У наказываемого не остаётся повода упорствовать против исправления, если он осознАет, что наказан не в порыве гнева, а на основании беспристрастного изобличения. Плутарх
Наказания, назначаемые в припадке гнева, не достигают цели. Дети смотрят на них в этом случае как на последствия, а на самих себя —как на жертвы раздражения того, кто наказывает. Иммануил Кант
***
Накануне Эрих, не дождавшись сыновей, отправился в усыпальницу в тревожном настроении. Он, конечно, мог предположить, что мальчики способны задержаться во время обычной отлучки из замка, но ДВАЖДЫ проявить непослушание — сначала сбежать, а потом ещё и задержаться, не выполнив обещание, данное в письме — это было слишком! Поэтому после пробуждения фон Кролок был и взволнован, и зол одновременно. «Вас ждет подходящее занятие, только появитесь! — гневно проносилось в голове правителя клана, и тут же другая мысль: — О, Люцифер, пусть только у них всё будет хорошо!» — смутное беспокойство не покидало Его Сиятельство. Почувствовав издалека приближение беглецов, Граф успокоился, и тревога быстро уступила место возмущению. Поэтому Эрих не вышел их встречать, а ждал в кабинете. — Надеюсь, излишне говорить, что вы не имеете права вести себя, словно безголовые, глупые мальчишки! — гневно обращался он к сыновьям, расхаживая от стола к окну и обратно. Молодые люди действительно стояли, как нашкодившие школьники: Альфред потупился, глядя в пол, а Герберт, напротив, демонстративно вздыхал и закатывал глаза, всем своим видом показывая, какую скуку навевают на него нравоучения Рара. — Герберт фон Кролок, ты мой наследник, про Альфреда я вообще молчу! Твоя не-жизнь теперь общее достояние, ты Спаситель и не принадлежишь себе! А если бы с вами что-нибудь случилось? Помимо моего личного горя, это стало бы трагедией для всего клана, и мне не простили бы собратья… — Рара, не драматизируй. Мы так больше не будем, обещаю тебе… — Не перебивай! Ни капли не сомневаюсь, это твоя идея. Мне очень жаль, что Альфред настолько сильно попал под твое влияние. — Но, отец, я… — попытался вставить слово юноша. — Не думай, если ты Спаситель клана, то тебе все позволено! И за свой проступок вы должны будете ответить. Герберт отправится работать по хозяйству, будет разбирать одежду для слуг: многие из бедных собратьев обносились и нуждаются в обновлении гардероба. Альфред также проведет время с пользой: ему поручаю контролировать строительство алтаря. Он останется пока на кладбище, тем более, там есть свободный склеп для почётных бессмертных. Собратьям будет отрадно видеть Спасителя рядом с собой, к тому же возрастёт его авторитет. — Так что же, ты разлучаешь нас? Это жестоко, Рара! — Но очень справедливо. Альфред, останься, обсудим статью, а тебя не задерживаю, — Эрих взмахнул рукой, выпроваживая неразумное чадо. Виконт вздохнул и вышел вон. «Просто deja vu* какое-то», — раздосадованно думал блондин, невольно вспоминая выволочку, устроенную Графом после обращения Альфреда на Балу.***
Эрих и представить не мог, какой головной болью для него обернётся очередная попытка воспитания детей. Граф и Альфред обсудили статью об алюминии и детали эксперимента, в случае удачного завершения которого у бессмертных появилась бы возможность видеть себя в зеркале. Его Сиятельство был корректен с Альфредом, но всё-таки в конце беседы выразил свое недовольство. — Нельзя быть таким ведомым. Ты давно не воспитанник, твой статус не допускает подобного легкомыслия, — глядя ему в глаза, сказал Граф. — Я благодарен тебе за Герберта, ты спас его от гибели и вообще хорошо на него влияешь, однако… Юноша ждал продолжения, но Его Сиятельство замолчал; пауза затягивалась. — Однако что, отец? — не выдержал молодой человек. — Ты даже общаешься теперь по-другому, — хмыкнул Эрих, — не перенимаешь у Герберта того, чем он мог бы поделиться — знанием языков, обучением музыке, фехтованию, тайнам искусства Ренессанса, в конце концов! Вы упорно сводите ваше общение к одному — занятию любовью и глупым шалостям. Я, конечно, понимаю ваши чувства и рад за вас, однако всему есть разумный предел. Пора взрослеть, а не впадать в детство всё сильнее! Надеюсь, ты задумаешься над моими словами. — Я понял, отец, — юноша почтительно склонил голову и вышел из кабинета. Старший фон Кролок с сомнением посмотрел ему вслед.***
Герберт переоделся в костюм попроще, экипировавшись для малоприятной работы, и направился в заброшенную часть замка. Там в одной из комнат была свалена старая одежда слуг. Виконт заходил туда недавно вместе с Магдой и Альфредом: тогда они искали подходящую одежду для новообращенной вампирши. Альфред не мог долго находиться в помещении из-за приступа аллергии, настолько было пыльно. Естественно, за столь малое время ничего не изменилось. По углам и на стенах висела паутина, ворохи брошенной одежды беспорядочными нагромождениями занимали все пространство обширной комнаты. Виконт сморщился, вдыхая застоявшийся запах пыли, зажёг еще две свечи и надел перчатки с высокими крагами. Подойдя к ближайшей куче тряпья, Герберт двумя пальцами брезгливо поднял выгоревший, линялый суман, бывший когда-то зелёным, а теперь — грязно-серый с засохшими подтеками, и со злостью отшвырнул в сторону. - Je crois que c'est… mon pire cauchemar!(Возможно… это мой самый худший кошмар!), — возмущённо воскликнул он. Именно в этот момент Эрих решил посмотреть на любимого сына и услышал немало интересных слов из его уст, самым приличным из которых было «дурновкусие». Виконт был настолько взбудоражен, что даже не заметил, как за ним наблюдает отец. Блондин достал из кармана пузырёк с духами и побрызгал на волосы, стараясь немного разогнать затхлый запах несвежей одежды. Стало только хуже, тогда вампир подошёл к окну и с грохотом распахнул его. Опираясь о подоконник, Герберт направил взгляд в сторону кладбища. «Интересно, Альфред уже там?» — зоркий взгляд вампира тщательно рассматривал происходящее. На площадке, где строился алтарь, было совершенно пусто и спокойно, никто пока не появился. Вздохнув, блондин отошёл от окна и стал разглядывать «сокровища», с которыми ему предстояло разобраться. Для начала он сдвинул несколько ворохов в одну большую кучу и принялся её разбирать, в одну сторону кидая женские платья («Ну что за mauvais ton**!»), в другую — мужские бриджи и панталоны («Какое уродство!»), на большую лавку — рубахи и суманы («Полнейшее убожество!»). Вскоре в комнате возвышались высокие, неустойчивые башни из старой одежды, конечно, сразу же упавшие. Герберт с проклятиями успел отскочить в сторону, его едва не погребли под собой кучи нестиранной, затхлой одежды. «Ну, Рара, нашёл достойное занятие для наследника рода! — Герберт взял в руки очередное платье. Сразу же поднялось пыльное облако, и блондин громко чихнул. — Проведаю Альфреда, я же имею право отдохнуть». Выйдя из комнаты и сделав несколько шагов, он увидел Анджея. Слуга нёс поднос с накрытым салфеткой кувшином и пустым бокалом. — Это что такое? — брови на лице Виконта взлетели вверх. — Его Сиятельство велели передать, что трапеза у Вас будет проходить здесь, — поляк прошёл в комнату и изумлённо смотрел на хаос, царящий вокруг. Не найдя свободного места для подноса, поставил его на подоконник у закрытого окна. — Вам помочь, Ваша Светлость? — предложил слуга. — Что надо делать? — Всего-то разобрать одежду, совсем негодную выбросить, а остальную сложить, — Герберт кивнул на горы растрёпанного старья. — Понятно, — Анджей быстро начал сортировать вещи, вытряхивая самые пыльные из открытого окна, а затем складывая в аккуратные стопки. Виконт вышел в коридор, снял перчатки и придирчиво рассматривал свои коготки, отмечая, что после полета в горы предстоит освежить маникюр. Примерно через полчаса Анджей вышел из комнаты. — Простите, Ваша Светлость, мне пора на кухню. Я ушёл ненадолго, только отнести поднос, и уже сильно задержался. — Да-да, конечно. Ступай. И… спасибо тебе, — Герберт сам не заметил, как с его губ слетело слово благодарности. Анджей смутился: для него не меньшей неожиданностью было услышать такое. — Если хочешь, можешь взять любую вещь, какая тебе понравилась. Хотя… здесь невозможно найти ничего стоящего. Лучше приходи ко мне в покои, я подарю что-нибудь. Увидев, что Виконт тоже собирается уходить, слуга вновь смутился. — Простите, Ваша Светлость. Господин Граф ещё велели передать, чтобы Вы дождались его: он сам придёт сюда. С поклоном Анджей удалился, оставив Герберта в одиночестве. Блондин сел на подоконник, и, прижав колени к подбородку, вновь с тоской смотрел в сторону кладбища.***
Около строящегося алтаря, между тем, началось движение: появились Его Сиятельство в развевающемся плаще и Альфред, одетый просто, словно подмастерье. Следом шли братья Гефс, не спорящие, как обычно; присутствие главы клана и Спасителя утихомиривало их и настраивало на сосредоточенность. Граф недовольно смотрел на царящий беспорядок: сложенные небрежно небольшие мраморные и гранитные плиты, разбросанные камни, об один из которых он едва не споткнулся, куски битого мрамора. — Господа, что за бездействие? Почему я никого не вижу из работников? Я доверил вам ответственное задание, с которым вы то ли не желаете справляться, то ли не можете. Тогда почему вовсе не отказались от него? — в голосе Эриха зазвучал металл. Смущённые скульпторы переглядывались, ожидая друг от друга, кто же заговорит первым. — Простите, Ваше Сиятельство, — осмелев, наконец подал голос Гийом Гефс, — работники нас плохо слушаются… — О, Тьма! Позвольте мне усомниться. Наши строители исполнительны и старательны. Думаю, они просто не получают от Вас конкретного задания. Дело стоит на месте, а время идёт. Даже материалы не сложены нормально! — возмутился фон Кролок. По испуганным лицам пожилых скульпторов было понятно, что Граф верно разгадал их секрет. — Собери работников, — скомандовал он подошедшему Иштвану, и тот с поклоном торопливо удалился. — Альфред, ты всё понял? — Да, конечно, отец. Правда, я никогда никем не командовал и не занимался строительством, но постараюсь. Эрих удовлетворённо кивнул головой, а к ним уже спешил Иштван в сопровождении пяти строителей-вампиров. Не-мёртвые почтительно склонили головы: нечасто они видели рядом с собой обитателей замка. — С этого момента вы подчиняетесь Спасителю. Надеюсь, вам понятно? А вы, господа, меня сильно разочаровали, — строго продолжил он, обращаясь к скульпторам. Те едва не задрожали от страха. — Впрочем, это я недоглядел, — смягчился Граф, — мне стоило догадаться, что так и будет происходить. Каждый должен заниматься своим делом, ваша задача — художественное оформление алтаря. Надеюсь, с этим вы справитесь, и мне не придётся сожалеть о своём решении обратить вас в столь преклонном возрасте. Не соизволив дождаться ответа, фон Кролок развернулся и собрался идти в замок, но увидел спешащую Эржебету Батори. Она почтительно поприветствовала главу клана, не допуская фамильярности. Ещё бы! Накануне Граф был очень раздражён и едва не кричал на неё. Сегодня Его Сиятельство вновь выглядел суровым и совсем не расположеным к любезностям: его слишком разозлили сыновья своим непослушанием. — Графиня, распорядитесь подготовить гостевой склеп. Спаситель останется в нем на день. По крайней мере, сегодня. — Хорошо, Ваше Сиятельство, — Эржебета присела в реверансе. — Спаситель останется доволен оказанным приёмом, обещаю Вам. Фон Кролок небрежно кивнул и направился обратно в замок. С одним сыном он разобрался и был уверен, что Альфред, во-первых, наведёт порядок со строительством алтаря, и дело наконец сдвинется с мёртвой точки. Во-вторых, младший сын послушно останется на кладбище и не наделает очередных глупостей, если Герберта не будет рядом с ним. Вспомнив о старшем сыне, Граф посмотрел в освещённые окна в стороне от основных покоев. Зоркий взгляд сразу выделил одинокую фигуру, сидящую на подоконнике открытого окна. «Ну что за бездельник, — моментально раздражаясь, подумал он, — как ему самому не надоело так себя вести!» Досада настолько переполняла Графа, что он спешно обернулся в рукокрылого и очень скоро влетел в открытое окно прямо перед носом отшатнувшегося Герберта. Приняв обычный облик и собираясь устроить взбучку неразумному отпрыску, Эрих с недоумением увидел перед собой аккуратно сложенные стопки одежды. На огромном мешке с лохмотьями лежали перчатки Виконта, как подтверждение его добросовестного труда. От неожиданности Граф вскинул бровь и подозрительно осмотрелся по сторонам, явно предполагая подвох. — Рара, как долго длится твоё удивление, — с напускным сожалением произнёс Герберт. — Я усердно трудился и, по-моему, приготовил одежду для половины кладбища, не меньше. А ты как будто не рад моим стараниям. Признайся, спешил отругать меня? — в голосе Виконта звучала наигранная обида. — Не знаю, как тебе удалось совершить подобное, но ты меня порадовал. Пожалуй, хватит на сегодня, можешь отдыхать. Но завтра продолжишь. — Надеюсь, ты не заставишь меня стирать это старьё? — Труд, безусловно, облагораживает, и было бы полезно заставить. Но я не могу унизить тебя перед собратьями. Это наше небольшое недоразумение, семейное дело. А вот веревки натянешь и развесить постиранное поможешь, тем более, внутри замка тебя никто не увидит. — Так я пойду, встречу Альфреда? Его наверняка замучили эти несносные старики Гефсы, — Герберт соскочил с подоконника и направился к выходу, надев перчатки и легко подняв мешок. — Ты меня неправильно понял. «Отдохнуть» вовсе не значит «встретить Альфреда». Я говорил уже, что он останется сегодня на кладбище, и завтра; возможно, всю следующую неделю тоже. Тебе я запрещаю появляться там. А если нечем заняться, можешь здесь задержаться и поработать до рассвета. — Ладно, — неожиданно легко согласился блондин. — Сын, не вздумай меня обмануть. Все твои хитрости шиты белыми нитками. Не пытайся обращаться в нетопыря, чтобы лететь на кладбище, не отвлекай Альфреда. И закрой, наконец, окно: эти завывания ветра навевают жуткую тоску. Герберт с досадой бросил мешок, молча подошел к окну и, протестуя, захлопнул створки с такой силой, что стекла в рамах зазвенели. — Не надо показывать свое недовольство. На что ты рассчитывал, когда уговаривал Альфреда сбежать, да ещё так задержаться при этом? Словно не было нападения охотника на тебя, будто все спокойно, и ничто нам не угрожает. А ведь наш враг на свободе, он рано или поздно вернётся. Не стоит забывать об этом. Виконта передернуло, стоило Графу лишь напомнить о Мариусе. В голове у него мелькнуло расплывчатое воспоминание, что-то словно ускользало от него, не желая формироваться в конкретную мысль и зарождало смутные опасения. Его Сиятельство по-своему истолковал волнение, отразившееся на лице сына. — Не переживай, в замке мы в безопасности. Дважды в сутки я настраиваюсь на присутствие Мариуса, но его нет поблизости. Так что можешь быть совершенно спокоен. Да, на сегодня ты свободен. Спать будешь в усыпальнице, — Эрих, увидев, что Герберт собирается возразить, стремительно направился по коридору в обитаемую часть замка. Герберт снял перчатки и сел на подоконник. Ему не составило бы особого труда рассмотреть в общих чертах происходящее на кладбище, однако Виконт хотел видеть всё в подробностях. Он настроился на ментальную связь с Альфредом, наблюдая, но при этом не выдавая своего присутствия. Факелы в руках стоящих вампиров хорошо освещали место строительства. Юный Барон стоял рядом с братьями Гефс и рассматривал эскизы барельефов: неугомонные старички, перебивая друг друга, доказывали, какой вариант будет лучше смотреться. Альфред слушал внимательно и, казалось, все успевал воспринимать, несмотря на сбивчивые речи скульпторов. Здесь все было понятно и не вызывало у Герберта беспокойства. Мельком взглянув на эскиз алтаря, Виконт все-таки отметил его оригинальную форму с треугольным изголовьем и многочисленными углублениями для свечей. На этом спокойствие Герберта закончилось. Еще бы! Появление Спасителя вызвало переполох и небывалый ажиотаж на кладбище. Создавалось впечатление, что, помимо строителей-вампиров, добрая половина всех бессмертных выбралась из склепов и могил лицезреть Спасителя клана. И все бы ничего, с этим Герберт был готов смириться, но совсем близко от Альфреда стояли и переговаривались два не-мёртвых, от вида которых у светлейшего наследника фон Кролока моментально улетучились остатки самообладания и окончательно испортилось настроение. — Проклятье! Тизенгаузен и Раштон! Словно стервятники! — воскликнул Герберт. — Хотят воспользоваться тем, что меня нет рядом, и начнут домогаться Chéri! — Виконт впал в ярость увидев, какими масляными глазами смотрит эта парочка на его мальчика.***
Пожалуй, самое время внести ясность. Реакция Его Светлости вполне поддавалась объяснению: эти бессмертные имели самую скандальную репутацию. Хотя… конечно, ничуть не более скандальную, чем репутация самого Герберта. Юный красавец Роберт Раштон в прежней жизни был любовником лорда Байрона, известного поэта, и являлся практически его пажом, подобно тому, как Гиацинт у Аполлона. «Нас окружают Гиацинты и другие цветы самого ароматного свойства, и я намерен собрать нарядный букет. Один образец я даже возьму с собой», — строки письма Байрона к Виконту, в котором он хвалился новым возлюбленным Робертом Раштоном. «Мраморный рай щербета и содомии», — такими словами Лорд Байрон описал совместное посещение с красавцем-любовником турецких бань. А ведь Герберт сам уговорил отца, чтобы новообращенный вампир Раштон был приглашён к ним, а не в замок Бран: слишком заинтриговал Байрон рассказами об изобретательном в вопросах близости любовнике. Его прибытие к фон Кролокам ознаменовалось неделей непрерывных оргий в покоях графского сына. Но вскоре Роберт наскучил Герберту; к тому же он оказался совсем не умён, а, напротив, крайне ограничен, зато весьма хитёр. Наследнику Графа фон Кролока красавчик просто-напросто надоел и был незамедлительно выдворен на кладбище, Герберт совсем не вспоминал о нем. Теперь же прекрасный, словно Гиацинт, вампир оказался рядом с его любимым Chéri. Что же касается второго бессмертного — его привез Граф из поездки в Россию. Он не был утонченно красив, как Роберт Раштон, зато чрезвычайно остроумен. Да иначе и быть не могло: близкий «друг» знаменитого русского поэта Лермонтова, юнкер, но при этом — граф, Петр Павлович Тизенгаузен мог обаять любого в светской беседе. Герберт сначала решил, что отец заинтересовался им как мужчиной, но вскоре понял, что ошибался: русский аристократ привлёк Эриха совершенным знанием произведений великого поэта и искромётным юмором. Хотя нельзя было отказать в эффектной внешности рослому, молодцеватому вампиру с лихо закрученными усами, одетому в парадную форму гусара. С ним Герберт тоже в прошлом имел непродолжительную связь. Он знал, что из полка мускулистого великана-кавалергарда выгнали за вовлечение в «круг разврата», так называемый «нумидийский эскадрон», невинных новичков, чьё приобщение нередко сопровождалось откровенным насилием. К тому же Виконту Тизенгаузен читал стихи Лермонтова самого непристойного содержания, которые никогда не осмелился бы декламировать Его Сиятельству. Герберт вспомнил пикантную подробность, рассказанную мимолетным любовником: якобы поэт называл Петра «montagnard au grand poignard», или же «горцем с большим кинжалом», намекая на размеры мужского достоинства своего «приятеля». Тизенгаузен, с его слов, умолял поэта не выражаться подобным образом хотя бы при женщинах. Виконт, честно говоря, недоумевал по этому поводу и сомневался в правдивости рассказанной истории, после того, как сам имел возможность оценить физические параметры Тизенгаузена.***
И эти два ходячих воплощения разврата стояли и смотрели, едва не облизываясь, на ЕГО Альфреда, без всякой почтительности и страха, без элементарного уважения! Возмущению блондина не было границ: глаза сузились, зажигаясь огнем ненависти, губы исказила зловещая ухмылка, резко обозначились клыки. Из груди, где, казалось, вот-вот в бешеном ритме забьётся мёртвое сердце, вырвался низкий, гортанный хрип. Герберт словно обезумел от нахлынувшего приступа ревности. — Ваша Светлость… — раздался из-за его спины неуверенный голос. Виконт резко обернулся: в дверях стоял Анджей, который стал пятиться назад, увидев искажённое лицо, напоминающее больше облик разъярённого зверя, чем Его Светлость. Осмысление пришло не сразу: Герберт, оскалясь, в один прыжок оказался рядом со слугой и навис над ним, впиваясь острыми когтями в шею. — Ваша… Свет…лость… — срывающимся голосом попытался заговорить Анджей. Глаза поляка округлились от неожиданности и испуга, и, как ни странно, именно их выражение заставило Виконта с силой оттолкнуть слугу. Тот оказался выброшен в коридор и растянулся на полу после сильного удара о стену. Герберт же, тряхнув головой, начал приходить в себя и успокаиваться. Он вышел из комнаты и помог Анджею подняться. — Извини, так получилось. Не хотел тебя напугать, — огорчённо произнёс он. — Тебя прислал Рара? — спросил он уже своим обычным голосом. — Н…нет… я сам пришёл, — запинаясь, ответил Анджей. — Я хотел Вам помочь ещё… если надо. — Хорошо, помоги. И никому не рассказывай, что видел меня ТАКИМ. — Конечно, Ваша Светлость. Герберт подошёл к окну и вновь смотрел вдаль, пытаясь окончательно взять себя в руки. Он не стал больше настраиваться на ментальную связь, просто зорким, цепким взглядом вампира наблюдал за происходящим на кладбище и уже никак не выражал своих эмоций. Анджей, между тем, проворно разбирал одежду. Когда едва различимые на приличном расстоянии бессмертные стали покидать площадку, где строился алтарь, Виконт тоже решил, что пора возвращаться в свои покои.***
Альфред был бы удивлен, узнав о том, что Герберт наблюдал за ним: юноша настолько увлёкся эскизами скульпторов, что не заметил ни чрезмерного внимания к его персоне, ни отсутствия Его Сиятельства. Лишь когда Эржебета подошла к нему и, присев в реверансе, пригласила в гостевой склеп, он понял, что ночь заканчивается. На востоке, между тем, появилась тоненькая, светлая полоса вдоль линии горизонта. — Ваша Милость, поберегите себя! Надо, чтобы Ваше присутствие внушало благоговение черни. Вы Спаситель клана, совсем не обязательно так выкладываться. Не сбрасывайте себя с пьедестала, не стоит себя вести, словно Вы им ровня, — низкий голос Графини звучал очень убедительно. Конечно, Альфред понимал правоту слов Батори. Но он увлекся, ему было чрезвычайно интересно общаться с братьями Гефс. К тому же юноша прекрасно понимал: чем скорее наладится дело со строительством алтаря, тем быстрее он вернётся в замок и вновь будет рядом с Гербертом. Юноша ощутил укол совести: будучи занят всю ночь, он ни разу не вспомнил о возлюбленном. Сначала обсуждение с Графом статьи и деталей предстоящего эксперимента, затем выход на кладбище — у него не было ни единой свободной минуты. Между тем, Эржебета пригласила его заглянуть в свой склеп, как она выразилась, «отметить знаменательное событие для всех обитателей кладбища — не просто появление Спасителя, а его длительный визит». От этих слов Альфреду стало совсем грустно, и он учтиво отказался, пообещав в будущем непременно посетить Графиню в её гнёздышке. Верный Иштван подготовил для него лучший гостевой склеп с саркофагом. На столике Барона ожидал поднос с кровью и вином. Поблагодарив, юноша заперся изнутри и наконец остался один. Ему всё было в диковинку: и новое место, и полное одиночество. Альфред выпил крови и лёг в саркофаг, задвинув крышку. Он не испытывал никакого страха, но и уюта не ощущал, лежа на мягких подушках. К тому же, не будучи больше занят делом, юноша обострённым, чутким слухом избранного не-мёртвого улавливал много разных звуков, обрывков фраз и чужих мыслей. Альфред не чувствовал такой привычной ему тишины и спокойствия. Но самым печальным было сознавать, что рядом нет Герберта. Всего лишь сутки назад они были вместе, во власти любви и неги, вдыхая аромат еловой хвои в пещере у подножия Негою, а теперь… Разлука, и, похоже, надолго. Альфред почувствовал себя ребенком, беспомощным и очень несчастным. Глаза его наполнились слезами, и он совсем не аристократично зашмыгал носом. Неожиданно раздался тихий, деликатный стук. Догадка молнией пронзила мозг юноши, и с возгласом: «Гееерберт!!!» он моментально выскочил из саркофага и бросился открывать дверь. «Скоро рассвет, он так рискует!» — Альфред спешил, на ходу запахивая халат. С сияющими глазами и счастливой улыбкой он распахнул дверь. Но… там стоял совсем не его возлюбленный принц. Рослый, статный вампир с русыми волосами в парадном мундире гусара наполеоновской эпохи почтительно склонил голову. — Что Вам надо? Зачем Вы здесь? — улыбка моментально сползла с лица Барона. — Вы, вообще, кто такой? — Альфред взял себя в руки, и, памятуя совет Эржебеты, говорил холодно и надменно. — Прошу простить за вторжение. Граф Пётр Павлович Тизенгаузен, к Вашим услугам, Спаситель. Вы были так заняты, что у меня не появилась возможность познакомиться лично. Хотя раньше Графиня Батори представляла меня… — У Вас что-то срочное, что не может подождать до заката? Какое-то безотлагательное дело? — если бы Альфреда видел в этот момент Граф, он, пожалуй, зааплодировал бы названому сыну. — Иначе нет Вам оправдания, господин Тизенгаузен, — отчеканил юноша. — Я хотел предложить вам своё общество, оно весьма приятно ВО ВСЕХ СМЫСЛАХ, — с нажимом на последние слова произнес Тизенгаузен, — уверяю Вас. Его Сиятельство с удовольствием слушал стихи Лермонтова в моём исполнении, а Герберту очень нравилось, когда мы вдвоём… — Что Вы себе позволяете? Как вы смеете так фамильярно говорить о своих хозяевах! Вы забыли своё место, или повредились умом? Пусть раньше Вы были графом, но теперь — всего лишь один из обитателей кладбища. Забыться настолько, чтобы прийти и предлагать себя, словно продажная девка! Это… мерзко. — Спаситель, я подумал, что Вы захотите… — замялся рослый бессмертный, явно пасуя перед Альфредом, бывшим не только намного моложе, но и гораздо ниже ростом. — Я Вас не звал и не желаю слушать. Вы наглец, сударь! Убирайтесь вон, если не хотите ощутить хватку моих клыков на шее! Это вряд ли Вам понравится, — тихий поначалу голос звучал угрожающе, с каждым словом громче. — Молите Люцифера, чтобы эта выходка сошла Вам с рук! — опешивший в первый момент Альфред пришёл в себя и почти кричал на незваного гостя. — Простите, Ваша Милость. Вы меня неправильно поняли, — гусар очень быстро растерял свою самоуверенность и с поклоном попятился назад. — Я. Вас. Правильно. Понял. Не думал, что высокородный дворянин может так низко пасть. Убирайтесь, уже почти утро. Или хотите встретить восход солнца перед дверью моего склепа? Готов помочь: здесь есть моток веревки. Не ожидавший такого приема Тизенгаузен стоял в полнейшей растерянности. Альфред громко хлопнул дверью. — Ну что, Пётр, и кто из нас оказался прав? — насмешливый голос заставил вампира обернуться. Роберт Раштон самым бессовестным образом подглядывал из-за соседнего склепа и был очень доволен, просто упивался неудачей своего приятеля: — Интересно, он расскажет Графу? — Лишь бы не Виконту и не Батори, — с досадой ответил Тизенгаузен. — Я очень расстроен. Роберт, мне требуется утешение и участие. Роберт вновь улыбнулся и чувственно обвёл губы языком. — Согласен. Надеюсь, больше у тебя не появится желания изменить мне? Ты словно забыл, сколько я для тебя сделал. Цени то, что имеешь, дорогой. Я тебя постараюсь утешить, только, чур, вести себя тихо! Не хватало ещё, чтобы нас услышали. Парочка проходимцев поспешила в склеп Роберта Раштона, находящийся совсем неподалеку.***
Герберт пришел в усыпальницу первый, и, не дожидаясь Его Сиятельства, задвинул крышку саркофага. Он был в самом отвратительном настроении. Мысли о том, как идут дела у Chéri, не отпускали его. «Конечно, малыш занят делом, нужен клану и Рара; согласен, мы заслужили наказание», — Виконт понимал, что это правильно. К тому же его обуяла ревность, разумеется, совершенно беспочвенная, но блондин не мог справиться со своими чувствами. «Альфреда никто не посмеет и пальцем тронуть, я знаю… но как эти мерзавцы поедали его глазами, просто раздевали, только что не облизывались! — Герберт распалялся вновь, и, хотя зарекался не делать этого, чтобы не разгневать Графа и не нарушать спокойствие Альфреда, все-таки решил настроиться на ментальный контакт с возлюбленным: — Я почувствую приближение Рара, сразу же прервусь. Альфред и не узнает, что я решил посмотреть на него», — убеждал себя Виконт. Но стоило ему увидеть склеп, в котором находился Альфред, как все благие мысли покинули голову прекрасного блондина. Да разве могло быть иначе, если юноша, находясь в саркофаге, сидел, закусив губы и сдвинув брови, от чего переносицу пересекла тоненькая ниточка морщинки. Он словно силился, чтобы не заплакать, и шмыганье носом только утвердило Герберта в правильности этого предположения. Конечно же, Виконт не смог сдержать себя. «Милый, что случилось?» — прозвучало в голове у Альфреда. Тот только замотал головой, стараясь, чтобы в мозгу не было никаких мыслей. Но не тут-то было! Как назло, вновь перед глазами юноша видел наглого русского, навязчиво предлагавшего себя. Видел его и Герберт, разумеется. Услышав слова Тизенгаузена, Виконт от возмущения подскочил и ударился головой о закрытую крышку саркофага. — Проклятье! — раздалось изнутри, и крышка со всей силы оказалась сброшена на пол. В этот момент в усыпальнице появился Граф. Спускаясь вниз по лестнице, он заинтересованно смотрел на перекошенное гневом лицо сына. — Что-то случилось? Надеюсь, это не каприз из-за отсутствия рядом с тобой Альфреда? — прозвучал бесстрастный голос. — Я совсем не капризничаю! Я всё понимаю: мы виноваты и несём наказание. Но то, что происходит на кладбище… Рара, ça craint***! Ты, наверно, забыл о том, что есть неразлучная парочка — Роберт и Пётр. Твой русский любитель литературы домогался Альфреда, словно перед ним мальчишка-паж, а не Спаситель клана. Я накажу нахала, разберусь как можно скорее! — Сын, успокойся. Ты не должен вмешиваться в дела Альфреда, он САМ разберётся, и только так будет правильно. Я постоянно говорю тебе: не надо недооценивать его. Он со всем прекрасно справляется, перестань опекать его. Я уверен: наглец уже получил достойный отпор. — Но, Рара, ему же там плохо одному, он скучает, мой бедный мальчик. Альфреду неуютно среди этого скопища лицемерного сброда. — Ты словно о ребёнке говоришь, а не об избранном бессмертном! Согласен, ммм… народ там… своеобразный и по большей части неприятный. Тем полезнее Альфреду проявить себя лишний раз самостоятельным. Мне жаль, что ты не понимаешь этого и не хочешь тоже утвердиться среди собратьев. — Завтра можно отнести одежду на кладбище. Я отложил ту, которую можно не стирать. — А заодно увидеть Альфреда, — усмехнулся Эрих. — Какой же ты хитрец, Герберт. Но меня сейчас беспокоит другое. — Мариус? — встревожился Виконт. — Нет, не он. Но что-то не так: я почувствовал совсем недавно. Чужак где-то совсем рядом, возможно, на территории замка. Это не охотник, смертных невозможно спутать с не-мёртвыми. А вот насчет носферату… я совсем не уверен. — То есть враждебный нам представитель другого клана? Это действительно серьёзно, — Герберт стал необычайно сосредоточен. — По крайней мере, днём нам ничего не угрожает, а после заката вместе пойдем на кладбище, — спокойным голосом продолжал Граф. — Доброго дня. И не мешай Альфреду, пусть он отдохнет спокойно. Герберт пожелал хорошего сна и задвинул крышку. «Не спит, — констатировал Его Сиятельство. — Но и мальчика не трогает, хотя бы это отрадно». Эрих поразмыслил немного и настроился на ментальную связь с младшим сыном. Альфред не спал и всё мысленно поведал отцу. «Молодец, ты вёл себя правильно, а теперь отдыхай. Завтра предстоит быть непростым. Доброго дня». — Герберт, не переживай. Твой Chéri дал достойный отпор наглецу, — прозвучал в тишине усыпальницы голос фон Кролока. После слов отца Виконт перестал хмуриться, и, хотя совсем не быстро, но успокоился и заснул. Его Сиятельство же ещё долго лежал, не сомкнув глаз, и думал, чужак из какого рода, а главное — зачем мог появиться в замке.***
КОНЕЦ ГЛАВЫ