями обтер Альфреда влажным полотенцем, стирая с него следы страсти. Настал черед юноши лежать и принимать трогательные знаки внимания. — Надо же, мы и про кровь не вспомнили, и про вино, — Герберт, улыбаясь, смотрел на Chéri. Тот с готовностью поднял руку, протягивая оголенное запястье. — Нет-нет, ни в коем случае! — запротестовал блондин. Он встал и налил в бокалы кровь. Парни выпили, и силы начали понемногу возвращаться к ним. — Ах, Рара, какой предусмотрительный. Медвежья кровь… Крем принес, сервиз… А ведь это явный намек, ты понял? — Конечно, понял. Когда он пришел с подносом, стало ясно, что сегодня или никогда, — улыбнулся Адьфред. — Тебе было хорошо? Я ведь ни разу раньше… — Знаю. И хвала Люциферу! Я был первым у тебя, а ты у меня, Мариус не в счет. Я так боялся, даже, когда ты уже начал, все равно боялся. А потом стало так хорошо… Ты не против повторять ЭТО время от времени? Лицо Альфреда осветилось довольной улыбкой, глаза распахнулись еще шире и с обожанием смотрели на возлюбленного. — Конечно, не против. Мне было хорошо, но очень непривычно. И я только «за». — Значит, будем повторять и привыкать. Юный Барон был по-настоящему счастлив.***
Потом они пили вино, болтали о каких-то пустяках, смеялись или молчали, лежали рядом, обнимая друг друга. Альфред рассказал про письмо Куколя к Магде**, Герберт помрачнел и стал серьезным. Оказывается, он не знал о жизненной трагедии верного слуги. — Знаешь, отец решил построить святилище, чтобы был черный алтарь и можно было проводить ритуалы по всем правилам. Зачем? Обходились же раньше, — удивлялся Альфред. — Знаю. И меня это немало беспокоит. Если он это делает ради нас, чтобы провести обряд венчания, это одно. А если он это делает для себя? Тогда мне эта идея совсем не нравится. Ты же не хочешь, чтобы у тебя появилась мачеха, да еще такая, трактирная служанка? — Ну когда же ты избавишься от своего снобизма? Магда — бывшая служанка, ну и что? Зато воспитанная, умная и добрая. Я тоже был не благородной крови, мальчишка-сирота из порта, приживалка, бедный родственник. К тому же мужчина. Но отец меня принял и назвал сыном. Хотя ему, наверно, было совсем не просто. — Ты это ты. Она совсем другое дело, — упорствовал Герберт. — Ну перестань. В тебе говорит эгоизм. Кто бы не оказался на месте Магды, ты все равно был бы недоволен. А если бы отец привел в замок Эржебету или леди Скарлетт, было бы лучше? Они мечтают, по-моему, спят и видят, как стать Графиней фон Кролок. — Ладно, хватит об этом. На сегодня ты убедил меня, пожалуй. Действительно, она, по крайней мере не ведет себя нагло и вызывающе. Представляешь, я-то подумал, что отец купил крем для нее и подтрунивал над ним, — усмехнулся Виконт. — А он? — Что он? Будто не знаешь, сама невозмутимость и многозначительное молчание. Про себя наверняка потешался надо мной, — но сказано это было без обиды, легко и непринужденно. — Кстати о Рара… Герберт прикрыл глаза, Альфред почувствовал, как любовник отдаляется от него, оставаясь при этом рядом. — Ты же не хочешь за ними подсмотреть, — начал Альфред, но блондин поднял ладонь вверх, призывая юношу к молчанию. Через пару минут, встряхнув головой, Виконт, как ни в чем не бывало, улыбнулся, взглянул на него и сказал: — Согласен, некрасиво повел себя. Зато теперь, полагаю, он тоже не будет никогда за нами наблюдать. Влюбленные выпили немного вина, ночь подходила к концу, и они решили не покидать любовное гнездышко. — Ты так искусно переделал Петрарку, мне и в голову не приходило, что сонет о золотоволосой госпоже может рассказать о нашей первой встрече. Даже представить не могу, что ты мог не прийти в замок и я не встретил бы тебя… — Герберт ненадолго задумался, Альфред потерся носом о его плечо, словно котенок, и улыбался, он казался охмелевшим от вина и любви. — Мой властелин, твое очарованье Меня к тебе навеки приковало. Прими ж мое горячее посланье. В нем чти не ум, а преданность вассала, Она безмерна, ум же мой убог: Мне страшно, что не хватит слов излиться… — Герберт смотрел на Альфреда и проникновенно продолжал: — О, если бы в твоих глазах я мог, Любовию согретый, обновиться! О, если бы любовная звезда Могла мне дать другое освещенье И окрылила робкие уста, Чтоб заслужить твое благоволенье! Тогда бы смел я петь любовь мою — Теперь же, в страхе, я ее таю…*** — тихо, почти шепотом закончил Виконт, взял ладонь любовника и стал целовать каждый пальчик, нежно, словно это был тончайший, хрупкий хрусталь, а не крепкая, уверенная рука не-мертвого. Тронутый до глубины бессмертной души юноша восхитился: — Красивые стихи. Я все сонеты прочитал, но этого не помню. Неужели не заметил? — Это Шекспир. Ты читал изданную книгу, я же прочел тебе свой перевод, поэтому ты не узнал сонет. Потом сможешь сравнить. Так странно, стихи Шекспира считаются эталоном любви к прекрасной даме, а ведь на самом деле это не так. Он написал более ста пятидесяти сонетов, и только лишь двадцать семь посвящены смуглой даме, все остальные — белокурому другу, — усмехнулся Герберт. — Как? Ты его знал, это он ТЕБЕ посвящал? — поразился Альфред. — Я сейчас начну ревновать к тому, кого нет уже почти триста лет. Или он тоже не-мертвый? — Ну что ты, Вильям умер по-настоящему в начале XVII века, в день своего рождения. Я его не знал лично, а вот Рара был ему представлен и даже получил от него книгу с автографом, потом они переписывались. Я в те годы не покидал замок, после возвращения от Витторио лет тридцать хандрил. Отец постоянно приглашал к нам кого-нибудь, чтобы не оставлять меня одного, чаще всего Влада, пару раз — Лестата. Лучше бы раньше так заботился… — проворчал Герберт. Хотя все уже давно было выяснено, и отношения отца с сыном наладились, нет-нет, но старые обиды прорывались наружу и будоражили Герберта. — Сонеты Шекспир посвящал, скорее всего, Генри Уизли, Графу Саутгемптонскому, тот еще субчик был. Лестат его знал, причем очень близко, великий Вильям был не единственным пылко влюбленным в него, — Герберт прищурился, перебирая в памяти события давних лет. — Так что тут я чист перед тобой, мой милый ревнивец, — блондин нежно поцеловал Альфреда. — Запомни, с появлением тебя НИКОГО И НИКОГДА не будет рядом со мной. Я тебе клянусь, — это было сказано очень и очень серьезно. — Я тебе верю. Но если ты все-таки меня разлюбишь, я выйду на солнце и сгорю, так и знай, — не менее серьезно ответил Альфред. — Откуда такие мысли, mon Chéri? Я не давал ни малейшего повода тебе. А что касается прошлого, если тебе неприятно, я не буду вспоминать, и все. Просто забудь об этом. Альфред кивнул, соглашаясь. — Хорошо. Извини, мне просто нельзя пить. Сразу портится настроение, не обижайся. — Ну что ты, конечно, не обижаюсь. Ты просто устал. Ждал меня, готовился… потом воду убирал… Но главное — ты подарил мне неповторимую сказку, это было волшебно. Да, все-таки сказки существуют, и в одной из них я сегодня побывал. Так, лежа в обнимку и переговариваясь, они заснули. Много пришлось перенести испытаний влюбленным, что им еще готовит насмешница-судьба, пока неизвестно. Но эту незабываемую ночь, вершину их страстной любви и упоительного ощущения объединяющего блаженства они запомнят навечно.***
******************************************************************************************
Заглянув в покои сына, Граф в сопровождении Магды направился к себе, сначала они зашли в кабинет. Эрих еще не выслушал доклад Иштвана и не переговорил с Альфредом, но уже был в курсе произошедших в его отсутствие событий: ему вкратце обо всем рассказала Магда. За исключением того, как Альфред хандрил в первое время, и как ей приходилось приводить юношу в чувство — девушка не хотела подводить друга. Его Сиятельство был доволен — названый сын не подвел, а любимая воспитанница, похоже, помогала ему своей поддержкой. В кабинете он достал из нижнего ящика шкафа с артефактами небольшую метелку из ивы и ведерко. Выйдя на балкон, Граф стал читать нараспев заклинание на непонятном древнем языке, снимая с замка защитные барьеры недосягаемости и устрашения. При этом он сметал порошок из руны в ведерко; тонким, чувствительным обонянием девушка уловила запах ракитника и вопросительно смотрела на Его Сиятельство, не рискуя прерывать его. Освободив руну, Граф высыпал порошок себе в ладонь и стряхнул его с балкона. Поднялся ветерок, совсем не сильный, но очень холодный, пробирающий до костей, Магда почувствовала его точно также, как Альфред ощутил холод при наложении заклятий. Девушка зябко повела плечами. — Порошок отработал свое, второй раз его не используют, — пояснил Его Сиятельство и, подойдя к сидящей на диване Магде, взял за руку. Она встала, бессмертный приподнял двумя пальцами ее лицо за подбородок и внимательно посмотрел в глаза. Девушка замерла в ожидании, и Эрих, словно поймав ее посыл, нагнулся и поцеловал в губы. Это был не первый поцелуй за время их знакомства, несколько раз Его Сиятельство смущал Магду своими неожиданными порывами, когда он вдруг совершенно непредсказуемо, но при этом очень чувственно и требовательно вел себя с воспитанницей. Девушке было приятно и очень нравилось, у нее все внутри замирало, когда Граф довольно резко, порой бесцеремонно срывал с ее губ поцелуи. Ей так хотелось продолжения, но оно до сих пор не последовало. Фон Кролок словно спохватывался и всякий раз оставлял недоумевающую воспитанницу в одиночестве. Это выглядело так, словно бесстрашный глава клана пытался сбежать от чего-то. Но сегодня было иначе. Эрих поцеловал ее нежно, легко и очень неторопливо. Лишь слегка коснувшись манящих, мягких губ, он замер, но не отстранился от девушки, а, наоборот, возобновил поцелуй, по-прежнему воздушный, невесомый. Магда прижалась к нему, призывно приоткрыв губы, всем своим поведением намекая на желание продолжения. За время отсутствия в замке Граф неожиданно для себя понял, что соскучился по девушке, что привык к ней, ее присутствия очень не доставало. Он знал, что Магда ему далеко не безразлична, но все равно такая реакция на разлуку с ней явилась для самого фон Кролока полной неожиданностью. Это не была пылкая влюбленность, как у Герберта, который забывал обо всем на свете, едва увидев предмет своих воздыханий. Нет, у Эриха это было совсем другое чувство: хотелось оберегать, трепетно и нежно, словно хрупкий, редкий цветок, хотелось быть мягким и ласковым, словно с маленьким ребенком. За долгий путь в не-жизни Граф впервые испытывал подобные чувства, удивительные для него самого. Пожалуй, ни одна женщина после Габриэлы, матери Герберта, не пробуждала в нем настолько искренних эмоций, словно он опять стал человеком, а не был жестоким и холодным не-мертвым. Его Сиятельство не предполагал, что может вообще быть на них способен. У него случались симпатии и привязанности, но столь глубокой, искренней нежности он не проявлял ни к одной из бывших у него женщин. То, что он сказал на мосту Лжецов сыну, было абсолютной правдой: ему еще придется сделать нелегкий выбор, перед самим собой, в первую очередь. Но только не в эту ночь. Сейчас Граф, прикрыв глаза, не вспоминал ни о чем, он наслаждался; нежный и легкий поцелуй умиротворял и делал его счастливым. Он прижимал Магду к себе, но не крепко, а нежно, словно боялся причинить ей малейшее неудобство. Его Сиятельство почувствовал, как под пуговички рубахи скользнули изящные пальчики девушки, и ее ладонь оказалась на его груди. Граф слегка отстранился, сбросил с себя расстегнутый камзол, остался в рубахе и брюках. Магда нерешительно провела пальцами по гладкой коже, и Эрих сам расстегнул и выдернул из-за пояса брюк рубаху. Девушка заинтересованно рассматривала красивое, рельефное тело бессмертного, дотронулась до соска и вопросительно посмотрела в глаза Графа. Она не знала, что с первого прикосновения нашла самую чувствительную эрогенную зону неприступного на вид хозяина замка. Неожиданно для девушки Граф взял ее ладонь в свою и положил себе на грудь, предлагая продолжить знакомство с его телом. — Не смущайся, смелее, девочка, — тихо сказал Эрих и, склонившись, стал целовать белоснежную шею Магды, проводил по ней языком, все также легко и невесомо, целуя за ушком, прихватвая губами мочку. Девушка задрожала и прикрыла глаза, обе ее ладони лежали на груди бессмертного учителя, она поняла, что у нее получается доставить ему удовольствие — соски мужчины затвердели и напряглись от несмелых ласк. Магда прикрыла глаза от удовольствия и прижалась к обнаженной груди Графа. Эрих поднял ее, словно пушинку и взял на руки, девушка обняла Графа за шею. Он уверенно и быстро направился из кабинета в спальню.***
Комнаты в покоях Графа фон Кролока представляли собой парадоксальное сочетание сдержанности и роскоши, являясь образчиками стиля ампир. Интерьеры были выдержаны в красных и бордовых тонах, поражали четкостью форм и одновременно величием, показывая могущество и благосостояние владельца. Приверженность к имперскому стилю Граф стал проявлять после участия в походах Бонапарта. Спальня не стала исключением, это было большое помещение, которое язык не поворачивался назвать комнатой, таким большим и просторным оно являлось. Насыщенные оттенки бордового, мебель прямолинейных форм и внушительных размеров, изготовленная из дорогих пород красного дерева, «одетый» в отшлифованный мрамор пол, застеленный по центру спальни ковром с мягким ворсом, кровать с высоким изголовьем — все свидетельствовало о богатстве и отменном вкусе владельца. Это была не бросающаяся в глаза пафосная роскошь, а строгое, но богатое и одновременно комфортное, располагающее к отдыху место. Эрих вошел в спальню и аккуратно поставил девушку рядом с кроватью. Затуманенный взгляд Магды скользнул по обстановке, но, казалось, не видел ее, она не замечала ничего вокруг себя, словно охмелела без вина. Граф наклонился и поцеловал грудь девушки, соблазнительно выглядывающую из корсета. Атласная, нежная кожа вызывала приятное чувство прохлады при прикосновении губ, прелести блондинки кружили голову сиятельному кавалеру. Он крепко прижал к себе расслабленную девушку, слегка сжал ей грудь, ощущение прикосновения сильных и требовательных рук будоражило и вновь, который раз, заставляло Магду ждать большего. Развернув девушку спиной к себе, опытный бессмертный быстро расстегнул пуговки на корсете платья, освобождая сжатую плотным материалом грудь, являя взору Его Сиятельства восхитительное зрелище. В момент появления Магды в замке, когда она без чувств лежала на полу усыпальницы, а Куколь снимал с нее старые обноски, которые с трудом можно было назвать одеждой, уже тогда Граф обратил внимание на соблазнительные округлости деревенской красотки. Теперь же его взгляду открывалось все, спрятанное от чужих глаз, и Эрих был в восторге. Вновь наклонившись к девушке, фон Кролок целовал ее губы, шею, ключицы, ему не хотелось пропустить ни единого сантиметра восхитительного тела… Соблазнительные пышные груди будоражили все сильнее, заставляли невозмутимого и холодного обычно Графа поддаться желанию и страсти, забыть о сдержанности. Откинув голову назад и прикрыв глаза, Магда часто и глубоко дышала, обмякнув в его объятьях. Он целовал и прикусывал ореолы сосков, чувствовал, как они начинают твердеть, как дрожит от желания его славная девочка. Отстранившись на мгновение, ловким движением бессмертный сдернул платье, и оно, зашуршав, опустилось на пол. Девушка переступила через него и осталась в одной нижней юбке. Эрих быстро сбросил с себя рубаху и сел на кровать. И тут Магда очень удивила многоопытного любовника. Она села на колени Графа, но так, как он и представить не мог: прижавшись грудью к его груди и обняв за плечи, девушка завела ноги за поясницу Графа и стала тереться о его пах, чувствуя через ткань брюк и тончайший батист нижней юбки, как напрягается, восстает плоть партнера, а сам он начинает подаваться ей навстречу. Но очень быстро все прекратилось: Его Сиятельство резко оторвал от себя девушку и посадил на кровать рядом с собой. Ничего не понимающая Магда растерянно смотрела на него. Граф молчал, девушка готова была расплакаться. Пауза явно затягивалась… — Дитя, скажи, где ты набралась этой пошлости? — наконец прозвучал ледяной, лишенный интонации голос, но Магда безошибочно угадала в нем угрозу. Действительно, в глубине бессмертной души Его Сиятельство метал гром и молнии. Во-первых, он был крайне недоволен собой. Всегда бесстрастный, умеющий прекрасно держать себя в руках и управлять своими эмоциями, сейчас он потерял самоконтроль, и тело подвело его, начав реагировать на ласки девушки раньше, чем понял и решил, как себя вести, его хваленый разум. А во-вторых… «Проклятый Шагал, теперь точно тебе не жить! Развратил ребенка, сделал из нее в постели обычную шлюху!» — негодованию фон Кролока не было границ. Как назло, именно в этот момент обостренным чутьем Граф почувствовал незримое присутствие сына, ощутил его насмешливую улыбку. «Я же говорил тебе, что женщины по натуре своей распущены и беспутны! — торжествующий голос сына бил по вискам, доставлял настоящую боль. — Только мужчина может быть настоящим другом и любовником, теперь ты убедился, что я прав?» «Да как ты смеешь лезть мне в голову? Убирайся, у тебя нет дел поинтереснее? Займись Альфредом!» — Его Сиятельство заскрипел зубами от негодования, воздвигая барьер и прерывая ментальный контакт с обнаглевшим Гербертом. Но ничего этого Магда, конечно, не слышала, она лишь поняла, что совершила непростительную ошибку и смотрела на Графа, едва сдерживая слезы. — Я жду твоих объяснений, — все так же холодно произнес он. — Я прочитала в книге, что это нравится мужчинам, — пролепетала расстроенная девушка, — мне хотелось сделать Вам приятное, а получилось, словно я Вас чем-то обидела… Кажется, Граф начал понимать, в чем тут дело. — В книге? Ну-ну, расскажи, — голос его немного смягчился. — «Любовные сонеты Пьетро Аретино», книга лежала у Альфреда на столе, и я взяла ее почитать, там написано, что… — Что это поза номер четыре, называется «По-немецки», — закончил Эрих фразу, которую Магда хотела произнести, и она в ответ кивнула головой. Граф рассмеялся, причем совершенно искренне, это было очень неожиданно — такой внезапный перепад настроения, девушка запуталась и абсолютно не понимала его. — Альфред заслуживает трепки, несомненно, — успокоившись, сказал Граф. — Девочка, зачем ты это читала? Решила показать себя опытной женщиной? — Да, мне хотелось доставить вам удовольствие, и самой было интересно попробовать, — честно призналась Магда. — Давай договоримся: я твой учитель, Пигмалион, ты моя воспитанница, моя Галатея. Пусть так будет везде, в том числе и в этой спальне. Я хочу САМ обучить тебя искусству любви, не нужны ни книги, ни, тем более, упаси тебя Тьма, — тут в голосе вновь зазвенел металл, — другие учителя. Ты прекрасна и совершенна, но я хочу, чтобы ты стала еще лучше, чувственной и пылкой любовницей, настоящей женщиной. МОЕЙ любимой женщиной. Только не торопись, впереди у нас вечность, и спешить нам некуда. Я хочу, чтобы ты получала удовольствие вместе со мной, спешка нам вовсе ни к чему. Я слишком долго ждал тебя, чтобы позволить глупой случайности разрушить исполнение моих, и, надеюсь, твоих тоже, желаний. Успокойся, прошу, — фон Кролок вновь нежно обнял огорченную девушку. — Ваше Сиятельство… — начала Магда, но Граф прервал ее. — Эрих и на «ты», когда мы в этой комнате, хорошо? Магда долго молчала, казалось, ей непросто ответить. — Хорошо, только я должна привыкнуть… Эрих… — имя неуверенно и непривычно прозвучало из ее уст. Бессмертный накрыл ее рот губами, нежно целуя, в то время, как руки освобождали девушку от остатков одежды.***
Этой ночью Граф фон Кролок преподал Магде первый урок чувственности, любви и свободной страсти. Никогда еще роль учителя не доставляла ему такого безграничного удовольствия. Тем более, у него оказалась очень способная ученица. После пробуждения Его Сиятельство подарил девушке драгоценную заколку для волос и кольцо с изумрудом, купленные для нее в Сибиу. Накануне он совершенно забыл об украшениях. Также, как и младшие фон Кролоки, Граф и Магда не вышли из покоев до заката следующего дня. Не «музыка, свечи и вино», а кровь, вино и шоколад сделали их совместное времяпрепровождение особенно приятным.***
Ну и как вам такой вариант развития событий? Все довольны и счастливы)))