«Гостеприимство — качество, которое складывается из первобытной простоты и античного величия». Сара Бернар «Идеальный гость тот, при котором хозяин чувствует себя, как дома». Автор не установлен
«Чувство — это хищный зверь, вцепившийся когтями в разум». Лопе-де-Вега
***
— Я не помешал? — Герберт озадаченно переводил взгляд с отца на Герцога. — Какие-то вы необычные, загадочные… — Вообще-то помешал, — сказал, точно отрезал, фон Кролок. Как обычно, он не собирался разводить сантименты, и Виконт обиженно поджал губы. — Нет-нет, хорошо, что зашёл, — Витторио, напротив, был благодушен. — Хочу тебя поблагодарить. Если бы не ты… Герберт, разумеется, понял, что он имеет в виду. — Я просто сделал то, что следовало сделать давно. Или Его Сиятельство считает иначе? — голос звучал лукаво, а изумрудные глаза плутовато блеснули. — Но если бы не Альфред, — Виконт посерьёзнел, — я бы не был так настойчив. — Неважно, как это произошло, благодаря тебе я здесь. Мы наконец объяснились, у нас всё хорошо, — дон Вито раскрыл объятия и обнял Герберта. — Альфред, говоришь, — пробормотал фон Кролок. — Ну да, конечно. «Враг вступает в город, пленных не щадя, оттого, что в кузнице не было гвоздя». Герберт удивлённо захлопал глазами, а Вентурини рассмеялся. — Не будь занудой, caro mio, не выстраивай логический ряд. Иди лучше к нам. — А и правда, — неожиданно легко согласился Эрих. Через мгновение можно было наблюдать сцену, в которую невозможно поверить. Трое рослых, закалённых вековыми испытаниями бессмертных обнялись, точно семинаристы, встретившиеся после каникул. — Не буду вам мешать, — когда схлынули эмоции, сказал Герберт, — я пойду. — Ты зачем приходил, сын? — Ах да. Хотел сказать, что в усыпальницу мы сегодня не пойдём. Было бы правильно восстановиться там, речь Вито вывела меня из равновесия. Но мы решили не мешать вам, останемся в своих покоях. — У вас есть особый рецепт восстановления, не сомневаюсь, — стараясь быть серьёзным, ответил Витторио. — Ещё бы! — иронично хмыкнул Эрих. — От него за версту тянет похотью. Похоже, в этом доме придётся забыть о приличиях. — вздохнул Его Сиятельство и приложил кончики пальцев к вискам. — Скажи Куколю, чтобы принёс вам хорошего вина. А вот это было неожиданно! — Спасибо, — поблагодарил отца Виконт и, обращаясь к Герцогу, добавил: — Чудесные духи и масло, угодил так угодил. Прекрасный подарок! — Рад, что понравились. Но это пока не подарок, так, мелочь. Подарки будут завтра, передай Фредо. Хорошего дня! — Хорошего дня, — эхом отозвался Герберт и легко, точно бесплотная тень, выскользнул из кабинета. — Берти чудесный сын. Прекрасно, что он у нас есть, и Фредо тоже. — У нас прекрасные сыновья, — согласился Его Сиятельство. — Но ты не ответил на вопрос: разве ты поступил бы иначе? Я имею право знать. — Я здесь из-за страха потерять тебя окончательно, для того, чтобы вымолить прощение. Я слишком много грешил, пытаясь доказать, что могу без тебя, но не смог. Ты чист по сравнению со мной, прекрасен в своей верности. — Опять юлишь, но тебе придется ответить. Больше никто нам не помешает. Итак… — фон Кролок не собирался отступать. — Я долго не мог успокоиться, даже зная, что ты один. Обида — плохой помощник, особенно когда нет возможности для разговора начистоту. Не все чувства можно доверить бумаге, мне нужно было видеть твои глаза, как сейчас, — Витторио всем своим видом демонстрировал откровенность. — Но большое видится на расстоянии. — Возможно, ты прав. Всё очевидно, caro mio, иначе я не стоял бы перед тобой. То, что со мной происходило — всепоглощающая глупость, которую я никогда не повторю. Я не готов тебя потерять. — Опять вокруг да около, — Эрих не скрывал досады. — Много слов, но ответ не прозвучал! Это же Я, понимаешь? Я! Ты что, меня приравнял к крючкотворам из трибунала? Почему так ведёшь себя? — Прости, отвык говорить начистоту. Придётся вновь учиться искренности и открытости, — Вентурини опустил голову и замолчал. Фон Кролок не торопил; понимал, как непросто даются любовнику очень важные слова. — Конечно, я поступил бы также, и никак иначе. Простил и принял бы тебя любым. Скажу странную вещь, но очень надеюсь быть понятым, — дон Вито вновь замолчал. Казалось, он с трудом подбирал слова, но, наконец, продолжил. — Если бы ты был грешен, как я, мне было бы намного легче. В равном положении не настолько чувствуешь себя мерзавцем. Наверняка я разочаровал тебя окончательно, — со вздохом подвёл итог Герцог. — Хотя куда уж сильнее. Слова прозвучали с одной стороны долгожданные, с другой — удивили. Эрих не заставил ждать с ответом. — Все это и умно и глупо. Умно, что ваша откровенность явила ваше благородство. Но глупо думать, в самом деле, что буду глупым также я, © — строки любимого автора в который раз выразили мысли фон Кролока, прозвучали уместно и исчерпывающе. — Ведь не в величии наслаждение. А в том, чтобы душа могла осуществить свою надежду.©***
Немного раньше Герберт прожил слишком короткую человеческую жизнь, бессмертие же оказалось очень долгим. Стоит ли удивляться, что за века вампирского существования он обрёл черты характера, не свойственные юному сыну Эриха и Габриэлы. Хитрость и наблюдательность, способность выследить жертву, а затем напасть и уничтожить без малейшего сожаления — он обладал всеми качествами истинного носферату (точнее, жестокого хищника) и умело ими пользовался. Виконт фон Кролок не имел права показать свою слабость — так и только так — внушал отец, и Герберт следовал его совету. Конечно, в поведении сына многое не устраивало Его Сиятельство. В первую очередь надменность и нетерпимость в общении с собратьями с кладбища, при этом не хватало степенности, показной доступности и заботы о подданных, но было с избытком высокомерия. Однако в целом Герберт состоялся как наследник бессмертного главы клана. И всё же случались моменты, когда человеческие чувства просыпались и эмоции прорывались наружу. Вампир уступал место нежному, надломленному юноше с исковерканной судьбой. Так происходило всякий раз, когда речь заходила о Мариусе. Выступление Герцога Вентурини перед обитателями кладбища отозвалось в душе Герберта страданием и болью незаживающей раны. Несдержанная, неистовая ярость сменилась раздражением, недовольством всем и вся. Из-за этого Виконт был молчалив во время торжественного обеда, а затем вспылил и даже не попытался взять себя в руки. — Как они могут спокойно любезничать друг с другом, будто ничего не происходит? Рядом бродит мерзкая тварь, которая сделает всё, чтобы нас уничтожить! Но Вито рассуждает со старыми маразматиками Гефсами про дженевер. Редкая гадость, Cheri, не вздумай пробовать, — говорил Герберт, направляясь в свои покои. — Пусть это выглядит невежливо, но я не хочу участвовать в этом фарсе. — Ты должен взять себя в руки, — Альфред пытался убедить возлюбленного. — Если бы я знал, как тебе помочь… Герберт остановился и замолчал, задумчиво глядя в окно галереи, а затем ответил со вздохом: — Пойду в усыпальницу, так будет правильней всего. Ты со мной? — Конечно, — кивнул Альфред. — Куда угодно, лишь бы вместе. Особенно теперь, когда тебе плохо. Только ещё рано, рассвет не скоро. В покоях Герберт взял в руки томик французской поэзии и устроился в кресле поудобнее. Альфред сел на подлокотник и обнял его. — Ладно, я же знаю, как ты хотел прочитать про… — Виконт щёлкнул пальцами, вспоминая название статьи в техническом журнале. — Про говорящий телеграф! (1) — воскликнул Альфред. — Ты не обидишься? — Нет, конечно, — ответил Герберт. — Потом мне расскажешь. Приятно быть рядом с настоящим учёным, тем более не с бородатым стариком, а с прекрасным юношей. Едва слышный писк подтвердил его слова, и Виконт улыбнулся. Крошечный нетопырь, обрадованный появлением хозяев, кружился над ними. — Наш маленький собрат Франц согласен со мной, — наконец Герберт успокоился. Альфред с воодушевлением углубился в чтение. Он несколько раз поднимал глаза от журнала, и по его глазам было понятно, что он далеко отсюда. Любовник, наоборот, был очень рассеян — книга его совсем не «зацепила». Он по большей части смотрел на Альфреда, терпеливо ожидая, пока бывший студент насытит тягу к знаниям. А когда тот громко захлопнул журнал, Герберт зевнул, делая вид, что дремал, хотя всё это время его занимали очень интересные мысли. — Закончил, малыш? Вижу, статья занимательная. А мне сегодня не повезло. Стихи какие-то пресные, скучные, зато какое многообещающее название! «Лучшее из французской лирики». Хм, я бы так не сказал. Но в моей памяти есть замечательные строчки, точь-в-точь про тебя. Нежнее нежного Лицо твоё, Белее белого Твоя рука, Далёкий ты От мира целого, И все твоё — От неизбежного. © Герберт грациозно встал и подошёл к любимому мальчику. Легко коснулся нежной щеки, взял ладонь юноши и покрыл невесомыми поцелуями чуткие пальчики. Альфред понял скрытый намёк. — Может, не пойдём в склеп? Пусть отец и дон Вито побудут вдвоём. Им наверняка есть, о чём поговорить, — отчего-то смущаясь, заговорил он. — Какой прекрасный стих, он даже интересней статьи, — и застенчиво опустил глаза. — Даже не знаю, как лучше поступить, — вздохнув, с фальшивым сомнением сказал Герберт и взял Альфреда за руку, — но если ты так хочешь… — чем только сильней обескуражил. — Хочу, — чистосердечно признался юноша, — очень. Хочу остаться здесь. И ты тоже, я знаю. — Конечно. Просто немного подразнил тебя. Молодые люди вместе приняли ванну. Герберт был непривычно молчалив, его настроение передалось возлюбленному. Только малютка Франц нарушал тишину, восторженно пища и наблюдая за ними на отдалении — очевидно, боялся намочить крылья. ***** Лиловый шёлк халата скользнул к ногам Альфреда, и юноша переступил через него, собираясь надеть пижаму. — Подожди, — негромко произнёс Герберт, взяв его за руку. Он вдруг почувствовал себя творцом, созидателем. Живописцем, чей полёт вдохновения воплощает в реальность прекрасное создание, желанную мечту, идеал. Прозрачное, невесомое касание губ скользнуло по виску точно мягчайшая кисть в руке художника. Но мастер рисунка мог только видеть глазами, Герберт же ощущал красоту очертаний совершенного тела на вкус. Ласковый, нежный эскиз обожания не мог не найти отклика. И, когда губы возлюбленного скользнули лёгкой кистью по губам, Альфред задрожал и прижался к нему, желая стать ещё ближе. — Не спеши… — прошелестело едва слышно. Прекрасный Принц, воплотившийся в художника, продолжал волшебный ритуал. Его душа тонула в завитках изысканного наслаждения, когда кисть губ опустилась линией ниже и плавными мазками окутала плечи, скользнула в ямку между ключиц. Сумасшедшее желание охватило его юного любовника, он на мгновенье замер и глубоко вздохнул. Герберт, не открывая глаз, положил ладонь ему на грудь и… Нет, это было не чудо, чудеса происходят лишь однажды. Но как называется то, когда они повторяются? — спросите вы. Думаю, это уже закономерность, пусть она совсем не логична и в неё порой невозможно поверить. Сердце Альфреда прозвучало негромким, но заметным ударом, и получило отклик: эхом отозвалось второе мёртвое сердце. Этот бессловесный дуэт, казалось, оживил влюблённых, наполняя теплом и обжигая соблазнами. Росчерк ресниц — и кисть художника продолжила движение по пылающей коже. Когда язык трепетными штрихами коснулся шёлка живота, Альфред не сдержался и застонал. Он был, точно путник, изнывающий от жажды; как же хотелось юноше поскорее принять этот вызов! Герберт, между тем, продолжал создавать свой эскиз. Творец в нём чувствовал пульсирующие под гладью холста, срывающиеся на выдох стоны, а страстному любовнику было всё сложнее себя сдерживать. Всё-таки художник победил: кисть губ скользила по бедру, но как, как при этом оказались натянуты его нервы! Это был финальный аккорд, мастер закончил своё творение. Самые немыслимые краски засверкали, искрясь, являя картину совершенства, сотворив гимн всепобеждающей, бессмертной любви. Герберт перестал сдерживать бьющий переливами нежности восторг. Язык плавно обвёл напряжённый ствол, губы мягко обняли головку с каплей выступившего предсемени. Альфред сдерживался из последних сил, ему хотелось молить о продолжении, но не было сил говорить. Да и нужно ли, когда желание тела красноречивей любых слов?! Герберт, чуткий и заботливый — мог ли он быть иным рядом с любимым мальчиком — нащупал пузырёк с ароматическим маслом. Комната наполнилась чувственным, пряным ароматом — смесью амбры, чёрного перца и нероли (новинка от Витторио, изысканные ароматы-партнёры в виде духов и масла в аптекарской упаковке). Красавец вампир ненадолго отстранился и вскоре склонился над возлюбленным. На нежный поцелуй тот отозвался нетерпеливым порывом, кусая язык и царапая губы любовника удлинившимися клыками. Герберт от неожиданности зашипел, а его ствол, увлажнённый маслом-афродизиаком, легко вошёл в послушное, давно готовое принять тело. Альфред, истомлённый долгим ожиданием и изысканной любовной игрой, подавался навстречу, обволакивая член внутри себя горячим шёлком, испытывая блаженство от чувства заполнения возбуждённой плотью. Нескольких ритмичных, точных движений оказалось достаточно, чтобы напряжение достигло предела. Опытный любовник покинул обожаемое тело и в тот же миг оросил семенем живот партнёра. Альфред на мгновение напрягся, замер и тоже излился. В апогее страсти соки любви смешались, символизируя нерушимость бессмертного союза. Юноша, счастливо улыбаясь, запрокинул голову назад и прикрыл глаза. Герберт, лежал рядом, обняв любимого и склонив голову ему на грудь. Он выглядел чрезвычайно довольным и расслабленным. Но недолго: вскоре выражение его лица изменилось, приняло лукавое выражение, а в глазах мелькнула чертовщинка. Прекрасный принц был очень изобретателен в постели, и останавливаться не собирался. «Мой Cheri прекрасен, идеален. Думаю, он будет совсем не против продолжения». — Малыш, — вкрадчиво заговорил Герберт и не дождался ответа, — малыш, ты уснул что ли? Альфред заулыбался ещё шире, но глаза так и не открыл. «Хитрюга, — блондин облизал губы, обвёл языком зубы. — Ну хорошо»… — и легонько куснул кончиком клыка сосок любовника. Тот ойкнул и подскочил на кровати. По груди потекла тоненькая струйка крови, которую Герберт тут же слизнул. — Ты что, с ума сошёл? — возмутился Альфред, хлопая глазами. — А как ещё было до тебя достучаться? — наигранно удивился Виконт. — Вообще-то ты меня тоже не щадил, — и показал на свои искусанные, припухшие губы. — Прости, — с готовностью ответил юноша. Он сразу понял, что это одна из игр, которые любил Герберт. — Ну, не знаю, не знаю. — Пожалуйста. — Ты должен о-очень постараться, — растягивая слова, будто сомневаясь, и глядя в глаза, сказал любовник, — чтобы заслужить прощение, — продолжал он, а его пальцы возбуждали член, ритмично двигаясь по стволу. — Готов искупить вину, — моментально отозвался Альфред. — Давай! — Герберт откатился на спину и, согнув колени, широко развёл ноги. Юный любовник очень старался. Он заслужил в награду восхитительные стоны и даже — о Тьма! — совсем не романтические, а ругательные фразы-вскрики срывающимся голосом на разных языках.***
— Время не властно не только над нами, — Витторио, спускаясь по крутой лестнице, критически рассматривал подземный ход, ведущий в усыпальницу. — Те же отбитые ступени и масляные светильники. — Тебе всегда не нравилось, я помню. Конечно, здесь нет статуй и колонн, как в неапольском palazzo. Я считаю, роскошь не совсем уместна и только отвлекает от размышлений о вечности. По крайней мере сухо, не то, что в подземелье в камере пыток. — Согласен. — Но усыпальница изменилась, — Эрих открыл тяжёлую дверь, поддавшуюся с надсадным скрежетом. — Это больше не похоже ни на священное место, ни на приют одинокого мыслителя. — Что-то подобное я ожидал увидеть. Помнится, сначала был один саркофаг, Герберт ни в какую не соглашался идти в усыпальницу, спал исключительно в комнате, в своей кровати. — В итоге здравый смысл возобладал, и сын получил свой саркофаг. Правда, не такой просторный, как у меня. Мы мирно существовали века, но в последний год многое поменялось. Только появился саркофаг для Альфреда — к нам примкнула Магда. Не смотри так на меня! Я не смог отправить её на кладбище после того, как… как спас от гибели. К тому же Альфред сразу уступил ей своё место. — По крайней мере стало уютно, — одобрил Герцог. С Витторио было трудно не согласиться: пол застилали ковры красно-чёрного цвета со строгим геометрическим рисунком, по углам стояли тяжёлые, кованые канделябры-шандалы, рядом — удобные кресла. — Ещё поставить камин, и будет напоминать гостиную. Чувствуется женское влияние, — продолжил Вентурини как-то очень елейно, и Эрих насторожился. Как оказалось, не зря. — Caro mio, не ты ли говорил только что о неуместности роскоши? Усыпальница — храм в первую очередь! И совсем неправильно — три саркофага в одном зале, и, возможно, этим не ограничится? Усыпальница должна настраивать на особый лад, здесь мы черпаем энергию, набираемся сил. Это требует умиротворяющего одиночества. Какой отдых, когда в голове оказываются мысли целого семейства? Эрих сохранял невозмутимый вид, но ему стразу стало понятно: именно присутствие в усыпальнице Магды пришлось Герцогу не по душе. — Ты и прав, и не прав. Пока мы были вдвоём с Гербертом, проблем не возникало. Он вообще не любитель проводить здесь дневные часы, и я многие десятилетия оставался в одиночестве. — С некоторых пор Берти, наверняка, стал тут частым гостем. — Конечно. Хотя сначала они спали отдельно. Герберт настаивал, хотел быть в одном саркофаге со своим Cherie, но я запрещал. Магда стала для них поводом объединиться… — … под предлогом рыцарского отношения к даме. Хитрецы! Кого они хотели обмануть, всё шито белыми нитками, — усмехнулся дон Вито. — Новый саркофаг смотрится достойно, — добавил он, рассматривая отшлифованную поверхность из серо-зелёного гранита. — И всё же, я не одобряю этого вавилонского столпотворения. — Желающие здесь провести день находятся редко. Но когда кто-то соберётся, я стараюсь не мешать и иду в свою спальню. Хотя однажды Герберт едва не устроил тут оргию. — Как? — Витторио был ошарашен. — Это же кощунство, ангел его подери. — По счастью, святотатства не случилось, но мальчишки были на грани. После этого их приходится контролировать. Признаюсь, ты прав: от их мыслей голова идёт кругом. — Ты не уступил им своё место? — удивился Вентурини, когда Эрих подошёл к постаменту со знакомым ему мраморным саркофагом и сдвинул крышку. — Почему? — Я ждал, не признаваясь самому себе, втайне надеялся оказаться рядом с тобой. Наконец это происходит — первый за многие годы сон на этом ложе не в одиночестве. Хотя не совсем так. Однажды рядом со мной оказался юноша, которого я накрыл своим плащом. — ЧТО? — грозный рык был совсем не похожий на бархатный баритон Вентурини. — Да, это был чудесный юноша, почти мальчик, — Эрих, с трудом сохраняя серьёзный вид, смотрел на возлюбленного честными, наивными глазами. — Бедняга боялся спать на полу в деревянном гробу, нуждался в поддержке. Успокоил, как сумел, — развёл руками Граф. — Мерзавец, — укоризненно покачал головой Витторио. — И ты смеешь осуждать сына?! Где он теперь? — Кто? — Этот мальчик. Где он? — Не знаю, — пожал плечами фон Кролок. — Если не вместе с Гербертом, тогда в библиотеке, читает научный журнал. — Так это… — Герцог схватился за голову. — Альфред! — расхохотался Его Сиятельство. — Как у тебя вытянулось лицо, это надо видеть! — Ну хватит, — Вентурини была неприятна собственная недальновидность. — Ты достаточно надо мной потешился. — Шутка была неудачной, — Эрих видел, что тот раздражён, и поспешил сгладить ситуацию, — согласен. Молча они легли в саркофаг, фон Кролок задвинул крышку. Оба закрыли глаза, но сон не шёл к бессмертным. Вроде бы не осталось недосказанности, но незримое напряжение витало, не отпуская обоих. Не нужно было говорить, когда понимали друг друга без слов. Не стоило проверять мысли друг друга — они совпадали, и любовники это знали. Всё оказалось неожиданно и до обидного просто. Время для носферату — неизменный спутник и союзник, с которым они тесно соприкасаются бок о бок, не замечая его течения. Что такое день или год на фоне тысячелетнего бессмертия? Капля в море… Конечно, это так. Но даже здесь бывают исключения. Когда Хронос, властитель времени, занявшись проблемами прошлого или думая о будущем и вечности, вдруг останавливает маятник, забывая о настоящем. Прошёл час, второй. В усыпальнице царила во всех смыслах гробовая тишина. Не касаясь друг друга, бледные, застывшие вампиры со скрещенными на груди руками выглядели истинными мертвецами — ни слов, ни мыслей. Словно погребённые в саркофаге навечно. — Ну хватит, — первым не выдержал Витторио. — Крылану на чердаке мельницы лучше, чем в этой усыпальнице! — он даже не скрывал досады. — ТАКОГО отдыха у меня не было никогда. Всё из-за того, что превратили храм в гостиную. Эрих молчал, точно не слышал. — Не притворяйся, что спишь! — не унимался Вентурини и толкнул его в бок. — Ты сам веришь в то, что говоришь? — Граф наконец открыл глаза. — Я пытался заснуть, но с тобой разве получится. — Не верю, — ответил дон Вито. — Видишь, я честен, и от тебя жду того же. Зачем ты рассказал про Герберта, ответь! — Что именно? — Ты прекрасно понял. Скажи, ты удовольствие получаешь, когда меня изводишь? Или проверить решил? Двуличный лицемер, ханжа. — Нет, нет! Как-то непроизвольно получилось, — запротестовал в ответ Эрих. Протест прозвучал неискренне; так, по крайней мере, показалось Герцогу. — Ни капли тебе не верю, — Вентурини замолчал, а через несколько мгновений решительно добавил: — Знаешь, ты сам напросился, милый, — и решительно сдвинул крышку саркофага. Не дав и секунды, чтобы выразить протест, он прильнул губами к губам опешившего любовника. — И что это значит? — прозвучал ожидаемый вопрос, едва Витторио отстранился. — Ты меня спровоцировал, — ответил Вентурини, совершенно не лукавя. — Умышленно. Эрих промолчал, да и стоило ли отрицать очевидное? Витторио истолковал молчание как… разрешение? одобрение? … неважно. Он снял плащ, бросил его на кресло и уже уверенным движением расстёгивал фибулу на плаще фон Кролока. — Не смей, это святотатство, — пальцы фон Кролока сомкнулись на аристократическом запястье Герцога. — Зачем тогда было надо было рассказывать про Берти и Фредо?! — справедливо возмутился Вентурини. — Wer A sagt, muss auch B sagen (2), — для убедительности он перешёл на немецкий язык. — Признайся, что сам этого хочешь. — Erst denken, dann handeln (3), — парировал Эрих. Это становилось похоже на обмен уколами двух фехтовальщиков и могло продолжаться ещё долго. Что, конечно, совсем не устраивало Герцога. — Разве мы утолили страсть должным образом? Совсем мало были вместе… Ну что такого может произойти? Сaro mio, мы же не дети. Ты прекрасно понимаешь, что сила, которую мы черпаем здесь — в значительной мере результат самовнушения. Подобно тому, как ты не реагируешь на Бога смертных, а Берти верит в его карающую длань. — Не согласен. Нельзя сравнивать наши тёмные святыни с людскими, — фон Кролок возражал, но уже не так рьяно, больше для порядка. — Даже если не согласен, неужели не интересно согрешить ТАК? Всего разок, заодно и узнаем, кто из нас прав, — ворковал Витторио. — Ну как можно быть всегда правильным? В конце концов, мы не ангелы, мы совсем на другой стороне, понятие «грех» для нас не более, чем слово. Ты бы ещё про мораль вспомнил, — увещевал он, проникновенно глядя в глаза возлюбленного. И тот в конце концов уступил. — Ты точно змей-искуситель в райском саду. Я бы не был таким самоуверенным. Ну… ладно, так и быть. Наказаны будем вместе, в случае чего. От его слов Витторио просиял. — А то будешь и дальше считать меня занудой, — продолжал Эрих. — О Тьма, как я могу поддаться на эту авантюру? Только одно условие, а то кажется, что нас трое. — Всё, что угодно. Фон Кролок аккуратно снял кольцо с рубином и протянул любовнику. Тот взял, посмотрел на артефакт и положил на край саркофага. Последние сомнения были отброшены в сторону.***
Взгляни наши герои на кольцо чуть позже — увидели бы, как всего на мгновение изменился цвет благородного камня, мигнув от бордового к розовому и вновь обретя первозданный оттенок. Но оба были слишком азартны и ничего не заметили. А зря… В далёкой Верхней Крайне, в таинственном замке-пещере на краю отвесной скалы, по воле случая (или же благодаря сверхинтуиции?), за происходящим в Трансильвании кое-кто наблюдал. Тот, чьё незримое присутствие меньше всего было нужно в пикантный момент. Клаус де Винтер после большого перерыва прибыл в свою резиденцию близ Постойны. Первым делом он выслушал доклад Андре и отпустил верного помощника и смотрителя. Первородный достаточно узнал, чтобы понять: в его отсутствие ничего выдающегося не происходило. Время, казалось, было не властно не только над ним, но и над его обителью. Клаус по-особому относился к этому замку: он напоминал ему о временах, след которых был утерян задолго до появления человеческой цивилизации. Мир Древних, возникший из Хаоса, его божества, мир таинственных сил Земли и верховного жреца Ктулху, мир Иных богов… Это была не ностальгия, упаси Тьма! Де Винтер, имея человеческий облик, являлся одним из порождений мира Древних и существовал на протяжении бесконечности с единственной целью — контроля равновесия, того баланса, благодаря которому ещё существует Земля. «Если маг или волшебник вызовет Ктулху в неправильное время, тот поднимется из бездны Тихого океана и поразит человечество невиданной болезнью — приступами безумия, от которых не спасется ни стар, ни млад. Сны людей — это мысли Ктулху, а их жизнь — есть его сон. Когда божество проснется, исчезнет не только человечество, бездна поглотит всё вокруг и вновь воцарится первобытный Хаос. Так что лучше не будить Ктулху, — Первородный перебирал в уме постулаты «Некрономикона». — Смертные непомерно алчны и лишены чувства меры. Они взывают к Иным богам, в поисках «Книги мёртвых» пойдут на любые безумства. Люди боятся и ненавидят вампиров, не понимая, что сами виноваты в их появлении. «Верховный орден Трапеций» носферату существует для того, чтобы их образумить. И если страх останавливает смертных, что же, так тому и быть — пусть сильней боятся». В абсолютной темноте Первородный распахнул узкое окно. Непроглядная тьма поглотила пространство снаружи: безлунная ночь чёрным пологом закрыла даже звёзды. Клаус, не поворачивая головы, уверенным движением взял потушенный факел, зажёг его, щёлкнув пальцами, и глянул вниз. Там чёрной, прожорливой пастью простиралась зияющая пропасть. Де Винтеру на мгновение показалось, что петля времени замкнулась, и он вот-вот увидит внизу круглый лик Ктулху с десятком протуберанцев. Наваждение прошло также быстро, как и возникло. Губы Первородного скривились в усмешке — не первый раз любимый замок играл с ним подобную шутку. Пепельноволосый вампир потушил факел, накрыв ладонью, развернулся и пошёл вглубь пещеры. Дойдя почти до конца, точным движением руки он нажал на неприметный шершавый камень стены. Скорее из-за привычки всё перепроверять, выработавшейся за тысячелетия, чем по какой-то иной причине, де Винтер решил заглянуть в потайную комнату. Его встретили всё та же темнота и спёртый воздух. Тиара с одиннадцатью рубинами лежала на столе и не выделялась среди царящей тьмы. Первородный уже собирался покинуть комнату, как глаза резануло розовым светом, не очень сильным, но заметным в потёмках. Клаус нахмурился: происходящее озадачивало. Это был не знак тревоги и опасности, а что-то, доселе неведомое. — Опять эти двое. Или один Эрих? — недовольно пробормотал он, поняв, от какого рубина исходило свечение. — Что на этот раз? Конечно, де Винтер должен был разобраться. Поэтому, глядя в упор на камень, пусть не без труда, он сумел увидеть происходящее в Трансильвании. Глава рода царственных вампиров застыл в недоумении: магическое кольцо было не на пальце фон Кролока, а лежало в стороне, на краю мраморного саркофага. Несомненно, его владельцу не угрожала опасность, но от увиденного Первородного перекосило. И если бы он мог в то же мгновение оказаться рядом, несдобровать горе-любовникам. — Мерзавцы, да как они смеют? — голос загрохотал с такой силой, что его слышал даже Андре в другом конце замка. — Ладно бы где-то ещё, кто же возражает. Но в склепе? Двое избранных, пример для подданных! Мальчишки, они заслужили суровое наказание! Рубин давно потемнел, а Клаус всё не мог успокоиться. Он перебирал в уме возможные варианты наказания для обнаглевших любимчиков. С огромным трудом, использовав самое сильное заклинание (ведь рубин больше не позволял установить связь), де Винтёр вновь увидел усыпальницу Трансильванского замка. «Похотливые твари, — ярость вновь закипела при виде Витторио в расстегнутой рубахе. Он положил ладонь на пах любовника, и глаза Эриха подёрнулись поволокой. — Осквернители, ТАК глумиться над святым местом! Берегитесь!» Разозлившийся до предела Первородный со всей силы стукнул кулаком по дубовой столешнице. Тиара качнулась, упала со стола и покатилась по полу с мелодичным звуком. А дальше произошло нечто необъяснимое. Распалённый желанием Витторио, только что при молчаливом согласии любовника отвергший все приличия, неожиданно выпрямился и вылез из саркофага. Взяв в руку ладонь Графа, надел ему на палец кольцо. Эрих ничего не понимал и утратил дар речи от удивления. Дон Вито с непроницаемым выражением лица молча задвинул над ним мраморную крышку и явно собирался почтить своим присутствием саркофаг младшего фон Кролока. Что это было? Внезапно проснувшаяся совесть? Непохоже. Вдруг сработал инстинкт самосохранения? Или непостижимым образом Вентурини, услышав звук тиары, упавшей в замке в Верхней Крайне, в последний момент спохватился? Как знать. А может, решил продолжить состязание нервов и насмешек? Вряд ли… Впоследствии он не сможет объяснить своё поведение. Как бы то ни было, грехопадения не произошло. Клаус успокоился. Конечно, он был недоволен выходкой Витторио (а в том, что зачинщик безобразия именно он, Первородный не сомневался). С другой стороны, младший «отпрыск» в который раз сумел удивить своей непредсказуемостью и умением выкрутиться из самой щекотливой ситуации. Незадачливым любовникам очень повезло, что Первородный не слышал ничего из сказанного раньше. «Всё-таки я правильно сделал, что обратил его. Прощён? Пожалуй, но не сразу. Он всё равно заслуживает наказания. Как и второй».***
Следующим утром В прекрасные убийственные руки Амур толкнул меня, и навсегда Мне лучше бы умолкнуть — ведь когда Я жалуюсь, он умножает муки. Она могла бы — просто так, от скуки — Поджечь глазами Рейн под толщей льда, Столь, кажется, красой своей горда, Что горьки ей чужого счастья звуки. Что я ни делай, сколько ни хитри, Алмаз — не сердце у нее внутри, И мне едва ли что-нибудь поможет. Но и она, сколь грозно ни гляди, Надежды не убьет в моей груди, Предела нежным вздохам не положит.© Молодой человек закончил писать и отложил перо в сторону. Ещё раз пробежав глазами текст, он остался доволен — сонет Петрарки как нельзя точно передавал его настроение. Давно наступил рассвет. Джакомо распахнул окно и словно в первый раз смотрел туда, где осень всё расписала буйными, яркими красками. После разговора с Его Сиятельством он ещё не видел своего учителя и хозяина. Молодой человек прекрасно понимал, что в глазах фон Кролока выглядел не просто жалко, а плачевно. Он должен был думать о том, как изменить мнение Графа о себе и реабилитироваться за дурацкое поведение, или, на худой конец, о появлении призрака легендарного деда, но… Но вместо этого Джакомо улыбался, мечтательно и немного глупо. Подставив лицо скупым солнечным лучам, он закрыл глаза и представлял девушку, прекрасную, как сама любовь. Всего несколько часов назад о нём вспомнила удача: юноша встретил Магду и даже проводил до дверей комнаты. «Мы обязательно будем вместе, — сказал он своему идеалу. — Я всё сделаю для этого, докажу, что достоин тебя». «Ты уверен? Мне кажется, ты спешишь». «Я никогда не был так уверен, как сейчас». «Посмотрим», — вампирша пожала плечами, будто сомневаясь. Магда старалась не показывать, как ей приятна пылкость влюблённого скрипача и что она сама неравнодушна к молодому Паганини. «Я докажу свою состоятельность и серьёзность намерений», — молодой человек был настроен решительно. Негромкое урчание отвлекло Джакомо от радужных мыслей. У его ног крутился Марсель. Кот с самых первых минут тяготел к нему, чувствуя присутствие живого человека. Вот и сейчас он бесцеремонно нарушил одиночество юноши, зайдя в комнату, и сразу прыгнул на руки. Едва выйдя в коридор, Джакомо увидел Куколя — тот шёл навстречу и жестами позвал за собой. Но не в кухню, как сначала подумал юноша, они вышли с чёрного хода во двор замка. Только днём по-настоящему можно было осознать величавую красоту древней твердыни. Ночью серые стены сливались с темнотой, высокие башни во мраке растворялись, казались единым целым с чернильным, непроглядным небом. Удивительное дело: огромное толстостенное сооружение не казалось громоздким, оно больше походило на готический собор, чем на замок. Узкие башни и колонны стремились ввысь, каменные стены были щедро украшены резьбой, а крыши венчали высокие шпили. Островерхие арки с треугольными вимпергами (4) и стрельчатые витражные окна усиливали впечатление лёгкости, почти воздушности замка. Джакомо с удивлением рассматривал лепнину и необычные сюжеты резьбы на тимпанах (5), явно религиозной, но не христианской тематики: рогатые порождения преисподней и страшные чудовища не оставляли сомнений об их происхождении. Даже флюгеры на шпилях имели необычный вид: вместо традиционных петушков, на копьях со стрелками сидели железные нетопыри с распластанными крыльями. Каменных сторожевых псов на колоннах заменили хищно скалящиеся, жуткие горгульи. Витражная «роза» на фасаде в солнечных лучах отливала алым, кровавым цветом. Молодой человек узнал узор на стекле — он его видел изнутри, в зале, где играл на скрипке. Замок совмещал черты готической и романской архитектуры. Чужеродными, но логичными для живших здесь столетия назад фон Кролоков выглядели донжон и крепостная стена из грубого камня со сторожевыми башнями по периметру. Буйно разросшиеся кустарники и вековые деревья, щедро и ярко украшенные осенью в ожидании листопада, застыли в тишине. Джакомо с любопытством разглядывал диковинную картину не сильно тронутого временем сооружения. Услужливое воображение тут же начало рисовать рыцарский турнир с конными поединками на копьях и пешими единоборствами, походные шатры с флагами, герольдов, раскрашенные щиты и гербы. А в ложе для самых знатных феодалов, на возвышении, сидела ОНА. Гордая и неприступная Прекрасная Дама, которой выпала честь преподнести победителю награду. Как вы думаете, на кого ОНА была похожа? Грёзы были недолгими — недовольное ворчание и подталкивание в спину вернули молодого человека в реальность. Куколь укоризненно качал головой и показывал пальцем вверх, намекая таким образом, что дневное время не может длиться бесконечно долго. Джакомо вздохнул и пошёл рядом с ним в сторону крепостной стены. Но тут его внимание привлекли закрытые решётчатые ворота, за которыми виднелось множество склепов и холмов, обитель местных вампиров. Молодой человек развернулся и быстро пошёл в сторону кладбища. Вдруг на его спину обрушился шквал ударов. Куколь — откуда только силы взялись у шаркающего старика! — догнал его и эмоционально жестикулировал скрюченными руками, отрицательно качал головой, всем своим видом показывая то, что не мог сказать словами. — Нельзя? — догадался Джакомо. — Но почему? Все же спят. Горбун был рассержен не на шутку. Ведь он не мог объяснить, что присутствие даже днём живого человека не останется незамеченным вампирами, чей сон очень чуток, а обоняние феноменально. Вместо ответа он схватил беспокойного спутника за руку, упорно направляя в противоположную сторону, к крепостной стене. Куколь добросовестно выполнял указание хозяина. Накануне ночью Граф поручил ему показать Джакомо замок при свете дня. — Я должен подняться, — догадался Джакомо. Сказано — сделано. Высокий, энергичный юноша почти бегом взбирался по старым, кое-где осыпавшимся ступеням. Марсель мчался за ним вприпрыжку. Они быстро оказались в открытой галерее. Перед Джакомо открылись великолепные пейзажи, где золотые нетронутые лесные холмы сменялись не менее красочными открытыми лугами и бурлящими прозрачной водой реками. Кот, только что проявлявший чудеса скорости, сжался и точно прилип к камню — он помнил, как вместе с Альфредом был здесь однажды и чем закончились для него те похождения. Но юноша не обратил внимания: его привлёк грохот, и молодой человек через бойницу посмотрел вниз. Пенящиеся потоки быстро несли воды Олта глубоко в ущелье, надёжно защищая замок. Джакомо опёрся на ладони и высунулся из бойницы… Олт — одна из главных рек Румынии — так полна демонами, что каждый день требует хотя бы одну жертву. В тот день Олт рычал и ревел. Жителям местных деревень было понятно: за минувшие сутки в реке никто не утонул, поэтому следует быть осторожнее и лучше не подходить близко к воде. Но наш герой этого не знал. Внезапно опустился густой туман. Белоснежная пелена плотно накрыла и реку, и замок, не позволяла видеть ничего дальше вытянутой руки. — Вот и час настал, Муж мой опоздал! — раздалось глубоко внизу. Джакомо замер, ему сразу стало неуютно. — Вот и час настал, Муж мой опоздал! — прозвучало значительно ближе. Штима апей(6) наконец нашла жертву и отступать не собиралась. Вновь послышался призыв духа реки, в этот раз совсем рядом. Туман прорезал столб такого яркого света, что трудно было смотреть. Сощурившись, Джакомо увидел статную, бледную женщину в белом балахоне с бело-голубыми волосами до пят. Столб слепящего света оказался сиянием её волос. Она не протягивала рук, не пыталась схватить Джакомо, лишь повторяла заклинание: — Вот и час настал, Муж мой опоздал! Ей ни к чему было принуждать жертву физически, обычно оказывалось достаточно призыва. Молодые люди, заслышав эти слова, по собственной воле бросались топиться. Джакомо встал между зубцами бойниц и занёс ногу над пропастью. — МАААУ!!! — раздался душераздирающий вопль, к которому сразу присоединился крик боли. Это Марсель, каким-то чудом преодолев страх, высоко подпрыгнул и впился острыми зубами в шею человека. Тот дрогнул и упал назад, на камни галереи. Юноша не увидел, как яркий свет сначала заклубился, а потом, подобно спирали водоворота, устремился вниз, затягивая в воронку туман и оглашая окрестности жутким воем. Ненасытная штима реки Олт в тот день не получила свою жертву. ***** Заскорузлые, грубые пальцы гладили Джакомо о голове. Очнувшись, юноша увидел склонившегося над ним Куколя. Глаза старика были полны такого сострадания и жалости, что у парня навернулись слёзы. Кряхтя, Куколь разогнулся и протянул руку, помогая ему подняться. «Что-то теперь будет, — обречённо подумал молодой человек. — Меня точно выставят вон». Словно угадав его мысли, горбун приложил палец к губам и отрицательно замотал головой. — Ever conceal, never reveal. Тайное никогда не станет явным. Никто не узнает, вы это имеете в виду? — Джакомо был потрясён. Куколь утвердительно кивнул. — Но почему? — недоумение не оставляло молодого человека. Старик развернулся и торопливо, насколько позволяли больные ноги, поковылял к лестнице. Джакомо окончательно пришёл в себя и в ожидании чего-то необычного поспешил за ним. Марсель замыкал «почётный эскорт». Вскоре Куколь остановился. Сиреневые цветы, похожие на крокусы, такие несвоевременные осенней порой, казались пригоршней звёздочек. Они рассыпались на пожухлой траве под гигантским дубом. Нежность хрупких цветков, словно светящихся изнутри, особенно завораживала на фоне трёхсотлетнего исполина, ещё не затронутого листопадом. Он сиял резными жёлтыми и багряными листьями. Яркий, величавый богатырь и трепетные, изящные дары богини Флоры оттеняли друг друга, подчёркивая мощь дуба и изысканную элегантность цветов безвременника. — Это же осенние подснежники! — воскликнул Джакомо. — На моей родине такие тоже растут, — молодой человек нагнулся, чтобы сорвать цветок, и тут же получил удар по рукам. — Но почему нельзя? Я хочу подарить его Магде, он красиво смотрелся бы на её плаще. У вас прекрасная оранжерея, но не буду же я срывать цветы и дарить той, которая их выращивает. А таких цветов там нет. Почему я не могу порадовать девушку, в которую влюблён? Джакомо прикоснулся к нежным сиреневым лепесткам и ойкнул. Ладонь покраснела, на ней вздулась кожа, как от ожога. — Они ядовитые, как я мог забыть, — огорчился юноша. — Но тогда… тогда зачем вы мне их показали? Куколь вздохнул и многозначительно постучал пальцем по виску, то ли выражая удивление бестолковостью парня, то ли призывая подумать. Джакомо, при всех ошибках и промахах, совершённых им в последнее время, был далеко не глуп и истолковал жест старика как совет раскинуть мозгами. А поскольку Куколь не мог ничего сказать, Джакомо начал рассуждать вслух, говоря за двоих. — Я думал, вы привели меня сюда, чтобы я сорвал цветок для Магды, и ошибся, потому что цветок ядовитый, — молодой человек смотрел на Куколя, и тот согласно кивнул. — Цветок нельзя сорвать, но для чего-то вы меня пригласили, — рассуждал Джакомо. Куколь часто кивал головой, соглашаясь, но дальше дело не шло; молодой человек не понимал, что же хочет сказать горбун, а тот начал терять терпение, не скрывая досаду. Стараясь помочь, Куколь поднял ладони к голове, но провёл не по волосам, а выше, словно изображая пышную причёску. — Магда? — догадался Джакомо. Куколь согласно кивнул и показал пальцем на смотровую башню, откуда они недавно спустились. — Вы обещали никому не рассказывать про речную ведьму. Я спросил почему, и вы привели меня сюда, — и тут его осенило. — Кажется, я понял, почему это останется только нашей тайной. Из-за Магды, да? Она расстроится, если меня вдруг прогонят отсюда? Значит, я ей не безразличен? — Джакомо очень обрадовался, поток его красноречия никак не мог иссякнуть. — Вы так сильно любите Магду, что готовы скрыть мои промахи. Улыбка преобразила изуродованное лицо, но ненадолго: горбун сурово насупил брови и погрозил пальцем. Впрочем, Джакомо уже научился понимать язык жестов графского слуги. — Я никогда не обижу, не сделаю ей больно, обещаю, — и обнял Куколя. — Спасибо, дядюшка. В сопровождении неутомимого Марселя они прошли вдоль крепостной стены, так и не приблизившись к кладбищу. В замке Джакомо достал из кармана сложенный листок бумаги с сонетом Петрарки и попросил передать Магде. Вместо ответа Куколь подвёл его к апартаментам вампирши и приоткрыл дверь. Молодой человек положил письмо на стол и вышел. Признаться, он был разочарован: Магда спала в соседней комнате, и Джакомо не увидел свою спящую красавицу.***