«Охота — это убийство с азартом». Николай Козлов «Тот, кто спасает одну жизнь, спасает весь мир». Список Шиндлера
«Каждый поцелуй, каждая ласка — первые и последние. Неповторимые мгновения нас самих». Аль Квотион. Запчасть Импровизации
***
Герберт внимательно выслушал рассказ Chéri о визите в Пэлтиниш. Он был рад, но совсем не удивлён тем, насколько Альфред правильно вёл себя. — Рара сказал, что ты хорошо перенёс первый контакт со смертными. Я ни капли не сомневался, малыш, и очень доволен. Скажи, у тебя не было желания напасть на человека? Что ты чувствовал? — Ну как тебе сказать… Я почему-то знал заранее о приближении старосты ещё до его появления, быстро отреагировал и вскочил на крышу. Я услышал стук сердца и почувствовал тепло, исходящее от смертного. В трактире ощутил, что каждый человек пахнет по-своему, но запахи не сводили меня с ума. Ты говорил, что так происходит с каждым новообращённым, но со мной этого не случилось. Герберт ответил сразу, не задумываясь — для него всё было очевидно. — Они были пьяны, а запах алкоголя, особенно перегар от дешёвого вина или самогона, бррр… редкостная гадость! — поморщился Виконт. — Бессмертные его плохо переносят, отвращение пересилило жажду крови. А мадам Шагал или Йони ты видел? — Всё произошло слишком быстро! Она просто оглушила меня своими воплями. Я не успел даже ничего почувствовать. — Ну вряд ли у тебя появилось бы желание отведать крови толстухи, она вся пропахла жареным маслом и чесноком. В любом случае, ты молодец. К тому же усмирил злобного пса, а это непросто. Я однажды навестил Пэлтиниш, так эта зверюга меня за версту почуяла! И совсем не сразу получилось заставить его молчать, — блондин прервался, мысли его были заняты предстоящим путешествием в Агниту. — Посмотрим, как ты поведёшь себя в контакте не с полупьяным сбродом, а с обычными людьми. Я думаю, не сорвёшься — ну какой ты новичок? Прошло достаточно времени, ты многому обучился, к тому же победил охотника, — рассуждал вслух Виконт. — Завтра пойдём на охоту — пора пополнить запасы крови в замке. Рара пока не приглашал, но ведь мы поможем ему? — Обязательно, — без раздумий ответил Альфред. — Кстати о Рара. Чем он был расстроен? Альфред не был уверен, стоит ли говорить о срыве Графа. — Нет, пусть он сам расскажет, если сочтёт нужным. — Моn Chéri, что за условности. Представь: он и так огорчён, а тут ещё я начну спрашивать. — Скажу, хорошо. Когда мы были в трактире, один из пьяниц стал говорить гадости о Магде и угрожать хозяину замка, насмехаться над ним. Отец едва их не уничтожил. — Как «едва»? А что ему помешало? Или, вернее, кто? Ты, да? Зря, Альфред, — огорчённо ответил блондин. — Скоро нас перестанут бояться даже жалкие крестьяне. — Наоборот, они были так напуганы, едва соображали, что с ними происходит. — Ну ладно, Люцифер с ними, — легко согласился Герберт. — Давай отдыхать. Может быть, пойдём в усыпальницу? Альфред отрицательно замотал головой. — Нет, нет! Мы же завтра ещё не отправимся в Агниту, лучше останемся в спальне, — нелюбовь к отдыху в саркофаге под неусыпным оком Его Сиятельства передалась и ему. — Ну меня уговаривать не придётся, — лукаво улыбаясь, Герберт наклонился к возлюбленному. — Чем ты меня сегодня порадуешь, мой дорогой лекарь? — влажный язык приятным прикосновением обвёл ложбинку на шее и скользнул к ушку. Виконт хотел ещё поиграть в больного, капризы которого выполняются по первому щелчку пальцев. За последнее время он наговорил целую кучу неприличных, по большей части очень пошлых желаний, утверждая, что именно их исполнение способствует скорейшему выздоровлению. Но Альфред ловко отстранился и совершенно серьёзно, глядя честными глазами, заявил, что смертельно устал. — Ты уже поправился. Рука давно не болит, даже следов не осталось. Сегодня, пожалуй, я буду больным, а ты моим доктором. Для того, чтобы я пришёл в себя, мне нужно… — Альфред задумался, выбирая, чего бы такое попросить у любовника. — Ты должен меня искупать и сделать массаж, как ты умеешь. Это будет не совсем обычный массаж… Герберт открыл рот от неожиданности. Всю минувшую неделю он, оставаясь наедине с любимым Chéri, командовал и, особенно не церемонясь, открыто заявлял о своих желаниях, проявляя непомерную изобретательность. — Пришло время поменяться ролями? Ну, хорошо, тогда берегись. Только, чур, не говори, что я не предупреждал. Герберт снял рубаху и пошёл готовить ванну, а юный любовник, закрыв глаза, с улыбкой прислушивался к песенке, которую напевал прекрасный принц, по его желанию неожиданно ставший банщиком. Впрочем, скоро блондин вернулся и, не переставая мурлыкать простенький мотивчик, неспешно расстегнул многочисленные пуговки на костюме Альфреда. Покончив с одеждой, Герберт перекинул драгоценного Chéri через плечо, отпустил шуточку о его прелестной попке и звонко шлёпнул по голой ягодице. Альфред ойкнул, но не вертелся, а спокойно висел на плече любовника. Из-за закрытой двери слышались громкая возня и смех, а затем звук льющейся воды. Вскоре из ванной комнаты вышел Виконт, торжественно держащий в руках завёрнутого в простыню Спасителя бессмертных. Но сейчас его никто не узнал бы: Альфред, запелёнутый, словно малый ребёнок, выглядел очень комично. — Теперь вы довольны, господин Барон? — Не совсем. Вытри меня, мыльщик, а потом я скажу, что мне ещё нужно, — молодой человек быстро вошёл в роль капризного господина. — Рад служить, хозяин, — Герберт, взяв в руки полотенце, вытирал мокрые волосы, колечками обрамлявшими голову Chéri. Виконт выполнял все пожелания юного любовника, получая при этом огромное наслаждение. Дарить удовольствие самому, балуя ненаглядного мальчика, было ничуть не менее замечательно, чем получать ласки. Вновь, в который уже раз за недолгую совместную не-жизнь, влюблённые провели в плотно зашторенной комнате день, не вспоминая об отдыхе. Сон им вовсе, казалось, был не нужен, — взаимное влечение и любовная страсть заменили его. Угомонились молодые люди лишь незадолго до заката. Парадоксально, но, пробудившись, они чувствовали себя вполне восстановившимися и полными сил.***
охота Охота была довольно рядовым событием в не-жизни фон Кролоков. Раньше, как правило, в основном промыслом лесного зверья занимались Граф и Виконт. Они обеспечивали себя, Иштван и Батори — свои нужды в крови. Действовал принцип: каждый обеспечивал личные потребности и сверх того, сколько получится. Совместная охота этой четвёрки позволяла не знать особой нужды неспящим вампирам с кладбища. Спящие просыпались всего лишь раз в году в ночь зимнего солнцестояния и выпивали совсем немного. Его Сиятельство дозволял заниматься охотой только узкому кругу бессмертных, которым доверял (или почти доверял), и с крайним неудовольствием разрешал покидать стены замка. С появлением Альфреда и Магды расход крови вырос. К тому же дважды просыпались все спящие собратья, и каждому надо было обеспечить свою порцию крови. Охотиться на людей не было в приоритете у фон Кролока — он предпочитал мирное взаимное существование, не желая вступать со смертными в противостояние. В этот раз на охоту отправились обитатели замка и Эржебета. Иштван остался наблюдать за беспокойным в последнее время кланом. Куколь и Анджей ожидали в условленном месте на поляне — сторожили телеги, запряжённые лошадьми. Весна — время, когда животные, ослабленные голодным существованием зимой, становятся лёгкой добычей вампиров. Но сытыми и наполненными питательной кровью их назвать всё же нельзя. Промысел той ночью был удачным, Артемида явила не-мёртвым свою благосклонность. Вампиры сначала насытились мелким зверьём, а затем началась собственно охота. Крупные лисы, четыре волка, добытый Графом медведь и даже олень, обессиленный долгим преследованием Герберта — к телегам поочередно подходили бессмертные и сбрасывали добычу. Эржебета, давно не бывшая на промысле, долго не могла насытиться горячей кровью, а когда это случилось, вошла во вкус и наравне с мужчинами охотилась на крупного зверя. Но, в отличие от остальных, кроме охотничьего азарта Графиня получала удовольствие от затравленного или, напротив, яростного взгляда загнанного животного и от погружения клыков в трепещущее, живое горло, когда кровь с клёкотом последнего вдоха попадала в рот и согревала её холодное тело. Она испытывала чувство, близкое к тому, когда лично убивала девственниц, вырезала из груди сердца несчастных и принимала кровавую ванну «вечной молодости и красоты». (см. арт в Примечаниях) Альфред стал прекрасным следопытом. Принюхиваясь и прислушиваясь, он легко находил затаившееся животное, улавливал биение испуганного сердца. В отличие от Батори, молодой человек почти с отвращением умерщвлял лесных обитателей и старался не смотреть в быстро стекленеющие глаза. Спаситель бессмертных по-прежнему оставался добрым юношей, и даже понимание необходимости убивать не уменьшало его переживаний. Крупный кабан, которого Альфред, несмотря на силы вампира, не взвалил на плечи, а волоком подтащил к телеге, стал его основной добычей. Магда хладнокровно расправлялась с мелким зверьём, но куницы и зайцы скоро перестали быть ей интересны. Молодая вампирша существенно пополнила общую «копилку», принеся несколько лис. — Жаль, что рыжие кумушки сейчас линяют, — огорчённо сказала блондинка своему другу Куколю, — мех невзрачный на вид и жидкий на ощупь. А так хотелось новую накидку. Горбун забормотал, показывая пальцем на лисицу, потом поднес руку к голове, но Магда научилась понимать его своеобразный язык и жесты. — Согласна, рыжий цвет не подходит к моим волосам. Уговорили, дядюшка, не буду расстраиваться, — блондинка облизала окровавленные пальцы и развернулась к зарослям деревьев. — Дитя, у тебя будет накидка самого лучшего качества. В России водятся другие лисы, с серебристым красивым мехом, — подошедший фон Кролок услышал их разговор. — Ты делаешь успехи, молодец, Магда, — Эрих вытер лицо и руки носовым платком и довольно улыбнулся. Вскоре все участники охоты, донеся последние трофеи, собрались на поляне. Его Сиятельство и обе дамы, обратившись в рукокрылых, полетели обратно в замок. Куколь и Анджей, сопровождавшие подводы с тушами убитых животных, последовали в том же направлении. Герберт и Альфред решили прогуляться пешком.***
неожиданная находка Лишь скрылись из вида остальные участники охоты, Виконт кивнул возлюбленному, и над поляной, поднимаясь вверх и влево, взмыли две летучие мыши. Герберту захотелось полетать вдвоём с Альфредом, без «противной старухи», как он называл Эржебету, и без «Рара с его недовозлюбленной». То взмывая ввысь, ближе к звёздам, то стремительно опускаясь до уровня высоких деревьев, почти падая, лесной нетопырь и сиреневый кожан наслаждались свободным полётом, выписывая невероятные узоры причудливого танца. Напоённые живой, горячей кровью и полные сил, они кувыркались, пищали и играли «в догонялки». Это продолжалось довольно долго, но в конце концов рукокрылые устали и приземлились на небольшой свободный пятачок среди расступившихся деревьев. — Малыш, ты помнишь это место? Мы здесь отдыхали зимой. Ты был такой наивный! Как же тут хорошо… — принявший истинный облик Виконт стряхивал попавшие на плащ иголки сухой хвои. — Помню, — помрачнел Альфред. — Потом на меня напал Мариус, а чуть позже мы нашли Магду. Ты еще не хотел её брать с собой, и мы поругались. — Ну не вспоминай, — поморщился Герберт. — Я же не знал, что она… — и замолчал, едва не сболтнув лишнее. — Она — что? — мгновенно отреагировал Альфред. — Почему ты замолчал? — Я не знал, что она станет так дорога Рара, — выкрутился блондин. Альфред то ли не заметил короткого замешательства любовника, то ли сделал вид, и принял объяснение как должное. Хитрый Виконт моментально сменил тему. — Тут недалеко заброшенная дорога, когда-то по ней ездили в замок, а теперь она почти заросла. Давай пройдёмся пешком. Конечно, Альфред согласился и, безошибочно ориентируясь в кромешной тьме, молодые люди медленно приближались к замку. Герберт сетовал на то, что еще не поют ночные птицы. — Весной, а особенно летом такие короткие ночи, мы словно пленники в замке, — сокрушался он. — Зато скоро сможем насладиться трелями соловьёв. Знаешь, мне очень не хватает пения птиц. Это чудесная музыка, подлинное чудо природы, но мы лишены возможности их слышать. Ночами они спят, — казалось, Герберт искренне огорчён. — Так, может быть, поймаем и возьмём в замок птицу? — Пф! — фыркнул Виконт. — Кого? Ворона? Или филина, чтобы он ухал по углам? Это хорошо делает Куколь. Хотя, конечно, ворона можно. Это самые умные птицы. Так, переговариваясь, юноши приближались к замку. Внезапно Герберт остановился. — Чувствуешь? — спросил он. Альфред прислушался и кивнул головой: в прошлогодней листве, поверх молодой травы, он расслышал едва различимое шуршание. — Тут кто-то есть, — юноша нагнулся и поднял с земли обмякшее тельце небольшого зверька. — Кошка? В лесу? — удивился Герберт. — Но откуда? Брось её, на ТАКОЕ даже Магда не охотится. — Погоди. Она очень истощена, посмотри на неё. Бедняжка пришла в лес умирать, я знаю. Животные часто так делают. — Всё равно оставь, зачем она тебе? Наверное, от старости умирает. Или сверни ей шею, чтобы не мучилась. — Нет, она совсем не старая, просто ранена. Как можно её выбросить? — И что ты предлагаешь? Ты же вампир, зачем тебе это надо? Кошка почти не дышит, сейчас умрёт, — пожал плечами Виконт. — А если попробовать дать ей крови? Посмотрим, что получится. Даже интересно! — Альфред был так убедителен, что Герберт, хотя и считал затею бесполезной, согласился. Юноша достал из кармана фляжку и, с трудом разжав стиснутые зубы, накапал немного в пасть животного. — Смотри-ка, облизнулась, — удивился Герберт, — дай ещё. Хотя… — Виконт неожиданно прокусил клыком палец и добавил своей крови в приоткрытую щель между зубами. — Ты что делаешь? Даже я не додумался бы до такого, — Альфред был не просто удивлён — он был ошарашен. Животное, между тем, вновь сделало глоток и слегка приоткрыло глаза. — Помогает? Да уж… неожиданно. Тогда забираем с собой. Но Рара наверняка не одобрит, — блондин всё же сомневался. — Не говори никому, что я дал немного своей крови. — Он сначала, может, и недоволен будет, но потом обязательно заинтересуется. Мог бы и не предупреждать, кстати. Не хватало, чтобы он назвал тебя «создателем и повелителем кошек». — Поспешим, Chéri. Мы и так задерживаемся, — Герберт откинул прядь волос, упавшую на лицо, и, напевая весёлую арию из «Севильского цирюльника», пошёл впереди. Альфред согнул руку в локте и положил сверху раненое животное. — Как мы назовём её, а, Герберт? — Пусть сначала выживет. — И все же… — не отставал Альфред. — Хорошо, тогда Марселина, — не задумываясь, ответил Виконт. — Так зовут мать Фигаро, — пояснил он и вновь принялся насвистывать арию неугомонного пройдохи*.***
новый жилец Эрих стоял на площадке сторожевой башни и ощущал смутное волнение, грозившее перерасти в раздражение: сыновья сильно задерживались. Вглядываясь в небо, по линии горизонта которого должна была вскоре появиться светлая полоска восхода, он напрасно силился обнаружить признаки присутствия Герберта и Альфреда. Только безветренное безмолвие, и больше ничего. Но вот Его Сиятельство понял: сыновья близко. Не видя их в небе, Граф всматривался вдаль, за крепостную стену. Заметив приближение Барона и Виконта, Эрих в три прыжка оказался у крепостной стены и сам открыл ворота. — Почему так… — он не успел сказать «долго»: его ноздри дрогнули, брови взметнулись вверх, а лицо скривила недовольная гримаса: тонкое обоняние бессмертного прекрасно различало запахи. — Вы что, принесли кота? Не в своём уме, дети мои? — Её зовут Марселина, — Альфред ласково погладил неподвижное тельце и принялся увлечённо рассказывать, как они нашли и напоили кровью из фляжки раненое животное. — Это же так интересно — посмотреть, как она будет выздоравливать. А вдруг она станет вампиром? Кошка-вампир, наша собственная. Эрих был безмолвен и неприступен, словно каменная статуя. Альфреду пришлось прибегнуть к недозволенному приёму: — Отец, позвольте оставить бедняжку. У меня в детстве был кот, я так его любил. Пожалуйста… — Действительно, Рара, Альфред не так часто просит о чём-то. Прошло с полминуты напряженного молчания, и, наконец, Эрих кивнул: — Хорошо. Но заниматься будешь с ней сам, ты же у нас учёный. И чтобы духу её не было около моих покоев и ёмкостей с кровью! Не выношу кошачий запах. — Спасибо-спасибо, отец! — просиял юноша. — Добычу перенесли в замок, Эржебета привлекла собратьев с кладбища, — деловито пояснил Граф. — Я не успел написать письма, так что ваше путешествие немного откладывается. — Ой, кто это у вас? — раздался голос Магды. — Какой чёрный… словно уголь. — Альфред почти обратил кошку, — спокойно, словно между прочим, ответил Герберт и пожал плечами, — посмотри. Юноша едва не закашлялся от неожиданного и наглого заявления. Он даже открыл рот, но передумал что-то говорить. Вампирша удивлённо захлопала глазами, а потом аккуратно взяла в руки животное и воскликнула: — Ваша Светлость, это мальчик! Я могу отличить кота от кошки, недаром столько лет прожила в деревне. — Так что твоего питомца зовут Марцель, Марчел или Марсело, как больше нравится, — усмехнулся Его Сиятельство. — Может, Марсель? — присоединился Герберт. — Славный город. Рара, помнишь Марсельский добровольческий батальон? — Виконт бодро запел «Марсельезу»: — Allons enfants de la Patrie, Le jour de gloire est arrivé! Aux armes, citoyens…** Эрих рассмеялся, гроза миновала. Нового обитателя замка отнесли в бывшую комнату Магды. Альфред обработал страшную рану на боку животного, а затем перевязал. Магда принесла и поставила на лавку корзинку с уложенным на дно старым вязаным платком, и Марсель оказался в собственном домике. Он начал реагировать на окружающих, внимательно глядя сощуренными глазами. Даже когда Альфред промывал рану и наносил бальзам, он не сопротивлялся, а был неподвижен. — Как дела? — спросил подошедший Герберт и склонился над корзинкой. Непослушная прядь волос, досаждавшая блондину всю ночь, вновь скользнула на лицо. Неожиданно Марсель зашевелился и потянулся чёрной лапкой к серебристому локону. — Ваша Светлость, он признал Вас! — удивилась Магда. — Ну вот, я с ним вожусь, а он к тебе тянется, — огорчился Альфред. — Я не виноват, что перед моей красотой не могут устоять даже животные, — с фальшивым пафосом и королевской спесью ответил Герберт, и продолжил уже своим обычным тоном: — Как можно обижаться, Chéri? Ты же давно не ребёнок.***
Очередная насыщенная событиями ночь подошла к концу. Все устали и разошлись по своим комнатам. Даже Эрих остался на день в огромной спальне, не спустился в усыпальницу. Ему захотелось отдохнуть не в саркофаге, а в уютной кровати, которая, конечно, была слишком велика для него одного. Магда тоже не пошла в усыпальницу, ей не хотелось оказаться там в одиночестве, пусть и в полной безопасности. Она, как обычно, заснула, читая книгу. И вновь её сон был связан с героями очередного романа. Магда видела себя прекрасной белокурой леди Ровеной, в которую влюбился неизвестный молодой рыцарь, лишённый наследства. Но, конечно, без Его Сиятельства грёзы вампирши не обошлись: Ричард Львиное Сердце имел черты Эриха фон Кролока.*** Ворчащий Куколь, отдых которого должен был оказаться самым коротким — ему предстояло как можно скорее начать разливать кровь по бутылкам — взял корзинку с Марселем и поспешил в свою каморку. Анджей остался в бывшей комнате Магды и расположился на лавке. Он причислил себя к домашней прислуге и в последнее время всё реже появлялся на кладбище, вызывая неудовольствие Батори. Теперь она вообще не могла ничего узнать о происходящем в замке. Спросить Графа о статусе и обязанностях Анджея она не решалась. Эржебета понимала, что может вызвать бурное негодование главы клана вмешательством в семейные дела фон Кролоков. Сама Кровавая Графиня принимала в своём шикарном склепе Леди Скарлетт. Темпераментная ирландка, получившая презент от подруги и покровительницы — оглушённую, но вполне себе живую лисицу — впервые за долгое время утолила жажду горячей кровью и теперь неутомимо выражала благодарность. Непременная шляпа была отброшена в угол, волосы вампирши растрёпаны, а корсет платья расшнурован. Батори с видимым удовольствием рассматривала стройные, длинные ноги. Обычно спрятанные под подолом пышного платья, сейчас они были широко раскинуты и выглядели очень соблазнительно на фоне облака кружев задранных нижних юбок. Скарлетт низко стонала — умелые руки и язык Эржебеты всегда могли доставить ей истинное наслаждение. И этот раз не оказался исключением — подруги остались необычайно довольны друг другом.***
Альфред и Герберт, наконец, оказались в своих покоях. В отличие от остальных обитателей замка, одиночество им не угрожало. Молодые люди, конечно, устали. Даже избранным вампирам непросто выдержать ночь, проведённую в непрерывной охоте. Горячая ванна оказалась как нельзя кстати, расслабляя и обволакивая спокойствием, намекая на необходимый обоим отдых. Скрестив ноги по-турецки, молодые люди сидели напротив друг друга в облаке пышной, ароматной пены и лениво переговаривались. Альфред даже задремал. Герберт, поняв, что любовник готов заснуть, вылез и решил поднять его. Юноша встрепенулся, замотал головой и, кажется, вполне проснулся. Он выбрался из ванны самостоятельно и надел халат вслед за Гербертом. — Я помогу тебе, — сказал он, тогда блондин, кивнув, сел в кресло и откинул волосы назад. Альфред сначала вытер полотенцем, а затем взял расчёску и принялся аккуратно, от кончиков, расчёсывать длинные, влажные пряди. Это был установившийся ритуал, которым заканчивалось каждое посещение ванной. — Почитай мне, — попросил Альфред. — Я люблю слушать стихи, ты же знаешь. — Хорошо, — блондин на пару мгновений задумался, и зазвучало: — Хмелею лишь от мысли о тебе, Пьянею от неистовых желаний, Ты самый ценный дар в моей судьбе, Достоин мук душевных и терзаний. Волнений оборвалась череда, Один лишь ты волнуешь мое сердце. Ты слышишь?! Твой навечно, навсегда! Открыть мечтаю к счастью чудо-дверцу. Альфред, сосредоточенно занимающийся с волосами, отложил расчёску и улыбался, ему так хотелось ответить поцелуем! Но он не решался прервать своего бессмертного возлюбленного, невероятной красоты существо. — Я вкратце не сумею описать, То, как тебя, как чуда вожделею… Твой нежный взгляд, чарующую стать, С тобой быть рядом я в мечтах лелею. Болею до безумия тобой, Весной пропах ты, нежностью одетый. Тебя принес желания прибой, Любовь к тебе в веках была воспета. Юноша обошёл кресло и аккуратно присел на подлокотник, глядя в лучистые глаза. Не удержавшись, он на мгновение прервал чтеца, прижавшись к нему и целуя в уголок губ, но быстро отстранился и прошептал: — Продолжай, любимый. — В строках куплета, страсть не уместить… Не отпустить, не удержать не вправе. Назад не в силах время прокрутить, Облёк твой образ в мысленной оправе. Сквозь призму ожидания в пути, Целую каждый дюйм любимой кожи. Как ты, такого больше не найти. Люблю тебя. Хочу тебя до дрожи. © Голос Виконта действительно задрожал, он порывисто обнял невысокую, складную фигуру. Полы халата распахнулись, Альфред обхватил коленями бёдра и обнял за плечи своего принца. Герберт легко подхватил его под ягодицы и бережно уложил на кровать. — Ну что, спать? — невинно спросил блондин. Но его юный любовник прекрасно знал, насколько обманчива эта невинность. — Пожалуй, да, — вздохнул Альфред, решив немного подшутить, и даже зевнул. — Я очень устал, — он закрыл глаза, чтобы его не выдал озорной блеск. — Эй, господин Барон, меня это не устраивает. Мы охотились сегодня, гуляли. У нас был настоящий кровавый пир, потом ванну приняли. Осталось испытать ещё одно удовольствие, чтобы почувствовать себя абсолютно счастливыми. Альфред выглядел так, словно спал и не слышал возлюбленного. Герберт сел рядом с расстроенным лицом. — Что же ты, mon Chéri, таким слабым сегодня оказался. Будить не стану, отдыхай, малыш, — рука с ровными, точёными пальцами и красивыми, удлинёнными ногтями с идеальным маникюром потянулась к отросшей чёлке юноши, чтобы разгладить спутавшиеся волосы. В то же мгновение белоснежное запястье было стиснуто захватом небольшой, но очень крепкой ладони. От неожиданности Герберт опешил и быстро оказался лежащим на спине в кровати. Альфред, подскочивший, словно игрушечный чёртик на пружине, оседлав, бесцеремонно расположился на животе блондина, крепко прижавшись к его бёдрам. Не теряя времени даром, он схватил другое запястье и завел руки любовника за голову. — Альфред, ты же спал, обманщик! Что ты делаешь? — Герберт попытался сбросить с себя неожиданного седока, недовольный тем, что любовник поясом от халата крепко связал его запястья. Но нет так-то просто было сбросить Спасителя бессмертных. Он умел словно приклеиваться, и оторвать его не представлялось никакой возможности. Обычно юноша использовал своё умение в борьбе либо на охоте. Благодаря этому навыку он победил Годфри, напарника Ван Хельсинга, и расправлялся с огромными кабанами и медведями. Сейчас юноша применил впервые свою тактику против Герберта, пусть даже в шутку. Виконт получил возможность убедиться в стальной хватке возлюбленного. — Перестань, малыш, развяжи мне руки… — как-то странно напрягся он. — А то что? — в глазах Альфреда заплясали шальные искорки. — Ты зачем сказал, что я чуть не обратил кошку? Бессовестный Вы, Ваша Светлость. — Просто пошутил неудачно. Да, виноват, не спорю. А сейчас отпусти мои руки. Альфред немного расслабил напряжённые ноги и замолчал. Наконец с явной неохотой он потянулся вперед и развязал пояс, освободив туго стянутые запястья любовника. — Не люблю, когда меня связывают, — пояснил Герберт, — особенно руки над головой. — Ой… прости…не подумал, — искренне огорчился Альфред, — вечно я всё делаю не так. У тебя испортилось настроение? — Честно говоря, немного. Но ты же этого не хотел. — Так и ляжем спать? — юноша, очень чувствительный от природы, сразу ощутил перемену настроения возлюбленного. — Не хочу заснуть с тяжёлыми мыслями в голове. О, Тьма, когда это оставит меня в покое? — Не раньше, чем ты, да, именно ТЫ, и никто другой, не уничтожишь Мариуса. Ты всё давно рассказал мне, помирился с отцом, спас клан от ненормального Сабат. Ты полностью изменился, стал уверенным в себе. Но если ходит по земле этот выродок, тебе не будет покоя, пока ты не вырвешь ему глотку, — юноша резко и беспощадно рубил правду прямо в глаза. Блондин, однако, перебил поток негодования. — Chéri, будь сегодня нежным со мной. Это не каприз, поверь: мне необходимо чувствовать, что ты меня любишь. — Конечно, люблю. Просто не говорю про это постоянно. Ты же знаешь — я не мастер красивых слов, лучше докажу делом. Альфред встал с кровати и подошел к небольшому шкафчику в углу спальни. Вскоре на тумбочке стояла бутылка и два бокала. — Твоё любимое, французское, «Барон д"Ариньяк», — Альфред налил в бокалы тёмно-бордовое вино, и комната наполнилась ароматом мускатных сортов винограда. — Да, неплохо, — Герберт, прежде, чем проглотить, подержал во рту благородный напиток. — Замечательный букет. Жаль, что вкус мы не можем оценить по достоинству, как он того заслуживает. Говоря это, блондин снял халат и развёл руки, приглашая Chéri в свои объятия. Альфред вновь, в который раз, не мог не восхититься совершенством возлюбленного. Длинные волосы, отросшие за последние месяцы, высохли и пышно обрамляли лицо серебристым сиянием, лучистые зелёные глаза яркого, насыщенного оттенка смотрели ласково; поджарое, рельефное тело навевало мысли о прекрасном Парисе или Адонисе. (см. арт в Примечаниях) Конечно, юношу дважды приглашать не пришлось. Он прильнул к Герберту и, встав на цыпочки, нежно коснулся губ любовника. Блондин слегка наклонил голову, чтобы разница в росте не мешала Альфреду. Невинный, почти безгрешный поцелуй продолжался недолго. Совсем скоро юный любовник собственнически проник в податливый рот и, словно в первый раз, старательно изучал его, оглаживал языком внутреннюю поверхность щёк, проводил по ровным зубам, толкаясь, проникал глубже, сталкиваясь с чужим языком и обвивая его. И вдруг, словно испугавшись резкой атаки, отступил, покинул волшебные уста, но всё же, посасывая, обласкал их напоследок. Благодаря французскому поцелую, техникой которого Альфред овладел в совершенстве, Герберт недолго продержался в роли несчастного страдальца. Ему, конечно, нравились нежные ласки, но опытный в любовных вопросах бессмертный желал более страстного и активного продолжения. Он обнял Альфреда и стал отвечать на поцелуй, скоро стало вовсе непонятно, кто диктует правила игры. Главным было другое — влюблённым это доставляло несомненное удовольствие, со всем спектром чувств — от невинной нежности до откровенного, пошлого сладострастия. Когда Альфред, спустившись ниже, стал щедро одаривать поцелуями плечи и грудь возлюбленного, блондин положил руку ему на плечо и ощутимо надавил, давая понять, какого рода ласк сначала ему хочется сильнее всего. Юноша слишком хорошо знал своего партнёра, чтобы ошибиться. Он сел на колени перед Гербертом, расставившим ноги пошире, и обнял ладонью наливающийся тяжестью инструмент любви. Безошибочно угадав нужные плотность и интенсивность, Альфред двигал рукой, меняя траекторию, то замедляя, то ускоряя движения вдоль ствола. Блондин едва не сделал полшага назад, но устоял на месте, чувствуя, как теплеет низ живота и пресловутые бабочки начинают разлетаться по телу, вызывая дрожь и вырывая изо рта глубокие вздохи. Альфред на мгновение прервался, посмотрел вверх и встретился взглядом с глазами любовника, подёрнувшимися поволокой. Он сел поудобнее и подключил к чувственной игре вторую руку, ощутимо сжав подтянувшиеся к стволу яички. Виконт закусил губу, стараясь заглушить рвущийся вскрик. Открывшаяся от крайней плоти побагровевшая головка явила взгляду юного любовника щель, из которой показалась капля предсемени, и Альфред интенсивнее заработал второй рукой, то легонько играя пальцами с яичками, то откровенно лаская промежность. Его член тоже напрягся и налился, слегка подрагивая, возбудившись даже без помощи рук. — Аааль…фреед… не тяни… — простонал блондин. Юноша посмотрел в потемневшие от возбуждения глаза совершенно по-шальному, приоткрыл рот и медленно обвел губы языком. Чувствуя, что любовник готов разрядиться от одних лишь ласк умелых пальцев, он пережал ствол у основания, усмиряя неуёмное желание. — Мучитель, — выдохнул Герберт, — продолжай же, ну! Альфред продолжал, обнимая губами и обильно увлажняя ствол слюной и смазкой, которой сочилась головка. Вдруг промелькнуло всплывшее из глубин памяти сравнение с игрой на флейте, и юноша подивился точности слов древних греков. Наконец, наигравшись на инструменте любви и получив вместо мелодии услаждающие слух постанывания прекрасного блондина, он неторопливо погрузил головку в рот. Но не заглатывая сразу, а затягивая и проводя ею по внутренней поверхности щёк, чувствуя приятную гладкость нежной кожи и терпкий, солоноватый вкус любовного возбуждения. Альфред, вероятно, ласкал бы ещё неспешно и бережно, но партнёр явно хотел большего, о чём заявил не словами, а слегка подавшись бёдрами вперёд. Член погрузился в глотку, скользнув между зубами, вновь увлажняясь обильной слюной. Юноша не заглотил на всю длину, он лишь, обхватив губами, принимал мужское орудие, позволяя партнёру самому выбрать удобную скорость и глубину погружения. Герберт положил руки на затылок и стал направлять любовника, одновременно подаваясь бёдрами навстречу. Движения становились быстрыми, почти поспешными, чему виной была долгая подготовка, распалившая Виконта до предела. Чувствуя, как нежно обнимает глотка возлюбленного его член, как из-за обильной слюны и вновь выступившей смазки легко движется пенис в обнимающем ротике Chéri, Герберт не сумел (да и не захотел, стоит признать) долго сдерживаться. Насаживаясь до упора, входил в рот любовника на полную глубину раз за разом, и, наконец, толчками долго изливался внутрь, щедро даря любовный напиток ненаглядному мальчику, с готовностью глотавшему терпкое мужское семя. После чего Альфред, достаточно обучившийся искусству любовных игр, отстранился и погрузил свои пальцы в рот, смачивая слюной и семенем партнера, а затем сел на край кровати и принялся энергично, интенсивно двигать увлажнённой ладонью по стволу от основания до головки, доводя себя до оргазма самостоятельно. Герберт отступил назад и упал спиной на кровать, взяв в ладонь опустошённый член и, плотно сжимая, медленно удалил остатки спермы, освобождая для будущего продолжения любовной игры. Блондин успел всё же немного поучаствовать в финальном аккорде Chéri, положив ладонь поверх пальцев любовника, сжимая их и двигаясь единым целым. Альфред, зажмурив глаза и хрипло вскрикивая, излился, обильно орошая белыми перламутровыми струями живот и пальцы Герберта. Пока что он не получил такого же яркого удовлетворения, что и партнёр, но всё было впереди. — Спасибо, милый, — немного придя в себя, сказал Герберт. — Ты бесподобный и очень вкусный, — блондин довольно улыбнулся, собрал со своего живота семя любовника и с удовольствием облизал пальцы. — Ты словно кот, — Альфред провел ладонью по взмокшему от пота лбу, медленно приходя после оргазма в обычное состояние. — Ты забыл, что я лев, белокурая бестия? Кот никогда не получит эти сливки и сметану, — вторил Герберт, подхватив довольно-таки пошлый разговор. — Это только моё лакомство, — и, выразительно глядя в глаза Chéri, задержал пальцы во рту и втянул щёки. В отношениях любовников удивительным образом сочетались трепетная нежность и порой почти вульгарная откровенность. Частая интимная близость стёрла рамки стеснённости и смущения между ними. — Не думай, милый, что я теперь засну, словно примерная матрона после миссионерской позиции. Мне хочется продолжить, если не возражаешь. Возражал ли Альфред? После того, как испытал облегчение освобождённой от внутреннего напряжения плоти почти без участия партнёра? Разумеется, нет. — Я совсем не собирался спать и тоже хочу продолжить. Но какие же мы всё-таки распутники, — сказано было игриво и без задней мысли, но Герберт ответил на удивление серьёзно: — Тебя это смущает? Почему? Мы любим друг друга, никому не становится от этого плохо. Нет смысла сравнивать себя со смертными. Они уже давно отлучили бы нас от церкви. Люди вообще очень странные… Жить с нелюбимым существом, ложиться в постель ради продолжения рода — нормально, в духе их морали, а любить друг друга по-настоящему нельзя, если речь идёт о двух мужчинах. Так что никакие мы не распутники, Chéri, просто другие. К тому же и не люди вовсе. — Не думал, что ты начнёшь философствовать, — ответил Альфред. — Я совсем не переживаю от того, что мы делаем что-то неправильно. Просто представил, что сказал бы профессор. «Это мерзко и гадко, мой мальчик, это недостойно. Даже животные так не ведут себя», — внезапно сморщившись, дребезжащим, старческим голосом произнёс юноша. Герберт рассмеялся и поспешил закрыть его рот поцелуем, а когда прервался, сказал: — Гони его прочь! Он здесь лишний. — Знаешь, я скучаю по нему. Мне хорошо с тобой и я счастлив, но порой так не хватает его ворчания. Абронсиус гонял меня и заставлял делать чёрную работу, порой мы даже жили впроголодь. Но он единственный, кто любил меня там, — Альфред имел в виду свою прошлую сущность, — и кого мне не хватает. — Теперь ты загрустил. Не надо, малыш. Твоё прошлое ушло, а настоящее и будущее — ты и я, всегда вместе. И только это важно. Хватит уже разговоров! Что ты мне обещал? Блондин лёг на спину и потянул на себя любовника. Раньше только Герберт задавал тон, но после возвращения Виконта из Сибиу многое изменилось. Оба любовника открыли для себя неизведанные раньше стороны близости, и это стало привлекательным для обоих. Альфреду было приятно чувствовать себя уверенным, доминирующим; Герберту, напротив, нравилось оказаться не пресыщенным и искушённым хозяином положения, а новичком, постигающим новые и непривычные ощущения от произошедшей смены ролей. Тем более, Chéri вёл себя деликатно и очень бережно. Блондин лежал, совершенно расслабившись, и полностью отдался во власть старательного юного любовника. Прикрыв глаза, он нехотя отвечал на поцелуи, вновь позволяя партнёру хозяйничать во рту и нежными движениями рук оглаживать податливое тело. Скользящие касания ладоней были удивительно мягкими, словно совсем не этими руками Альфред недавно заключил в мёртвый захват запястья Виконта. Лёгкие поцелуи покрывали плечи и грудь, пальцы прихватывали и чувствительно сжимали соски и тут же отпускали их, вызывая легкую дрожь вожделения. Герберт раскинул ноги широко, как только это было возможно, приподнял бёдра и вопросительно посмотрел на Chéri. Понятливый Альфред быстро подложил подушку, чтобы обоим было как можно удобнее. Обоняние Виконта уловило резковатый, но приятный аромат лаванды, а затем ощутил, как маслянистые капли увлажнили закрытый пока вход в теснины его тела. Альфред был по натуре обстоятельным и ответственным, и уж тем более в том, что касалось его обожаемого принца. Пальцы сначала долго и терпеливо массировали и расслабляли упругие мышцы, действуя методично и неторопливо. Герберт не чувствовал никаких излишних усилий с его стороны и был удивлён, ощутив погружённый внутрь палец. Подготовка была долгой, но оправдала себя — Виконт не получил неприятных ощущений. Умелые ласки рук всегда были предметом особой гордости блондина, но одно дело — действовать самому, подготавливая партнёра, и совсем другое — почувствовать подобное на себе. — Аааххх… — прозвучал неглубокий вздох, и Альфред, на мгновение остановившись, продолжил покорение глубин желанного тела. — Малышшш, — слово перешло в шипение с последовавшим лёгким вскриком, — добавь ещё палец. Ааххх! — прозвучало вновь, когда любовник ввёл внутрь на приличную глубину два пальца и неторопливо повернул. Разминая тесное нутро, теплеющее и становящееся податливым от массирующих, аккуратных движений, сам Альфред вновь почувствовал напряжение. Оно давало о себе знать тяжестью внизу живота, где всё словно скрутилось в тугой узел, подчиняя тело желанию немедленного обладания. Велик был соблазн быстро и бесцеремонно взять Герберта, вонзаясь до упора, на всю длину, и вколачивая в кровать… Виконт порой поступал именно так, но Альфред ни за что не позволил бы себе подобное. Он помнил всё — и слишком долго не отпускавшую Герберта боль от пережитой трагедии в прошлом, и то, что блондин совсем недавно получил первый опыт принимающего партнёра. Поэтому, стараясь сдерживаться, мудрый и чуткий юноша (словно не Герберту, а ему уже минуло три сотни лет), умело работая пальцами, нашёл заветную точку мужского удовольствия, magica punto, о чём сразу известил любовник, выгибаясь навстречу и реагируя внутри, сжимаясь вокруг ласкающих пальцев. — Аааа… Ааахххх… Громкие и несдержанные стоны, член, резко подпрыгнувший вверх — всё сигналило о крайней степени возбуждения, и Альфред вновь пережал ствол партнёра у основания, слишком поздно вспомнив о ленте, которой воспользовался после возвращения Виконта из Сибиу. Но Герберт сам знал, что следует делать дальше. Лишь только волна сладострастия схлынула, оставив после себя тяжесть и чувство незавершённости, он встал на четвереньки и, соблазнительно, широко раздвинул колени, полностью открытый и готовый принять в себя Chéri. — Давай же, — прозвучал низкий, дрожащий от возбуждения голос, — хочу тебя… Ладони слегка развели ягодицы в стороны; член, истомлённый долгим ожиданием и сочащийся смазкой, медленно вошёл внутрь до самого основания, обволакиваемый бархатистым, нежным теплом, и на мгновение замер. Герберт прогнулся в спине, его бёдра приподнялись чуть выше. Он стал похож на грациозного хищника, нежащегося после сытного обеда. Альфред положил руки ему на талию, прижимая и фиксируя в таком положении. Он входил смелее, с каждым разом энергичнее, всё быстрее. Наконец, полностью перестав сдерживать себя, юный любовник дал выход долго копившемуся вожделению, вбиваясь с несдержанными стонами, чувствуя, как партнёр подмахивает навстречу, насаживаясь сам, подстраивается под ускоряющийся темп. Они полностью совпали — это было гармоничное единение, дарящее блаженство и согревающее их. Когда Альфред, погружаясь теперь уже не пальцами, а мужским орудием, несколько раз провёл по точке наслаждения, Герберт недолго продержался. Волна эйфории накрыла его от контакта члена любовника с magica punto. Будучи в роли «верхнего», он никогда не испытывал подобного. Словно сноп искр рассыпался перед глазами, а сам он будто обрёл крылья и воспарил над собственным телом. Мощный оргазм сотрясал бессмертного, он пульсировал внутри, обнимая член, и изливался снаружи, по-настоящему горячо и обильно, с громкими криками. Невероятно, но Герберту действительно стало жарко, казалось, он ожил, вновь чувствовал себя человеком с горячим, колотящимся сердцем… *Мощнейший выброс эндоморфинов способен творить настоящие чудеса.* Альфред кончил вслед за ним, сотрясаемый ничуть не меньше нахлынувшей волной сладострастия. Узкий и горячий внутри Герберт, испытывая высшее удовольствие и пульсируя сам, довёл возбуждение партнёра до предела. Повторный оргазм нахлынул ярко и долго не отпускал Альфреда, он изливался продолжительно и бурно, словно у него не было недавно удовлетворения в этот день… Ему казалось, что он способен ещё на один подвиг… и ещё… а может, и не на один вовсе… Юноша с сожалением покинул тело любовника и лежал с блаженной улыбкой на лице. Герберт подвинулся к нему и набросил край покрывала. Надо было бы, конечно, отправиться в ванную, но так не хотелось вставать… — Chéri, ты чувствовал тепло? — Мне было почти жарко. Но разве это… — Альфред даже приподнялся на локтях от удивления. — Этого не может быть. У меня билось сердце? Так сильно, что я его слышал?! — Я не верил до сегодняшнего, хотя знал про это. Мне рассказывал Витторио, что у него с отцом подобное бывает. — И что это значит? Мы снова можем стать людьми? — голова у юноши шла кругом. — Нет, конечно. Но мы можем чувствовать больше, чем другие вампиры. Так происходит с избранными, но не со всеми, а только с теми, кто раньше был чист душой и помыслами. Сродни самому Кейну, до его падения на Дно и становления Нонзитраэлем. Вот что написано об этом в «Книге крови». Герберт замолчал, вспоминая слова из Библии вампиров. — «Кружили вороны над его бессмертным телом, трубили ангелы по сожжённую его душу, плясали демоны в одурманенном его разуме. И лишь мёртвое сердце его осталось чистым. Ибо было полно любви. Кровь даёт жизнь мёртвому сердцу. Сердце даёт жизнь любви. Люби — и будешь любим. Люби — и ты познаешь. Любовь — есть совершенство. Любовь — есть познание. Любовь — есть путь крови. Кого любишь — того цени, того береги, того храни». Альфред не очень проникся священными для бессмертных фразами. Для него сейчас главным было другое — ощущение абсолютного счастья.***