Владей страстями, иначе страсти овладеют тобой. Эпиктет Кто властвовать желает над собой, Тот должен чувства сдерживать порой. Джеффри Чосер Одни сказки читают, а другие в них живут. М.Фрай
***
Герберт сумел-таки растревожить отца, разбудить утихшую тоску. Изображения любимого лица всколыхнули что-то в скупом на чувства, замершем навечно сердце. «Почему скрипач?» — вопрос не давал Эриху покоя. Он вспомнил откровения Иштвана о переписке, которую сын и слуга, как оказалось, коварно и весьма исправно вели с Витторио за его спиной. Возмущение давно улеглось, иначе несдобровать бы наследнику. «Неспроста появился образ скрипача, Герберт что-то знает о Вито. Такое, чего не знаю я». Этого фон Кролок не мог оставить без внимания. Ещё раз бросив взгляд на эскизы, он решил поговорить с сыном и не стал откладывать в долгий ящик. Стремительным, размашистым шагом Его Сиятельство направился в покои Герберта, кот вприпрыжку устремился следом. Насколько решительно Граф спешил, настолько резко остановился и замер, немного не дойдя до дверей. Марсель, не ожидавший от хозяина подобного, врезался сзади ему в спину и сполз на каменный пол. Низкое мяуканье выражало явное недовольство общего любимца. Но Эрих не отреагировал на возмущение представителя семейства кошачьих, и тому была причина. Происходило что-то странное, непонятное. Это был не шум, создавать который сыновья умели мастерски, обычно их смех и голоса без труда чуткое ухо избранного различало издалека. Сейчас же было удивительно тихо и в то же время неспокойно. Казалось, воздух стал плотнее, обрёл почти зримый объём. Граф не сразу понял, что его напрягло. Но тонкое обоняние помогло там, где оказался бессилен слух. Запах… Запах, который невозможно было спутать ни с каким другим. Запах близости. Но не тот, обычный мускусный запах, что сопровождает громкие, хриплые стоны и бешеный ритм безумных игрищ мужчин. Это был тонкий и нежный аромат, он обволакивал медленно, неспешно — невесомое очарование настоящего таинства, безмолвного и очень интимного. Фон Кролок застыл, охваченный необъяснимым чувством. У него ни на мгновение не возникла мысль вторгнуться ментально и уж тем более явиться и предстать перед глазами любовников, нарушить магию действа, бывшего сродни мистерии. Эрих почувствовал удивительную силу, которая скользила по венам и согревала кровь; силу, проникавшую в каждую клеточку, растекавшуюся приятной дрожью и делавшую его почти живым. Носферату стоял, греясь чужой любовью, просто от того, что был рядом. Он был готов тонуть в мгновениях счастья, желал, чтобы они не кончались — и неважно, продлятся они миг или вечность. «Хочу открывать тебя заново… осторожно и неторопливо… получать удовольствие, просто наблюдать, смотреть на тебя. Как ты двигаешься, говоришь, смотришь… поправляешь непослушный локон, мой прекрасный Герцог. Хочу чувствовать твой запах». Разве мог представить Его Сиятельство, направляясь к сыну, что вместо откровенного разговора испытает устойчивую эрекцию и не получит удовлетворения? К болезненному спазму мышц внизу живота и напряжённому до предела члену добавился ощутимый, но не сильный удар в спину. «Несносное животное», — с досадой подумал Эрих. Марсель тем временем требовательно тёрся о ноги хозяина и явно собирался огласить галерею недовольным воплем. Этого Граф не мог позволить — занеся опущенную руку так, что ладонь оказалась над наглецом, вампир пристально смотрел в глаза коту. Тот оскалился, выгнул спину и… не смог издать ни звука. «Вот и славно». Хотя ничего славного для фон Кролока в происходящем не было. Действительно, нельзя же считать хорошим знаком резкую смену мечтательности на раздражение из-за неудовлетворённого желания?! Эрих положил руку на пах — не спадающее напряжение чувствовалось на ощупь и наверняка выглядело со стороны очень заметно; благо, единственным свидетелем был Марсель. Бессмертный сжал член — лицо его при этом страдальчески скривилось — и поспешил прочь. Он быстро передвигался бесшумными прыжками; кот, как ни пытался повторять за ним, отстал. Фон Кролок остановился, дождался Марселя, бесцеремонно схватил за шкирку, и отступление, больше похожее на бегство, продолжилось. — Забери и смотри за Французом лучше, — спустя некоторое время Эрих стоял посреди кухни и обращался к Куколю. Кот опустился на все свои четыре лапы, слегка пружиня. Для него оказаться на каменном полу и сразу нырнуть под стол было гораздо приятней, чем болтаться беспомощной тряпочкой в цепких пальцах вампира. Горбун, согласно кивая, согнулся ещё сильнее и что-то пробормотал. Но Его Сиятельство не был расположен слушать невнятную речь. Собравшись уходить, он развернулся, сделал пару шагов и остановился. — Я не вижу Магды. Где она? — отрывисто спросил фон Кролок. Куколь шаркающей походкой приблизился к хозяину и, заглядывая в глаза снизу вверх, что-то начал объяснять на своеобразном языке, смеси жестов и звуков. — Понятно. Нет, не надо её звать, сам найду. Налей крови, — Эрих не собирался ничего объяснять и осушил залпом простую глиняную кружку. «Хм… Кровь без добавок кажется безвкусной. К хорошему быстро привыкаешь, — отметил он. — Значит, Магда обиделась и не пожелала помогать Куколю. Ничего, разберёмся». Фон Кролока волновал отнюдь не протест воспитанницы, ему необходима была близость с женщиной. Что греха таить, пусть не часто, такое случалось с нашим героем. Он, конечно, мог приказать, и Анджей привёл бы самую красивую бессмертную или даже нескольких на выбор. Любая была бы счастлива ублажить главу клана и хоть одним глазком взглянуть изнутри на замок. Ведь туда «кладбищенские» попадали лишь раз в году, в единственную открытую для них залу, на ритуальный бал. Его Сиятельство никогда дважды не приглашал к себе одну и ту же партнёршу: это выглядело бы проявлением слабости, чего глава клана не мог себе позволить. У него не было ни малейших угрызений совести, и такая мелочь, как чувства мимолётной пассии, его совсем не трогала. Справедливости ради надо сказать, что вампирш, достойных по происхождению и воспитанию, привлекательных в качестве любовницы, не было на кладбище. Те же, что были, служили удовлетворению естественных потребностей фон Кролока, и только. Обычно Герберт язвил над «неразборчивостью и всеядностью Рара», но Эрих был уверен, что сын, великодушный как все счастливые влюблённые, сейчас проявит тактичность и понимание. За последнее время немало изменилось. В вечной жизни Графа появилась Магда и незаметно стала частью его существования. Девушка оказалась удивительным исключением из массы лишённых искренних чувств бессмертных, была подобна жемчужине среди россыпи фальшивых стеклянных бусин. Красивая и благородная, она полюбила фон Кролока с наивностью и силой первого чувства. Эрих же испытывал симпатию и принял на себя ответственность за судьбу воспитанницы: занялся лично её образованием, делал дорогие подарки, заботился, как о дочери. И, не задумываясь, разорвал бы горло любому её обидчику. Правда, порой его забота была весьма… своеобразной, если рассуждать по человеческим законам, но выглядела вполне заурядной в циничном мире не-мёртвых. Сделать из Магды любовницу, тем более, что она сама была не против — ничего предосудительного в этом, по мнению Его Сиятельства, не было. Едва начав посвящать воспитанницу в детали нового бытия, фон Кролок рассказал ей о разных видах плотской любви и о свободе выбора. В Магде ещё оставалось слишком много человеческого; то, что произошло с ней, было предсказуемо изначально, но не остановило Эриха. Напротив, он продолжил «обучение» своей Галатеи не только наукам, но и искусству утончённых наслаждений. В очередной раз оказавшись в постели с влюблённой в него девушкой, «наставник» малодушно убеждал себя, что делает это исключительно ради неё, чтобы Магда узнала себе цену. Да, ему было приятно общество красивой блондинки, но был ли Его Сиятельство искренен перед собой? Разумеется, нет. Эрих и хотел бы остепениться, обретя после трёхвекового одиночества постоянную спутницу, но не мог. Стараясь свыкнуться с мыслью о Магде в качестве жены, едва не сделал ей предложение, даже купил в Сибиу кольцо с огромным изумрудом. Откровенный разговор с Гербертом на Мосту Лжецов убедил фон Кролока в собственном заблуждении. Кольцо стало не подарком на помолвку, а только красивым украшением, знаком внимания ученице от умудрённого опытом учителя. В то же время он привык к молчаливой привязанности и преданности Магды как к самому собой разумеющемуся, это было в порядке вещей. То, что воспитанница в его отсутствие сблизилась со Скарлетт, стало неприятным открытием и раздосадовало Эриха. «Девочка безусловно угадала, это ревность. Но почему я не имею права на небольшую услугу с её стороны после всего, что делаю? Опять же, я ничего ей не обещал… Надо поговорить с Магдой спокойно, она должна меня понять». И хотя для вампира Граф фон Кролок был слишком добропорядочным и щепетильным (по вампирским меркам, повторюсь), он надеялся, что Магда поможет ему «по-семейному». Его Сиятельство категорически не желал видеть в своих покоях какую-нибудь сомнительную особу.***
— Так хорошо, что я потерял счёт времени… — чуть слышно прошептал Альфред. Он лежал на возлюбленном, прижавшись щекой к его груди. Расслабленность и нега не отпускали юношу, не было никаких желаний, кроме одного — чтобы состояние умиротворения не оставляло его. Альфред с трудом открыл глаза и нежно дотронулся до соска любовника, затем, едва касаясь, обвёл подушечкой пальца родимое пятно в виде крыла бабочки. — Не ты один, — Герберт тоже был во власти странного наваждения, окутавшего невидимой вуалью покоя и блаженства. — Что это было? — по-прежнему лениво спросил Альфред, но взгляд его начал обретать осмысленность, когда споткнулся о шрам от ожога. Крест обезображивал мраморную кожу на груди красавца блондина. — Какая разница? Главное — нам хорошо. Я словно сплю и не хочу просыпаться, — не размыкая век, ответил Герберт. — Ну почему кто-то обязательно нам мешает? — Я думал, мне показалось… — Нет, не показалось, приходил Рара. Он не был навязчивым, но всё равно нарушил наше уединение. — Может, это к лучшему? Я не очень-то помню, что происходило. Альфред шустро соскочил с кровати и потянулся. Герберт наконец открыл глаза и с улыбкой смотрел на обнажённого возлюбленного. Лишь толстая цепь с талисманом — кольцом с драгоценным нетопырём на шее — украшала поджарую юношескую фигуру. — Ты похож на Эрмия, mon Cheri, — и, предвосхитив вопрос, пояснил. — Так иногда называют Гермеса. — Бога торговли? — удивился Альфред. — Не только торговли. Это бог молодости и счастливого случая, покровитель юношей-гимнастов и детей… — Герберт запнулся, весь вид его выражал крайнее изумление. — У тебя волосы темнеют, седины стало меньше, — изменившимся голосом сказал Виконт. — Так не бывает, — Альфред захлопал глазами, не понимая, — тебе показалось. — Значит бывает. Пора тебе привыкнуть, что порой мы попадаем в сказку. Хотя я догадываюсь, что происходит, — продолжал интриговать прекрасный Принц. — Но пока не скажу, а то чудо прекратится. У меня есть другое предложение. Юноша понял с полуслова: подпрыгнул, повис на возлюбленном и скрестил ноги за его спиной. Герберт сделал вид, что потерял равновесие и упал спиной на кровать. — Неугомонный мальчишка, — шутливо проворчал он. Скрестив ноги, Альфред сел на бёдра Виконта и дразняще, настойчиво провёл по его члену, чувствуя пальцами росу страстного желания любимого. — Ладно уж, сдаюсь на твою милость, — промурлыкал Герберт, благосклонно соглашаясь. Повторять два раза было не нужно.***
Магды в замке не было, Его Сиятельство не мог ошибаться. «Наверняка со своей подружкой», — с досадой подумал он. Стоя на балконе, Эрих внимательно смотрел в сторону кладбища. Совсем недавно во время противостояния он также наблюдал за Кровавой Графиней. Сейчас, когда одной головной болью стало меньше, он вновь вглядывался вдаль и без труда различил Магду. Белокурые волосы и ярко-голубой плащ светлым бликом выделялись среди невыразительных, серых склепов. Скарлетт была рядом, но её наряд — строгое тёмно-синее платье, шляпа и накидка — не казались таким заметным. — Ну что же, пора посмотреть, как справляется преемница Эржебеты, — пробормотал фон Кролок, хотя перед самим собой мог бы не кривить душой и признаться, что просто-напросто его интересует общение tete-a-tete с воспитанницей. Настолько, что бессмертный едва не поддался соблазну поспешить: спрыгнуть с балкона вниз или принять облик летучей мыши. «Держи себя в руках!» — внутренний окрик на самого себя охладил Эриха и заставил вернуться в кабинет. Порыв налетевшего ветра ворвался вслед за ним, закрутил вихрем лежавшие на столе бумаги. Граф поспешно захлопнул дверь и собрал упавшие листы: письма, счета, эскизы Герберта, черновики. Он хотел разобрать их позже, но… Наверху оказался рисунок, с которого Витторио смотрел в упор, глаза в глаза. Немного раньше Эрих внимательно рассматривал изображение и обратил внимание на печальное выражение лица Герцога. Теперь он прочёл во взгляде укоризну и упрёк. «Caro mio, есть такая жажда, которую никто другой не насытит, как не пытайся заменить кем-то иным, — в голове Его Сиятельства отчётливо зазвучал канувший в небытие, но по-прежнему дорогой голос, — это будет фальшью, временным удовольствием. Даже если сразу не забудешь, воспоминание не будет приятным, и вернуться туда ты больше не захочешь…» Показалось даже, что лицо ожило, приоткрылись губы, блеснули глаза. Такого ощущения Эрих ни разу не испытал, глядя на миниатюрный портрет Герцога в овальной оправе. «Ты зацепил меня телом и душой на века… всё остальное наносное… Только ты можешь утолить мой голод, точно родник, из которого хочется пить…» — мысленно отозвался фон Кролок, обращаясь к бывшему возлюбленному. Но чудо уже рассеялось, перед ним вновь был мастерски воссозданный эскиз с изображением дона Вито. Фон Кролок задумался: он привык с должным вниманием относиться к знакам судьбы. А то, что сейчас был именно такой знак, подтвердило мерцание рубина в кольце первородного. В это время в далёкой Тоскане Герцог Вентурини читал письмо от Герберта. Стоит ли удивляться тому, что между бессмертными установилось подобие телепатической связи?. Постояв немного, Эрих собрался с мыслями. Разумеется о том, чтобы просить Магду об интимной «услуге», теперь не могло быть и речи. Но проконтролировать Скарлетт Его Сиятельство посчитал совсем не лишним. К чести нашего героя, он почувствовал себя неуютно из-за того, что едва не обратился к влюблённой в него вампирше с непристойным предложением. Всё-таки Граф фон Кролок был очень нетипичным вампиром.***
Подруги заметно смущались под цепким, изучающим взглядом Его Сиятельства. «Лучше бы ты подольше не возвращался», — с досадой подумала Скарлетт и тотчас поплатилась за свои мысли. — Леди, вы считаете, что мне следует находиться подальше от моего собственного дома? — голос прозвучал подчёркнуто безразлично и этим не сулил ничего хорошего. — По-вашему, я здесь лишний? — Ваше Сиятельство, я только… — О’Хара окончательно растерялась, что с ней случалось очень редко. — Я… — Что? — изогнул бровь фон Кролок — Ну, смелее. Что «я только»?. Молчите, мадам? По-моему, не стоит выражать недовольство. Оказанное доверие — аванс, высокая честь, которую Вам надо оправдать. Спаситель и Победитель Сабат проявили снисхождение, так не заставляйте сожалеть об этом. Скарлетт, нахмурившись, опустила глаза вниз и не смотрела на Графа. Вроде бы он говорил по делу, однако НАСТОЛЬКО жёсткая отповедь не была оправдана. Это понимали и О’Хара, и Магда, но в первую очередь — сам фон Кролок. — Что-то хотите сказать, юная леди? — вопрос был адресован Магде. Она несколько раз открывала рот, но так и не произнесла ни слова. — Нет, Ваше Сиятельство, — воспитанница, хотя была обижена за подругу, понимала, что свой лимит «непослушания» исчерпала. Покорность девушек благотворно повлияла на Графа. Он сменил гнев на милость и уже деловым тоном задавал вопросы. Его Сиятельство с удовлетворением отметил, что на кладбище полный порядок: не было шатающихся неспящих бессмертных, завалы строительного хлама — разобраны, а вечные спорщики братья Гефс с довольным видом сообщили о готовности их проекта. Это немного смягчило суровость и улучшило настроение фон Кролока. — Надеюсь, в дальнейшем Вы не разочаруете меня, — обращаясь к Скарлетт, он подвёл черту под пребыванием на кладбище. — Магда, нам пора в замок. — Ваше Сиятельство, я повторно прошу Вашего разрешения остаться здесь. — Если хочешь о чём-то просить, делай это в подобающей обстановке, — фон Кролок горделиво тряхнул головой и, не оставляя девушке выбора, взял её под локоть. — Ни к чему оповещать всю округу о наших делах, — процедил он сквозь зубы, едва они вышли за ворота кладбища. Магда вопросительно посмотрела на Графа, но тот напустил на себя безучастный, непроницаемый вид и будто не замечал её. Распахнув дверь в замок и пропустив девушку вперёд, Эрих по-прежнему молчал, заставляя её нервничать. Правда, он смилостивился и не стал дальше испытывать терпение спутницы, не пошёл наверх, а свернул в сторону кухни. Но, не дойдя до владений Куколя, остановился около двери в комнаты Магды. — Позволишь войти? — Да, конечно… — девушка растерялась и не знала, что думать. Действительно, зачем нужно было идти вместе в её комнату, если только не… — Итак, я тебя слушаю, — фон Кролок не стал присаживаться, стоял посреди комнаты, величественный и неприступный, словно подчёркивая собственную значимость. — Я хочу извиниться за несдержанность, — Магда замолчала, ожидая ответ, но, не дождавшись, продолжила: — Прошу отпустить меня на кладбище. Я могу остаться в склепе, где обычно бывает Альфред. — Об этом не может быть и речи, — отчеканил Его Сиятельство. — Скарлетт дурно влияет на тебя, ты стала дерзкой и непослушной. К тому же я ей не доверяю. Не забывай, кем она была при Батори. Леди должна доказать свою преданность, а это займёт долгое время. — Но она моя подруга, — безуспешно пыталась возразить Магда, — я помогала бы ей… — Твоё место здесь. Замку нужна женская рука, — Эрих был непреклонен. — Если тебе так хочется, можешь навещать О’Хару, но не более. Я так решил. Он развернулся к двери, давая понять, что разговор окончен, но вдруг передумал и задержался ещё ненадолго. — Пойми, это не ревность, а забота, — его голос зазвучал мягче. — Когда-нибудь появится тот, кто будет достоин тебя. Но пока я как опекун отвечаю за твоё благополучие. Магда смотрела на фон Кролока и не проронила ни слова. Тот подбодрил огорчённую воспитанницу весьма своеобразно: склонившись над ней, поцеловал в губы требовательно, даже грубо, но очень чувственно и не спешил разрывать поцелуй. Эрих не отпускал девушку до тех пор, пока напряжение оставило Магду и она обмякла в его руках. Но как только Граф добился взаимности, тут же отстранился. Он слизнул капельку крови из её прокушенной губы, поцеловал даме руку и быстро вышел, хлопнув дверью. Стук каблуков о каменный пол гулко разносился по замку. Лицо Магды исказилось. Раздалось сдавленное рычание, изо рта показались клыки. Вампирша бросилась на кровать и принялась нещадно терзать подушку, разрывая острыми ногтями-стилетами и клыками шёлк наволочки. Чему удивляться — Граф уже не в первый раз поступал подобным образом… «От кого бежите, Ваше Сиятельство?» — спросила бы Магда, окажись фон Кролок рядом с ней. Но увы! Сейчас он не видел свою любимицу.***
Окрестности Чахтицкого замка Уже две недели беглые вампиры находились в Малых Карпатах. Ночи напролёт Мариус проводил в методичных поисках. Казалось, не было места среди старинных развалин, куда он не проник бы, не осталось ни единого камня, не рассмотренного им. Перед рассветом Кришан терял терпение, им овладевали отчаяние и злоба, которую он вымещал на Саре. В первую же ночь пребывания в Чахтице Мариус нашёл ответвление подземного хода, и лучшего места для укрытия было не сыскать. Не доверяя сообщнице ни на грош, бессмертный стягивал её запястья и привязывал верёвку к намертво закреплённой в стене скобе, а в рот вставлял кляп. Сара терпела: страх одиночества был сильнее боязни наказания. Она, конечно, выражала недовольство, но добросовестно приносила добычу — оглушённую лисицу либо зайца, и твердила о пасущемся на склоне горы стаде, приглашала Мариуса с собой. Тот не просто не соглашался, а строго-настрого запретил ей охотиться на овец. — Если ты выпьешь хотя бы одно животное, это привлечёт внимание, пастух расскажет крестьянам. Тогда придётся убираться, не закончив дело. И всё же однажды Сара не вернулась. Кришан, занятый поисками, не сразу понял, что сообщница в обычное время не появилась. Стремительно наступавший восход не позволил ему отправиться на розыск. Вампир принял облик летучей мыши и затаился в обычном месте — ответвление в подземном ходе было сущей находкой. Позже он не раз похвалил себя за предусмотрительность: днём заявились два крестьянина с чадящими масляными лампами. Негромко переговариваясь, они шли по подземелью. — Не завидую тому, кто сунется сюда ночью, — ворчал старший в маленьком отряде, пожилой бородач в старой безрукавке из овечьего меха и штанах из небелёного сукна, — здесь и днём-то погано. Могильным холодом веет, будто сейчас выйдет навстречу сама Графия Елизавета. — Ты просто веришь в сказки, которые гуляют по Вишнёвому и Чахтице, — его молодой спутник в узких сборчатых ицари и в накидке-цигуне был настроен скептично. — Уже много лет здесь нет чужаков, тем более вампиров. — Только я ни за что не сунусь сюда ночью, — мужчина с посохом в руке гнул свою линию. — Кто-то задрал собаку и перегрыз горло овце. — Смотри, под землёй никого, а наверху тем более. Дьявол, — ругнулся парень и отскочил в сторону. Из-под его ног метнулась чёрная ящерица с яркими жёлтыми пятнами по бокам. — Огненная саламандра! Эта тварь вызывает ожоги! — Или сама кровопийца Батори нас предупреждает, — испуганно ответил чабан. — Пошли отсюда, Думитру! Отара разбредётся без присмотра. — Пожалуй, ты прав, дядя, — согласился тот, с опаской оглядываясь по сторонам. — ПрОклятое это место! Крестьяне ушли. Мариусу оставалось только благодарить случай, а вернее — ящерицу, отпугнувшую незваных гостей. Иначе несдобровать бы висящему вниз головой коричневому рукокрылому — посох в руках смертного был грозным оружием. В том, что чабан успешно мог воспользоваться им, вампир не сомневался.***
Едва стемнело, из подземелья вылетел драконовый крылан и сделал круг над развалинами Чахтицкого замка. Мариус после появления в вотчине Батори был занят непрерывными поисками и не обследовал окрестности. Но он прекрасно ориентировался, помня рассказы Сары, а потому уверенно полетел в сторону буковой рощи. Кришан не ошибся: на пологом склоне одной из гор, на лугу, он увидел затухающий костёр, а чуть поодаль — большую отару овец. Тлеющие угли вспыхивали оранжевым светом, когда чабан шевелил обуглившиеся деревяшки. — Жалко Бураша, — с сожалением сказал мужчина. Это был старший из крестьян, приходивших в подземелье. В руке он держал сучковатую палку, посох лежал рядом. — Отличный был помощник и сторож, — согласился младший из давешних знакомцев. — Одно мне непонятно: как Бураш не почуял волка, и тот задрал его? Обычно он легко прогонял серых разбойников, да и не сезон сейчас для волков. Может, это был одичавший пёс, одиночка? А, дядя? — Если только это был волк, — ответ последовал не сразу, а после паузы. — Сдаётся мне, тут связано с нечистой силой. — Опять ты про своё, — отмахнулся Думитру. — Мы же сходили в замок и ничего ТАКОГО не нашли. — И то верно, — согласился собеседник. — Надеюсь, не пригодится, но я готов к встрече с оборотнем либо стригоем*. Или даже с самой Графиней, — чабан перекрестился и достал из-за пазухи большое деревянное распятие. — Защита Божья всегда со мной. — Я и не знал, что ты крест носишь, дядя Михай. Значит, не страшна нам нечисть? Крылан высоко летал над пастухами и прислушивался к их болтовне. Очень не вовремя Мариуса начал мучать голод, но он перебарывал себя и терпеливо ждал. При виде распятия крылан отлетел в сторону и сдержал возмущённый писк, ничем не выдав своё присутствие. Чутьё подсказывало: скоро он услышит что-то важное. Зато невесть откуда появилась рыжая вечерница и пронзительно заверещала прямо над головами пастухов. — Чур меня! — дядя Михай принялся размахивать палкой, пытаясь отогнать летучую мышь. Та, ощерившись, успешно уворачивалась от ударов и, казалось, вот-вот вцепится в лицо или в волосы чабана. Он неосмотрительно снял с головы кэчулэ* и оказался беззащитным перед зубами и когтями мелкого, но очень злобного существа. Думитру схватил распятие, однако не успел вытянуть руку вперед, и тем более — произнести слова молитвы: летучая мышь также неожиданно, как появилась, отпрянула в сторону. «Летим в рощу», — прозвучал приказ в её голове. Часто хлопая крыльями, вечерница устремилась ввысь и исчезла в ночном небе. Она подчинилась и совсем скоро оказалась рядом с драконовым крыланом. Грозный, точно символ возмездия, тот ожидал беглянку. Едва они оказались среди деревьев в обычном облике, Кришан притянул вампиршу и рванул ворот её рубахи, оголяя шею. Жажда настолько овладела Мариусом, что у него не осталось ни сил, ни терпения на поиск дикого животного. Тем более, Сара была сыта и полна крови. Даже с избытком переполнена, если говорить точнее; не последовало ни сопротивления, ни недовольства с её стороны. Вампир без раздумий вонзился клыками в хрупкую шею и торопливо пил мёртвую кровь, утоляя жажду. Глотки были частыми и глубокими, и вскоре Сара забеспокоилась, ощутив слабость. Мариус едва не захлёбывался, чувствуя, как кровь течёт из уголков рта и по подбородку. Но даже понимание, насколько он отвратителен, не могло его остановить. Наконец вампир отстранился и облизал губы. — Сиди тихо и не высовывайся. Жди меня здесь, — приказал он. — Я потом с тобой разберусь. Поджав губы, Сара обиженно отвернулась. Но Кришану было не до неё: он уже обернулся в крылана и поспешил обратно на пастбище. Крылан держался на приличном расстоянии в парящем полёте, старался реже махать крыльями, чтобы не шуршать — так он мог оставаться незамеченным и слушать разговоры пастухов. Те за время его отсутствия как следует приложились к бутыли в оплётке из лозы — пустой сосуд лежал на боку рядом с костром. Языки у мужчин развязались. — Нетопырь у…улетел, — слегка запинаясь, сказал Думитру. — Честно, я немного испугался. Но теперь не страшно, тем более с этим, — он бережно погладил деревянное распятие. — Расскажи что-нибудь, дядя, ты знаешь столько баек. —Хочешь слушать всякие страсти? — удивился тот. — На ночь-то глядя. — Мы без собаки остались, так хотя бы сон прогоним, — Думитру замолчал, а когда собеседник согласно кивнул, полюбопытствовал: — Ты знаешь, что стало на самом деле с Графиней? Говорят, её замуровали заживо. — Меньше слушай, что говорят, — проворчал дядя Михай. — Всё было по-другому. Графиню судили и приговорили к заточению в каменном мешке. На суде она не признала вину и отказалась выдать свои богатства. Хитрая Батори договорилась с тюремщиком, что отдаст сокровища. Взамен она обещала никого не тревожить и тихо жить в замке. — И тюремщик поверил ей? — Ну как сказать… У Графини была хорошая комната в одной из башен и прислуга, она даже могла ходить по замку. Конечно, ей хотелось больше свободы, ведь её охраняли солдаты и следили за ней. Только не зря говорят, что Батори колдунья: она отдавала то колечко, то брошь. Никто не мог понять, откуда она их брала. — А ты прямо понял? — подначил Думитру. — Чего спрашиваешь, если не веришь? — обиделся было собеседник, но продолжил: — Мой дед служил у пастора, а тот хранил старые записи тюремщика Дьёрдя Турзо. Он был родственником и наследником злодейки и не всё докладывал королю. Очень хотел палатин* получить драгоценности, и тогда… — немногословный обычно Михай разоткровенничался. — Что? — парень окончательно протрезвел и слушал, затаив дыхание. — Неужели где-то рядом были сокровища? Бесшумно летавший над ними крылан обратился во внимание. — Как нехорошо загорелись твои глаза, Думитру. Алчность большой грех, — вздохнул пожилой чабан и продолжил: — Выследили Чахтицкую пани. Оказывается, в подземелье была потайная дверь. Там и хранились сокровища Батори: сундуки с драгоценностями и мехами. Знаешь, кто проследил за ней? Жена Дьёрдя, прикинулась подругой и обманула Графиню. — А что дальше? — рассказ заинтересовал Думитру, про сон он уже забыл. — Дальше? Когда Графиня поняла, что её обманули, сказала, что ей не нужны драгоценности, и попросила принести из сокровищницы старинную бутылочку. Мол, там яд очень сильный, а она решила отравиться. Жена Дьёрдя принесла яд и вылила на глазах у Графини в окно. Неосмотрительная была женщина… Графиня набросилась на неё и задушила… Так что в замке искать нечего. «Ах ты старая ведьма! Обманула свою девку, а я повёлся, как последний дурак!» Мариус дословно помнил подслушанный разговор вампирш. — Самая главная часть сокровищ не золото и драгоценные камни, а кровь дракона, убитого моим предком. Благодарные людишки прозвали его Батор, то есть мужественный. Так возник род Баториев, а позже появился наш родовой герб*, — Графиня говорила быстрым шёпотом. Глаза её лихорадочно блестели и заражали Скарлетт любопытством. — Бутыль из дамасского стекла принадлежала моей матери Анне, сестре Стефана Батория, польского короля и великого князя литовского. Потом реликвия перешла ко мне. При жизни я долго искала рецепт эликсира молодости и как-то в старинном гримуаре прочитала про кровь дракона и её силу. Если бессмертный выпьет кровь дракона, то перестанет зависеть от создателя. — Эржебета сделала эффектную паузу. — Летти, понимаешь, о чём я? — Обращённый становится полностью свободным? — Да! Скажу больше — он может уничтожить создателя, а сам при этом не погибнет. К тому же кровь дракона даёт бессмертным силу и свободу передвижения днём, главное, чтобы не было солнечного света. Представляешь, какая это ценность? Я обязательно окажусь в Чахтице и заберу то, что моё по праву. Это будут не только драгоценности и золото. Тогда я забуду о своём создателе! — Поняла… Имя создателя Батори не прозвучало, да это было совсем не важно. Главное — Кришан узнал тайну Графини! Конечно, вампир моментально решил присвоить то, что ему не принадлежало. Так у него появлалась возможность избавиться от Эриха и не погибнуть. Удивительно, как Мариус поверил рассказу Батори легко и безоговорочно — и это при его недоверчивости! То, что Эржебета могла что-нибудь утаить или прихвастнуть, лишь бы заинтриговать любовницу, он совершенно упустил из вида. Да, её предок Витус Гуткелед, прародитель рода Баториев, действительно убил дракона, но не Прародителя Тьмы, к тому же в сосуде не было ни капли крови Первородного вампира. В отличие от эликсира бессмертия, трепетно хранимого фон Кролоком, кровь из сокровищницы Батори чудодейственной силы не имела. И вот Кришан в Чахтице и почти добился успеха. ПОЧТИ… Он разгадал тайну Эржебеты и сразу же испытал сильнейшее разочарование, какое только можно представить. Это было крушением его главной мечты — уничтожить Эриха, своего создателя, но при этом остаться невредимым. Из последних сил Мариус слушал разглагольствования болтливого смертного. — После этого Графиню замуровали в комнате с крошечным отверстием, чтобы передавать пищу. Она быстро умерла от холода и сырости, — продолжал рассказ дядя Михай. — Так почему говорят, что она вампирша? Просто злодейка, преступница. — Накануне смерти приходил странный посетитель в шляпе и плаще и разговаривал с ней, но никто не видел его лица. И приходил он ночью. Похоронили Графиню на кладбище, потом решили, что не заслужила душегубица упокоения как добрая христианка. Пастор говорил деду… когда захотели перенести её в другую могилу, подальше от церкви, гроб был пустой… — На её могиле стоит белая плита с черепом вместо креста, я видел. Значит, в могиле никого нет? — удивился Думитру. От жуткого рассказа парню стало страшно, остатки хмеля выветрились из его головы. — Ты что, не сообразил? Дракула к ней приходил, не ночью будь помянут! Он забрал Чахтицкую пани, вот гроб и пустой! Терпению Мариуса пришёл конец. В голове нехорошо зашумело, слушать болтовню пастухов стало невозможно. Крылан потерял ориентацию в пространстве и начал падать. Он понял, что опуститься как обычно у него не получится, и тогда выставил вперёд стопы и когтистые пальцы наверху крыльев. Так он и приземлился на четвереньки, с распластанными перепончатыми крыльями. Вид его был ужасен: на перекошенном от ярости, окровавленном лице пламенели глаза, из раскрытого рта торчали острые клыки. Вампир распрямился, раздалось шипение, перешедшее горловой хрип. Он протягивал вперёд длинные руки и шевелил крючковатыми пальцами с устрашающими чёрными ногтями-пиками. От неожиданности смертные не просто опешили, их объял суеверный ужас. Думитру испугался настолько, что забыл про лежащее рядом распятие. Михай всё же отреагировал и закричал: — Крест! Возьми крест! Шипящее чудовище озиралось то на одного, то на другого, Мариус не мог решить, с кого начать расправу. Участь пастухов была предрешена, пусть и имелись препятствия: Думитру взял распятие и прижал к себе, пожилой чабан схватил посох и торопливо забормотал слова заклинания-оберега. — Нечисть, тебе здесь не место, и без тебя здесь тесно. Или ты, нечисть, уйдёшь, или покоя вовек не найдёшь. Будешь в адском огне жариться вечно и бесконечно. Сила Божья в моих словах, будет и в моих делах. Истинно! Михай наивно полагал, что заветные слова отпугнут вампира, но как бы не так! Чувствуя в нём более опасного противника, Мариус гипнотизировал, не позволял отвести взгляд. Посох в руках не мог выручить смертного, правда, неприятные слова заставили вампира извиваться и на мгновение попятиться назад. Но тем занимательнее была игра! Мариус подошёл почти впритык и прыгнул на Михая, повалив пожилого мужчину на землю. Несчастный погиб раньше, чем сомкнулись клыки — бессмертный в порыве ненависти и злобы сломал ему шею. С каким удовольствием носферату пил кровь! И пусть он высушивал не добровольца, всё равно это была горячая кровь человека, а не дикого лесного животного и не мёртвая кровь Сары. Правда, привкус вина немного портил удовольствие. В пылу противостояния носферату упустил из вида Думитру. Тот не мог прийти в себя от страха, распятие в руках ещё не стало защитой. Парень даже не встал с земли, а точно заворожённый смотрел на гибель старшего друга и не воспользовался моментом, чтобы убежать. Расправившись с первым смертным, Кришан отстранился от тела. Взгляд его был совершенно безумным, но, увидев крест в вытянутой руке Думитру, вампир пришёл в чувство. — Сгинь, сгинь, проклятый! Язык плохо слушался парня, но распятие отталкивало вампира и обжигало невидимым пламенем. Ему следовало отступить, сменить тактику — яростная злоба не могла состязаться с символом Христовым. Помощь пришла, как обычно, неожиданно. За спиной Думитру возникла рыжая бестия, взбешённый Мариус не сразу заметил её появление. — Он мой! — раздался низкий рык над ухом молодого крестьянина. Это были последние услышанные им слова. Вампирша знала, куда надо укусить, действовала быстро и безошибочно. Кришан наконец-то был в безопасности. «Молодец, научилась», — с одобрением отметил он и ухмыльнулся. Человек разжал пальцы. Несчастный ещё не расстался с жизнью, когда к нему приблизился Мариус и, отводя взгляд, подтолкнул распятие к костру. Без труда переломив посох, носферату достал спички. В отблесках заполыхавшего костра вампиры смотрели друг на друга. Запах крови дурманил и будил желание, их охватила первобытная, дикая страсть — взбудораженные любовники начали срывать друг с друга одежду. Кровавые пиры всегда сопровождала похоть, и, когда утоления голода было мало, убийства заканчивались оргиями. Мариус, более сдержанный в проявлениях вампирской сущности, в такие минуты заражался безумством необузданного обладания. Два ещё не остывших тела не смущали любовников, напротив, сильнее возбуждали остроту чувств. Проявление животного начала сделало хозяина и служанку равными друг другу. Оба ощущали собственную силу и бешеную решительность, без которой желание угасло бы. Агрессивность стала не оружием, а инструментом удовольствия — она порождала энергию, питала сексуальное влечение и освобождала тело. Сара и Мариус утратили сходство не только с людьми, а даже с вампирами, словно стали дикими животными, самцом и самкой. Запах крови лишил их разума, сделал необузданными хищниками. Казалось, насытившись кровью и совокуплением, вампиры должны успокоиться, но — нет. И когда Мариус на мгновение замер, партнёрша поняла его без слов. ************ Выросшая в деревне Сара знала, что овцы отдыхают по-разному: стоя и лёжа, могут дремать с закрытыми или с открытыми глазами. Отец говорил, что когда они лежат, им снятся сны. Правда это или нет, Сара не знала, но только лёжа овцы спали по-настоящему глубоко. Любопытная, как все дети, девчушка это проверила, тайком придя ночью в овчарню. Некоторые овцы стоя дремали с открытыми глазами, зрелище было устрашающим и одновременно притягательным для ребёнка: глаза их светились белым, «лунным» светом. «Мне показалось сначала, что это светляки», — по утру девочка бесхитростно делилась с родителями. «Нечего шастать где ни попадя. Отстань со своими глупостями», — ворчала мать. «Овца видит в темноте, но намного хуже, чем днём», — Йони, наоборот, был снисходителен с дочкой. «Зачем ей такие страшные глаза?» — не унималась Сара. Шагал задумался ненадолго, потом ответил: «Овцы глупые и трусливые животные. Но природа позаботилась и защитила их: они видят и так узнают о приближении волков. Если не спят, конечно. В приступе страха овцы становятся совершенно безумными». Отец погладил дочурку по голове и строго-настрого запретил нарушать покой животных в овчарне. ****************** Ночь была не просто безлунной. Наступила такая густая и тяжёлая темнота, когда на расстоянии вытянутой руки нельзя ничего разглядеть. Неподалёку от костра мирно отдыхало стадо. Не видно было светящихся глаз — овцы лежали, плотно прижавшись друг к другу и поджав ноги. Стадо казалось единым организмом — гигантским и тёплым, умиротворённо дышащим телом. С громким рычанием в самую гущу спящих овец бросились двое вампиров, цепляясь наугад когтями за бока и прокусывая шеи, моментально перепрыгивая на других животных. Покой тотчас утратился: овцы натыкались друг на друга и впадали в панику. Первые напуганные, ничего не понимавшие животные, испытав сильнейший страх, запустили эффект домино, и вскоре обезумело всё стадо. К тому же полнейшая темнота и скученность усилили ощущение беспомощности, попадания в ловушку. Врождённая трусливость и тяжёлая, гнетущая атмосфера усугубляли испуг. Мариус и Сара, казалось, потеряли разум, они развлекались, кусая всё больше овец и громко хохоча. В бесчинствах негодяи перешли все мыслимые пределы: уже не пили кровь, просто убивали животных и забавлялись наступившим хаосом.***
Той ночью жители Чахтицы и Вишнёвого проснулись от воя сторожевых псов. А на следующее утро многие крестьяне увидели овец близ живых изгородей и в огородах. Животные выглядели крайне напуганными, тяжело дышали. Ещё бы, ведь ночью они бушевали, разрушая всё, что стояло у них на пути. Конечно, селяне пошли на пастбище и застали ужасающую картину: десяток мёртвых, истёкших кровью овец с перекушенными шеями и синюшные, обескровленные тела Думитру и Михая с характерными следами укусов. Тут даже самые недоверчивые насмешники посерьёзнели, у них отпали сомнения. Это не могли быть ни бешеные лисы или волки, ни бродячие собаки. Староста отправил сына за жандармами. Прибывший на место трагедии полицейский чин велел всем держать рот на замке. А вскоре в газете «Тренчанский курьер» была опубликована небольшая заметка. «Прошу обратить внимание на примечательное обстоятельство, которое произошло между сёлами Чахтица и Вишнёвое в ночь субботы. Ночью более пятисот овец оказались охвачены внезапным испугом: они перепрыгивали через препятствия, убегали с полей и метались туда-сюда; по сути, в течение некоторого времени среди них наблюдалась паника, похожая на бешенство. Ранним воскресным утром пастухи находили животных по всей округе; они задыхались, словно были охвачены ужасом. Никто из местных жителей не может дать разумного объяснения тому, что мы описали. Ночь была очень тёмной, но вряд ли возможно, что последнее обстоятельство объясняет столь странный эффект». О страшной гибели пастухов и о растерзанных животных благоразумно не сообщили, дабы не будоражить население. Разумеется, исключительно из благих соображений — спокойствие превыше всего! — пресса преподнесла новость в нейтральном, удобном для властей ключе.***