Расстояния

Алеша притормозил на съезде с автобана; довольно значительная смена скорости разбудила пассажиров. Володя тут же вскинул голову и начал оглядываться все теми же ясными голубыми глазами, как будто и не похрапывал вовсе буквально пять минут назад. Олег Сергеевич потянулся, Ковалевский размял шею, не спеша открывать глаза. Татьяна Николаевна аккуратно зевнула и тут же ухватилась за телефон. Инна с интересом смотрела на дома, проплывавшие за окном. - Очень провинциальный вид, да, Алеша? – сказала она. Татьяна Николаевна посмотрела на дома. - Да нет, обычный частный сектор, в общем-то, - бодро отозвался он, внимательно отслеживая указатели. – Таких районов и в Бонне, и в Мюнхене, и в совсем маленьких городках хватает. - А Аахен большой город? – поинтересовалась Татьяна Николаевна. Алеша усмехнулся, притормаживая на перекрестке. - Не самый большой по российским меркам, если вы это имеете в виду, - подумав, отозвался он. - Но в Германии миллионных городов раз-два, и обчелся. Здесь вообще централизация в областных городах не очень распространена. В том же Аахене нет и трехсот тысяч, но он считается очень крупным промышленным центром. В Бонне около трехсот двадцати, например, да и то только потому, что он столько времени фактически столицей был. Впрочем, разницы особой между крупными городами и городками помельче фактически нет. Условия жизни очень похожи, только что не так шумно. - А тот город, где ты живешь? –заинтересованно спросил Володя. - Он куда больше. Но это морской порт, куда и океанские суда могут заходить. – Алеша терпеливо дождался зеленого и отпустил сцепление. – Хотя те города, которые, допустим, на Рейне стоят, тоже не обделены. Что Рейн, что Волга – основные транспортные артерии, чего уж, - усмехнулся он. - Мы ведь к Рейну доберемся? – полюбопытствовал Володя. - Я вообще предлагаю в Кёльн и Бонн как-нибудь на выходных выбраться. Они того стоят, - легко сказал Алеша, отстраненно улыбаясь. Он потянулся к навигатору и прибавил звук. Пансион, в котором им предстояло жить, был не в самом центре, дорожное движение было не самым активным, но эти узкие и алогичные улочки его очень сильно раздражали. Улыбка по-прежнему приподнимала края его губ, но брови сосредоточенно съехали к переносице. А четверо людей задавали кучу малу вопросов, которые без ответа оставлять было не совсем удобно. Один - Ковалевский – заинтересованно переводил взгляд с задававшего вопросы коллеги на спинку сиденья перед собой и с любопытством выслушивал ответ, одобрительно щурясь, когда Алеша, пусть и после паузы, но отвечал все тем же легким, теплым и располагающим тоном, но сам спрашивать не спешил. - Кажется, приехали, - с облегчением выдохнул Алеша, припарковавшись у очаровательной усадьбы. – Добро пожаловать в «Виллу «Курица»! – шутливо воскликнул он. Он посидел еще немного, откинув голову на сиденье, затем собрался и вышел из машины. Расслабляться времени не было. Гостиница была небольшой и располагалась на неприметной улице под дубами. Называлась она незамысловато – Hotel Eichenstrasse, располагалась в старом доме, 18 века, если верить проспекту; в ней насчитывалось жалких 28 комнат, шесть из которых как раз занимали они, и очень неплохой ресторан. Алеша был очень доволен, найдя ее: до больницы было не более пятнадцати минут пехом, до центра – исторического города с традиционной рыночной площадью, ратушей, церквями и собором, тоже всего ничего. Делегацию из далекой и загадочной России встречал лично владелец гостиницы, очевидно испытывавший и священное благоговение и детское любопытство. Звали его Олаф Томас, лет ему было около пятидесяти, у него была примечательная лысина, пышные усы с проседью и основательное пивное брюшко; живые глаза за стеклами очков азартно изучали гостей, которые оглядывались в холле. Алеша познакомил его с Ковалевским и охотно устранился, убедившись, что и господин Томас, и господин Ковалевский охотно тренируют друг на друге не самый хороший английский язык. Инна с детским любопытством заглядывала в ресторан, который был еще пуст, Володя подобрался ближе к Ковалевскому и Томасу и с интересом вслушивался в их общение. Алеша быстро переговаривался с менеджером, авансом очаровывая его и пытаясь попутно украдкой облизать пересохшие губы. Как назло, и пить хотелось, и он совершенно непредусмотрительно не позаботился о воде. Господин Томас охотно вызвался лично проводить господина Ковалевского и коллег до номера. Менеджер увязался следом, Алеша держался неподалеку, терпеливо дожидаясь, когда начальству надоест утруждать себя английским языком. Ждать довелось недолго, господин Томас оглянулся, и Алеша понял, что передышка закончилась. Он ловко проскользнул поближе к менеджеру. Хозяин пожелал группе хорошего вечера и важно удалился. Менеджер показывал им номера, Алеша переводил, стараясь как можно дальше отстраниться и от ситуации и от идиотских мыслей, которые как-то разом нахлынули на него. Он даже не пытался как-то отсортировать их, думая только об одном: как довести дело до конца и хотя бы пять минут побыть в одиночестве. Наконец менеджер счел свою миссию выполненной, пожелал хорошего вечера и ушел. Ковалевский, терпеливо дожидавшийся в отдалении, когда последний человек будет размещен, подошел к Алеше. Он постоял, помолчал, то ли собираясь с мыслями, то ли радуясь тишине. - Неплохой отель, - наконец сказал он. – Надо будет поговорить насчет завтра. Алеша обозначил удивление, вежливо приподняв брови. - Можно через полтора часа собраться на ужин. Если хотите, я попрошу, чтобы нам его подали в отдельном кабинете. Там и обговорить все можно, - ровно отозвался он. Чертовы губы пересохли на нет, даже улыбаться было неудобно. Ковалевский поизучал его прищуренными темно-серыми глазами, усмехнулся. - Это не принципиально. Можно и в общем зале. Я предупрежу всех, - лениво отозвался он. – До вечера. - Хорошего вечера, - механически отозвался Алеша. Сердце трепыхалось в груди, кишки стягивало в дураций клубок. За Ковалевским тихо хлопнула дверь. Алеша поплелся в свой номер. Первым делом туалет, потом попить. И успокоиться. Алеша разом опустошил половину бутылки, стоявшей на столе, и опустился на стул. Чемодан он сдвинул к шкафу, но развешивать вещи не хотел – сил не было. Потом, чуть позже. Может, перед сном. Времени было немного, скоро нужно будет идти на ужин. В дверь постучали. Он выдохнул и пошел к ней, прикидывая, кто бы это мог быть. - Алеша, ты можешь помочь разобраться с вай-фаем? Он вроде есть, но там что-то все по-немецки, - бодро сказал Володя. – И Олегу Сергеевичу тоже. Алеша улыбнулся и кивнул головой. Потом были вопросы дам, нужно ли по-особому одеваться к ужину. Потом – что написано на инструкциях, вывешенных на стенах. Потом: как здесь обстоят дела с чаем и кофе. Алеша чуть ли не с облегчением выдохнул, когда Олег Сергеевич сказал: - Пошли-ка мы в бар, господа мужчины. Нам не мешает по достоинству оценить местное пиво. А дамы пусть свои брильянты полируют. - Сергеич, а шнапс? – хмыкнул Ковалевский. – Его ведь тоже не мешает по достоинству оценить. - Так мы и не завтра отсюда уезжаем, - подмигнул Протасов. – Сегодня пиво, завтра шнапс. - А послезавтра, Сергеич? – весело спросил Володя. - Шнапс, - как о чем-то само собой разумеющемся, отозвался Протасов. – И предваряя дальнейшие вопросы салаг: в среду тоже. Шнапс здесь хоть нормальный? – повернулся он к Алеше. - Горит, - пожал тот плечами и невинно улыбнулся. – Значит, нормальный. Протасов одобрительно хмыкнул и хлопнул его по плечу. Алеша заранее перевел меню ресторана на русский язык и теперь тихо радовался своей предусмотрительности. Сам он был готов ограничиться хоть манной кашей с комками, лишь бы хотя бы что-то перекусить. И помолчать. Первые дни обычно были самыми тяжелыми. Какими бы самоуверенными и космополитичными ни были те, кого ему выпадало сопровождать, но вопросов как правило оказывалось слишком много. Потом можно было рассчитывать на передышку, на то, что обе стороны окажутся достаточно расположенными друг к другу, чтобы оказаться в состоянии договориться пусть даже и с помощью жестов. А пока Алеша улыбался и терпеливо отвечал на все вопросы, которые сыпались на него со всех сторон, вплоть до глупых. «А Sauerkraut – это как наша кислая капуста или квашеная?» - неожиданно спросил Протасов. - А какая разница? – опешил Алеша. Протасов начал объяснять, но Татьяна Николаевна цыкнула на него и сказала: - Дай ребенку поесть. Завтра спросишь. Володя потянулся через стол и потрепал Алешу по плечу под одобрительный смешок Инны. - Радуйся, тетя Таня тебя усыновила. А ведь могла бы и сортиры чистить отправить. Она у нас тот еще прапорщик. - Болтун, - добродушно огрызнулась она. – Много ты начистил. - Так Татьяна Николаевна, я не под ваше милое крылышко и попал изначально, - бодро ответил Володя. - Да ты и у меня не много набегался, - ехидно встрял Протасов под понимающую ухмылку Ковалевского. – На тебе где сядешь, там и слезешь. - Олег Сергеич, так вам волю дай, у вас и дневать и ночевать на работе будешь. А я человек молодой, горячий, мне личная жизнь нужна, - невинными глазами глядя на него, отшучивался Володя. Ковалевский ухмыльнулся чуть шире, покачал головой и, скользнув глазами по Алеше, опустил взгляд на стол. - Ладно, предлагаю тост, - торжественно сказал он. – За успешное прибытие. Алеша, вы бы тоже присоединились. От пяти капель вина еще никто не умирал. - Да, точно, за знакомство надо выпить! – оживился Протасов. – Чтобы, значит, понимание на всех уровнях. - Тебе лишь бы окружающих напоить, - буркнула Татьяна Николаевна. – Инка, не выеживайся, поднимай. - Татьяна Николаевна, - недовольно протянула Инна, берясь за бокал, - завтра на работу. В ответ она получила презрительное фырканье и толчок локтем в бок. Алеша озорно улыбнулся, глядя на них, и поднял бокал. От пяти капель вина он и не умрет. Ужин постепенно истончался, чтобы прийти к тому неловкому моменту, когда только сила воли и вежливость удерживают людей за столом. - Ну что, чай и спать? – решилась Татьяна Николаевна. Ковалевский согласно кивнул и позвал официантку. Инна и Татьяна Николаевна переглянулись и почти одновременно встали. – Это можно и в номере сделать, - пояснила Татьяна Протасову. Тот пожал плечами. – Алеша, поможешь заказать чай в номер? – спросила она. Алеша кивнул и встал с ними, поджидая официантку. Алеша неторопливо допивал свой латте и изучал свечу, догоравшую перед его носом. - Алеша, загляните ко мне через полчаса, - сказал Ковалевский. Алеша поднял на него глаза, заранее готовясь, но все равно робея и теряясь перед странным глубоким и отрешенным взглядом. – Насчет завтра поговорить, - снизошел до пояснения Ковалевский. – Кое-что уточнить. И заодно я вам покажу, с чем буду во вторник докладывать. Вроде несложно, но чтобы накладок не возникло. Алеша согласно склонил голову. Володя задумчиво вертел чашку на блюдце. Протасов посмотрел на Ковалевского, затем на Алешу. - Что тебе все время неймется, Лёва? – спросил он после паузы. – Хоть бы на полпроцента меньше про работу думал. Ковалевский скосил на него глаза и хмыкнул. - Сергеич, должность у него такая, - встрял Володя. – Всему голова, все дела. - Я боюсь поинтересоваться, какой ты тогда орган, - ухмыльнулся Ковалевский. Володя преданно посмотрел на него и, засунув правую руку под полу пиджака, потрепетал ею там, имитируя сердечный ритм. - Да прям, - не сдержался Протасов. – На пятьдесят сантиметров южней. Ковалевский подмигнул ему и засмеялся. Володя ткнул Протасова в плечо, смеясь сам. - Ладно, товарищи дети, вы как хотите, а я в номер, - сказал Ковалевский, вставая. – Если что, спокойной ночи. - Спокойной ночи, товарищ папа, - бодро отозвался Володя. - Давай, - Протасов пожал руку Ковалевскому и допил кофе. – Я тоже баиньки. Вовка, не рассиживайся. Тут некого снимать. - Сергеич, - с упреком отозвался Володя, - был бы я. - Не геронтофиль, кошак. Подожди больницы. Может, хоть там что вменяемое попадется. Ладно, спокойной ночи. Протасов пожал руку Володе, Алеше и неторопливо подался к выходу. Алеша допил кофе и поставил стакан на блюдце. Володя встал. - Ну что, и мы тоже баиньки, да? – дружелюбно сказал он. - Тебе вообще не мешает отдохнуть. Завтра трепаться надо будет ого-го сколько. Ты Сергеича если что, в бок пихай, он потрепаться не дурак. И меня тоже, - усмехнулся Володя. Алеша согласно прикрыл глаза. – А вообще классно, что мы выбрались, хоть отдохнем немного. На мир посмотрим, себя покажем. Алеша послушно кивал головой, делая вид, что прислушивается, улыбаясь и даже не думая, мечтая только об одном – тишине. Володя остановился у своей двери. - Удачи тебе с главным, - сказал он, протягивая руку. – Он про работу двадцать пять часов в сутки думает и от других того же требует. Ты, если что, его Татьяной припугни. Он ее не боится, но уважает страшно. Ну, давай, спокойной ночи. Алеша пожал руку и механически пожелал спокойной ночи в ответ. Володя закрыл дверь. Алеша посмотрел на часы. Почти вовремя. Можно и раньше, наверное, к Ковалевскому заглянуть. Он подошел к двери, но вместо того, чтобы постучать, прислонился к стене и откинул голову назад, разглядывая потолок. Свет в коридоре был тусклым, время медленно и лениво текло куда-то далеко. В коридоре было тихо. Только ладони взмокли, и снова застучало сердце. Алеша посмотрел на часы и неторопливо и тщательно вытер носовым платком руки. Спрятав его, он помедлил секунду и постучал. Ковалевский открыл дверь. На нем была белая майка с короткими рукавами. Алеша кротко улыбнулся и легко пожал плечами, настороженно изучая его своими бархатными серо-зелеными глазами. Ковалевский улыбнулся и отступил в сторону, приглашая его войти. - Садитесь куда-нибудь, - сказал он отстраненно, закрывая дверь и задумчиво оглядывая комнату. Джемпер был небрежно брошен на кровать, чемодан стоял у шкафа. На столе ярко горела настольная лампа и были разложены бумаги. Ковалевский осмотрел их и выхватил несколько страниц, которые протянул Алеше. – Вот, с этим завтра-послезавтра будем работать. Вы насколько плотно с кардиологией работали? – спросил он, усаживаясь напротив. Алеша посмотрел на него искоса. - Больше с онкологическим вокабуляром, если честно, - признался он, переводя глаза на текст. - Здесь кофеварка есть. Хотите кофе? – отстраненно спросил Ковалевский. - Да, пожалуйста. Двойной эспрессо. – Алеша отозвался после паузы, прикидывая, насколько легко он может перевести это с листа. Надо будет с местными врачами посоветоваться. Слова как бы знакомые. Он отложил в сторону первый лист. Сотрудничество, взаимодействие, единство и борьба противоположностей. Обычное бла-бла. Лучше уж детали машин переводить. Очень хотелось поморщиться, но Алеша мужественно себя сдерживал. - Сахар, сливки? – спросил Ковалевский. Алеша вздрогнул, поднял на него глаза и попытался сообразить, что от него только что потребовали. Перевести, что ли? Ковалевский стоял у бара, опершись рукой о стол и скрестив ноги. Он склонил голову к плечу и смотрел на него своими глубокими глазами, которые казались почти черными в неярком верхнем свете. Кажется, когда во всех этих исторических романах говорили о грудной жабе, не рак в виду имели, а вот этот склизкий комок, подступивший к горлу и обхвативший шею цепкими и липкими щупальцами. Ковалевский чуть прищурился, едва заметно ухмыльнулся, настолько слабо, что в это нужно было верить, чтобы разглядеть. Алеша сидел перед ним, затаив дыхание, белея лицом в искусственном свете и встревоженно глядя широко раскрытыми глазами. Ковалевский смилостивился и ослабил визуальный контакт, скосив глаза на чашку. - Черный, - ровно отозвался Алеша, удивляясь, что он все-таки смог взять себя в руки и прозвучал спокойно. Ковалевский подхватил чашку и поставил ее перед Алешей. - Вы нормально заснете? – поинтересовался он, удобно устраиваясь за столом. - Это же кофе, - Алеша пожал плечами и криво усмехнулся. Крепкий сон – это совсем не то, что начинало его беспокоить. А вот зубы уже начинали ныть от предчувствия. - Двойной эспрессо, - то ли возразил, то ли похвалил Ковалевский. Алеша позволил ему повглядываться в глаза и неторопливо разорвал взгляд, прикрыв веки и снова начиная читать текст. Или делать вид. Он отложил второй лист, просмотрел оставшиеся и спросил, стараясь звучать дружелюбно и нейтрально: - Вы позволите взять его с собой? Я верну вам его завтра. - Это копия. Можете оставить себе, - пожал плечами Ковалевский. - Скажите, Алеша, - Ковалевский чуть ли не физически просмаковал каждый слог имени. Алеша затаил дыхание и с огромным трудом сдержал чувственную судорогу, обхватившую все его тело разом и с агрессивными недовольством уступившую последним остаткам здравомыслия. – Насколько легко можно понять немецких врачей, зная английский совсем немного? - Вам куда больше поможет латынь, - вежливо отозвался Алеша, набираясь смелости и поднимая на него глаза. – Практически все термины, применяемые в медицине, заимствованы оттуда. Некоторое вы сможете понять по смыслу. Наверное. – он пожал плечами и посмотрел на чашку. Руки подрагивали. Но если их чем-нибудь занять, возможно, он успокоится. Только бы Ковалевский не заговорил. Только бы он ничего больше не спросил. Ковалевский, Лев Матвеевич, сидел в полутемной комнате и разглядывал Алешу. Мальчиком тот явно не был, были у него морщинки, милые, озорные морщинки в уголках глаз, да и фигура явно принадлежала достаточно зрелому мужчине. Он держался со спокойным достоинством, которое невольно начинаешь уважать. Но была в нем какая-то юношеская, тщательно хранимая им непосредственность, привлекавшая к нему. Она проявлялась в том, как сразу и безоговорочно почувствовала себя расположенной к нему Татьяна Савченко, сразу определившая его мальчиком и взявшая под свою опеку, Протасов взялся подшучивать над ним, но скорее с ним, почувствовав родственную душу. Володя Яковлев был веселым и общительным по жизни, его мнение можно было не учитывать. Но и он явно был расположен к Алеше. Ковалевский посмотрел на кофе-машину. Вспомнив, что он и себе хотел сделать кофе, он встал и пошел к бару. Алеша поднял глаза и посмотрел ему вслед. В голову не лезли клише наподобие «двигался со львиной грацией», они мелькнули на периферии сознания, и Алеша лишь отстраненно вспомнил о них. Он смотрел на спину Ковалевского жадным и яростным взглядом и пытался унять свою похоть, разыгравшуюся в нем враз и беспредельно. Кофе был безумно неудачной идеей. Свет был безумно неудачной идеей, яркая настольная лампа, которая выхватит его крупные сильные руки с красивыми подвижными пальцами и высветит выразительность движений. Ковалевский отрешенно слушал шум кофе-машины и скупо ухмылялся. Взгляд Алеши невозможно было не почувствовать. И он был почти по-андрогинному восхитителен. Силен и гибок, по-женски чувственен и по-мужски агрессивен, по-европейски сдержан и по-азиатски безудержен. Он был удивительно ровным и с ехидным Протасовым и с властной Татьяной, и с жадной до новизны Инной и с непосредственным Володей. И задыхающимся, бледнеющим и горящим с ним. Номера в гостинице были в меру большими, у Ковалевского он даже за люкс сходил, но его было бесконечно мало, чтобы достаточно далеко развести двух людей. Ковалевский поставил чашку на стол, уселся и с любопытством посмотрел на плавные и скованные движения Алешиных рук, которыми он подносил ко рту чашку. - Как кофе? – поинтересовался он, принюхиваясь к аромату свежесваренного напитка. - Хороший, спасибо. – Алеша сделал последний глоток и опустил чашку на блюдце. Он собрался с духом и поднял на него глаза. – Господин Ковалевский, если вы не против, я пойду. - Лев, - неспешно отозвался тот, стараясь звучать мягче, чем привык, доброжелательней, интимней. - Что? – недоуменно посмотрел на него Алеша. - Лев. Матвеевич. Я понимаю, Европа, речевой этикет. Я понимаю, что я старше и в некотором роде значительней, - иронично сказал Ковалевский. – Но можете по имени. Можете по имени-отчеству в присутствии коллег. Во избежание, так сказать. – он сидел, вальяжно откинувшись на спинку стула и глядя на Алешу любопытно поблескивавшими глазами. - Только если речевой этикет, Лев Матвеевич, - Алеша обласкал каждый слог имени-отчества в отместку за вербальную ласку Ковалевского несколько минут назад и с удовлетворением отметил краем глаза, как у того дрогнули выразительные и чуткие пальцы рук. Ковалевский даже дыхание затаил от такой дерзости, поощрительно улыбаясь и терпеливо ожидая продолжения. – К сожалению, я буду очень редко говорить «Лев Матвеевич», - снова повторил словесную ласку Алеша, чувствуя, как кофеин сгоняет с него привычную флегму, снова вроде бы возвращавшую себе власть над его натурой, - и наверное, еще реже «Лев», - Алеша спустился в самый низ своего регистра, звуча непривычно глубоко и почти по-звериному чувственно. – А так жаль, у вас восхитительно мелодичное сочетание имени-отчества. - Вот как? И почему же? – Ковалевский позволил себе звучать интимно и доверительно, с усилием заставляя себя дышать ровно и удерживаясь от того, чтобы начать творить необъяснимые и неоправдываемые глупости. - Потому что в клинике к вам будут обращаться Herr Doktor, - Алеша дерзко посмотрел ему в глаза ярко блестевшими глазами и добавил, звуча обманчиво кротко: - Лев Матвеевич. Немцы, - пожал он плечами, откидываясь на спинку стула. – Здесь очень трудно заработать научное звание, и им очень гордятся в результате. – Алеша рассеянно провел по ручке чашки пальцем; Ковалевский проследил за движением, в удивлении признаваясь себе, что у него по коже пробежались мурашки, в такт движениям Алешиного пальца, еще раз, еще раз. – Вы ведь не профессор? - задумчиво поинтересовался он. - Это было бы куда более значительно для них. - Нет, - равнодушно отозвался Ковалевский. Алеша пожал плечами. - Надеюсь, станете, - искренне улыбнулся он простой и непосредственной улыбкой, на которую Ковалевский против воли, против логики и разумения ответил чем-то похожим. – Ладно. Простите меня, но я правда устал. Если позволите, я пойду отдыхать. Алеша смотрел на него вроде бы вежливо, вроде бы доброжелательно, даже его глаза поблескивали в тон общему настроению. И за тонким слоем доброжелательности в его глазах горело что-то незнакомое и страстное. Он встал и протянул Ковалевскому руку. Ковалевский поднялся следом и взялся за нее. - Спокойной ночи, Лев Матвеевич, - почти дружелюбно, почти не интимно сказал Алеша, пожимая ее. - Спокойной ночи, Алеша, - ласково произнес Ковалевский, не спеша отпускать руку. Свет лампы странно подсвечивал их лица снизу. Глаза прятались в тени скул и лишь загадочно мерцали, скулы выделялись бледными пятнами и стекали к подбородкам. Губы изгибались в вежливых и многозначительных улыбках, каждую секунду намекавших на что-то новое. Ковалевский осторожно отпустил Алешину руку. Алеша осмотрел его лицо и плотно сжал губы. Склонив голову к плечу, он развернулся к двери. У него было удивительно привлекательное лицо. Алеша стоял в душе, закрыв глаза и опустив голову. У него было замечательно привлекательное лицо, отстраненное и снисходительное. С умными и глубокими глазами, с крупным носом и губами, с твердым подбородком. С выразительным ртом. Алеша подставил под струи воды одно плечо, другое. И непреклонная мужская фигура с сильной шеей и крепкими плечами. Он очень хорошо знал, что привлекателен, и даже иногда пользовался своей привлекательностью в личных интересах. Алеша уперся рукой в стену кабины, с трудом переводя дыхание. И это наваждение – на месяц. На целый месяц, всего лишь месяц. Алеша опустил голову на руку. Еще чуть-чуть, еще. Он зубами прикусил кожу, в каком-то отчаянии пытаясь не выпустить на свободу голодный стон. Вроде получилось. Алеша ссутулился и прижался лбом к холодному кафелю. Переведя дыхание, он выпрямился и постарался собраться с мыслями о чем-то будничном и прозаичном. К сожалению, именно такие мысли в ужасе бежали от него. Единственная, что задержалась: какие у него губы на ощупь. Будильник гаденько прозвенел посередине самого сладкого времени – за пятнадцать минут до момента, когда можно было бы с чистой совестью сказать: «Выспался». Алеша перевернулся на спину, зевнул, потянулся, выгнул спину и помедлил открыть глаза. А вдруг он проснется, и нет ничего этого? Ни гостиничного номера, ни бесконечного дня впереди, ни двух очень энергичных и самоуверенных сторон, между которыми Алеша должен выступить посредником? Вот он сейчас откроет глаза, а над ним его обожаемый скошенный потолок с балками. Но нет. Потолок белый и ровный. Люстра модерновая и безликая. Шторы совсем незнакомые. Алеша перевернулся на бок и вяло потянулся за телефоном. Время было, но его было мало. Надо собираться, эту группу еще на завтрак сопроводить, хотя бы первый раз. Алеша встал и неторопливо побрел собираться. Банальная процедура сборов умудрилась растянуться на бесконечное время. Алеша постоянно ловил себя на мысли о том, что он бесцельно стоит и беспомощно чего-то ждет. Причесался – и смотрит сквозь зеркало. Завязывает галстук – и смотрит сквозь зеркало. Думает надеть пиджак – и стоит посреди комнаты, растерянно оглядываясь. Он опустился на кровать, в странном смирении готовясь к бесконечному и бесконечно тяжелому дню и пытаясь найти в себе силы пройти его и не сорваться. Затем, выдохнув, он встал и собрался с духом. А ведь идти работать надо. Коридор был пуст. Алеша неторопливо спускался по лестнице, постукивая пальцами по ноге и тихо мурлыкая себе под нос какую-то невнятную мелодию. За стойкой в лобби отеля сидела зрелая дама с выбеленными волосами. Она подняла голову и улыбнулась официально-приветливой отельной улыбкой. Алеша подошел к ней, для того, чтобы поздороваться, для того, чтобы предупредить, как с ним можно связаться в случае недоразумений между гостями и персоналом, и просто чтобы оттянуть момент входа в зал ресторана, в котором был накрыт буфет. Что это было за чувство - предчувствие или просто нежелание смиряться с тем, что работа должна быть выполнена, Алеша не знал и не хотел знать. Но ему очень не нравилось это чувство - мерзкого волнения и глухого беспокойства, окатывавшего его волнами в самые неожиданные моменты, отчего спина покрывалась липким потом и рвалось на волю возбуждение, которое становилось все труднее сдерживать. Поколебавшись перед дверью в ресторан, Алеша открыл дверь, стараясь держаться невозмутимо и ровно, как всегда. За облюбованным гостями столом уже сидел Ковалевский. Пока один. Спиной к двери и, судя по движениям плеч, пил кофе. Алеша пошел к столу. Выбора не было, нужно было кончать с этими дурацкими настроениями и брать себя в руки. - Доброе утро, - ровно поздоровался он, вежливо улыбаясь, и сел напротив Ковалевского и чуть поодаль. - Доброе утро. - Ковалевский скосил ехидно прищуренные глаза, многозначительно улыбнулся и поднес чашку к губам. К уже знакомым и знакомо ухмылявшимся губам. Они должны были быть опытными и чуткими, жаркими на ощупь. Соблазн проверить это был невероятно велик, да и расстояние было незначительным - руку протянуть. Алеша сжал бедра, благодаря дизайнеров, не пожалевших ткани на скатерти, и налил себе кофе. - Вы ранняя пташка, Алеша, - Ковалевский снова обласкал имя, невинно улыбаясь при этом и глядя в чашку. Алеша посмотрел на него и перевел глаза на свой кофе. Была ли это особенность его натуры - вопиющая самоуверенность, которая позволяла ему не сомневаться в том, что собеседник отреагирует на его игры нужным образом, или Алеша домысливал себе столько всяких нюансов, которых на самом деле не наблюдалось, оставалось только гадать. - Вы тоже не лежебока, Лев, - Алеша постарался как можно более чувственно произнести его имя и невинно добавил: - Матвеевич, - переводя взгляд на дверь, в которой появился Протасов. - Доброго, - сказал Протасов, пожимая руку Ковалевскому и Алеше. - Володя просыпается. Дамы скоро придут. До клиники далеко? - повернулся он к Алеше. - Пятнадцать минут пешком, десять минут на автобусе, около двадцати на машине, - усмехнулся Алеша. - Немецкая логика, - хмыкнул Протасов. Ковалевский лениво улыбнулся и скосил глаза в проход, ожидая, когда подойдут Татьяна Николаевна и Инна. - Милые, драгоценные дамы! Мы покрылись мхом, ожидая, когда вы наконец-то раскрутите бигуди и наведете стрелки. - Болтун, - фыркнула Татьяна Николаевна. - На моих трех волосинах ни одна бигудина не удержится. Ладно, вы как хотите, а я себе сыра стащу. Надо же попробовать, чем тут кормят. - И то правда. Одним кофе сыт не будешь. - Смиренно согласился Протасов, вставая. Ковалевский поставил чашку на блюдце, скользнул глазами по Алеше, задумчиво улыбавшемуся, глядя на перепалку, и встал. - Ваша правда, Татьяна Николаевна, - сказал он. - Сыр - это хорошая идея. Утро было пасмурным, что было неудивительно для середины февраля. Тучи висели невысоко, но не раздражали ни дождем, ни снегом. Тротуары и проезжая часть были сухими и чистыми. Алеша неторопливо шел, глядя по сторонам, время от времени сверяясь с навигатором в руке. Протасов с любопытством хмыкнул, глядя на его уловки. - Карта, знаешь ли, тоже помогла бы, - сказал он. - Знаю, - кротко улыбнулся Алеша. - Которая: тройка, семерка, туз? - Дама, - развеселился Володя. - Кошак, - ухмыльнулся Протасов. - Что тебя на старух тянет? - Что наша жизнь, Сергеич? - риторически вопросил Володя. - Слушай, людей вообще нет, - обратился он к Алеше. - Они все на работе. Как правило, рабочий день начинается с семи, - пояснил тот. Володя тут же переглянулся с Инной, они синхронно сделали большие глаза и поморщились. - Хорошо, однако, - довольно сказал Протасов. - Вот бы вас на полгодика, чтобы забыли, что такое до первых петухов по кабакам тягаться. - Сергеич, тебя послушать, так ты молодым не был, - беспечно отозвался Володя. - И по девкам ни разу не бегал. - Молодым он не был, - вмешалась Татьяна Николаевна, - а по девкам бегает до сих пор. И жены не мешают. - Ах, Танюша, - повернулся к ней Протасов. - Ты же меня отвергла! - Это потому что у меня в девятнадцать было больше мозгов, чем у тебя сейчас, - хмыкнула Татьяна Николаевна и вздернула нос. Алеша старался не ухмыляться слишком откровенно, но время от времени оглядывал их весело блестевшими глазами. - Пришли, что ли? - поинтересовался Ковалевский, с болезненным интересом оглядывая огромное здание, к которому они медленно приближались. - Да, - ответил Алеша, с удивлением слушая тишину. Он осторожно покосился на них. Все пятеро, прибывшие из крупного сибирского города, смотрели на не самый необычный с Алешиной точки зрения медицинский центр в не самом большом немецком городе со строгими лицами и, как ему казалось, внутренне собирались, готовясь достойно выстоять обещавший стать очень напряженным день. Алеша попытался посмотреть на центр их глазами и сдался, вспомнив поликлинику в его бывшем микрорайоне, куда больше напоминавшую клоповник. Фотографии их родной больницы тоже были не особо впечатляющими для искушенного буржуйского глаза. Протасов пожевал губы. - Ну что, вперед на Рейхстаг, что ли? - сказал он. Ковалевский посмотрел на него. - Место для флага присмотрел, товарищ Кантария? - отозвался он. - А прямо над входом, Матвеич. Ковалевский прикрыл глаза, а затем посмотрел на Алешу. - Веди, Сусанин, - сказал он ровным и сухим тоном. Алеша безропотно прошел вперед. - Хорош гешефт-то, - хмыкнул Протасов, идя по огромному холлу с большими зелеными растениями, мелкими магазинчиками цветов, обуви, косметики, медицинской техники и много чего еще. - Медицина же здесь частная? - Отчасти. - Помолчав, отозвался Алеша. - Государство очень жестко ее контролирует. Этот центр частный, в некоторых городах они могут быть частично государственными. Алеша подвел их к огромной доске с указателями клиник и отделений. - Мне кажется, если вы привыкнете, то и сами сможете опознать названия отделений, - сказал он, ища клинику кардиологии. По своему личному опыту он знал, что логика внутренних помещений в немецких учреждениях очень проста. Но сначала ее нужно обнаружить. Пока он ее не наблюдал. Скептически приподняв брови и оглядевшись, Алеша решил обратиться к проходившей мимо медсестре. Ковалевский с любопытством посмотрел на него. Алеша вернулся к группе и сказал: - Ну что, пойдем? Он осмотрел четверых и задержал глаза на Ковалевском. Тот чуть склонил голову. Алеша еще раз осмотрел всех и пошел к лифту.